Текст книги "Вызывающий бурю"

ГЛАВА 7

Квинтин Аманас был странным человеком. И его семья, и друзья об этом знали. А сейчас и дворцовый стражник, застывший неподвижно перед письменным столом Аманаса, видимо, начинал склоняться к тому же мнению. Услышав, что его вызывают к правителю Бахлю, Аманас проявил скорее облегчение, нежели беспокойство. Несмотря на то что новый кранн находился во дворце всего неделю и сплетни о нем все еще разносились со скоростью урагана, Аманас давно ожидал вызова к правителю: ему очень хотелось взглянуть на причину всей этой суеты.

– А скажите, молодой человек, как выглядит кранн? Воин моргнул от удивления.

– Он… Ну, он белоглазый. А все белоглазые на одно лицо, верно, господин?

– Но ведь он избранный, а значит, должен отличаться от прочих.

– И все-таки он белоглазый, господин. Спокойный, пока не взбесишь его до потери памяти, если простите такое вольное выражение, господин. Он убил человека в первый же день. Говорят, для него убить – раз плюнуть, будто он то и дело этим занимается.

– Уверен, все не так просто.

– Ну конечно, господин, – тотчас согласился стражник. Как Аманасу показалось – слегка покровительственным тоном. – Но я передаю, что слышал.

– Скажи-ка, ты знаешь, зачем я понадобился?

– Вы, господин? Ну, в библиотеке хранятся все родословные. Сдается, вы должны подобрать для него имение, раз он теперь сюзерен.

Аманас сморщил нос. От стражника пахло, как обычно пахнет от воинов: влажным металлом, пропотевшими кожаными доспехами, хоть доспехи и были прикрыты девственно-белой формой. И чем дольше воин находился в комнате, тем сильнее становился запах.

Естественно, воин не был в этом виноват, но Аманасу не нравился запах. Он вдруг подумал, что стражнику ничего не стоит вытащить свой меч и разрубить его пополам. Несомненно, ему много раз приходилось проделывать нечто вроде. Скорее всего, в день Страшного суда еще одно убийство мало что для него изменит.

Аманас чувствовал себя не в своей тарелке.

– Да, я хранитель библиотеки, но еще я делаю гербы и символы для произведенных в дворянское звание, а также личные знаки для членов знатных семей, достигших совершеннолетия. Вы, наверное, думаете, что главное – выбрать животное для щита?

Воин пожал плечами, явно сбитый с толку этими разговорами.

– Не стану отрицать, я сам мечтаю стать рыцарем, как и все гвардейцы, но никогда не задумывался, что будет изображено на моем гербе.

– На самом деле все это куда сложнее, чем кажется. Для создания герба требуется магия и художественный талант. Если хотите, могу показать, как это делается. Дайте вашу руку.

При упоминании о магии стражник моментально отдернул руку, которую протянул было Аманасу.

– Нет? Что ж, пожалуй, это было бы все равно, что искушать судьбу, чье чувство юмора всем известно. Но все-таки мои возможности в магии слабы и ограниченны. Когда я прикасаюсь к человеку, я могу заглянуть ему в душу и угадать, кем он может стать. Толкование увиденного – уже другое дело, которое сильно зависит от определенных критериев. В этом отношении хороший пример – Карлат Ломин. Вы ведь знаете наследника Ломина?

Стражник кивнул.

– Конечно, господин. Все знают, что его отец, герцог, очень серьезно болен и не протянет эту зиму. Очень скоро наследник станет четвертым по влиянию человеком в стране. А на прошлой неделе, – добавил воин озабоченно, – кранн убил двоюродного брата наследника Ломина на тренировке – проткнул насквозь.

– Да, мне довелось слышать об этом несчастье. Герб наследника – голова оскалившегося волка. Этот образ был выбран исходя из выдающихся фехтовальных талантов наследника, но если вы обратите внимание на их семейный герб – донжон – вы поневоле вспомните, что люди считают волков дикими и злобными существами.

Стражник сделал шаг назад.

