Текст книги "Беседы с Ли Куан Ю. Гражданин Сингапур, или Как создают нации"

Ли прочищает горло с такой миной, будто прочищает себе мозги, и переключает фокус с конкретного Сингапура на более широкий вопрос идеального руководства и устойчивого мирового порядка: «Платон строил свои рассуждения применительно к городу-государству. Мы же рассуждаем в терминах меганаций с множеством разных этнических групп, культур, религий и множеством противоречий, возникающих между ними. Я вам не скажу, что должно получиться в сухом остатке, но я твердо знаю, что сложившаяся на сегодня система отнюдь не является концом истории, что бы ни думал по этому поводу Фукуяма (Фрэнсис Фукуяма, американский политолог-экономист). В отличие от Фукуямы я не считаю демократию венцом творения, который нельзя превзойти и заменить на что-то лучшее. Все не так просто».

Я поддакнул: «Классическая либеральная демократия вполне способна завести нас в тупик. Готовясь к этому интервью, я четыре или пять месяцев читал все, что вы написали, размышлял над вашими словами и теперь понимаю, что вы одновременно решаете несколько задач. И если смотреть с „ежовых позиций“, вся ваша неявная критика демократических порядков, принципа „один человек – один голос“, все ваши взгляды, которые в Америке были бы по меньшей мере осуждены как политически некорректные, все эти мысли проистекают из глубокого колодца доброй воли. А еще из искреннего страха. Я не вижу в них никаких злых поползновений. Вы стремитесь к хорошему управлению страной. То есть если вы склонны хоть как-то формулировать ваши глобальные цели, это будет хорошее управление страной».

И вот теперь вы услышите громкий и отчетливый голос настоящего прагматика британской закваски.

«Всякий социум желал бы, чтобы им управляли лидеры, стремящиеся к максимальному благу для самого широкого круга и при этом не нарушающие принципов чести и справедливости. Нам бы не удалось сохранить мир в нашем обществе, если бы мы не откорректировали работу нашей системы так, чтобы и малайцы получили свой кусок пирога, хоть они и не склонны усердно работать, да и по своим способностям отстают от других рас. Их жизнь улучшается на глазах, у них собственные дома, многие получают высшее образование, становятся профессионалами в той или иной области. Они зашевелились, увидев, как их соседи заботятся об образовании своих детей и какую пользу это приносит».

Здесь ЛКЮ обходится только намеком, лишь кивает на застарелые и глубоко укоренившиеся представления, которые можно было бы назвать «принципами негативной евгеники». Мы видим, что в мире животных целенаправленное скрещивание может привести к выведению пород с улучшенными качествами. Из этого, казалось бы, можно сделать вывод, что бессистемное скрещивание в животном мире (и в мире людей) должно порождать субкультуры, характеризующиеся меньшей одаренностью и трудоспособностью. Он с сочувствием смотрит на выросших в деревнях малайцев, но не стесняется их осуждать. Это племя выращено вовсе не для высоких достижений. Примерно так же он смотрит и на уйгуров, которыми сейчас бесцеремонно помыкают этнические ханьцы, в огромных количествах понаехавшие в Западный Китай и непосредственно в Синьцзян-Уйгурский район. Теперь здесь межнациональная напряженность принимает порой экстремистские формы, как это было и на Малайском полуострове, и решением этой проблемы может быть только экономическое развитие, от которого должны выиграть обе стороны. Правда, в таких случаях механизмы перераспределения материальных благ приходится настраивать по-новому.

Он говорит: «Они (китайское правительство) занялись активным развитием Синьцзяна и надеются таким образом снять наболевшую проблему. Я рассказывал одному из китайских министров, что, побывав в 1990 году в Урумчи, столице Синьцзяна, видел, что уйгуры в то время составляли там большинство, то есть их было более 50 %, и проживали они в основном в малоэтажных зданиях. Когда начались известные волнения, уйгуры составляли в Урумчи уже всего 14 %, и ханьцы более чем на 70 % заселяли эти здоровенные высотные здания. Ханьцы привезли с собой из своих прибрежных городов и приличные дороги, и прочую макроструктуру. Ну и как же могли уйгуры конкурировать на этом поприще с ханьцами?

