Текст книги "Подлинная история графа Монте-Кристо. Жизнь и приключения генерала Тома-Александра Дюма"

Герой войны теперь был вынужден обращаться к бывшим соратникам с просьбой задействовать их связи, чтобы его не депортировали[1163]1163
  чтобы его не депортировали: наполеоновские власти стремились выслать негров и мулатов с территории материковой Франции летом 1802 г. – Élisabeth, с. 92.


[Закрыть].

Как-то раз, обидевшись на нежелание командования назначить его на важную должность в действующей армии, Дюма написал гневное письмо военному министру, заявив, что если он действительно заслужил подобное плохое обращение, то «более недостоин дела[1164]1164
  «более недостоин дела»: письмо от Дюма (тогда командира Первой дивизии Рейнской и Мозельской армии) к военному министру Уберу дю Байе, 3 февраля 1796, SHD 7YD91.


[Закрыть], которое дорого мне вдвойне из-за климата, в котором родился». Дюма никогда так близко не подходил к упоминанию глубинных причин его рвения на службе Французской Республике. Теперь он о таких вещах больше не писал.

* * *

Просматривая письма Дюма за эти годы в архивах Château de Vincennes[1165]1165
  Фр.: Венсанский замок. – Примеч. пер.


[Закрыть], я наткнулся на еще одну папку с посланиями[1166]1166
  на еще одну папку с посланиями: SHD XH3.


[Закрыть] того времени. Их авторами были члены Черных первопроходцев[1167]1167
  Черных первопроходцев: John Elting, Swords Around a Throne, сс. 274–75; Gainot, сс. 166–83.


[Закрыть] – батальона, первоначально составленного из примерно восьмисот военнопленных с Сан-Доминго и Гваделупы. Этих людей вывезли во Францию и принудили служить в той же самой армии, которая вторглась на их родину и разорила ее. Сторона, за которую они сражались в сложных островных конфликтах, часто почти не имела значения. Наполеон велел доставить их на юг – в Италию, где на протяжении долгих лет они занимались одним лишь тяжелым физическим трудом. В лексиконе французских военных слово «первопроходцы» означало совокупность отрядов пехоты, которые часто делали за армию всю грязную подготовительную работу – строили укрепления и копали окопы, где затем размещались солдаты.

В папке «Черные первопроходцы» оказалось множество писем от разжалованных чернокожих офицеров. В то самое время, когда Дюма просил своих соратников-генералов помочь ему[1168]1168
  Дюма просил своих соратников-генералов помочь ему: письма от маршала Иоахима Мюрата к Дюма, 16 августа и 28 октября 1804, MAD.


[Закрыть] добиться небольшой части того, что обязано было ему дать государство, эти офицеры, имевшие гораздо более низкие звания, независимо от него, также обращались с просьбами вернуть их должности. Они и Дюма столкнулись с одним и тем же предательством. Начиная с 1802 года, как раз когда Дюма вышел на свободу из тюрьмы, Наполеон пытался навязать армии дореволюционные стандарты, разрешавшие ставить на командные посты только белых офицеров. В архивной папке я также нашел приказ, подписанный Наполеоном и Бертье, о создании сегрегированных лазаретов, чтобы «цветные пациенты лечились[1169]1169
  «цветные пациенты лечились»: Консулы Республики, декрет, 4 декабря 1802, SHD 1XH3.


[Закрыть] в отдельной комнате и не могли общаться с белыми пациентами».

Талантливых негров и мулатов притесняли настолько, что даже за место в сегрегированных отрядах Черных первопроходцев разворачивалась отчаянная борьба. Просматривая объемную переписку в архивах, я прочел десятки длинных, выразительных писем[1170]1170
  десятки длинных, выразительных писем: SHD XH3.


[Закрыть], в которых чернокожие солдаты объясняют, почему они достойны служить в одном из таких отрядов и как благодарны они будут, если великодушное французское государство облагодетельствует их подобным образом. Письма часто начинаются следующим образом: «Я оказался во Франции в тяжелом материальном положении. Я не могу вернуться на родину, и мне запретили ходить на работу».

Примерно одна тысяча солдат, служивших в этом батальоне, впоследствии сформируют так называемый Королевский африканский полк[1171]1171
  Королевский африканский полк: Gainot, сс. 204–11.


[Закрыть], который великолепно проявит себя на службе в 1805 и 1806 годах. Но, наслаждаясь престижем в годы Революции как американцы, негры и мулаты теперь получили презрительное прозвище солдат-африканцев[1172]1172
  прозвище солдат-«африканцев»: там же, сс. 177–78, 228.


[Закрыть]. Когда Франция вновь вступила в большой мир рабовладельческих государств, продвижение небелых на властные или почетные должности стало опасным анахронизмом. В армиях, которыми некогда командовал генерал Дюма, сама идея о том, чтобы чернокожий солдат отдавал приказы отрядам белых, оказалась невозможной. А черный дивизионный генерал или главнокомандующий армией – это было и вовсе нечто немыслимое.

* * *

24 июля 1802 года Мари-Луиза родила их третьего – и последнего – ребенка[1173]1173
  родила их третьего и последнего ребенка: свидетельство о рождении Александра Дюма, 24 июля 1802, Registres d’état civil, ADA.


