Текст книги "Уникальный экземпляр: Истории о том о сём"

– Сижу, причем развалясь.

– Пресс-тур отменен.

Айрин была рекламщицей старой закалки. «Промотуром», в ее понимании, назывались действия корпораций, направленные на сбыт кинопродукции, а термин «пресс-тур» означал мероприятия, проводимые кинозвездами для раскрутки своих фильмов.

Поперхнувшись, Рори облил горячим кофе свои голые ноги и кожаное кресло.

– А? Что? – только и сказал он.

– Пошарься в интернете – узнаешь причину.

– У меня даже руки не дошли взять пароль от вай-фая.

– Уилла разводится со своим стервятником, венчурным капиталистом.

– Из-за чего?

– Ему дали срок.

– Он смошенничал и не угодил федералам?

– Да не федералам. Проституткам. На бульваре Санта-Моника, в собственном автомобиле. И похоже, при нем была не только медицинская доза марихуаны.

– Жесть… бедняжка Уилла.

– Уилла внакладе не останется. Ты лучше студию пожалей. «Кассандра Рэмпарт – три: Трах на дороге» не дойдет до проката.

– Могу я хотя бы позвонить Уилле и выразить сочувствие?

– Попробуй, но она со своей командой сейчас в самолете, где-нибудь над Гренландией. Пересидит пару недель у себя на коневодческом ранчо в Канзасе.

– У нее ранчо в Канзасе?

– Она же выросла в Салине.

– А как же эти пафосные мероприятия из прокламашки? На сегодня фейерверки назначены, и французские военные самолеты, и осиротевшие животные…

– Все отменяется.

– А когда мы летим в Сингапур, в Сеул, в Пекин?

– Никогда, – ответила Айрин без тени сожаления. – У прессы только один интерес: Уилла Сакс. Без обид, детка, но ты – лишь парень из ее фильма. Рори-Никто-Ничто. Помнишь плакат у меня в офисе: «А вдруг на пресс-конференцию никто не придет?» Ой, погоди. Ты же не бывал у меня в офисе.

– И что теперь?

– Я через час улетаю на студийном самолете. Меня не колышет этот цирк длиной в полсуток. Еще четыре дня – и фильм выйдет на экраны по всей стране: каждая рецензия в первых строках будет прохаживаться насчет проституток, оксиконтина и этого перца, который покупал интимные услуги, будучи законным мужем Уиллы Сакс. Вот тебе и сюжет нового фильма, «Кассандра Рэмпарт – четыре: На поруки в умелые руки».

– А как мне добираться домой?

– Аннетт все организует по внутренним каналам.

Что еще за Аннетт? В ходе промотура Рори знакомили с таким количеством народа, что имена и лица уже стали неразличимы, словно космические пришельцы.

Айрин еще пару раз обратилась к нему «детка», сказала, что он суперский парень, настоящий мачо и, по ее мнению, сделал бы фантастическую карьеру, если бы лента «КР-3: СНП» сумела отбить вложенные в нее деньги. На самом-то деле фильм ей даже нравится. Очень трогательный.

По-русски я ни бум-бум. Во французском слишком много букв и всяких значков – не разбери поймешь. Хорошо, что вот на этой – третьей – пишущей машинке буквы исключительно английские.

Я считаю, Уилла Сакс – она же Элинор Флинтстоун – классная девчонка и заслуживает лучшего. Уж всяко заслуживает она кого-нибудь поприличнее, чем этот крендель, который ходит по проституткам и сидит на «крокодиле»{24}24
  «Крокодил» – дешевый заменитель героина, вызывающий более тяжелые последствия для здоровья.


[Закрыть]. (Кого-нибудь вроде меня? Ни в одном из сотен интервью я не признался, что давно и основательно запал на эту девушку. Айрин советовала поменьше откровенничать с прессой. «Говори правду, только в разумных пределах, но никогда не лги».)

На кармане денег немерено. Суточные мои. В каждом городе Айрин вручала мне конверт с наличкой! А я, между прочим, ни цента потратить не успел. Что в Риме, что в Берлине. В Лондоне вообще не продохнуть было. Может, хотя бы сейчас, в Париже, смогу разведать, какие удовольствия доступны тут за пару евро…

ПОЗЖЕ!

Впервые после Берлина вышел из отеля один.

Ха, Париж вполне себе неплох! Я-то думал, на улице будет копытиться привычная толпа фанатов, жаждущих поглазеть на Уиллу. Как правило, их сотни, в основном, ясное дело, мужики: папарацци, охотники за автографами и т. п. Бумажная братия, как окрестила их Уилла. Однако сейчас тут ни души: видно, пронесся слух, что Уилла Сакс покинула Город Света{25}25
  Город Света – популярное прозвище Парижа.