Я предложил китайским властям посмотреть на эту проблему с другой стороны. Каждому видно, что уйгуры не смогут конкурировать в бизнесе с китайцами, у которых за плечами тысячелетний опыт коммерческой деятельности. Так почему бы не подтолкнуть ханьские компании к тому, чтобы они выбирали лучших из уйгуров и привлекали их в качестве миноритарных партнеров? Так они постепенно получат свою долю прибыли и переселятся в высотные дома. А вместо этого их вообще выпихивают из деловой жизни – и не только относительно крупные уйгурские компании, но даже мелких лавочников и разъездных торговцев. Если бы я был уйгуром, я бы тоже почувствовал, что ханьцы садятся мне на шею. Развитие инфраструктуры подразумевает повсеместное распространение ханьцев. Их будет становиться все больше и больше… И пусть в результате я стану богаче – все равно я буду чувствовать свое обнищание».

Ли поражается идиотизму правительств, которые позволяют разным национальностям и этносам, заселяющим страну, вцепляться друг другу в горло. Либо национальные группы объединяются экономически и политически каждая в своем гетто, либо они интегрируются в единое целое. Второй вариант будет предпочтительнее и в экономическом плане, и в плане политической стабильности. Оседлав своего любимого конька, он прямо из воздуха выхватывает еще один современный пример, не отличающийся, правда, особой оригинальностью. Так можно промурлыкать несколько тактов из всем знакомой пьески.

«Возьмем хотя бы Шри-Ланку. Эту страну не назовешь ни единой, ни благополучной. Допустим, на этот раз они (правительство сингальского большинства) разгромили Тамильских тигров, но теперь получается так, что сингальцы, не блистающие особыми талантами, будут притеснять меньшинство тамилов из Джафны, которые, что греха таить, по развитию сильно превосходят сингальцев. Из них и так выжимали все соки, отчего они, собственно, и взбунтовались. Правда, я сомневаюсь, чтобы они преуспели с этнической чисткой в отношении тамилов Джафны, которых там больше двух миллионов. Эти тамилы живут на острове ровно столько же, сколько и сингальцы».

«Итак, в Азии на это смотрят как на этническую чистку?»

«Безусловно!»

«Значит, вы думаете, что Тамильские тигры еще вернутся?»

«Вряд ли они куда-нибудь денутся со своего острова или позволят себя подчинить. Нынешний президент Шри-Ланки считает, что решил эту проблему, просто поубивав Тамильских тигров».

Я отрываюсь от своих записей с чувством, что вот сейчас ЛКЮ раскроется перед нами с такой стороны, о которой мало кто знает. Я спросил: «Смотрите-ка, мы тут подошли к очень интересному моменту. Насколько все мы вас знаем (если, конечно, мы вообще что-то знаем), мы привыкли представлять вас как „крутого бойца“, не стесняющегося по любому поводу применять силу. А ведь на деле получается, что вся ваша система управления построена на мягкости, согласии и разумности. Выходит, что сингальцы на Шри-Ланке как бы пародируют такого ЛКЮ, какого никогда на свете и не было».

Ли отмахивается с явным раздражением: поди разбери, чем оно вызвано – моей неудачной аналогией или каким-то тягостным воспоминанием. Он начинает что-то говорить, замолкает, бросает начатую тему и возвращается к президенту Шри-Ланки: «Читал я его речи. Я сразу понял, что он сингальский экстремист. Мне его не переубедить».

Ввязываться в сражения, где нельзя победить, – это не слишком-то соответствует прагматическим установкам ЛКЮ, которые всегда нацелены на успех. Не разделяет он и квазирелигиозного почтения перед так называемой «чистой демократией» как предпочтительной формой управления обществом. Сейчас он не напоминает нам, что на Шри-Ланке действует настоящая демократия, основанная на принципе «один гражданин – один голос». ЛКЮ ничего не имеет против демократий, когда они нормально работают. Он против того, чтобы их защищать всего лишь потому, что это демократии. Такая позиция представляется мне более последовательной, чем внешняя политика США, когда мы поддерживаем другие демократии, если их действия соответствуют нашим идеалам, и осуждаем (а то и хуже), когда их действия нас не устраивают.

