Текст книги "Государственные игры"

Глава 14
Четверг, 8 часов 02 минуты, Вашингтон, федеральный округ Колумбия

Сенатор Барбара Фокс и ее два помощника приехали на авиабазу Эндрюз на «мерседесе» чиновницы. Старший помощник, Нил Липпес, расположился на заднем сиденье вместе с начальницей, а младший, Бобби Винтер, вел машину. На переднем пассажирском кресле лежал небольшой портфель.

Прежде чем пропустить машину на территорию базы, часовой вежливо обратил их внимание, что они прибыли раньше начала встречи, назначенной на восемь тридцать.

– Наоборот, – возразила через приспущенное окно седовласая сенаторша. – Мы опоздали на целых двадцать пять миллионов долларов.

Троица подъехала к малоприметному двухэтажному зданию, пристроившемуся рядом с резервной взлетной полосой ВМС США. Во времена «холодной войны» это цвета слоновой кости строение служило дежуркой для экипажей самолетов. В случае ядерного нападения в их задачу входила эвакуация из столицы ключевых чиновников.

Теперь, после обошедшейся в сто миллионов долларов реконструкции, здание превратилось в штаб-квартиру Оперативного центра – головного подразделения Национального центра по разрешению кризисов. Здесь трудились на полных ставках семьдесят восемь сотрудников – первоклассные тактики, военные, дипломаты, разведчики-аналитики, программисты, психологи, специалисты по аэрокосмическому наблюдению и по окружающей среде, юристы и ответственные за связи со средствами массовой информации. Кроме того Национальный центр по разрешению кризисов (совместно с Министерством обороны и ЦРУ) пользовался услугами еще сорока двух человек из вспомогательной службы и командовал тактическим ударным отрядом «Страйкер».

Как не преминули напомнить своей коллеге озабоченные бюджетом сенаторы, Фокс являлась одним из авторов устава Национального центра по разрешению кризисов. И было время, когда она всячески поддерживала его деятельность. Первоначально предполагалось, что Оперативный центр будет осуществлять информационную поддержку и служить чем-то вроде связующего звена между Центральным разведывательным управлением, Национальным агентством безопасности, Белым домом, Госдепартаментом, Министерством обороны и его Разведывательным управлением, Национальным бюро аэрокосмической разведки и Центром разведки и анализа угроз безопасности. Однако после того, как Оперативный центр сам разрешил ситуацию с заложниками в Филадельфии, которую ему подкинуло оказавшееся беспомощным ФБР, а затем раскрыл и предотвратил попытку саботажа на космическом корабле многоразового использования, он достиг равного, если не выше, положения по отношению к этим учреждениям. То, что в уставе определялось как связующая информационно-поисковая служба на базе компьютерных и космических технологий, теперь имело возможности самостоятельно начинать, отслеживать и(или) осуществлять операции по всему свету.

Однако с приходом самостоятельности понадобился и новый бюджет в шестьдесят один миллион долларов. Это было на сорок три процента больше, чем в предыдущем году, когда расходы превысили бюджет первого года существования Оперативного центра лишь на восемь процентов. Одобрять бюджет подобных размеров пятидесятидвухлетняя сенатор от штата Калифорния, избранная вот уже на четвертый срок, не собиралась. Только не перед надвигающимися выборами. И не с друзьями из ЦРУ и ФБР, требующими равноправия. Худ был давним ее приятелем, и она даже использовала свое влияние на президента, чтобы Пола назначили на должность директора. Тем не менее и ему, и его вконец обнаглевшему, по ее мнению, заместителю Майку Роджерсу придется умерить размах своих операций. Свернуть их до более чем скромных, хотя это вряд ли вызовет восторг у руководства Оперативного центра.