[Закрыть]. Четыре оставшихся года жизни Алекс Дюма не будет ни на шаг отходить от маленького Александра.

Но, даже радуясь рождению сына, генерал Дюма получил напоминание о своем новом приниженном статусе. В мемуарах сын вспоминает, как «перед Египетским походом[1174]1174
  «перед Египетским походом»: MM, с. 198.


[Закрыть] было условлено, что, если моя мать родит сына, крестными родителями вышеупомянутого сына должны быть Бонапарт и Жозефина. Но с тех пор положение дел очень сильно изменилось, и мой отец не имел желания напомнить первому консулу об обещании, некогда данном главнокомандующим».

Вместо этого через два дня после рождения Александра Дюма написал старому другу[1175]1175
  Дюма написал старому другу: письмо от Дюма к генералу Брюну, 26 июля 1802, BNF NAF 24641.


[Закрыть], генералу Брюну:

СВОБОДА, РАВЕНСТВО.

Из штаб-квартиры в Вилле-Котре, термидор X года Французской Республики.

АЛЕКСАНДР ДЮМА, дивизионный генерал,

Его лучшему другу генералу Брюну.

Спешу сообщить, мой дорогой Брюн, что моя жена счастливо разрешилась большим мальчиком, который весит 10,5 фунта [4,8 кг]. Его рост – 18 дюймов [46 см]. Как видите, я надеюсь, что, если с ребенком не произойдет несчастный случай, к 25 годам он не будет пигмеем. Но это еще не все, мой друг. Вам предстоит показать себя, пройти проверку, друг, в качестве крестного отца, [наряду] с моей дочерью. Это дело не требует спешки, поскольку с ребенком все в порядке, а моей дочери не будет здесь еще месяц – она приедет сюда отдыхать. Мне нужно срочно получить от вас ответ, мой дорогой Брюн, чтобы знать, чего ждать. Прощайте, мой друг, у вас нет никого преданнее, чем

Алекс Дюма.

На эту теплую записку Брюн ответил, что «суеверие мешает мне[1176]1176
  «суеверие мешает мне»: письмо от Брюна к Дюма, 29 июля 1802, цит. по: MM, сс. 198–99.


[Закрыть] выполнить вашу просьбу». Он просил Дюма о «снисхождении», так как тому придется передать «искренние сожаления [дочери Дюма Эме Александрине] и вашей очаровательной жене».

Дюма не мог не подивиться холодности друга и его отказу. Дюма не пожелал принять отговорок. На протяжении нескольких недель он пытался убедить Брюна приехать в Вилле и стать крестным отцом Александра. Но Брюн лишь отделывался извинениями. В конце концов он согласился быть крестным отцом, но не приехал на церемонию крещения, так что Клоду Лабуре, дедушке ребенка, пришлось исполнять[1177]1177
  Клоду Лабуре, дедушке ребенка, пришлось исполнять: там же, с. 198.


[Закрыть] эту роль вместо генерала.

* * *

Дюма продолжал писать Наполеону, предлагая свои услуги для участия в боях. В последнем обращении Дюма, несмотря на ослабленное здоровье, просил дать ему шанс сразиться с Англией: «Едва началась нынешняя война[1178]1178
  «Едва началась нынешняя война»: письмо от Дюма к Наполеону, 17 октября 1803, SHD 7YD91.


[Закрыть], как я имел честь дважды писать вам, чтобы предложить свои услуги. Пожалуйста, не сердитесь на то, что я вновь предлагаю ту же услугу сейчас». В другом его послании мелькнул отблеск былого бахвальства: «Какие бы страдания и какую бы боль мне ни довелось[1179]1179
  «Какие бы страдания и какую бы боль мне ни довелось»: письмо от Дюма к военному министру, 5 мая 1801, SHD 7YD91.


[Закрыть] пережить, я всегда найду достаточно моральной силы, чтобы ринуться на спасение моей страны – по первому же призыву правительства».

Генерал с удовольствием играл со своим не по годам развитым сыном, рассказывал ему истории о своих детских годах в Джереми и пугал, будто на окраине Вилле-Котре во рву с водой вокруг маленького замка, который семья ухитрилась арендовать на время, водятся крокодилы. Хотя они были изгоями, они были счастливы вместе, особенно большой Алекс и маленький Александр, который унаследовал от отца поразительную силу, рост и телосложение, и потому с младенчества его описывали как «почти что великана». Хотя здоровье в полной мере так и не вернулось к Алексу Дюма, он был способен на свершения, которые произвели неизгладимое впечатление на сына. В мемуарах Александр вспоминает, как отец на его глазах вынырнул из-под воды, спасая тонущего слугу: «Я увидел обнаженного отца, по которому каплями стекала вода. Он ответил почти что неземной улыбкой, как человек, совершивший богоподобный акт – спасение жизни другого человека». Разглядывая генерала, Александр был поражен «огромными формами моего отца[1180]1180
  «Я увидел обнаженного отца» и «огромными формами моего отца»: MM, с. 202.


[Закрыть] (который выглядел так, будто сделан по тем же лекалам, что и статуи Геркулеса и Антиноя) в сравнении с хилыми маленькими конечностями [слуги]».