– Я, конечно, ничего об этом не знаю, но на вашем месте был бы осторожнее в высказываниях о наследнике. Нужно быть сумасшедшим, чтобы задевать его.

– Ну, что вы, я недостаточно значительная персона, чтобы на меня обратил внимание дом Ломина. В любом случае, мои таланты очень нужны благородным людям. Для моего дела требуется некая склонность к предсказаниям, которая встречается весьма редко и служит мне защитой.

Стражник сделал еще шаг назад, выражение лица его говорило, что он и впрямь считает Аманаса сумасшедшим.

– И не нужно так на меня смотреть. Такие взгляды – признак того, что человек становится провидцем. Вам рядом со мной ничто не грозит.

Аманас хихикнул. Как приятно наводить страх на вооруженного человека. Те несчастные, кому удалось шагнуть за грань простого предвидения и заглянуть в будущее, став пророками, почти все сошли с ума из-за представших им сцен и теперь по большей части были прикованы к цепям, чтобы никого не потревожить.

– Обычно образ чьего-то герба возникает в моем мозгу во время общения с этим человеком, – принялся объяснять Аманас – Но вот кранн… Я же никогда с ним не встречался, однако уже несколько месяцев вижу во сне его герб. Я изобразил его на щите задолго до того, как кранн стал избранным. А значит, этот человек должен быть не простым белоглазым, а чем-то гораздо большим.

Стражник явно не знал, что на это ответить. Разговор начал его пугать, и после долгого молчания он мрачно заявил, что не стоит заставлять повелителя Бахля ждать.

Аманас поднялся и повел своего гостя в библиотеку, темную комнату, обшитую панелями из старого дуба: слева тянулись отверстия для свитков, справа – книжные полки, а по центру располагалась кафедра. Огромные книги, видимо очень ценные, были прикреплены к полкам цепями, но хранитель родословных прошел мимо них и приблизился к двери в дальнем конце помещения – за ней оказалась комнатушка, напоминающая сейф ювелира.

Когда Аманас открыл дверь и взял в руки лампу, стражник смог разглядеть кипы документов на узких полках, на одной из которых лежало нечто большое, завернутое в темную ткань.

Аманас сдвинул в сторону бумаги, благоговейно поднял этот предмет и через плечо оглянулся на спутника.

– Вы знаете, почему перед моими дверями стоят два стражника?

– Нет, господин. Знаю только, что это приказ главного распорядителя Лезарля.

– Ах, да, главный распорядитель. Чрезвычайно проницательный человек. Эта библиотека имеет куда большую ценность, чем думают многие люди. Как только Лезарль понял, насколько она важна, мне пришлось согласиться на охрану, чтобы библиотеку не перенесли во дворец или в Холодные залы. Наши аристократы – распутный народ, они плодят незаконнорожденных детей, словно соревнуются, кто даст больше потомков. Я веду тому скрупулезные записи – иначе нельзя, к тому же я чую обман на расстоянии. Я подозреваю, что, кроме меня, только главный распорядитель и один из его агентов знают в подробностях, как далеко заходят шалости некоторых господ. А поскольку многие незаконнорожденные отпрыски уже достигли возраста, когда могут жениться, за их делами требуется очень тщательное наблюдение. Даже герцоги Перлира и Мерлата приезжают в Тиру, чтобы представить мне свое потомство. И они прекрасно понимают, как важна данная традиция, этот как бы ритуал признания. Но вот белоглазые, сдается, довольно безразлично относятся к подобным вещам, поэтому меня сейчас и вызывают во дворец.

Аманас связал концы ткани и повесил узел на руку, пока возился с замками. Стражник предложил ему свою помощь, но получил в ответ лишь угрюмый взгляд. Аманас продолжил запирать дверь, очень стараясь, чтобы содержимое узла не попалось на глаза воину.

Идя по улице рядом со стражником, Аманас крепко прижимал сверток к груди. Геральдическая библиотека располагалась в старой части города, в окружении старинных высоких домов, где жили самые древние семьи страны. Богатейшие герцоги и сюзерены все еще имели здесь резиденции, правда, совсем заброшенные.