[Закрыть].

Аннетт Ле-Буги-Дуги говорит, что из-за отмены промотура я вовсе не обязан пулей лететь домой. При желании могу еще поболтаться по Парижу, а то и по всей Европе, только уже за свои кровные.

Я и в самом деле чуток побродил по городу. Перешел по знаменитому мосту на другой берег, прогулялся мимо Нотр-Дама. Едва уворачивался от скутеров, велосипедов и туристов. Видел стеклянную пирамиду Лувра, но внутрь заходить не стал. Ни одна собака меня не узнала. Да и с чего бы? Рори-Никто-Ничто – мое второе имя.

Прошелся по парку, где у нас планировалась грандиозная тусовка: рок-группы, фейерверки, реактивные самолеты, тысячи людей в бесплатных 3D-очках. Но на месте застал только рабочих, которые демонтировали сцену с экраном. Ограждения еще стояли, но больше для видимости. К сцене никто не ломился.

За парком есть большая круговая развязка, называется «Площадь Согласия»: в центре торчит памятник-шило, а вокруг в несколько рядов без остановки мчатся в обоих направлениях миллионы автомобилей и мотороллеров, так и носятся кругами. С 1999 года невдалеке крутится огромное колесо обозрения. Больше, чем в Будапеште… когда ж это было? Когда я там снимался? Еще школяром, что ли? Парижское «чертово колесо» размерами близко не стоит к лондонскому, но лондонское крутится еле-еле, один оборот – и слезай. Перед той махиной мы пресс-конференцию проводили, причем с размахом: пригласили детский хор, Шотландский кавалерийский полк и какого-то представителя королевской династии. Когда ж это было? А, точно. На той неделе, во вторник.

Купив билет, я почти сразу попал на колесо обозрения. Практически без очереди, так что кабинка оказалась полностью в моем распоряжении.

Сделал кругов этак несколько. Из верхней точки город – как на ладони, аж до горизонта, река петляет то к северу, то к югу, под знаменитыми мостами скользят эффектно украшенные длинные пароходы. Распознал так называемый Левый берег. И Эйфелеву башню. И соборы на холмах. И широкие бульвары, где музей на музее. И остальной Париж.

Весь Город Света раскинулся у моих ног.

Сегодня в нашем городе с Хэнком Файзетом

СЛОН В ПЕЧАТНОЙ ЛАВКЕ

Редакция «полницца» слухами! Слон в Печатной Лавке прямо говорит: в «Три-Сити{26}26
  Три-Сити – городская конгломерация в штате Мичиган, в которую входят города Бэй-Сити, Мидланд и Сагинау.


[Закрыть] дейли ньюс/геральд» вот-вот откажутся от экономически сугубо призрачной бумажной версии нашей Великой Трех-Мегаполисной Газеты. Если/когда и вправду будет сделан такой деловой ход, вы сможете читать мою колонку и все прочее только на каком-нибудь из своих многочисленных гаджетов – на телефоне, к примеру, или на новомодных часах, которые каждую ночь требуется ставить на подзарядку.

* * *

Вот к чему ведет прогресс, но как тут не вспомнить Эла Симмондса, редактора замшелого агентства Ассошиэйтед Пресс. Я прослужил в АП без малого четыре года, но мне в момент указали бы на дверь, кабы не Эл Симмондс, который брал из моего репортерского блокнота неуклюжую писанину с рублеными, школярскими предложениями и превращал ее в добротный новостной материал. Эл, упокой Господи его душу, давно покинул сей мир, не застав эру чтения газет на ноутбуках и планшетах. При его жизни сама идея казалась чем-то из области фантастики, как космический корабль «Энтерпрайз»{27}27
  «Энтерпрайз» – космический корабль из сериала «Стар-Трек» («Звездный путь»).