«Я обожал отца. Быть может, из-за слишком маленького возраста чувство, которое я сегодня называю любовью, было всего лишь наивным изумлением перед геркулесовой статью и гигантской силой, которые он на моих глазах проявлял так много раз; быть может, это была всего лишь детская гордость и восхищение его кителем с галунами, его трехцветной кокардой и его огромной саблей, которую я едва мог поднять. Но, несмотря на все это, даже сегодня память о моем отце, о каждой детали его тела, о каждой черте его лица столь же ярка для меня, как если бы я потерял его вчера. Каковы бы ни были причины этого, я люблю его сегодня столь же нежной, столь же глубокой и столь же искренней любовью, как если бы он присматривал за моим взрослением и я имел бы счастье пройти путь от детства до зрелого возраста опираясь на его сильную руку».

«Мой отец, в свою очередь, тоже обожал[1181]1181
  «Я обожал отца» и «Мой отец, в свою очередь, тоже обожал»: MM, сс. 224–25.


[Закрыть] меня, – писал Александр. – Я уже говорил это и не хочу повторять слишком часто, особенно если мертвые могут слышать, что о них говорят; и хотя в конце жизни боли, которые он терпел, мучили его до такой степени, что он более не мог выносить любой шум или движение в спальне, для меня он сделал исключение».

В 1805 году здоровье генерала Дюма резко ухудшилось, а доктора связали боли в желудке с раком. Генерал побывал на приеме у знаменитого парижского врача[1182]1182
  доктора связали боли в желудке с раком; побывал на приеме у знаменитого парижского врача: Charles Glinel, Alexandre Dumas et son oeuvre, с. 23.


[Закрыть]. После этого он дал званый обед, на котором маленький Александр познакомился с генералами Брюном и Мюратом, а Алекс попросил старых товарищей позаботиться о его семье после того, как его не станет. Мальчик позже будет вспоминать, как играл с саблей Мюрата и головным убором Брюна. В конце обеда «мой отец обнял Брюна[1183]1183
  «мой отец обнял Брюна»: MM, с. 217.


[Закрыть], пожал Мюрату руку и на следующий день оставил Париж – он вез с собой смерть, овладевшую как его телом, так и его сердцем».

Романист также вспоминал, как вместе с отцом нанес визит Полине Бонапарт – красивейшей из сестер Наполеона и молодой вдове генерала Леклерка. Отец с сыном пришли в ее замок, расположенный сразу на выезде из Вилле-Котре. В мемуарах есть следующее описание.

На диване, откинувшись на боковую спинку[1184]1184
  нанес визит Полине Бонапарт и «На диване, откинувшись на боковую спинку»: там же, сс. 219–20.


[Закрыть], сидела женщина, юная и красивая женщина, очень юная и очень красивая, красивая настолько, что даже я, совсем маленький ребенок, заметил это…. Она не встала, когда мой отец вошел. Она протянула руку и подняла голову, только и всего. Отец хотел сесть на стул рядом с ней; она усадила его на диван у своих ног, которые положила ему на колени так, что носки ее тапочек теребили пуговицы его сюртука.

Эта ножка, эта ручка, эта прелестная маленькая женщина, беленькая и пухленькая, рядом с мулатом-Геркулесом, все еще красивым и сильным, несмотря на все свои страдания, производили самое очаровательное впечатление, которое вы только могли пожелать.

Я улыбался, глядя на них, а принцесса подозвала меня к себе и дала коробочку для конфет, сделанную из панциря черепахи с инкрустацией золотом.

Я с изумлением смотрел, как эта женщина высыпала конфеты из коробочки, прежде чем дать мне ее. Мой отец что-то заметил ей. Наклонившись, она тихо произнесла несколько слов ему на ухо, после чего оба рассмеялись.

Когда она наклонялась, бледно-розовая щечка принцессы слегка коснулась коричневой щеки отца, отчего его кожа выглядела еще темнее, а ее – еще более светлой.

В сейфе я обнаружил записку с приглашением[1185]1185
  записку с приглашением: письмо от принцессы Полины к «мадам Дюма» (Мари-Луизе), дата неизвестна, MAD Safe.


[Закрыть] «мадам Дюма» посетить «ее императорское высочество принцессу Полину» в ее доме в Париже. В записке было указано время – 2 часа пополудни, и адрес, но дата осталась неизвестной. Я думал, речь, вероятно, шла о 1807 годе – это год спустя после смерти генерала Дюма. Быть может, принцесса пыталась помочь вдове и ее детям. Узнать это наверняка невозможно. Со времени визита к Полине, напишет Александр Дюма, «вскоре мой отец стал слабеть[1186]1186
  «вскоре мой отец стал слабеть»: MM, с. 221.


[Закрыть], все меньше гулял, редко катался верхом, больше оставался в комнате, брал меня на колени со все большей печалью. Повторюсь, все это я вижу смутно, урывками, будто предметы темной ночью во время вспышки молнии».

Ночь 26 февраля 1806 года – последняя ночь в жизни отца[1187]1187
  последняя ночь в жизни отца: свидетельство о смерти Алекса Дюма, 27 февраля 1806, MAD, и письмо г-на Девиолэна к его двоюродному брату, 27 февраля 1806, MAD Safe.