Кроме того, моему собеседнику не нравится, когда те или иные позиции отстаивают не потому, что они основаны на добротном фундаменте, а лишь потому, что они политически корректны. Он действительно убежден, что китайский народ более трудолюбив, чем многие другие национальности или этносы (хотя, конечно, японцам он, может быть, и уступит). Он действительно полагает, что XXI век будет веком Китая или Азии. Он считает, что тамилы заслуживают большего уважения, чем им оказывают сингальцы. Он сомневается, чтобы какой-нибудь средний малаец сумел вдруг превратиться в ответственного трудоголика – такого, каковы многие китайцы, многие (как мы увидим позже) израильтяне… каковы, в конце концов, японцы. Посмотрите, к примеру, на них – они служат отличной демонстрацией того факта, что даже совершенно неэффективная демократическая система управления не является препятствием на пути экономического роста.

Китайский синдром

В беседах с ЛКЮ мы часто возвращались к вопросу отношений между Сингапуром и Китаем, однако, чтобы сейчас перейти к этой теме, полезно было бы сделать небольшое отступление.

ЛКЮ без оговорок признает, что его внимание буквально приковано к Китаю. Если не считать его родного Сингапура, ничего он не рассматривает так пристально, как Китай. (Следует отметить, что последнее время на экране его радара ярко засветилась еще одна точка – это Индия.)

Китай – это не просто грандиозные просторы, которых не охватить воображением. Теперь он постепенно превращается в олицетворение новой грандиозной концепции. Впервые за долгие времена все наше будущее станет в большой степени зависеть от того, что Китай надумает делать (или не надумает делать). Многим из нас, особенно на Западе, эту новость будет трудно переварить. Уж очень мы привыкли считать себя пупом земли.

Китай отличается от всего остального мира не только большим числом обитателей. Возвращая себе достойный статус в мировом геополитическом раскладе, он являет нам образец стремительного экономического развития. Будет ли оно таковым и дальше? Никто не знает. Всякое может случиться – вон в Китае случилось такое, чего никто не ждал. И сейчас дело идет к тому, чтобы Китай в XXI веке стал локомотивом для всей Азии. А ведь еще в 60-е годы прошлого века, когда это был дремлющий гигант, нетвердо стоящий на ногах, никто не предсказывал ему такого будущего. Глубоко спрятанные исторические силы не могут слишком долго оставаться втуне.

Благодаря политической интуиции ЛКЮ и его ближайшего окружения им удалось заглянуть за следующий поворот истории, увидеть новые, захватывающие дух перспективы и даже публично и ясно сформулировать свои выводы по этому поводу. Подобно великому мыслителю Арнольду Дж. Тойнби (1889–1975), ЛКЮ убежден, что, если какая-либо цивилизация или культура не желает исчезнуть с мировой сцены, она должна с открытым забралом принимать вызовы и угрозы истории. Он также согласен с Тойнби, что любая страна или культура, если у нее нет энергичной, высокообразованной элиты, преданной общественному служению, будет обречена на слишком медленную реакцию, а такая медлительность чревата трагическими или даже фатальными последствиями.

На одном уровне понимания мы видим, что ставка, которую Ли делает на элитаристские механизмы управления, связана, скорее всего, с унаследованной культурой, памятью об эффективном управлении, которое в прежних династиях реализовывалось руками китайских мандаринов. Впрочем, здесь наблюдается не только повторение пройденного – современная сингапурская управленческая элита реализует эти принципы в новых условиях и распространяет их на область совершенно новых реалий. Короче говоря, современное искусство управления, включающее в себя базовые принципы принятия решений и установки приоритетов, являет собой слишком сложное ремесло, чтобы его можно было доверить простому человеку с улицы.

Ли всегда знал, что его пристальный интерес к Китаю лежит в русле долгосрочных приоритетов Сингапура. Если Сингапур, это крошечное и беззащитное государство, не заберется на борт огромного китайского парохода, он рискует фатально отстать от жизни. Особенно хорошо было бы не просто «пробраться на борт», а пристроиться прямо за спиной капитана, выступить в роли неофициального «первого помощника». Кроме того, Ли не оставляют опасения, что, если сам Китай не решится на радикальную перестройку, его пароход так никогда и не покинет свою гавань, а без его мощной экономической машины затормозится развитие и всего окружающего региона.