[Закрыть]. Сдается мне, у Эла даже телевизора не было, поскольку старик вечно сетовал, что с уходом из эфира Фреда Аллена хороших передач на радио не стало (эта история будто радиоактивным углеродом датирует мой возраст!)…

* * *

Зато у Эла была пишущая машинка «Континенталь» (зверюга размером с кресло), привинченная к письменному столу на дверных петлях, хотя никто на нее не покушался. Только идиот решился бы не то что умыкнуть – даже приподнять эту громадину. Рабочий стол Эла, компактный, узкий, был алтарем редактуры. На него ложились мои тексты, а вместо них отстукивались более лаконичные, яркие и, что греха таить, более качественные варианты, после чего Эл откидывал пишущую машинку назад, чтобы на расчищенном месте, вооружившись синим карандашом, атаковать плоды уже своего собственного труда. Обычно под его пальцами машинка издавала несусветные звуки: «чока-чок» – стучали клавиши, «дзынь» – тренькал звоночек, «тррра» – заявлял о себе возврат каретки, «вжжух» – извлекалась отпечатанная страница, и наконец «кря-бум» – массивное орудие труда ставилось на попа, чтобы Эл с неизменным карандашом в руке мог перейти к совсем уж примитивному способу письма, – и так сто раз на дню. Он сросся со своей машинкой и никогда не удалялся от нее и от своего стола более чем на метр. Частенько Эл гонял меня за кофе с бутербродами, но я, вернувшись, убеждался, что он садирует какой-то материал; приходилось оставлять еду на ближайшем табурете, где она дожидалась, пока Эл откинет свой «Континенталь» и расчистит пятачок на столе. Если с моих слов Эл Симмондс предстает как стереотипно-карикатурный кабинетный писака, это соответствует истине, с одной лишь оговоркой: он не курил и на дух не выносил курильщиков, работавших в АП.

* * *

В наши дни знак «ТИШИНА! РАБОТАЮТ РЕПОРТЕРЫ» выглядел бы анахронизмом в редакции «Дейли ньюс/геральд». С восьмидесятых годов мы полностью перешли на компьютеры, хотя поначалу они назывались текстовыми процессорами – так же мы прозвали и самих себя. Вообще говоря, Эл Симмондс не смог бы взять в толк, как это за последние пять лет мы приноровились читать газеты в небывалых количествах, склоняясь над волшебными устройствами величиной с ладонь. Не смог бы он понять и другое: как печатаются газеты в течение последних трех десятилетий. «Где грохот и ярость газеты, идущей в печать?» – кричал он. На меня, естественно.

* * *

В память Эла хочу провести эксперимент: если вы читаете это на вашем телефоне, наберу-ка я часть текста на своем. Сперва – мой поток сознания, мною же отредактированный и откорректированный…

* * *

«Мне будет не хватать осязаемых, бумажных газет, тех, что семь дней в неделю швыряет мне на лужайку из окна автомобиля, почти не притормаживая, почтальон по имени Карл, а также другой газеты, которую пару раз в неделю читаю в кафе „Перл-авеню“ (на Перл-авеню). Мне будет не хватать ликования от материала, помещенного на первой полосе, и стыда от материала, задвинутого на страницу Б6. Не скрою, меня греет, когда я вижу свое фото и подпись – свою колонку – на последней полосе ее легко найти, а известно ли вам, что колонка читается от начала до конца за то же время, что варится яйцо всмятку? Если/когда „Три-Сити дейли ньюс/геральд“ перейдет целиком в электронный формат/откажется от печати, ваш корреспондент будет долго оплакивать/переваривать явление, именуемое реальностью. А Симмондс в своем редакторском раю будет недоуменно чесать в затылке, навсегда откинув свою машинку…» Так, теперь другая версия, набитая на моем телефоне без отключения режима автозамены.

* * *

Мне будет не хватать осязаемых, бумажных газет, тех, что СЕ дней в небе швыряет мне на лужайку из окна автомобиля почти не притон моя талон по имени Карл, а также пожру на зете Котор пару раз в небе Чита ж Каф не АВ (на ее АВ). Мне будет не хватать Ликока от материк, попе щеки на первоцветом, ее полосе, и стыда от сатериада, задатгутого на страриук б6. Не серо меня грек кто я в да свое ФО и моде Св. Колон на последней полоска ее легковушек, а пизанская дивам, что кошка смотается о. Начала до клнцыза. Ожесточенно варится яйцо всмятку? Если/когда три см идти дейли ньюсмейкер/геральдик целиком перейдет в электронный флот/откроется отпечатки, ваш Корре спондеет будет долго оплакивать/переваливая явление неминуемое реально. Б. А Си морда в своем редакторском раб будет нежоумегно чп в затылке, нас откинув. Вою аги нуу…