[Закрыть] – запечатлелась в памяти писателя ярко, без сомнения, потому, что мать позже описывала ее для него.

«О! – вскричал он[1188]1188
  Я отыскал подробную опись домашнего имущества: Опись имущества Дюма после его смерти, 25 августа 1806, MAD Safe.


[Закрыть]. – Должен ли генерал, который в тридцать пять командовал тремя армиями, умирать в сорок в своей постели, как трус? О Боже мой! Боже мой! Чем провинился я, что ты обрекаешь меня столь молодым оставить мою жену и детей?..»

[На следующий день], в десять вечера, чувствуя приближение смерти, он послал за [священником]…Но умирающий вовсе не хотел исповедаться. За всю свою жизнь отец не сделал ни единой плохой вещи, не совершил ни единого поступка, за который его можно было бы упрекнуть. Быть может, на дне его души оставалась ненависть к Бертье и Наполеону…Но всякая ненависть была забыта в эти предсмертные часы, которые он потратил, стараясь успокоить тех, кого вынужденно оставлял одних, покидая этот мир.

Внезапно он попросил привести меня, но затем, когда меня уже хотели привести из дома дяди, куда ранее отослали, произнес:

«Нет. Бедный ребенок спит, не будите его».

Той ночью, после того как они услышали стук в дверь и дядя вновь уложил мальчика в постель, маленький Дюма, прежде чем заснуть, почувствовал на лице дуновение воздуха, «как будто кто-то рядом сделал выдох», и это успокоило его. Александр Дюма писал об этом моменте: «Неудивительно, что душа моего отца, прежде чем отправиться на небеса, на секунду задержалась над его бедным ребенком, которого он оставил на этом свете лишенным всякой надежды».

Я отыскал подробную опись домашнего имущества генерала Дюма, составленную нотариусом через день после его смерти, вероятно, ввиду невыплаченных долгов семьи, которые также подробно перечислены. В середине перечня, куда входят приставные столики, кресла, «одна пара полированных латунных подставок для дров в камине» и «30 рубашек из холста – 360 франков», я обнаружил следующий пункт:

одна картина в черной деревянной раме с изображением Горация Коклеса, древнеримского персонажа, оценка– 10 франков.

Со смертью отца в жизни Александра все изменилось. Выплата пенсии, полагавшейся генералу[1189]1189
  Выплата пенсии, полагавшейся генералу: письмо от Дюма к Наполеону, 17 октября 1803, SHD 7YD91.


[Закрыть] Дюма, прекратилась, и семья погрязла в нищете[1190]1190
  семья погрязла в нищете: в 1801 г. Дюма упоминает «нищенство»: письмо от Дюма к Наполеону, 29 сентября 1801, цит. по. MM, с. 193.


[Закрыть], которая тянулась на протяжении всего детства мальчика.

Мари-Луиза зарабатывала детям на пропитание, торгуя в табачной лавке[1191]1191
  торгуя в табачной лавке: Arnault, et al., с. 162.


[Закрыть]. Нищее отрочество[1192]1192
  Нищее отрочество: письмо от Мари-Луизы к мадам Кармэн, 4 декабря 1806, MAD Safe.


[Закрыть], которое Александр Дюма мужественно описывает в мемуарах, на деле наверняка было тягостным и унизительным периодом жизни. Несмотря на блестящий ум, мальчик не получил среднего образования – из-за нехватки денег на стипендии. Дюма был убежден, что отказ властей оплатить учебу объяснялся ненавистью Наполеона к его отцу: «Эта ненависть распространилась[1193]1193
  «эта ненависть распространилась»: MM, с. 231.


[Закрыть] даже на меня, потому что, несмотря на хлопоты обо мне старых соратников моего отца, я так никогда и не смог поступить в какую-либо военную школу или гражданский колледж».

Александр Дюма будет постоянно встречаться с людьми, желавшими отдать дань уважения его отцу. Одним из первых стал автор найденной мною записки, отправленной на адрес Мари-Луизы в сентябре 1807 года. Этот человек благодарит вдову Дюма за гостеприимство и отмечает, что приехал в город встретиться с генералом, не зная о его смерти. «Каким шоком было для меня[1194]1194
  «Каким шоком было для меня»: письмо от г-на Думе к Мари-Луизе, 30 сентября 1807, MAD Safe.


[Закрыть] обнаружить лишь останки нашего общего друга. Я уезжал из Парижа в надежде увидеться с ним. Эта надежда вскоре сменилась слезами и скорбью. Был ли на свете человек благороднее генерала Дюма? Кто… мог бы иметь столь же прекрасные душевные качества?» Автор записки, господин Думе, заверяет Мари-Луизу, что «его черты и его добродетели возродились в ваших милых детях… Ваш сын будет похож на его отца; он уже обладает искренностью и добротой в такой степени, в какой только позволяет его возраст».

Следующее десятилетие Мари-Луиза, используя все возможные каналы, будет бомбардировать императора прошениями[1195]1195
  бомбардировать императора прошениями: MM, с. 233.