Винтер поставил машину перед перегораживающими подъезды к зданию клумбами, обнесенными бетонным бордюром, которые служили подстраховкой от возможных террористов-бомбометателей. Все трое вылезли из машины и прошли по выложенной плитами дорожке между коротко подстриженными газонами. Как только они приблизились к стеклянным дверям, их лица зафиксировала видеокамера. Мгновением позже из расположенного под ней динамика послышался женский голос, сообщивший, что можно войти. Зажужжал дверной замок, и Винтер толкнул дверь. Внутри их приветствовали два вооруженных охранника. Первый находился прямо перед постом охраны, второй наблюдал за происходящим из-за пуленепробиваемого стекла. Тот, что стоял снаружи, проверил их удостоверения с фотографиями, выданные Конгрессом, пробежался портативным металлоискателем по портфелю и направил гостей через первый административный этаж. В конце холла у двери лифта стоял третий охранник.

– Я уже вижу один пункт, по которому мы могли бы урезать бюджет тысяч на пятьдесят, – сообщила Фокс своим спутникам, когда двери лифта закрылись.

Помощники с готовностью захихикали. Отделанная серебристым металлом кабина устремилась вниз на подземные этажи, где по-настоящему и решались все задачи Оперативного центра.

При выходе из лифта их встретила еще одна охранница.

– Семьдесят пять тысяч, – прокомментировала сенатор. После очередной проверки документов им предложили пройти в комнату ожидания. Фокс испепелила девушку взглядом.

– Мы здесь для того, чтобы заняться делом с генералом Роджерсом, а не ждать, пока он соизволит нас принять.

– Госпожа сенатор, к сожалению, он отсутствует.

– Отсутствует? – Фокс посмотрела на свои часы и притворно вздохнула. – Господи, а я-то считала, что он здесь даже и живет. Она снова уставилась на охранницу.

– В его машине есть телефон?

– Так точно, мэм.

– Позвоните туда, пожалуйста.

– Простите, но я не знаю его номера, – ответила девушка. – Он есть у мистера Абрамса.

– Ну так позвоните ему, – распорядилась сенатор. – Передайте мистеру Абрамсу, что мы хотели бы его видеть. И еще передайте, что нам не пристало высиживать в комнатах ожидания.

Девушка начала звонить помощнику заместителя директора. Хотя его смена официально заканчивалась в шесть утра, в отсутствие начальства он имел полное право принимать решения и действовать.

Пока она набирала номер, двери лифта открылись, и в них появилась руководитель Отдела политики и экономики Марта Маколл. Интересное лицо сорокадевятилетней негритянки отражало обычную утреннюю собранность. Однако при виде сенатора суровое выражение исчезло.

– Сенатор Фокс! – Лицо Марты расцвело в улыбке – Здравствуйте, как поживаете?

– Как маятник, – ответила та.

Женщины поздоровались за руку. Марта перевела взгляд с сенатора на охранницу.

– Что-то не так? – с беспокойством спросила Маколл.

– Я считала, что Супермен не нуждается во сне, – объяснила ей Фокс.

– Супермен? – не поняла Марта.

– Генерал Роджерс.

– А-а... – Марта рассмеялась. – Теперь поняла. Он вчера говорил, что с утра собирается заскочить домой к Скуайрзам.

– Уверена, исключительно для того, чтобы приглядеть за мальчиком, – прокомментировала Фокс.

Охранница, испытывая неловкость, отвела взгляд в сторону.

– Сенатор Фокс, – Марта гостеприимно протянула руку, – почему бы вам не подождать в моем кабинете? А я пока организую вам кофе и круассоны.

– Круассоны? – Криво усмехнувшись, сенатор обернулась к Нилу:

– Семьдесят пять тысяч и еще пару сотен, – добавила она.

Оба мужчины заулыбались, и Марта последовала их примеру. Сенатор была уверена, что та понятия не имеет, о чем идет речь. Негритянка улыбалась вместе со всеми, просто за компанию. И в этом не было ничего особенного, призналась себе Фокс. Только вот что же за человек скрывается на самом деле за этой широкой белозубой улыбкой? По правде говоря, она не считала, что Маколл и на самом деле наделена чувством юмора.