Ловко и незаметно, как… как, скажем, лиса, ЛКЮ забирается на борт, забегает на капитанский мостик и затевает свои игры с Дэн Сяопином (1904–1997). Великий, ныне покойный китайский лидер, преемник Мао Цзэдуна, спас Китай от полного развала. Бывший сингапурский премьер играл при этом роль «всего лишь» Лиса (по своей собственной оценке), но кто как не Дэн должен был в этом контексте называться Ежом? Дэн пришел к пониманию грандиозной идеи – она состояла в том, что коммунистический Китай можно спасти от саморазрушения только с помощью того или иного вида реформированного предпринимательского капитализма. Как любят говорить в Америке – он «понял суть», «увидел перспективу».

Двух этих лидеров роднило между собой запредельное честолюбие, решимость смести что угодно и кого угодно со своего пути и общее убеждение, что китайский народ, где бы он ни жил, заслуживает особой роли на мировых подмостках. Они встретились впервые, когда миниатюрно сложенный, непрерывно курящий Дэн, достигнув 74-летнего возраста, оказался на вершине власти в государстве материкового Китая, но еще не успел никуда сдвинуть эту махину. Ли, представитель ничтожного островка, затерявшегося где-то к югу от Малайского полуострова, был на 20 лет моложе, но уже знал, что такое настоящая власть. Он был не слишком известен на мировой арене, но в Сингапуре о нем знали все. Шел 1978 год (датировка в этой истории очень важна). Уже тогда Ли опасался, что, как только Китай наберет скорость, Сингапур рискует остаться позади.

Почти что эпохальная встреча Дэна и Ли произошла лишь через 6 лет после того, как в феврале 1972 года в Китае совершенно неожиданно с секретной миссией побывал Ричард Никсон. Американо-китайский альянс, эта озорная выходка Никсона, ход, весьма циничный для обеих сторон, привел к заключению поворотного документа – Шанхайского коммюнике. Этот договор обязывал правительства США и КНР стремиться к нормализации отношений и не «бороться за господство в Азиатско-Тихоокеанском регионе». Давно американские политические маневры не приводили мир в такое изумление. Конкретно в Азии это восприняли как настоящее политическое землетрясение. Сегодня Ли смотрит на 1972 год (и в этом он отнюдь не оригинален) как на некий водораздел в развитии стратегической структуры отношений Востока и Запада.

По мнению Ли, этой дерзкой акцией президент Ричард Никсон уготовил для себя в мировой истории особое, почетное место. Никто не будет его оправдывать за сотни мелких политических глупостей, но попробуйте упрекнуть его за эти великие достижения в отношениях с Китаем! Забудем о грехах Уотергейта и других серьезных ошибках, совершенных в эпоху его правления. Зато Никсон по крайней мере имел представление о тех великих силах и идеях, которые приводят в движение весь мир. В течение очень долгого времени – вплоть до этой революционной встречи – на Западе полагали, что в отношениях с Китаем лучшей политической линией будет не тормошить этого спящего гиганта, выдавая ему каждый день по здоровенной миске супа из акульих плавников – чтобы его сон был еще крепче. Никсон первым осознал, что Китай не будет спать вечно, и если не использовать его в интересах собственной державы, то придется уступить влияние в этом регионе более дальновидному противнику. В тот момент это была блестящая идея – включить Пекин в общий фронт противостояния Москве, которая тогда олицетворяла грозную и агрессивную советскую империю.

Ли высоко оценивал тот новый геополитический фундамент, который был заложен Никсоном и его советником по вопросам национальной безопасности Генри Киссинджером. Когда дни Мао были уже сочтены, Ли стал налаживать связи с Дэном – насколько это позволяли политические приличия. В 1978 году Дэн с нетерпением перебирал все мыслимые способы, которые помогли бы ему сдвинуть страну с мертвой точки и придать ей достаточную скорость. Его тогдашний визит в Сингапур был воспринят как манифестация нового, широко разрекламированного революционного пути – быстрого пути в направлении капиталистической экономики под управлением государства. И в движении по этому пути Ли был объявлен «другом, соратником и наставником». Завершая визит и отправляясь на следующие встречи, назначенные в этом политическом туре, Дэн очень похвально отозвался о Ли Куан Ю и его достижениях в управлении Сингапуром. В ответ на комплименты Ли выразил глубокую признательность, однако оба собеседника хорошо понимали, что все население Сингапура едва ли дотянет хотя бы до трети или четверти одного только Шанхая. Как рассказывает Ли, в какой-то момент Дэн вздохнул и сказал что-то в таком духе: «Если бы у меня был только один Шанхай, я бы тоже смог быстро вытащить его из болота (как это получилось у вас с Сингапуром). Но у меня ведь весь Китай целиком!»