Как только остались позади торговые кварталы, перед путниками открылась Охотничья Прогулка – дорога, переходящая в Дворцовую аллею, которая вела вверх, к воротам дворца Тиры.

День был пасмурным и сырым, рано выпавший снег выбелил город, но холода еще не наступили и он не мог пролежать долго. С многочисленных статуй, украшавших улицы, стекала вода от подтаявшего снега, и казалось, будто статуи плачут. Хранитель родословных сразу подумал, что это плохой знак.

Сегодня на Ирьен-стрит был базар, поэтому стражник повел Аманаса направо, по Охотничьей Прогулке, оставив позади шум и суету доков. Прохожие почтительно уступали воину дорогу, а одна женщина с корзиной угрей сочувственно посмотрела на Аманаса, предположив худшее.

Сегодня весь город вышел на улицы, люди спешили по делам, благодаря которым и жил обычный большой город.

По другой стороне улицы тяжело топал дородный человек; толстая золотая цепь на его шее и спешащие за ним клерки говорили о том, что идет преуспевающий коммерсант.

Высоко над головой коммерсанта Аманас заметил карнизника, ловко бегущего по краю черепичной крыши. Как и все, живущие наверху, парнишка этот прикрывал свое тело лишь лохмотьями и при этом был невероятно худым, кожа да кости. Карнизники рылись в помойках, быстро перемещаясь по крышам в поисках добычи. Их нередко нанимали те, кто хотел быстро передать информацию по назначению. У карнизников имелся строжайший кодекс чести, только поэтому жители Тиры относились к ним терпимо, даже с некоторым восхищением. Вполне могло статься, что именно коммерсант нанял оборванного мальчишку на сегодняшнее утро.

Двое вооруженных пиками стражников у ворот навесной башни без всяких задержек пропустили Аманаса и его сопровождающего. Выйдя наконец из туннеля, Аманас досадливо зашипел – его башмаки были сплошь заляпаны грязью. Он настоял на том, что надо остановиться и почистить обувь, прежде чем подняться по ступеням в Большой зал.

Но вот они переступили порог зала. Хранитель родословных прищурился и почувствовал себя рыбой, вытащенной из воды, – глупым и хрупким в этом непривычном для него мире.

Смех собравшихся звенел в его ушах. Хранитель видел эту сцену во сне несколько последних недель. Сны обычно ничего не значат; но сны об избранных, перед тем как те получат свою силу, – другое дело, потому что такие сновидения посылаются богами. Он вспомнил изумрудные глаза, проникавшие в самые потаенные уголки его души. Он знал всего одну богиню с изумрудными глазами, и богиня судьбы никогда не отличалась долготерпением.

Хранитель родословных крепче прижал сверток к груди. Прошло уже немало лет с его последнего посещения дворца, но ничто здесь не изменилось: это была все та же темная и вонючая армейская столовая, лишенная даже скромных достоинств, которые можно было бы увидеть в столовой элитного легиона.

Группки людей сидели за двумя рядами столов, обращенных торцами к столу в конце комнаты. Но и тот стол не отличался великолепием – просто был подлиннее и стоял на возвышении.

В центре зала Аманас остановился, чтобы полюбоваться на геральдические знаки и флаги, свисающие с потолочных балок. Потом прошел еще немного вперед, ожидая, когда повелитель Бахль его заметит. Он стоял и ждал, чтобы к нему обратились, но белоглазый правитель потрепал по плечу молодого, сидящего рядом с ним, и вступил разговор с главным распорядителем Лезарлем.

Этот молодой белоглазый, скорее всего, и был новым сюзереном. Когда он поднялся, стало ясно, что белоглазый намного выше Аманаса, но все-таки уступает герцогу Тиры в росте и стати. Новый кранн внимательно посмотрел на хранителя родословных, воткнул свой обеденный кинжал в столешницу и пошел к Аманасу, огибая стол и по дороге облизывая пальцы. Хранитель поклонился, но, едва заметив меч, висящий на боку белоглазого, вскрикнул и выпрямился.

