Текст книги "Подлинная история графа Монте-Кристо. Жизнь и приключения генерала Тома-Александра Дюма"

Король Фердинанд быстро согласился[1110]1110
  Король Фердинанд быстро согласился: Jean Tulard, Murat, сс. 102–8.


[Закрыть] на это условие, но, прежде чем Мюрат смог отпраздновать договор о перемирии, Наполеон приказал Мюрату изменить предъявленные условия. Бонапарт добавил еще один пункт: Фердинанд должен был принять французскую оккупацию Тарентского залива. Наполеон надеялся использовать эту территорию как базу для начала новой кампании по захвату Египта, который в этот момент переходил под контроль британцев и турок. Фердинанд вновь быстро согласился, и армия Мюрата вступила в Неаполь без единого выстрела. Если бы только Дюма знал эту новость – его старый товарищ въезжал в страну его тюремщиков!

Генерал наверняка услышал об этом, причем достаточно скоро. К концу марта Дюма оказался на судне[1111]1111
  К концу марта Дюма оказался на судне: письмо от Дюма к Мари-Луизе, 13 апреля 1801, MAD.


[Закрыть], направлявшемся к французской базе в Анконе, – в свежепошитом легком шерстяном камзоле, новой рубашке, носках и ботинках и в стильной новой шляпе. Тем не менее в тридцать девять лет его едва можно было узнать. В первые недели, проведенные на свободе, Дюма был частично слеп и глух. Он ослаб от недоедания. Он хромал вследствие еще одной медицинской процедуры – кровопускания, во время которого врач перерезал ему сухожилие. Он был полон решимости исцелить себя, но поклялся никогда не забыть ни одной детали своего плена, или «самого варварского угнетения под небесами, подстрекаемого неослабной ненавистью ко всем тем, кто зовет себя французами».

* * *

Французский командир в Анконе тепло встретил генерала Дюма и, поскольку там не было полиции, занимающейся проблемами военнопленных, дал побитому жизнью офицеру немного денег из своего кармана – на еду и предметы первой необходимости. 13 апреля Дюма написал правительству: «Имею честь уведомить вас[1112]1112
  «Имею честь уведомить вас»: письмо от Дюма к правительству Франции, 13 апреля 1801, MAD.


[Закрыть], что мы [Манкур и я] вчера прибыли в город с девяносто четырьмя [бывшими] пленными… по большей частью ослепшими и изувеченными». Добравшись до Флоренции, Дюма составит замечательный отчет о жизни в плену с перечислением всех несчастий, случившихся с ним с момента отплытия из Египта на судне «Belle Maltaise», – отчет, которым его сын позже воспользуется для создания культовых сцен человеческих страданий в «Графе Монте-Кристо»[1113]1113
  Романист также приведет версию отчета в своих мемуарах, но смягчит многие подробности страданий отца, описанных в оригинале, который я обнаружил в сейфе. Быть может, писать о них ему было слишком тяжело или грустно. Настоящая книга впервые основывает рассказ о тюремной жизни генерала Дюма на его собственных утверждениях, а не на «причесанной» версии, предложенной его сыном.


[Закрыть]. В письме к правительству Алекс Дюма ограничил свои высказывания по этому поводу кратким упоминанием об «обращении с нами неаполитанского правительства, позорящем его в глазах человечества и всех стран».

В тот же день он также написал Мари-Луизе – впервые как свободный человек. В письме есть и послание для Александрины Эме («Если по счастью она все еще живет[1114]1114
  «если по счастью она все еще живет»: письмо от Дюма к Мари-Луизе, 13 апреля 1801, MAD.


[Закрыть] на этом свете») о том, что он «везет различные вещицы для нее из Египта».

Любопытно, что, едва избежав кораблекрушения и проведя два года в плену, он каким-то образом ухитрился сохранить сувениры для дочери из Expédition d’Égypte.

В другом послании Мари-Луизе, написанном спустя две недели во Флоренции, он говорит, какую радость доставили ему полученные от нее письма и весточка от теперь уже восьмилетней дочери. Эти листы бумаги он «целовал тысячу раз»[1115]1115
  «целовал тысячу раз»: письмо от Дюма к Мари-Луизе, 28 апреля 1801, MAD.


[Закрыть].