* * *

Всё, бегу сдавать материал в набор…

Добро пожаловать на Марс

Керк Уллен все еще спал у себя в каморке, закутавшись в стеганое одеяло и укрывшись сверху еще и старым шерстяным, армейским. Как повелось с 2003 года, когда ему исполнилось пять лет, свою спальню, устроенную в заднем чулане родительского дома, он делил со стиральной машиной и сушилкой фирмы «Мэйтаг», с ободранным, расстроенным древним спинетом, с ненужной швейной машинкой (мать не садилась за шитье со времен второго президентского срока Буша-старшего), а также с электрической пишущей машинкой «Оливетти-Ундервуд», которую признали неоперабельной после того, как Керк ненароком залил ей в нутро шипучий коктейль. Каморка не отапливалась и вечно дышала холодом, даже в это раннее утро на исходе июня. Глаза у Керка аж закатились в затылок: ему снилось, будто он, еще школяром, не может открыть кодовый замок своего шкафчика в раздевалке спортзала. В седьмой раз он поворачивал замок на один шаг вправо, затем на два влево и опять на один вправо, как вдруг белая вспышка молнии залила раздевалку ослепительным светом. Вслед за этим, так же внезапно, его мирок полностью окутала тьма.

Вспышки не прекращались: все вокруг то загоралось белизной, то утопало в непроглядной мгле, снова и снова. Однако при всем при этом громовержец Тор почему-то не рокотал в своих гулких далеких ущельях.

– Керк? Керквуд?

Отец. Фрэнк Уллен резко щелкал выключателем верхнего света – именно такой ему виделась развеселая побудка.

– Ты же вчера не шутил, сын? – начал Фрэнк и запел: – «Керквуд, Керквуд, дай же мне свой ответ».

– По поводу? – прохрипел Керк.

– По поводу сборов на Марс. Откажешься от своих слов – я отвалю. Подтвердишь – и мы начнем твой день рождения так, как подобает бесстрашным и свободным мужам из рода Улленов.

Какой, к черту, Марс? В голове у Керка замерцало сознание, и он вспомнил. Сегодня ему девятнадцать. Вчера после ужина он спросил отца, смогут ли они завтра поутру заняться серфингом, как в тот день, когда ему стукнуло десять, и потом еще раз, на его тринадцатилетие.

– Не вопрос! – ответил отец.

Прогноз погоды обещал подходящие условия. На Марс-Бич с юго-запада надвигался свелл{28}28
  Свелл (букв. волнение, зыбь) – группа волн примерно одного размера и одной мощности. Такие волны образуются далеко в океане при шторме с сильными ветрами и распространяются по направлению ветра. Свелл может пройти тысячи километров, прежде чем достигнет береговой линии, и за время пути приобретает гармоничную организованность, малые волны поглощаются большими, медленные – более быстрыми, – таким образом волны приходят к берегу с определенными промежутками времени слаженными сетами.


[Закрыть].

Фрэнка Уллена несколько удивила просьба сына. Керк давненько не составлял ему компанию на воде. Превратившись из школяра в студента, этот Мистер Колледж больше не стремился бросать вызов стихиям. Фрэнк попытался вспомнить, когда они в последний раз вместе седлали волны. Два? Три года назад?

Вызвать в памяти распорядок сегодняшнего дня Керк сумел не сразу, потому как только-только высвободился из дымки снов. День рождения – не день рождения, но в десять утра, как штык, нужно приступать к работе: на лето Керк устроился администратором в гольф-клуб. Который час? Шесть пятнадцать? Ладно, пойдет. Насколько он знал, у отца оставался только один бизнес – новый мини-маркет на бульваре Блафф. Да, успеть вполне реально. Можно попрыгать на волнах пару часов с лишком. Ну или до тех пор, пока плечи не повыбивает.

Славно было бы вдвоем вернуться на воду: Непотопляемые Уллен и Сын, Властители Морей. На воде отец Керка был в родной стихии, по утрам его серф не высыхал. Проблемы в бизнесе, домашние склоки, абсолютно все рутинные заморочки, которые вспыхивали непредсказуемо, как мелкие низовые пожары, – все оставалось на берегу. Керк горячо любил маму и сестер – не меньше, чем саму жизнь, – но давным-давно смирился с тем, что женская половина семьи подобна скрипучему колесу на ухабистой дороге. Отец, вожак прайда, исполнял две обязанности – кормильца и миротворца, причем без выходных. Неудивительно, что серфинг служил ему не только для поддержания физической формы, но и для ментально-астральной терапии. Для Керка этот выезд с отцом обещал стать объединяющим знаком доверия, чисто мужским сговором, именинным объятием с классическими похлопываниями по спине: мол, в курсе только мы двое, ты и я. Назовите хотя бы одну семью, где отцу и сыну не нужны такие моменты.

– Лады, – зевнул Керк, потягиваясь. – Я в деле.