Изак улыбнулся.

– Что-то не так?

– Конечно, мой господин сюзерен. Меч у вас на поясе – не ваш.

– И что же?

– Он принадлежит рыцарю-защитнику Тиры, и только тот имеет право его носить.

Кранн растерянно посмотрел на высокий стол.

– Я считал, что он принадлежит Керину. Керин дал мне его на время.

Аманас вздрогнул от такого фамильярного обращения.

– Мастер меча Керин и есть рыцарь-защитник Тиры – таков полный титул человека, командующего мастерами меча.

– Все равно не понимаю.

Удивленный голос лорда Изака привлек внимание Лезарля.

– Он хочет сказать, милорд, – ответил главный распорядитель вместо Аманаса, – что носить церемониальное оружие другого человека – это серьезное нарушение протокола.

– Но ведь Керин не был против, – возразил Изак.

– В отличие от некоторых присутствующих, – парировал главный распорядитель, указывая на хранителя родословных.

– Довольно. Спорьте где-нибудь в другом месте.

Бахль даже не взглянул на хранителя и Изака, жестом предложив Лазарлю продолжить прерванную беседу.

– Хорошо, – после паузы осторожно проговорил Изак, – если у вас больше нет претензий к моему наряду, повелитель Бахль сказал, что нам нужно обсудить мой герб.

– Да, милорд сюзерен, обычно гербы обсуждают. Но в данном случае в этом нет нужды.

Хранитель родословных торжественно сорвал ткань со щита и повернул его к свету.

По залу пронесся вздох, когда хранитель поднял вытянутый щит из полированного серебра и сделал с ним круг, демонстрируя всем собравшимся выгравированный золотом герб Изака.

Изак изумленно взирал на щит, над которым словно поработал ювелир, а не кузнец. Даже в слабом свете от блеска золота могла закружиться голова. Изак не сразу сумел разобрать, что же изображено на щите, какой герб предстоит ему носить на одежде до конца своих дней, что за образ украсит знамена кранна, когда он отправится на войну.

То был дракон из чистого золота, стоящий на задних лапах, готовый разорвать когтями каждого, кто к нему приблизится. Из пасти чудовища торчали загнутые клыки, голову украшали длинные рога. И в развороте его плеч, и в размахе крыльев Изак ощутил злобу – столь хорошо знакомое ему самому чувство. Как будто привычной для кранна ярости придали овеществленную форму.

И вдруг Изак заметил еще кое-что и протянул дрожащую руку к щиту. Над головой дракона висела корона, и едва юноша ее увидел, его охватило дурное предчувствие, тяжелое, словно золото.

– Осторожно, милорд, серебро еще мягкое, – предупредил Аманас.

– Это же обычное серебро? Тогда почему?..

Хранитель родословных поднял руку в останавливающем жесте и разложил на полу бархат, в который раньше был завернут щит. Положив щит на бархат, он отошел в сторону.

Изак хотел что-то сказать, но не успел открыть рта, как почувствовал струящееся от щита тепло. Магия…

Он повернулся к Бахлю. Старый повелитель тоже ощутил тепло и теперь пристально смотрел на источник магии.

И вдруг бархат под щитом загорелся. Изак озадаченно отскочил, но шагнул обратно, поняв, что от огня не исходит жар. Оранжевое пламя превратилось в изумрудное, осторожно лаская изгибы щита. Вокруг появилось мощное облако магии, которое становилось все плотнее по мере того как бархат сгорал. Изак вдруг понял, что магия впитывается в серебро щита, что луч магической энергии просачивается сквозь щели между плитками пола и уходит в землю.

А потом все кончилось.

Аманас ушел, огонь погас, остался только щит и изумленные, растерянные люди в зале.

– Подними щит, – велел Бахль – его голос доносился будто издалека.

– Что? Но…

– Подними.

Кранн пожал плечами и тронул пальцем серебро. Потом с изумленным лицом прикоснулся к зеркальной поверхности уже всей ладонью, а после поднял щит и показал всем собравшимся.