[Закрыть] о хотя бы минимальной поддержке, на которую она и ее дети имели право. Но первые бюрократы новейшей истории оказались неумолимы. Она наносила визиты всем коллегам Дюма, которые только соглашались принять ее. Ее письма в архиве Военного министерства служат печальным свидетельством упорства личности перед лицом жестокосердных чиновников, которым с самого верха было велено игнорировать ее обращения. Надежда появилась на короткое время в 1814 году, когда Наполеон был отправлен в ссылку на Эльбу, и Мари-Луиза смогла со всей прямотой написать новому военному министру:

После смерти генерала Дюма[1196]1196
  «После смерти генерала Дюма»: письмо от Мари-Луизы к военному министру, 2 октября 1814, SHD 7YD91.


[Закрыть] его семья осталась без состояния и без каких-либо средств, а его вдова не имела надежд получить пенсию, обычно положенную вдовам генералов, потому что – по самому несправедливому исключению – в этом содержании ей было отказано… Храбрый генерал Дюма, избежавший смерти на поле боя, умер в нищете и горе, без орденов или вознаграждения за военную службу, как жертва неумолимой ненависти Бонапарта и собственного мягкосердечия.

Вдова Дюма,

Вилле-Котре, 2 октября 1814.

Мюрат и Брюн пытались («Брюн усердно, Мюрат вполсилы», – писал сын Дюма) сдержать обещание, данное Дюма, и помочь его семье. «Но это было совершенно бесполезно». Говорят, когда один из генералов Наполеона попытался поднять вопрос о семье генерала Дюма, император топнул ногой и сказал: «Я запрещаю вам[1197]1197
  «Брюн усердно, Мюрат вполсилы» и «Я запрещаю вам»: MM, сс. 231, 233.


[Закрыть] упоминать при мне имя этого человека».

* * *

Мари-Луиза прожила шестьдесят девять лет – достаточно долго для того, чтобы не только передать Александру все воспоминания о его отце, но и увидеть, как сын добивается международной славы и богатства. По иронии судьбы, в романах писатель отразит (быть может, лучше, чем кто-то либо из его собратьев по перу) особую загадочность, которую Наполеон имел в глазах всех французов начала девятнадцатого столетия и на самом деле по-прежнему имеет для молодых читателей, знакомящихся с императором посредством произведений Дюма.

И разумеется, именно Наполеон, в конечном счете, причастен к страданиям и тюремному заключению Эдмона Дантеса. Если бы не безобидное поручение, которое Эдмон выполнял для императора, юноша женился бы на своей возлюбленной, избежал тюрьмы и жил счастливо до самой смерти. Но тогда никакой истории бы не было.

«Несчастье лишь делает крепче[1198]1198
  «Несчастье лишь делает крепче»: письмо от Дюма к МариЛуизе, 28 апреля 1801, MAD.


[Закрыть] узы, которые связывают нас друг с другом», – написал генерал Дюма Мари-Луизе на пути домой. Его сын выражает то же самое чувство в письме Эдмона Дантеса его другу в конце романа «Граф Монте-Кристо»: «Тот, кто познал глубочайшее горе[1199]1199
  «Тот, кто познал глубочайшее горе»: Dumas (père), Le comte de Monte-Cristo, Vol. 6, с. 277.


[Закрыть], лучше всех способен ощутить наивысшее счастье… Живи и никогда не забывай, что до дня, когда Бог соблаговолит открыть человеку будущее, вся людская мудрость заключена в следующих двух словах – „Жди и надейся“».

Вопреки самому подлому предательству Александр Дюма создаст воображаемые миры, где воскресит мечты своего отца и фантастическую эпоху славы, чести, идеализма и освобождения людей, которые тот отстаивал.

«Видишь, отец, – пишет он в мемуарах, как будто бы для самого себя, – я не забыл ничего из того, что ты велел мне помнить. До тех пор, пока я смогу мыслить, память о тебе будет гореть во мне, подобно священной лампаде, освещая всех и каждого, к кому ты когда-либо прикасался, пусть даже смерть и отобрала это у нас!»[1200]1200
  «Видишь, Отец»: MM, с. 217.


[Закрыть]

Эпилог
Забытая статуя

Первое жизнеописание генерала Алекса[1201]1201
  Первое жизнеописание генерала Алекса: Author unknown, «Le général Alexandre Dumas, homme de couleur», n.d. [1797], BNF NAF 24641.


[Закрыть] Дюма появилось в свет в 1797 году[1202]1202
  В архиве Французской национальной библиотеки я обнаружил два листа с печатным текстом в потертой папке с письмами и другими оригинальными документами, созданными самим генералом Дюма или говорящими о нем за время службы на командных должностях начиная с 1790-х годов. Инвентарные описи библиотеки сообщают, что эта папка – часть своего рода альбома документов о семье Дюма, переданных в библиотеку где-то между 1946 и 1956 годами. К несчастью, информация о дарителе не сохранилась, и нет никакой возможности определить, из какой книги вырвана краткая биография, хотя ее хронология, внезапно обрывающаяся на марте 1797 года, равно как и весьма характерный тон (типичный для кульминации республиканского и освободительного рвения Французской революции), позволяют утверждать почти наверняка, что она была издана где-то в районе лета того замечательного года – как раз когда Дюма служил на посту военного губернатора Тревизо.