– Хочешь в тепле понежиться – это законом не запрещено.

– Погнали.

– Точно?

– Похоже, теперь ты сам хочешь отмазаться?

– Ни в коем разе, дурила.

– Тогда я с тобой.

– Отлично. Завтрак – как для дальнобойщика. Готовность – двенадцать минут.

Фрэнк исчез, оставив за спиной включенный свет, от которого сын щурился, чтобы не ослепнуть.

Завтрак был – просто объедение, впрочем, как всегда. Утром на кухне никто не мог тягаться с Фрэнком. Его козырем был хронометраж. Польские колбаски подавались на стол прямо с плиты, разогретые булочки уже просили масла, старая кофеварка «Мистер Кофе» в нужный момент выдавала ровно восемь чашек утреннего напитка, яйца получались исключительно в мешочек – желтки лились золотом. А вот ужины отцу не удавались: как видно, ему претило сложа руки ждать, пока прожарится рулька или сварится картофель. Это было не в его характере. Фрэнк Уллен предпочитал стремительность: раз-два – и готово, подано, съедено; когда подрастали дети и семья жила по четкому распорядку, ежедневные завтраки превращались в аттракцион, а за столом велись жаркие (иногда слишком жаркие) беседы, насыщенные, как дозволяемое детям с третьего класса горячее отцовское какао с капелькой кофе. Теперь же мама спала допоздна и к завтраку не выходила, Крис уехала в Сан-Диего к своему бойфренду, а Дора объявила, что будет приходить и уходить, когда пожелает, и никто ей не указ. Поэтому сегодня за столом сидели только мужчины в мешковатых серферских толстовках, и притом немытые: какой смысл идти под душ, если все равно полезешь в воду?

– В восемь тридцать мне надо будет сделать несколько телефонных звонков. Рабочая хрень, – предупредил Фрэнк, бросая себе на тарелку пару булочек. – Много времени не займет. На часок – плюс-минус – оставлю тебя наедине с океаном.

– Надо – значит надо, – ответил Керк.

По привычке он сел за стол с книгой и уже погрузился в чтение. Фрэнк протянул руку и аккуратно забрал у сына чтиво.

– «Архитектура тысяча девятьсот двадцатых годов»? – Он вопросительно поднял брови. – Это тебе зачем?

– Люблю нетривиальные мысли, – ответил Керк, подчищая белым мякишем жир от польских колбасок и яичный желток. – Век Джаза спровоцировал строительный бум, продлившийся вплоть до Великой депрессии. Послевоенные строительные технологии и новые материалы изменили архитектурный облик всех городов мира. По-моему, это интересный взгляд.

– Имеешь в виду те наружные опорные конструкции, из-за которых здание смахивает на свадебный торт: каждый следующий уровень меньше предыдущего. Вот скажи: ты поднимался когда-нибудь на верхние этажи Крайслер-билдинг{29}29
  Крайслер-билдинг (Chrysler Building) – небоскреб корпорации «Крайслер», построенный в 1930 г., один из символов Нью-Йорка. Здание высотой 320 м расположено в восточной части Манхэттена, на пересечении 42-й улицы и Лексингтон-авеню. На протяжении года считалось самым высоким в мире.


[Закрыть]?

– В Нью-Йорке?

– Ну не в Техасе же, умник.

– Пап, ты ведь сам меня вырастил, не забыл, случайно? Ты хоть раз свозил меня в Нью-Йорк, чтобы я поднялся на верхние этажи Крайслер-билдинг?

Фрэнк взял с полки две дорожные кружки.

– Верхний уровень Крайслер-билдинг – это хренова живопырка.

Оставшийся кофе был разлит в две кружки, которые Фрэнк поставил на «торпеду» пикапа; сын тем временем вытаскивал из гаража свой серф шести с половиной футов в длину и укладывал в трейлер, где основное место уже занимал «Бьюик» – доска Фрэнка длиной в одиннадцать с половиной футов.

Шесть сезонов назад абсолютно новый прицеп-трейлер был куплен для исторического путешествия по петле в две тысячи миль: вдоль побережья в Канаду, далее по трассе «Империал», через Британскую Колумбию{30}30
  Британская Колумбия – провинция на западе Канады.


[Закрыть], Альберту{31}31
  Альберта – провинция Канады, располагается восточнее Британской Колумбии.


[Закрыть] и Саскачеван{32}32
  Саскачеван – провинция на юге центральной части Канады.


[Закрыть], прямиком в Реджайну{33}33
  Реджайна – столица провинции Саскачеван.