– Щит холодный, совершенно холодный, – изумленно проговорил он.

Повертев щит в руках, Изак постучал костяшками пальцев по его поверхности.

– Это не серебро, металл слишком твердый.

Он взялся руками за края щита и потянул их друг к другу, сперва осторожно, а потом изо всей своей недюжинной силы.

– И впрямь слишком твердый для серебра, – повторил он.

– И все-таки это серебро. – Слова Бахля заставили Изака снова озадаченно нахмуриться. – Серебро впитывает магию лучше любого другого вещества. Это – дар, который преподнесли тебе боги, а изумрудный цвет – цвет самой богини судьбы.

Аманас выскользнул из зала, прежде чем про него вспомнили.

Когда он вернулся к жене, на губах его была удовлетворенная улыбка, но он наотрез отказался рассказать, что произошло этим вечером. И лишь на следующий день, после визита самого герцога Тиры, жена хранителя узнала, почему ее муж молчал.

ГЛАВА 8

– У меня не получается. Я чувствую, что это где-то здесь, но ничего не происходит.

– Ничего?

– Абсолютно. Вы не знаете почему?

Изака одолевала скука. Упражнения, которые последние две недели придумывал для него Керин, тоже были утомительны, но целый час стоять и неотрывно смотреть на деревянный шест было еще хуже.

– Мне кажется, ты просто не можешь успокоиться, поэтому у тебя ничего не получается.

Голос Бахля звучал раздражающе спокойно и уверенно, словно правитель привык проводить свои дни в подобных занятиях. Они с Изаком находились на площади для воинских тренировок; неподалеку кавалерийский эскадрон отрабатывал какие-то сложные маневры. Сейчас воины дворцовой гвардии построились в центре площади, а с флангов их прикрывала легкая кавалерия. Кавалеристы, возможно, в отличие от «духов» не были профессиональными воинами, но отрабатывали свое жалованье тяжким трудом.

– Может, мне лучше бросить попытки? Это такая скука… Бахль сверкнул на юношу глазами.

– Следи за своими словами, парень. Даже если ты когда-нибудь научишься использовать свои магические резервы, я все равно побью тебя, как младенца. Ты, видимо, решил, что я учу тебя дешевым фокусам? Магия может изменить исход битвы, поэтому ты должен уметь призвать ее на помощь в любой момент. Иначе ты погибнешь, и твои воины погибнут тоже.

Изак поднял глаза, услышав изменившийся голос Бахля, – тот сжал руку в кулак, но несильно. В первый раз юноша заметил, как правитель выказал свой гнев. Смутившись, Изак отвернулся и склонил голову.

– Простите, милорд. Я не хотел вас рассердить. Просто я не понимаю, что именно делаю не так.

Бахль ответил не сразу, повисла неловкая тишина. Когда герцог снова заговорил, в его голосе не было больше и намека на гнев, и тогда Изак окончательно понял, что просто обязан выучиться этому магическому приему.

– Думаю, нам нужно разобраться во всем досконально. Я попрошу явиться сюда верховного жреца Ларата, возможно, он сумеет пролить свет на этот вопрос.

– Ларат. Нет, это невозможно…

– Никаких возражений, – твердо прервал Бахль.

– А как же свет, который я видел во сне?

– Я сказал – никаких возражений. Верховный жрец – превосходный человек и неплохо разбирается в магии. Если я приглашу кого-нибудь из Колледжа магии, они постараются извлечь выгоду из моего приглашения. Зато храм Ларата беден и будет рад любому пожертвованию.

– Но…

– Я уже сказал – хватит. Тебе очень повезло, что я – не Атро. Тот не прощал глупых вопросов.

– Повезло? Я сомневаюсь, что еще когда-нибудь поверю в свое везение.

Изак посмотрел на Бахля и расправил плечи, нывшие после ночных кошмаров и ежедневных фехтовальных тренировок. Потом юноша поймал взгляд Тилы и улыбнулся. Служанка сидела в сторонке, закутанная по самые глаза: здесь постоянно сквозило.