[Закрыть], вскоре после победы французов в Северной Италии. Это был один из пиков революционной декады во Франции, время, когда Алекса Дюма восхвалял лично Наполеон, сравнивавший его с древнеримским героем, который обратил в бегство варваров. Восторженное описание героизма генерала Дюма в этой статье начинает отдавать горечью, если ты знаешь, что выпадет на долю этого человека всего через два года. Но еще одна вещь в этом тексте поразила меня: откровенное описание характерных расовых черт Дюма.

ГЕНЕРАЛ АЛЕКСАНДР ДЮМА

ЧЕРНОКОЖИЙ

4 жерминаля V года

История Республики сохраняет для потомства память о великих подвигах без различия личностей, их статуса или звания. Если, запечатлевая будто в мраморе анналы великого народа, ее верный резец должен изобразить героя, добродетельного мужа с бессмертной славой, он не будет останавливаться, рассуждая, родился ли он в Европе или под знойным небом Африки, имеет ли его лицо цвет бронзы или ближе к оттенку эбенового дерева. Подвиги негра заслуживают совершенно такого же восхищения, как мужественные деяния уроженца Старого Света. И правда, кто имеет большее право на уважение народа, нежели чернокожий, сражающийся за свободу после того, как познал все ужасы рабства? Чтобы сравняться с самыми прославленными воинами, ему лишь нужно помнить о всех пережитых невзгодах.

Именно так Александр Дюма – чернокожий гражданин, но мулат и полукровка, родившийся на Сан-Доминго[1203]1203
  «Александр Дюма, родившийся на Сан-Доминго»: Pierre Nougaret, Anecdotes militaires, anciennes & modernes de tous les peuples, сс. 260–61.


[Закрыть] в 1762 году, – всегда вел себя с начала Революции. Этот юноша, приехавший во Францию, чтобы сражаться в рядах защитников Отечества… продемонстрировал столь неустрашимое мужество и столь совершенный ум, что вскоре отличился даже в Итальянской армии и дослужился до должности командира Второй кавалерийской дивизией. Это генерал ростом шесть футов и один или два дюйма [185–188 см] и притом один из красивейших мужчин, которых вы только можете встретить. Привлекательные черты лица сочетаются у него с благородством и любезностью. Его вьющиеся волосы напоминают кудри греков и римлян.

Покрыв себя славой во время завоевания Италии, Александр Дюма последовал за бессмертным Бонапартом в Тироль. 4 жерминаля V года [24 марта 1797] он выехал проследить за передвижением врага, вместе с ним в разведку отправились около двадцати драгун. Дюма приказал бригадному генералу занять позицию за ущельем, чтобы прикрыть фланг Дюма. Увидев, как мало людей противостоит им, австрийская кавалерия мощно атаковала. Сопровождавший Дюма отряд был разбит прежде, чем Дюма подоспел им на помощь. Прибыв на мост Клаузель [так!], в деревню перед Бриксеном, и не имея возможности прорвать строй врага, [его солдаты] были наглухо зажаты в узком проходе. Увидев опасность, генерал Дюма бросился на мост и несколько минут в одиночку сдерживал отряд вражеской кавалерии, заставив его отступить. Окруженный двумя десятками австрияков, он убил троих и ранил восьмерых, а сам получил лишь три легкие сабельные раны. Враги, изумленные и напуганные его мужественным сопротивлением, развернулись и бежали. Усиливая мощь своих ударов, Дюма кричал: «Сдавайтесь! Французская армия идет сразу за мной! Республиканский генерал никогда не прячется за солдатами».

Следующий найденный мною биографический очерк издан спустя одиннадцать лет, в 1808 году, – после кончины Дюма и принятия Наполеоном императорских регалий. Эта краткая биография появилась в книге, озаглавленной без затей – «Военные анекдоты» (ее составил парижский публицист Пьер Нугаре). Я читал ее со странным чувством дежавю. «Александр Дюма, родившийся на Сан-Доминго в 1762 году, приехал во Францию, чтобы сражаться в рядах ее защитников», – начиналась эта биография.

Он настолько отличился в Итальянской армии, что дослужился до должности командира Второй кавалерийской дивизии. Он последовал за бессмертным главнокомандующим (Бонапартом) в Тироль [так!]. 4 жерминаля V года (25 марта[так: 24] 1797) он выехал проследить за передвижением врага, вместе с ним в разведку отправились около двадцати драгун…Увидев, как мало людей противостоит им, австрийская кавалерия мощно атаковала. Сопровождавший Дюма отряд был разбит прежде, чем Дюма подоспел им на помощь. Прибыв на мост Клаузель [так!], в деревню перед Бриксеном, и не имея возможности прорвать строй врага, [его солдаты] были наглухо зажаты в узком проходе. Увидев опасность, генерал Дюма бросился на мост и несколько минут в одиночку сдерживал отряд вражеской кавалерии, заставив его отступить. Окруженный двумя десятками австрияков, он убил троих и ранил восьмерых, а сам получил лишь три легкие сабельные раны. Враги, изумленные и напуганные его мужественным сопротивлением, развернулись и бежали, опасаясь, что к Дюма подойдет подкрепление. Усиливая мощь своих ударов, Дюма кричал: «Сдавайтесь! Французская армия идет сразу за мной!»