– Что там новенького в Конгрессе, в Комиссии по надзору за разведслужбами? – поинтересовалась Марта, пока они шли по гладкому паркету коридора. – Насколько я слышала, никаких серьезных нареканий за отправку «Страйкера» в Россию высказано не было.

– Учитывая, что «Страйкер» предотвратил переворот, я этому не удивляюсь, – ответила Фокс.

– Впрочем, как и я, – заверила Марта.

– Последнее, что я на самом деле слышала, так это то, что президент Жанин сообщил своим помощникам в Кремле, что хотел бы установить мемориальную доску в честь подполковника Скуайрза на восстановленном после взрыва железнодорожном путепроводе.

– Это было бы здорово, – улыбнулась Марта.

Они подошли к двери кабинета, и Маколл набрала личный код на расположенной сбоку клавиатуре. Дверь со щелчком открылась, и она пропустила гостей вперед.

Не успела Марта предложить сенатору кресло, как в комнату влетел Билл Абраме.

– Всем доброе утро, – поздоровался сухощавый усатый офицер. – Я только хотел вам сказать, что с минуту назад звонил генерал Роджерс, он едет сюда и предупредил, что немного опоздает.

Сенатор деланно приоткрыла рот и приподняла брови, отчего ее продолговатое лицо вытянулось еще больше.

– Что, машина сломалась? – съехидничала она. Марта рассмеялась.

– Попал в пробку, – объяснил Абраме. – Говорит, не ожидал, что бывают такие заторы, если ехать так поздно.

Сенатор Фокс устроилась в мягком массивном кресле, а помощники остались стоять у нее за спиной.

– А генерал вам часом не сказал, почему он едет так поздно? Он ведь знал, что у нас с ним назначена встреча?

– Да, он об этом не забыл, – сказал Абраме. – Но он, э-э... – Один из его аккуратных усов дернулся кверху. – Он просил передать вам, что задержался с учебной тревогой для «Страйкера».

Марта бросила на Абрамса грозный взгляд.

– Он не планировал на сегодня никаких учебных тревог. – Ее взгляд стал еще более угрожающим. – Уж не их ли очередные детские забавы в бассейне...

– Нет, – заверил ее Абраме, бессознательно теребя кончик галстука. – Это что-то другое. Что-то внеплановое. Сенатор Фокс покачала головой.

– Я подожду, – сказала она.

Бобби Винтер так и держал свой портфель в руке, но, как только сенатор возвестила о своих намерениях, поставил его рядом с креслом.

– Я подожду, – продолжила Фокс, – подожду, ибо то, что я должна ему сказать, ждать не может. Но я вам обещаю, что, когда генерал Роджерс сюда доберется, он обнаружит, что сегодняшний Оперативный центр разительно отличается от того, который он оставил вчера вечером.

Ее маленький вздернутый нос приподнялся еще выше.

– Разительно и бесповоротно.

Глава 15
Четверг, 14 часов 10 минут, Гамбург, Германия

Пол Худ вместе со своими спутниками покинул ресторан в двадцать минут второго. Они подбросили Боба Херберта до гостиницы, чтобы тот смог продолжить наведение справок о нападении на съемочную площадку. Затем группа отправилась на промышленный комплекс Мартина Ланга «Хауптшлиссель», который располагался в тридцати минутах езды по живописной местности, в городе Глюкштадт.

Как и Гамбург, городок стоял на берегу Эльбы, но в отличие от него это были нетронутые временем места, где меньше всего можно было ожидать, что перед твоими глазами предстанет современный завод по изготовлению микропроцессоров. Да и само здание совершенно не походило на промышленное предприятие. Оно напоминало перевернутую пирамиду и было сплошь покрыто зеркальным тонированным стеклом.

– Леденец в заначке, – саркастически заметил Столл, когда они приблизились к зданию.