Всю первую неделю девушка держалась настороженно, подскакивая от каждого резкого движения Изака. Она никак не могла к нему привыкнуть, потому что все время помнила про гибель Дирасса. Когда однажды Изаку удалось ее рассмешить, трудно сказать, кто из них удивился этому больше. А теперь ему время от времени удавалось добиться ее улыбки.

– И как же вам удавалось это делать?

– Хм?

– Я говорю про Атро – как вы могли жить рядом с таким ублюдком?

– Я просто помалкивал и не обращал на него внимания. Когда я пришел во дворец, я был не таким, как ты. Еще ребенком, едва уйдя из семьи, я поступил в гвардию. Мне было двадцать четыре года, когда деспот из Муслета объявился у ворот навесной башни и объявил меня избранным Нартиса. Я не желал быть орудием в руках Атро и не обращал внимания, когда он истреблял наше племя. Я больше походил на генерала Лаха, чем ты.

Изак кивнул. Ему приходилось встречать сурового белоглазого, вышагивающего по дворцу. Стражники говорили, что сам Бахль пригласил Лаха в храм Нартиса двадцать лет тому назад. Лах был единственным белоглазым, кроме самого Бахля, занимавшим солидный пост, но Нартис не признал его кранном. На теле Лаха остался шрам от удара молнии Нартиса, и, как поговаривали, душа его тоже была обожжена, так что теперь генерала не интересовало ничего, кроме службы своему повелителю.

– Так было, пока вы не встретили Инех?

По лицу Бахля пробежала страдальческая тень, но он лишь печально кивнул.

– Инех.

Герцог с наслаждением произнес это имя, словно оно было сладким на вкус. Изака подмывало задать новые вопросы, но он побоялся зайти слишком далеко.

– Значит, это правда?

– Что именно?

– Что лучше любить, а потом потерять, чем не любить вовсе.

Бахль горько усмехнулся и очень серьезно ответил:

– Ты странный парень. Не помню, чтобы раньше я встречал таких белоглазых. Хотя, это неважно… Только не переусердствуй в своем любопытстве. Что лучше – любить и потом потерять или не любить вовсе? Возможно, раньше я чувствовал, что действительно живу, благодаря Инех я и впрямь был человеком. Атро разъедал наше племя, как злокачественная опухоль, но, пока я не встретил Инех, я об этом не думал. Лишь Инех позволила мне увидеть все зло, которое творил Атро. Никому не пожелаешь жить после утраты любимой, но отказаться от счастья, которое у меня было… Если человек перед лицом богов пожелает, чтобы у него вовсе не было любви, значит, он никогда и не любил.

– Простите.

Это слово прозвучало нелепо, бессмысленно.

Бахль не ответил, только печально вздохнул. Он вдруг стал похож на грустного старика, но постепенно прежнее бесстрастное выражение стерло с его лица все чувства.

– Не нужно меня жалеть. Бесполезно жалеть повелителя Фарлана – и это напомнило мне об одном деле. Лезарль говорил, что ты не умеешь сдерживаться на собраниях. Вот еще один навык, которому ты должен научиться.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, например, ты оскорбил маршала Кветека. Ты был прав, но твоя правота дорого стоила Лезарлю.

– Что ж, этому маршалу и так много платят, а он еще требовал, чтобы Лезарль устроил его женитьбу. Он просто пускал слюнки при мысли об этом!

– Та девушка служит во дворце, верно? Я ее видел. Может, ты сам пускаешь слюнки при мысли о ней?

– Девушке всего четырнадцать! А маршалу Кветеку уже шестьдесят, у него есть взрослый наследник. Ему поздно заводить вторую жену.

– Но она у него будет, хочешь ты того или нет. А если тебе все-таки удастся ему помешать, маршал переключится на служанок в своем доме и будет прогонять их, как только пресытится ими. Но если он женится, это будет сдерживать его порывы, а той девушке все равно пора замуж. И такая женитьба означает, что скоро она окажется богатой вдовой. Так что в следующий раз, прежде чем поучать старших, подумай.