Я перечитал эту маленькую заметку – едва ли больше одного параграфа – много раз, прежде чем понял, что же в ней кажется таким знакомым: это была биография 1797 года! С той лишь разницей, что все упоминания о расе, рабстве и республиканских ценностях отсутствовали. Описания военных успехов Дюма и обороны моста Клаузен были идентичны, вплоть до формулировок и синтаксиса. Но все, что отличало Дюма как «чернокожего, сражающегося за свободу после того, как познал все ужасы рабства» (как сказано в оригинальном тексте) было удалено.

* * *

В Париже некогда была статуя генерала Дюма[1204]1204
  статуя генерала Дюма: дело, озаглавленное «Генерал Дюма, 1913. Ск[ульптор] Монсель, площадь Малешерб, 17-й ок[руг]» («Général Dumas, 1913, Moncel sc[ulpteur], square Malesherbes, 17e arr[ondissement]»), COARC. А также несколько статей: Jules Chancel, «Les Trois Dumas»; Jules Claretie, «Chronique parisienne»; «La statue oubliée: Les humoristes réparent la négligence des gouvernements à l’égard du général Dumas», Le Matin, May 28, 1913.


[Закрыть], поставленная скульптором конца девятнадцатого века Альфредом де Монселем, который специализировался на подобных памятниках. Она находилась на площади Малешерб, вскоре получившей широкую известность как площадь Трех Дюма – благодаря установленным там статуям генерала, его сына-писателя и его внука-драматурга. Статуя была заказана в 1890-х годах – на волне патриотической ностальгии во Франции по революционным войнам, которые гремели веком ранее. Средства на установку статуи генерала Дюма не принадлежали ни государству, ни какой-либо военной организации. Инициатором стала небольшая группа поклонников творчества его сына, которая однажды уже безуспешно пыталась воздвигнуть статую генерала. Теперь эти люди собрали деньги по подписке[1205]1205
  собрали деньги по подписке: письма от Э. де ля Шарлоттри к префекту Сены, 17 февраля, от заместителя министра по изящным искусствам к префекту Сены, 21 февраля 1912 – оба в деле: «Général Dumas, 1913, Moncel…», COARC.


[Закрыть]. Кампанию по сбору средств возглавили две крупнейшие французские знаменитости того времени – писатель Анатоль Франс и актриса Сара Бернар[1206]1206
  Анатоль Франс и актриса Сара Бернар: Chancel.


[Закрыть]. Бернар ради этого устроила специальное театральное представление. На создание статуи понадобилось более десяти лет, а после того, как она осенью 1913 года появилась[1207]1207
  осенью 1913 года появилась: письмо от Луи Бонье, директора Бюро архитектуры, аллей и парков департамента Сены к директору Бюро искусств департамента Сены, 2 июля 1913 – в деле: «Général Dumas, 1913, Moncel…», COARC.


[Закрыть] на площади Малешерб на правом берегу Сены, неисполнительность бюрократов привела к тому, что памятник, согласно официальному распоряжению, стоял закрытым[1208]1208
  стоял закрытым: «La statue oubliée», Le Matin, May 28, 1913.


[Закрыть] бо́льшую часть года.

Потратив на поиски более двух лет, я наконец обнаружил, возможно, единственную сохранившуюся подборку фотографий[1209]1209
  единственную сохранившуюся подборку фотографий: Фотографии в деле «Général Dumas, 1913, Moncel…», COARC.


[Закрыть] статуи, снятой в 1913 году муниципальным фотографом. Дюма стоит в обычной двубортной шинели, грудь вперед, вглядываясь в пространство и приняв позу непоколебимого патриота. Длинное ружье он держит будто трость. Наряду с пятью черно-белыми фотографиями статуи, сделанными с разных ракурсов, нашелся и еще один снимок бронзового генерала Дюма, накрытого драной белой тканью, из-под которой торчат лишь рука и ружье. На заднем плане виден конный продуктовый фургон, которым управляет мужчина с закрученными усами. Статуя на этих серебристых снимках показалась мне совсем неплохой: она передает геройскую прямоту и энергичность Дюма. Но больше всего меня заинтересовал снимок с изображением покрывала. Вырезка из газеты «Le Matin» от 28 мая 1913 года под заголовком «Забытая статуя» отчасти прояснила ситуацию.

Бедный генерал![1210]1210
  «Бедный генерал!»: «La statue oubliée».


[Закрыть] Похоже, его все бросили здесь, посреди лужайки, с ружьем в руке – как если бы желали отделаться от него раз и навсегда. Два других Дюма, отец [писатель] и сын [драматург], уже давным-давно стоят среди травы, изваянные в бронзе. Но о нем, старом солдате, дедушке… забыли. Эту несправедливость необходимо исправить, и, поскольку площадь весьма просторна, а наше поколение едва ли можно назвать скаредным, когда дело доходит до статуй, мы воздвигли памятник старому генералу… Но одно дело – установить статую, а совсем другое – открыть ее.