[Закрыть]. Поездка эта – Большая Прогулка клана Улленов – планировалась давно и на протяжении первых сотен миль оправдывала все ожидания. Потом мама принялась критиковать и делать замечания. Она хотела установить свои правила поведения в пути и начала командовать. Это был первый гонг, повлекший за собой множество жестоких раундов. Словесные перепалки вели к нешуточным раздорам, а надрывные язвительные шпильки силились доказать, что последнее слово должно оставаться за матерью семейства. Крис по привычке нагнетала свой бунтарский дух. Дора, кипя праведным гневом, погружалась в пучину молчания, прерываемого резкими, громогласными и ядовитыми выплесками эмоций, которые по своему накалу приближались к шекспировским страстям. Фрэнк за рулем пикапа потягивал остывший кофе или нагревшуюся колу, попеременно выступая в роли арбитра, психотерапевта, говорящего справочника, а также полисмена, в зависимости от точек зрения или нанесенных обид. Керк в качестве щита прикрывался книгами, которые заканчивались у него чрезвычайно быстро, как у заядлого курильщика – сигареты с ментолом. Вся эта психодрама превратилась для него в фоновый шум, неотделимый от шуршания колес по тысячам асфальтовых миль.

Перебранки длились всю дорогу через Канаду, не утихали и при движении на юг через американские прерии – бескрайние открытые просторы, сводившие, как считается, с ума первых поселенцев. В Небраске{34}34
  Небраска – штат в западной части группы Центрально-Северных штатов.


[Закрыть] семейство Уллен тоже повредилось в уме, когда Крис не таясь купила травку у какого-то парняги, обосновавшегося в кемпинге. Мама хотела вызвать полицию, чтобы сдать и наркодилера, и родную дочь. Когда же отец наложил вето на сию идею, а проще говоря, запихнул в трейлер семью с вещами и уехал с места преступления, мама и вовсе сорвалась с катушек.

В трейлере веяло холодом, как на нелепой рождественской вечеринке, устроенной в июле. Никто не проронил ни слова; Керк дочитывал серию книг Уильяма Манчестера об Уинстоне Черчилле. В Тукумкари, штат Нью-Мексико, после поворота на запад всем резко захотелось остановиться, выскочить на свежий воздух и припустить в разные стороны, подальше друг от друга. Крис требовала, чтобы ей дали возможность сесть на междугородный автобус и вернуться домой. Однако отец настоял на том, чтобы поставить палатки в пустыне, что, собственно, и было сделано вопреки всем протестам. Под звездным небом Крис обкурилась, Дора после наступления темноты умотала неизвестно куда, отец залез в палатку и в одиночестве улегся спать. Мама ночевала в трейлере, запершись на замок. Тем самым она всем создала неудобства: никто не мог попасть в туалет. Столь бесславно завершился последний семейный отпуск Улленов. Трейлер, присобаченный к пикапу, служил Фрэнку передвижной конторой и тележкой для серфа; с пробегом в 21 тысячу миль, он не знал ни химчистки, ни мойки.

В молодости Фрэнк Уллен бы настоящим серфингистом и хиппарем. А повзрослев, женился, завел детей и занялся электромонтажным бизнесом, который вскоре прогорел. Только в прошлом году он снова начал уходить из дома ни свет ни заря, чтобы покататься на Марс-Бич с неизменным заходом на правые волны{35}35
  Правая волна – волна, которая закрывается вправо, если смотреть из океана на берег.


[Закрыть], достигающие трех-четырех футов в высоту.

В детстве, когда Керк подрабатывал мелкими поручениями на пляже, они вместе с отцом обычно парковались в зоне отчуждения шоссейной дороги и спускались с досками на Марс по уже проторенной тропе. Маленькому Керку, с первой доской из спонжа в руках, пляж казался таким же скалистым и далеким, как дно долины Маринера на Красной планете{36}36
  …долины Маринера на Красной планете. – Долина Маринера – крупный каньон на Марсе, самый большой каньон в Солнечной системе (3000 км в длину, до 600 км в поперечнике и до 8 км в глубину).


[Закрыть]. За годы экономического бума облик пляжа изменился до неузнаваемости: на заболоченных прежде землях выросли роскошные апарт-отели, а пять лет назад на месте поросшего бурьяном пустыря муниципалы устроили превосходную асфальтированную стоянку и стали взимать по три доллара за место. Марс сделался платным, зато подходы стали удобными; серферы отправлялись налево, рядовые отдыхающие – направо, а работники службы спасения следили, чтобы одни не мешали другим.