Мы можем только изумляться, глядя, как этот небольшой Сингапур, этот «миниатюрный титан», в демографическом плане заселенный на две трети китайцами, стал вдруг образцом хороших манер, примером для подражания и обучения в глазах самого Великого Дэна, который сумел поставить на дыбы весь свой огромный Китай. Эта «наставническая позиция» в отношениях с Дэном оказалась мощным позитивным фактором, поднявшим престиж Сингапура в глазах всего азиатского региона. С другой стороны, этот возросший престиж оказался одним из важнейших аргументов, подкрепивших стремление Китая к своей модели социализированного капитализма. Возможно, мы несколько переоцениваем истинную меру влияния, которое Ли оказал на Китай и на его путь построения «китайской формы капитализма», но, может быть, напротив, эта роль остается пока еще недооцененной. Трудно спорить с фактом, что в тот момент Китай отчаянно искал любые образцы для собственных действий, руководствуясь всего двумя критериями: они, эти примеры, должны были разыгрываться на китайской почве и вести к успеху. В 1978 году таких образцов имелось не так уж и много. И одним из них оказался Сингапур – он располагался в Азии, а не где-нибудь в Скандинавии, он был населен китайцами, а не какими-нибудь японцами или уроженцами Запада, и, наконец, Сингапур был явным победителем.

Ли кивает головой: «Китайцы понимают, что в прошлом я оказал им существенную помощь. Если бы Дэн Сяопин не приехал сюда в 70-е годы, если бы он не увидел, как западные транснациональные компании, действующие на территории Сингапура, производят для нас материальные блага, воспитывают и обучают наш народ, чтобы мы сами смогли построить процветающее общество, тогда, вполне возможно, он выбрал бы другие стратегические направления и не стал бы открывать… открывать эти прибрежные SEZ („особые экономические зоны“), а уж благодаря этим зонам и весь Китай раскрылся навстречу Западу и вступил наконец во Всемирную торговую организацию.

“В качестве основы нашего государственного устройства я положил тот факт, что все – и мужчины и женщины – готовы работать первым делом на себя самих и на благо своей семьи. Лишь после этого они согласятся выделить часть своих благ в пользу тех, кому повезло меньше, чем им самим”

Он ведь оказался в Сингапуре совершенно случайно. Помню, мы с ним беседовали еще в 1978 году, и я сказал, что коммунизм способен победить только в том случае, если по-настоящему верить, будто все готовы на самопожертвование ради ближнего, а не ставят на первое место собственное благо и благо своей семьи. В качестве основы нашего государственного устройства я положил тот факт, что все – и мужчины и женщины – готовы работать первым делом на себя самих и на благо своей семьи. Лишь после этого они согласятся выделить часть своих благ в пользу тех, кому повезло меньше, чем им самим. Таков фундамент, на который я опираюсь в своей работе».

По сути, Ли Куан Ю претендует на видную роль (насколько она в самом деле значительна, нам покажет история) в закладке фундамента под такое будущее, которое, возможно, будет названо «веком Китая».

«Итак, он решил раздать землю в пользование крестьянам-частникам, и производительность труда сразу же пошла вверх. Он наверняка думал о таких мерах и раньше, но пример Сингапура подтвердил его мысли. Идея свободных зон, SEZ, в прибрежных провинциях себя полностью оправдала – особенно в случае с Шеньженем, который имеет прямые связи с Гонконгом. Потом были открыты все остальные города, и теперь уже вся страна входит в ВТО».

Тут и я добавил свой очевидный тезис: «И все это явилось ответственным политическим решением, которое повлекло за собой рывок в развитии страны».