– Я и не поучал. Просто маршал мне не понравился. Почему я должен молчать?

– Вот этому ты и должен научиться.

Изак насупился.

– Возможно, но мне не хочется. Всю жизнь мне приходилось терпеть, помалкивать, даже если я бывал прав, сносить оскорбления людей, которых без труда мог разорвать пополам. Люди и сейчас, наверное, меня ненавидят. Зато теперь я могу не обращать внимания на их ненависть.

До сей поры Бахль, казалось, интересовался разговором, словно беседа что-то напомнила ему, но теперь проворчал:

– Замечательно, но впредь постарайся не наживать врагов – они и сами появятся, без твоего участия. И чем спокойнее ты будешь себя вести, тем проще будет нам обоим.

– Изак, пора.

Изак не ответил, только поднял руку в знак того, что слышал Тилу. Он сидел на подушке в дворцовом храме, расположенном в верхних ярусах башни. Все стены здесь были украшены изображениями охотящегося Нартиса, потолок был расписан под ночное небо. Многочисленные колонны имели вид деревьев, раскинувших ветви под потолком.

Это помещение было истинным оазисом уединения, доступным только для богатых, сюда не проникала дворцовая суета. Даже в личных покоях Изака, великолепных комнатах на втором этаже главного крыла, всегда царили шум и суета: бегали слуги, в коридорах шумели стражники и жители дворца, а снаружи, с тренировочной площадки, постоянно доносились стук копыт и громкие команды.

Но часть своего свободного времени Изак мог проводить здесь, наверху, куда разрешалось подниматься очень немногим. Когда он не упражнялся и не сопровождал Лезарля на многочисленных собраниях, он рылся в пыльных закутках библиотеки, готовясь стать весомой политической и религиозной фигурой. И от этой необходимости никуда было не деться.

Мысли Изака обратились к человеку, который наверняка поджидал его сейчас внизу. Лезарль давно научил его: не надо спешить на встречи, если только ты не встречаешься с близким другом. Лезарль никогда не спешил даже к повелителю Бахлю; когда его вызывали к повелителю, он не сразу прерывал свои занятия и отправлялся к герцогу, не теряя чувства собственного достоинства. Поэтому по срочным делам Бахль не отправлял к нему слугу, а являлся сам.

Изак жил во дворце всего две недели, но уже понял преимущества такого подхода к делу. Нельзя сказать, что он полюбил Лезарля, но его уважение к главному распорядителю росло с каждым днем. Этот человек мог довести Изака до бешенства одной улыбкой или легким взмахом руки, но кранн понял, какую цену тебе придется платить, если будешь позволять себе раздражаться и потакать окружающим.

У Лезарля имелось доходное поместье в Анви: как сказал повелитель Бахль – прекрасный пример того, к чему может привести приступ раздражения во время заключения пари.

Лезарля всегда окружала аура уверенности – казалось, ее можно было потрогать руками, и благодаря ей он сильно отличался от остальных и почти напоминал повелителя Бахля. Изак пришел к выводу, что ему самому стоит научиться в придачу ко всему и такой уверенности.

– Тила, ты в детстве слышала историю чаши Амавок?

– Конечно, – ответила служанка. – А почему вы спрашиваете?

– Потому что я ее не знал. Я плохо знаю старые сказки. А вон та картина как раз изображает именно эту сказку. Я много раз видел картину, но не догадывался задать вопрос, а сегодня заметил, как Лезарль отправлял целую повозку золота в Мерлат, и все из-за той злосчастной чаши.

– Чаша Амавок породила раздоры с племенем йитаченов. С тех пор произошло и много других бед.

– Но дело в том, что я-то ничего не знал, и мне пришлось спрашивать, отчего я выглядел круглым дураком…

– Изак!

Юноша повернулся на встревоженный голос Тилы и не сразу сообразил, что ее беспокоит.

– Не переживай. Нартис сейчас не слушает. От его слов Тила зарделась.