– Неплохо подмечено, – одобрил Ланг. – Так и было задумано, чтобы не оно нарушало окрестный вид, а наоборот, в нем отражалось окружающее.

– Насмотревшись на то, как коммунисты испоганили воздух, воду и природу Восточногерманских земель, мы начали тщательней прорабатывать проекты зданий, – добавил Хаузен. – Они должны быть не только безвредны для окружающей среды, но и вызывать положительные эмоции у тех, кто там трудится.

Худ отметил про себя, что Хаузен, в отличие от американских политиков, не пользуется короткими тщательно выверенными фразами.

Внутри трехэтажное здание представляло собой просторное светлое рабочее помещение. Главный этаж был разделен на три сектора. Сразу же за входом открывалось обширное пространство, разбитое на отдельные кабинки, в каждой из которых за компьютером сидел человек. Справа протянулись ряды кабинетов. В дальнем секторе, за кабинками, размещалась так называемая «чистая комната». Там, за прозрачными стенами цеха, мужчины и женщины в лабораторных халатах, масках и шапочках осуществляли сложнейший процесс фоторедуцирования, который превращал полноразмерные кальки в миниатюрные чипы и печатные платы.

По-прежнему представительный, но несколько расстроенный известием о нападении на съемочную площадку, Ланг приступил к проведению экскурсии.

– Сотрудники работают с восьми до пяти часов с двумя перерывами на один и на полчаса. В подвальном помещении у нас есть спортзал и бассейн, а также кушетки и душевые кабины для тех, кто хотел бы прилечь или освежиться во время перерыва.

– Представляю себе, что бы было, появись кушетки и душевые кабины на рабочих местах в Вашингтоне, – заметил Столл. – Каждый забросил бы всякую работу.

Продемонстрировав гостям самый маленький первый этаж, Ланг провел их на более просторный второй. Не успели они подняться, как у Хаузена раздался сигнал сотового телефона.

– Может быть, что-то новое о нападении, – предположил он, отходя в угол.

Не дожидаясь, когда к ним снова присоединится заместитель министра, Ланг показал американцам, как бесшумные автоматические машины осуществляют массовое производство чипов. Чуть-чуть приотстав от группы, Столл принялся изучать панели управления, с особым вниманием он следил затем, как в вакуумных камерах штамповочные автоматы выполняют работу, которая раньше делалась твердой рукой, паяльником и пассатижами. Водрузив свой рюкзак на стол, он перекинулся парой слов с одной из сотрудниц, понимавшей по-английски, которая с помощью микроскопа проверяла готовые процессоры. Когда Столл попросил ее, нельзя ли ему заглянуть в окуляры, техник вопросительно посмотрела на Ланга, и тот кивком дал добро. Столл ненадолго приник к микроскопу, после чего похвалил отличное качество процессора, превращающего звуковые сигналы в цифровой.

После того, как экскурсия по второму этажу завершилась, группа направилась к лифту, где приостановилась в ожидании Хаузена. Тот все еще стоял с телефоном в углу, сгорбившись и заткнув одно ухо пальцем, больше слушая, чем отвечая. Тем временем Столл заглянул в свой рюкзак, а затем, подхватив его, присоединился к остальным. Он улыбнулся Полу, и тот подмигнул в ответ.

– Сожалею, – сообщил им Ланг, – но показать вам третий этаж, где проводятся научно-исследовательские работы, у меня не получится. Поверьте, лично я ничего против вас не имею, но, боюсь, наши акционеры восстанут. Понимаете, сейчас мы работаем над новой технологией, которая перевернет всю отрасль.

– Понятно, – кивнул Столл. – А эта ваша технология, она случайно не связана с квантовыми частицами, принципом суперпозиции и квантовой механикой, а?

Уже во второй раз за этот день Ланг заметно побледнел. Казалось, он что-то хочет сказать, но у него это никак не получается.

Столл широко улыбнулся.

– Помните об устройстве для обрезки заплесневевшего хлеба, о котором я вам говорил?