Ли согласился: «Так что история наших взаимоотношений насчитывает уже много лет, и я все время открывал для них окна, чтобы они могли взглянуть на окружающий мир. Сейчас Китай ведет диалог с моими последователями, и все обстоит несколько по-другому. Китайцы уже достигли великих успехов. Но все равно им еще есть чему у нас поучиться, так что они продолжают нас навещать».

Это узловой момент в позициях Ли Куан Ю, именно через него можно понять тезис, что значение Сингапура должно выйти далеко за пределы его собственного масштаба и собственного народонаселения. Вместо того чтобы робко поеживаться в тени великанов, эта крошечная страна завоевала весьма уважаемые позиции, дерзко вступая в игры с «большими парнями» и постоянно демонстрируя бесстрашие, не переходящее тем не менее в безрассудство.

Он переводит на меня свои черные как изюминки глаза и поспешно добавляет: «Вы уж не подумайте, что они просто копируют наши действия. Они смотрят, как мы тут живем, и прикидывают, будет ли это работать в Китае. Если они видят что-то для себя пригодное, они заимствуют именно этот сегмент и прививают его к своей системе, внося при этом в него кое-какие изменения».

Тут он углубляется в нюансы касательно того, как в Китае внедряют специфически сингапурские политические приемы: «Возьмем, к примеру, их программу жилищного строительства. Чжу Жунцзи (тогда он был китайским премьер-министром) побывал здесь в 1990 году и попытался вникнуть, как же мы добились того, что все наше население теперь является владельцами своих собственных жилищ. Он занялся изучением нашей системы. У нас в то время действовал Центральный фонд (пенсионных) накоплений (CPF) с индивидуальными счетами на любого желающего. Вы, допустим, платите в него 20 % от вашей зарплаты, а ваш работодатель добавляет к этой сумме еще 20 %. Из этих накоплений вы можете в течение 30 лет выплачивать очередные взносы за жилье. Часть этого CPF откладывается в фонд Medisave – расходы на медобслуживание частично оплачиваются пациентом, так что люди у нас не склонны обращаться к врачам без достаточно веских причин. И вот Чжу Жунцзи опробовал аналогичную схему в жилищном строительстве Шанхая».

«А что, в Шанхае действует и сингапурская система медицинского страхования?»

«Да, именно она. Успешно работает, скопирована с кое-какими изменениями и теперь, после переработки, тиражируется в других районах Китая».

Я прошу собеседника сравнить действия Дэна последних лет его правления с относительно недавними мероприятиями, проведенными Чжу Жунцзи, который до 2003 года был в Китае персоной № 2. Именно его прославляли как технического гения, сумевшего провести последние экономические реформы в Китае и добиться вступления своей страны в ВТО. Мой вопрос прозвучал так: «Не явился ли Чжу Жунцзи кем-то вроде духовного последователя Дэн Сяопина, проводя его прагматическую политику в Китае последнего десятилетия?»

Задумавшись на минутку, ЛКЮ поправляет грелку, оборачивается направо, в коридор, ведущий к его кабинету, и говорит: «Ветераны Великого Похода, по сути дела, ничего не понимали в свободном рынке. Может быть, они когда-то читали в переводе Адама Смита, но по-настоящему они знали только свою коммунистическую систему. Поэтому Китай и рухнул. Перед глазами у Дэна стояли Советский Союз, Куба и Восточная Европа. Он искал путь, как бы вырваться из всего этого. Сингапур послужил полезным примером, источником, откуда можно было многое заимствовать, внося при этом свои изменения».

Не желая принижать заслуг «великолепного Чжу», Ли вынужден признать величие Дэна, коммуниста, у которого хватило мужества порвать с коммунизмом, совершив таким образом революционный поворот в управлении государством.

Теперь я пытаюсь направить русло нашей беседы поближе к сегодняшней прагматике: «Смотрите, что получается: ваш Сингапур как бы размножается отростками, почкованием. Те или иные фрагменты вашего исторического пути можно пересаживать на другую почву, и они приживутся, если она для этого окажется пригодна. Как вам нравится такая метафора?»