– Видал? – спросил Фрэнк, съезжая с шоссе в сторону охраняемой туристической зоны «Дьюкмиджиан».

Керк оторвался от книги. Вместо чистого поля здесь теперь был освоенный и разровненный участок, обнесенный столбиками с флажками. Баннер сообщал о предстоящем строительстве гипермаркета «Биг-бокс».

– Помнишь, единственной приметой цивилизации был прилавок с тако{37}37
  Тако – традиционное блюдо мексиканской кухни, кукурузная или пшеничная тортилья, наполненная разнообразной начинкой.


[Закрыть] в закоулке на Каньон-авеню? Теперь там стейк-хаус «Чисхольм».

– Я помню, что срать мы бегали в кусты, – ответил Керк.

– Не выражайся, при старике-то.

Фрэнк свернул на парковку и занял свободное место в одном ряду от выхода на пляж.

– Ну чё, – так начиналась стандартная отцовская фраза, – добро пожаловать на Марс!

На противоположной стороне шоссе тянулся торговый ряд, стилизованный под мексиканские глинобитные хижины с низко нависающими крышами. Тут были магазин снаряжения и экипировки для серфинга, вездесущий новенький «Старбакс», бутербродный бар «Сабвей», круглосуточная забегаловка с мини-маркетом и единственная страховая контора – некоего Салтонсталла, который уже включился в работу, но ушел покататься на доске, пока молчали телефоны. С южной стороны от этого торгового центра достраивали автосервис и шиномонтаж.

– Тут тебе и смазку сделают, пока ты катаешься, – заметил Керк. – До чего дошел прогресс: эколого-потребительская интеграция.

– А вот и оборотная сторона прогресса, полюбуйся, – ответил Фрэнк.

На парковке взору предстала целая коллекция старых колымаг – ранчерос и универсалов, загруженных всевозможной приблудой и, очевидно, принадлежащих строителям, не упускавшим случая поймать волну перед началом рабочего дня. Тут же стояли видавшие виды фургоны и крашенные доморощенными умельцами микроавтобусы «фольксваген», в которых жили заезжие серфингисты, хотя повсюду висели грозные предупреждения: «Ночлег запрещен!» Время от времени шерифы близлежащих округов заметали каких-нибудь упертых серферов, но тогда начинались бесконечные дебаты по поводу формальных различий между «ночлегом» и «ожиданием светлого времени суток». Облюбовали Марс и адвокаты, и стоматологи, и пилоты гражданской авиации – крыши их «БМВ» и «ауди» были изуродованы релингами для досок. Всех тянет к воде: матерей и жен, классных серферов и просто добрый люд. В прежние времена здесь не обходилось без драк, особенно когда на большую волну отовсюду съезжались «чайники», но сегодня, в будний день, до начала студенческих каникул, публика, по опыту Керка, обещала быть мирной и покладистой. Марсиане, как называли себя завсегдатаи пляжа, постарели и смягчились. За исключением одного-двух засранцев-адвокатов.

– Славный брейк{38}38
  Брейк – место, где ломается, или обрушивается, волна.


[Закрыть], а, Чайник Вуди{39}39
  Чайник Вуди – Аллюзия на Вуди Вудпекера, или Дятла Вуди – эксцентричного антропоморфного дятла из мультфильмов анимационной студии Уолтера Ланца, распространяемых компанией «Юниверсал».


[Закрыть]? – проговорил Фрэнк, обозревая водную поверхность с парковочного места.

Он насчитал в воде с десяток серферов – свелл накатывал на лайнап{40}40
  Лайнап – область на воде, где серферы сидят в ожидании волн.


[Закрыть] через регулярные промежутки времени. Фрэнк открыл ключом дверь трейлера. Вместе с Керком они вытащили обе доски, прислонили их к трейлеру и оставили вертикально, облокотив на прицеп, и принялись залезать в свои короткие летние гидрокостюмы.

– Воск-то есть? – поинтересовался Керк.

– Вон в том ящике, – кивнул Фрэнк.

Отцу, обладателю доски с резиновым матом, воск был уже без надобности, но для других у него всегда имелся небольшой запас. Керк нашел брусок в ящике, среди мотков армированной клейкой ленты, допотопных мышеловок, клеевых пистолетов без клея, скрепок и разводных плоскогубцев, обреченных ржаветь в соленом океанском воздухе.

– Йоу, – окликнул Фрэнк сына. – Сделай одолжение, кинь мой телефон в холодильник. – Он протянул Керку свой мобильный.