Ланг кивнул, так и не раскрыв рта.

– Что ж, герр Ланг, – Столл пошлепал ладонью по рюкзаку, крепко зажатому в другой руке, – я дал вам почувствовать только легчайший привкус того блюда, которое с его помощью можно приготовить.

* * *

Хаузену показалось, что рухнул мир, когда он услышал этот голос из прошлого, кошмарного прошлого, хотя он никак не мог поверить в его реальность.

– Приветик, Хасье, – послышался в трубке голос с сильным французским акцентом. Это была кличка Хаузена времен его студенчества, когда он учился в Сорбонне в Париже. Хасье – «бык», финансовый спекулянт, играющий на повышение, и лишь считанные люди знали об этом его прозвище.

– Привет, – неуверенно откликнулся заместитель министра. – Кто это?

– Это твой друг и сокурсник Жерар Дюпре, – ответил голос в трубке.

Лицо Хаузена превратилось в бледную маску. Манера говорить была менее живой и агрессивной, чем ему помнилось, но он подумал, что это вполне мог быть и Дюпре. На мгновение Хаузен лишился дара речи. В его голове пронеслась кошмарная череда лиц и событий.

– Да-да, это Дюпре, – прервал его воспоминания голос. – Человек, которому ты угрожал. Человек, которому ты пригрозил, чтобы он не возвращался. Однако теперь я вернулся. Но уже как революционер Жерар Доминик.

– Трудно поверить, что это ты, – наконец выдавил из себя Хаузен.

– Мне назвать тебе кафе? Или улицу? – Голос стал более жестким. – Или назвать имена девчонок?

– Нет! – оборвал его Хаузен. – Это было твоих рук дело, а не моих!

– Ну, это ты так говоришь.

– Нет! Так и было на самом деле.

– Это ты так говоришь... – медленно повторил голос.

– Как ты узнал мой номер? – спросил Хаузен.

– Нет ничего, что я не смог бы получить, и никого, кого не смог бы отыскать.

Хаузен тряхнул головой.

– Почему именно сейчас? – спросил он. – Прошло целых пятнадцать лет...

– Лишь мгновенье – с точки зрения богов, – рассмеялся собеседник. – Кстати, именно им и угодно теперь тебя осудить.

– Меня осудить? – переспросил Хаузен. – За что? За то, что рассказал правду о твоем преступлении? То, как я поступил, было правильным...

– Правильным?! – Его не стали дослушивать. – Задница ты, Хасье. Верность, вот ключевое слово. Верность и в радости и в горе. Верность при жизни и в момент смерти. Это то, что отличает человека от недочеловека. И стремясь избавиться от всех недолюдей, Хасье, я планирую начать с тебя.

– Ты остался все таким же чудовищем, как и был, – заключил Хаузен. Его ладони вспотели. Ему пришлось сильнее сжать трубку, чтобы не дать ей выскользнуть из руки.

– Нет, – возразил Дюпре, – я стал куда чудовищней. Много чудовищней. Потому что теперь у меня есть не только стремление к исполнению собственных желаний, но и я создал средства для претворения их в жизнь.

– Ты создал? – возмутился Хаузен. – Это твой отец создал эти средства...

– Их создал я! – оборвал его Дюпре. – Я. Все сам. Все, что я имею, заработано мной самим. Папаше повезло после войны. Всякий владелец фабрики в то время стал бы богат. Нет, он был таким же дураком, как и ты, Хасье. Правда, его хватило на то, чтобы сделать красивый жест – вовремя умереть.

Это какое-то сумасшествие, подумал Хаузен.

– Дюпре, – произнес он вслух. – Или я должен называть тебя Домиником? Я не знаю, где ты и кто ты теперь, но я сегодня тоже не тот, кем был. Гораздо выше. Я уже совсем не тот студентик, которого ты помнишь.