Автор газетной статьи объясняет, что закутанная в покрывало статуя стоит на площади с прошлого года – из-за черепашьей скорости переписки между множеством бюрократов: префектурой, муниципальным советом, министерством внутренних дел, заместителем министра по изящным искусствам, Административной комиссией по изящным искусствам, Бюро изящных искусств и музеев, Бюро архитектуры, аллей и парков и, наконец, скульптором, раздражение которого явственно проглядывает в наспех нацарапанных жалобах на задержку. Поскольку официальное открытие статуи, похоже, было отложено на неопределенный срок, 27 мая группа сатирически настроенных острословов во главе с популярным карикатуристом Пулбо[1211]1211
  во главе с популярным карикатуристом Пулбо: упомянутый там же Франциск Пулбо был карикатуристом, до такой степени прославившимся жанровыми рисунками-сценками из жизни типичных французских детей, что его имя стало синонимом для подобных рисунков. Michel Doussot, Petit futé: Paris, Île de France, 8th ed. (2009), с. 48.


[Закрыть] провела шуточное открытие, во время которого они сорвали со статуи «жалкий мавританский плащ, служивший ей покрывалом». Мадам Пулбо прочитала стихотворение, а «маленькая девочка отдала дань[1212]1212
  «жалкий мавританский плащ» и «маленькая девочка отдала дань»: «La statue oubliée».


[Закрыть] уважения памяти генерала от имени всей французской молодежи. Незачем говорить, что большая толпа присутствующих с изумлением следила за этой любопытной церемонией».

Анонимное письмо, пришедшее на имя редактора на следующий день, добавило к этой истории еще немного деталей:

Месяц за месяцем[1213]1213
  «Месяц за месяцем»: «Doléances d’un habitant de la Place Malesherbes», вырезка из неизвестной газеты, около 29 мая 1913 – в деле «Général Dumas, 1913, Moncel…», COARC.


[Закрыть] на площади Малешерб стояло пугало: это статуя некоего генерала Дюма, облаченная в монашескую рясу… Как же получилось, что, несмотря на столь отличный повод, не нашлось ни одного министра, который бы официально открыл ее? Во вторник веселая ватага комедиантов решила действовать самостоятельно…Сегодня утром генерала Дюма вновь одели как монаха-капуцина.

К началу лета 1913 года президент Республики подписал указ[1214]1214
  президент республики подписал указ: указ президента от 17 июня 1913 г. с официальным разрешением «воздвигнуть» статую (а значит, снять с нее покрывало) – дело «Général Dumas, 1913, Moncel…», COARC.


[Закрыть], одобряющий статую, но нет никаких свидетельств о том, что церемония официального открытия когда-либо состоялась. Чиновник, ответственный за чистоту в парках, в июле жаловался, что изодранное покрывало свисает[1215]1215
  изодранное покрывало свисает: письмо от Луи Бонье, директора Бюро архитектуры, аллей и парков департамента Сены к директору Бюро искусств департамента Сены, 2 июля 1913 – в деле: «Général Dumas, 1913, Moncel…», COARC.


[Закрыть] со старого генерала кусками. Вслед за этим газетный след обрывается.

Я потратил столько времени и усилий на поиск известий о статуе, потому что зимой 1941/42 года она была уничтожена нацистами[1216]1216
  была уничтожена нацистами: «Hommage aux Noirs», Le Parisien, February 28, 2006; «Alexandre Dumas attend sa statue», Le Parisien, November 28, 2007.


[Закрыть][1217]1217
  После войны писатель и режиссер Жан Кокто написал книгу о выборочном уничтожении нацистами французских памятников[Jean Cocteau and Pierre Jahan, La mort et les statues.]. В книге были опубликованы снимки его друга Пьера Жаана. Тот делал бесценные и берущие за душу фотографии статуй в тот момент, когда нацисты ломали и увозили их. Жаан не сфотографировал разрушение памятника генералу Дюма.


[Закрыть]. Немецкие захватчики переплавили сотни французских статуй, обращая больше внимания на личности людей, нежели на массу металла: вряд ли у них возникли трудности с решением расплавить скульптурное изображение мулата-борца за свободу, равенство и братство.

* * *

В 2008 году я сидел вместе с господином Анго, основателем Ассоциации Трех Дюма, в его маленькой квартире, расположенной через улицу от бывшего дворца герцога Орлеанского – некогда места проведения «ночей Адама и Евы», а теперь дома престарелых. Мы смотрели видео – документальный фильм, где высокий человек со светло-коричневой кожей, в полном военном костюме восемнадцатого столетия скакал на белом коне по Вилле-Котре. Малолитражки и магазины DVD-дисков на заднем плане позволяли понять, что все это происходит явно не в восемнадцатом веке. Всадник проехал через современный город к кладбищу, где привязал коня и прошел к могиле генерала Дюма, чтобы отдать ему дань уважения. Посетитель – французский писатель и политический активист, выходец из Гваделупы по имени Клод Рибб – привез с собой съемочную группу, чтобы запечатлеть эту свою поездку. Анго наблюдал за съемками. По его словам, после того как камеру выключили, Рибб разрыдался, что доказывает искренность его привязанности к генералу Дюма.