Ли не возражает и напоминает мне о знаменитом проекте Сучжоу, реализованном на территории КНР: «Вы бывали в Сучжоу? Это их лучший населенный пункт, красивый, отлично спланированный, и озеро рядом. Это место мы выбрали сами. Это были сельхозугодья, лот площадью 70 квадратных километров. На нас свалилась куча хлопот, поскольку китайцы тогда были совсем бедными, так что всю инфраструктуру пришлось строить самим, и все накладные расходы легли на наши плечи. Мы сами платили за подвод силовых кабелей и за соединение городка с ближайшим магистральным шоссе».

Он вздыхает, поправляет грелку и продолжает не без раздражения: «Все эти расходы свалились нам на голову, а это большие деньги. Мы привезли в Сингапур на обучение больше двух тысяч их чиновников, а когда они вернулись на родину, вслед за ними поехали наши специалисты. И сейчас для них Сучжоу – предмет гордости. Недавно они отпраздновали 15-летие города. И меня приглашали. Привезли туда всех прежних министров и нынешнего министра – лишь бы поприсутствовал, просто для антуража. Им это на руку, да и нам тоже. Когда этот город только построили и пустили первую рекламу в „Financial Times“, об этом проекте говорили без упоминания Сингапура – это был просто Сучжоу. Будто они все это сами сделали. Но пока они не дали нам слова, никакие инвесторы к ним не шли».

«Правда?»

«Только потом они назвали этот проект „совместным предприятием Сингапур-Сучжоу“. Тут и инвесторы появились, а китайцы умоляли нас, чтобы мы никуда не исчезали».

«Получается, что Сингапур выступил как некая гарантия мирового уровня?» В Америке это обычно называют «Знак качества от журнала „Good Housekeeping“».

Ли кивает: «Да, мы поделились с ними своим кредитом доверия. Вот что здесь интересно. Попробуйте сказать любому американцу, пусть он даже учился в Гарварде, попробуйте ему сказать, что Сингапур достиг блестящих результатов, и вас в ответ спросят, насколько велик этот ваш Сингапур. Вы, смутившись, ответите, что да, конечно, там живет где-то миллиона четыре. Но если вы в ответ скажете, что Сингапур обладает серьезным влиянием (пусть не властью, а всего лишь влиянием) на огромный Китай, и объясняется это причинами А, В и С, и причины эти имеют вес и обещают пользу в любой точке мира, – вот тогда вас будут слушать с гораздо большим почтением».

Эти разъяснения прозвучали для меня весьма убедительно.

Впрочем, многие американцы готовы впасть в замешательство, увидев, как этот гигант, которому мы помогли встать на ноги после многовекового сна, вдруг сотрясает мир своим оглушительным ревом.

В Америке имеет хождение шутка: не является ли ЛКЮ тайным коммунистом?

Он со смехом отвечает: «Уильям Сэфайр (легендарный колумнист из „New York Times“, умерший в сентябре 2009 года) считал меня весьма опасным субъектом, который взялся учить китайцев, как делать свои дела. Почему вы помогаете коммунистам достичь успеха? Даже кое-кто из моей администрации предостерегал меня, что вот, научим мы китайцев, а потом они обгонят нас, и будут нам от этого одни только неприятности.

Я отвечал им, что, пока китайцы сами не знают, что им делать, у нас еще есть какой-то шанс „внедриться в их бизнес“, пристроиться с ними в тандем. У них ведь хватает и своих умов, они ездят по всему свету, и мы не можем им помешать, если они заглянут к нам в Сингапур, наснимают здесь видео, а потом будут анализировать наши порядки. Уж лучше мы сами сделаем это для них, как-то повлияем на них и приобретем авторитет в глазах их руководства.

Сейчас мы уже твердо стоим в Китае – по крайней мере одной ногой. У нас учрежден некий объединенный коллегиальный орган, который собирается раз в год. В него входят их вице-премьер и наш заместитель премьер-министра. Мы начали строительство экопоселения в Тяньцзине, а это задел на 15 лет вперед. Связи установлены на самых разных уровнях. Каждый год по всем своим городам они набирают 110–120 мэров или других официальных лиц такого же уровня и присылают к нам на курсы городского управления и общественной работы. Занятия продолжаются 8–9 месяцев. Сначала мы преподаем им правильный китайский, потом идут занятия по специальности, после которых они разъезжаются по своим городам и пишут нам о своих новых впечатлениях. Все это очень неплохо, а в китайских городах крепнет наша репутация».