– Как же, как же, я в курсе, – рассмеялся собеседник. – Я следил за твоими назначениями. За каждым из них. За твоим ростом в правительстве, за кампанией, которую ты затеял против неофашистских группировок. Женитьба, рождение дочери, развод. Между прочим, милая девочка, твоя дочь. Ей нравится заниматься балетом?

Хаузен еще сильней сжал трубку.

– Только тронь ее, я отыщу тебя и прикончу!

– Что за грубые слова от столь осторожного политика, – посетовал Дюпре. – Но в том-то и заключается прелесть отцовства, не правда ли? Если что-то угрожает ребенку, все остальное теряет смысл. И карьера, и здоровье.

– Если воюешь – то только со мной, – предупредил Хаузен.

– Я понимаю, Хасье, – успокоил того собеседник. – Alors[11]11
  Alors – послушай (фр.).


[Закрыть], по правде говоря, я всегда старался держаться подальше от девочек-подростков. Столько проблем. Ну, ты понимаешь.

Хаузен разглядывал линолеум на полу, но перед его глазами стоял молодой Жерар Дюпре. Подлый, безжалостный, исходящий злобой. Но сам он не может себе позволить поддаться гневу. Даже в ответ на расчетливые угрозы в адрес его девочки.

– Так ты собрался меня судить? – спросил Хаузен, с трудом заставляя себя успокоиться. – Как бы больно я не упал, ты упадешь больнее.

– О, я так не думаю, – возразил Дюпре. – Видишь ли, в отличии от тебя, я накладывал слой за слоем преданных услуг, которые отделяют меня от моей деятельности. Фактически, мною создана империя из доверенных лиц, которые мыслят так же, как и я. Я даже нанял человека, который помог мне отследить жизнь и деяния Рихарда Хаузена. Его уже нет в живых, но он успел снабдить меня массой сведений о тебе.

– Существуют еще законы, – заметил Хаузен. – И существует множество способов сделать кого-то соучастником.

– И кому это лучше знать, как не тебе? – ехидно уточнил Дюпре. – В любом случае на это парижское дело вышел срок давности. Сам закон теперь уже не станет трогать ни тебя, ни меня. Но подумай, что будет с твоей репутацией, если об этом узнают люди? Если начнут появляться фотографии о той ночи?

Фотографии? Хаузен задумался. Камера – неужели они могли попасть в кадр?

– Мне хотелось, чтобы ты просто знал о моих планах тебя уничтожить, – продолжил голос в трубке. – Я хочу, чтоб ты думал об этом. Чтоб ты этого ждал.

– Не выйдет, – ответил Хаузен. – Я найду способ, как с тобой справиться.

– Возможно, – согласился Дюпре. – Но ведь тогда все равно останется эта прелестная тринадцатилетняя танцовщица. Хоть я лично и зарекся иметь дело с малолетками, но отдельные члены моей группировки...

Хаузен нажал кнопку и отключил телефон. Он засунул его обратно в карман и повернулся лицом к холлу. Изобразив вымученную улыбку, он поинтересовался у ближайшего служащего, как пройти в туалет. Затем он махнул рукой Лангу, чтобы тот забирал всех вниз, не дожидаясь его самого. Ему необходимо было уединиться, хоть чуть-чуть подумать о том, что делать дальше. Зайдя в туалетную комнату, Хаузен склонился над раковиной. Он набрал в ладони воды и окунул в них лицо. Вода медленно стекала в раковину. Даже когда ладони остались пустыми, он так их и не отвел от лица.

Жерар Дюпре.

Имя, которое он надеялся больше не услышать никогда в жизни, лицо, которое он не желал бы увидеть даже мысленным взором.

Однако он возвратился, возвратился и сам Хаузен – обратно в Париж, в самую мрачную ночь в его жизни, полную страха и чувства вины, позабыть о которых он не мог на протяжении долгих-долгих лет.

Так и не оторвав лица от ладоней, Хаузен заплакал. И это были слезы страха и.., стыда.