– В холодильник? – переспросил Керк. Он знал, что белый шкафчик не работает уже тысячу лет.

– Вообрази: ты – воришка, проник в трейлер. Придет тебе в голову залезть в дохлую морозилку?

– Логично, пап.

Из открытой дверцы на Керка повеяло многолетней затхлостью, но в глаза бросилась небольшая коробка в подарочной упаковке.

– С днем рождения, сын, – произнес Фрэнк. – Сколько там тебе стукнуло?

– Девятнадцать, но с тобой я чувствую себя на тридцатник.

В коробочке лежали водонепроницаемые спортивные часы, более современные по сравнению с теми, что носил Фрэнк, – металлические с черным, надежный армейский хронометр, уже выставленный на нужное время. От их прикосновения к запястью Керк сразу вообразил, как поднимается на борт военного вертолета и летит мочить бен Ладена.

– Спасибо, пап. С ними я выгляжу реально круто. Не думал, что такое бывает.

– Расти большой, парень.

Когда они тащили доски к воде, Фрэнк напомнил:

– Я говорил, да? Около половины девятого мне надо будет сделать пару звонков. Крикну тебе, когда пойду из воды.

– Услышу – махну рукой.

Стоя на песках Марса{41}41
  Стоя на песках Марса… – аллюзия на заглавие научно-фантастического романа Артура Кларка «Пески Марса» (1951).


[Закрыть] и следя за набегающими волнами, они крепили на лодыжках неопреновые шлейки-липучки. Пропустив с десяток волн, Керк сумел вбежать в воду, поймать течение, запрыгнуть на доску, отгрести подальше в океан и покачаться на небольших волнах, которые настигали его одна за другой. Еще чуть-чуть, и вот он уже на лайнапе у брейка, в одном ряду с другими юными серферами, которые вспарывали лик каждой волны, что дарил им Посейдон.

Так как у Фрэнка был спортивный серф с плавником, он отправился за волнами побольше, далеко-далеко от Марса, за лайнап, где вместе с другими серферами хотел дождаться «тяжелой воды» – сетов волн, пригоняемых штормами и бурями из южной части Тихого океана, тех, что по мере приближения к суше набирают высоты и мощи. Вскоре он с легкостью поймал плечо волны, взлетел на высоту шести футов над ее подошвой и грациозно устремился вперед, лавируя по широким дугам. Оказавшись ближе других к гребню, он по праву счел волну своей собственной, и прочие марсиане отвалили, предоставив ему всю волну целиком.

Когда волна сломалась по всей длине, Фрэнк спрыгнул с доски и выждал на мелководье, пока не улегся сет волн. Затем он снова влез на доску, поставил ноги на ширину плеч и двинулся в обратную от берега сторону, покоряя один гребень за другим, пока его вновь не вынесло к суше.

Даже холодные воздух и вода не заставили Керка сожалеть о покинутой утром кровати. Он узнавал старых марсиан, ветеранов лонгборда: Берта-старшего, Мэнни Пека, Шульци и женщину, которую называл про себя миссис Поттс. Помимо них, здесь оказались и его ровесники: многие вместе с ним росли, а теперь учились в колледже, как он сам, или пошли работать. Хэл Стайн заканчивал магистратуру в Калифорнии, Бенджамин Ву стал референтом одного муниципального советника, Мэджи-Статистик учился по специальности «бухгалтерский учет и аудит», а Боб Робертсон по прозвищу Бобер перешел, как и Керк, на последний курс и все еще жил с родителями.

– Эй, Спок! – заорал Хэл Стайн. – Я думал, ты сдох!

Впятером они сидели на бордах в ожидании волн, делясь воспоминаниями о своем отрочестве. Керку пришло в голову, какой он везунчик в том, что касается Марса. Живет в пределах досягаемости, приезжает сюда, как в свой особый мир. На Марсе он вырос в гармонии с самим собой и с могуществом волн. Только на Марсе он мог себя испытать и отличиться. На суше он видел себя статистической единицей, галочкой точно в середине графика нормального распределения: не то чтобы недоучка, но и не гений, не двойка, но и не туз. Никто не отмечал у Керка Уллена никаких выдающихся способностей, разве что пара учителей английского, школьная библиотекарша миссис Такимаси да обворожительная сумасбродка с медовыми волосами Аврора Бёрк (до того, как новый отчим увез ее куда-то в Канзас-Сити, в новую семью). Зато на марсианской воде Керку покорялось все. Здорово, что он приезжал сюда из года в год и смог именно здесь встретить свое девятнадцатилетие.