– Изак, в храме нельзя говорить подобные вещи! А вдруг кто-то услышит? Даже кранна могут наказать за богохульство, а боги…

– Брось, кроме тебя меня никто не слышит. Думаю, я достаточно тесно связан с Нартисом, чтобы ощутить его присутствие в храме. А что касается богохульства, разве кто-то может выдвинуть против меня подобное обвинение? Я ведь важная фигура в культе Нартиса, а повелитель Бахль – официальный глава культа. Полагаю, подобное обвинение потребует как минимум его подписи. Но даже если такая подпись и не потребуется, неужели престарелые священники потащат меня на суд?

– А темные монахи?

– Кто-кто? Это еще что-то, о чем я не знаю, – хотя должен был бы знать?

– Я… я не уверена, что должны. О них я могу сказать совсем немногое, да и никто не может сказать больше. Известно только, что они зовут себя братством Священных поучений и, как говорят, выслеживают и убивают еретиков по всему Ланду.

– Замечательно! Религиозные фанатики и убийцы, какое милое сочетание. И все же поблизости нет ни одного такого монаха, так что я в безопасности.

Изак поднялся на ноги, размышляя, почему в храмах Нартиса нет скамей. Не придумав ни одного подходящего объяснения, он отказался от дальнейших раздумий на эту тему – он и так заставил повелителя Бахля прождать слишком долго.

Кранн поправил свои длинные одежды – они были синего цвета, как и одеяния монахов Нартиса. К груди было пришпилено изображение дракона. Знатным господам полагалось все время носить свой герб; когда Изак об этом узнал, он стал обращать внимание на неброские вышивки и ювелирные украшения других аристократов. Тила заказала для него несколько изображений герба, соответствующих его высокому положению. Сам он не стал бы беспокоиться об этом, если бы не слова Тилы «ваше высокое положение». Услышав это, бывший погонщик просто не смог устоять.

Изак провел рукой по своей обритой голове и улыбнулся, подумав, что бы сказал Карел, увидев его сейчас. Юноше очень нравилось, что он может зайти в любую лавку и с ним будут носиться, как с принцем, но все попытки Тилы приобщить Изака к моде оказывались тщетными. Каждый день прибывали все новые наряды, чтобы кранн что-нибудь из них выбрал, но он упорно придерживался простой официальной одежды, хотя все его ровесники ни за что не променяли бы на нее яркие, богато украшенные платья. Зато под такой одеждой Изак мог скрывать знак, выжженный на груди, хотя до сих пор не понимал, почему держать в тайне этот знак так важно. Может, потому, что, когда вокруг кишело столько слуг и стражников, так хотелось хоть что-то утаить от посторонних глаз.

Изак спускался по главной лестнице, все больше и больше тревожась. Рядом тихо ступала Тила, пытаясь не отставать от господина. В отличие от верховного жреца Тила носила на голове белый шарф, обмотав им косу, спускающуюся по спине.

На лестничной площадке Тила спросила, не видны ли амулеты, спрятанные в ее волосах, и Изак подумал, что, наверное, еще чего-то не знает о здешних обычаях. Вообще-то он уже понял: Тила не хочет, чтобы верховный жрец заметил руну другого бога, хотя взрослым не возбранялось носить столько талисманов, сколько они захотят. Тиле достались от любимой бабушки четыре древних амулета.

– Лорд Изак, – обратился к кранну стражник у подножия лестницы, – вас ожидают. Сюда, пожалуйста.

Он указал влево, на распахнутую дверь недалеко от входа в Большой зал. В проеме стоял мастер меча Керин, явно чувствовавший себя неловко в парадном мундире, очень похожем на черно-белые одежды дворцовой гвардии. Мастер меча поклонился Изаку, и кранн озадаченно нахмурился – еще сегодня утром на тренировочной площадке Керин ругал его почем зря.

– Прошу вас, войдите, – тихо проговорил мастер. – Ведите себя спокойно и делайте, что скажут, даже если вам не захочется. Один человек собирается заглянуть в ваш разум… Это опасно, поэтому вы не должны сопротивляться, а тем более пытаться что-то сделать самостоятельно. Вам все понятно?