С глубокой благодарностью и душевным волнением я узнал о том, сколько рвения и заботы ты вложила в ее обучение. Такое поведение, поведение, столь достойное тебя, делает тебя все дороже и дороже для меня, и я с нетерпением жду возможности доказать тебе мои чувства.

Ни в одном из писем к ней он не описывает дорогу домой – путь в революционную Францию, землю возможностей и братства, в которой некогда его ждал успех и которой, как он обнаружит, более не существовало. Точно так же он предпочел не говорить ей подробности своих испытаний, поскольку, как он писал, «я не хочу причинять боль твоему сердцу, которое и без того изранено долгими лишениями. Надеюсь в течение месяца принести твоей редкой, драгоценной душе целительный бальзам моего утешения». Он завершает письмо так:

Прощай, любимая моя, ты ныне и впредь будешь столь дорога моему сердцу, потому что любые несчастья способны лишь туже затянуть узы, которые крепко связывают нас друг с другом. Поцелуй за меня мое дитя, наших дорогих родителей и всех наших друзей.

Твой без остатка,

Алекс Дюма, дивизионный генерал.

Глава 22
«Жди и надейся»

Что за темные и кровавые тайны[1116]1116
  «Что за темные и кровавые тайны»: MM, с. 218.


[Закрыть] скрывает от нас будущее, – однажды напишет Александр Дюма в своих мемуарах, размышляя над судьбой отца. – Когда эти секреты становятся известны, человек осознает, что именно благое Божественное провидение держало его в неведении до назначенного времени».

К моменту возвращения Алекса Дюма во Францию, в июне 1801 года, Революция и страна, столь любимые генералом, приходили в упадок почти так же стремительно, как слабел он сам. Должно быть, он чувствовал себя как Рип Ван Винкль, спустившийся с холмов, – только Рип Ван Винкль обнаружил вместо короля революцию, тогда как Дюма застал, можно сказать, короля, пришедшего на смену революции. И это был тот самый король, который спасся бегством из Египта. Когда Дюма прибыл на побережье Франции, Наполеон уже год перекраивал Францию, как ему хотелось, и приспосабливал завоевания Революции к своим собственным целям.

Первым шагом Наполеона в процессе «переделки» Франции было создание правительства[1117]1117
  создание правительства: Isser Woloch, Napoleon and His Collaborators, ch. 2.


[Закрыть]. Процессу все еще приходилось придавать демократический вид, поскольку он происходил в стране Революции. Этот король по-прежнему носил красное, белое и синее. Идея «консулов» – таковых было три – создавала видимость, что высшая исполнительная власть все еще поделена, как это было при Директории и – еще раньше – при Конвенте. (Революционная Франция никогда не пробовала систему с обычным президентом или премьер-министром.) Но, рядясь в одежды демократии, диктаторы, подобно мужчинам, одевающимся на карнавале в женские платья, порой склонны переусердствовать, и Наполеон хотел убедить всех и каждого, что его Французская Республика была более демократичной, чем любые предыдущие версии. Там, где Директория делила власть с двумя законодательными органами, теперь понадобилось сделать никак не меньше четырех: Сенат, Трибунат, Законодательный корпус и Государственный совет. Все эти сдержки и противовесы, естественно, делали демократический процесс максимально недееспособным. Трибунам разрешалось обсуждать законы, но не принимать их. Членам Законодательного корпуса дозволялось принимать законы, но не обсуждать их. Сенаторам было позволено назначать членов двух вышеназванных органов власти, но не голосовать за законы, за исключением случаев, когда они отменяли законы, которые считали неконституционными. Государственный совет был битком набит спонсорами и закадычными друзьями Бонапарта, и, хотя этот орган, единственный из всех, обладал кое-какой реальной властью, он функционировал по сути как собрание советников Наполеона.

15 декабря 1799 года, ровно через месяц после переворота, Наполеон и заговорщики опубликовали Конституцию VIII года со следующим заявлением во вступительной части: «Она основана на истинных принципах[1118]1118
  «Она основана на истинных принципах»: Will Durant and Ariel Durant, The Age of Napoleon (1975), с. 166.


[Закрыть] представительного правления, на священных правах собственности, равенства и свободы. Учреждаемые ею органы власти будут сильными и стабильными, какими и должны быть, чтобы гарантировать соблюдение прав граждан и интересов государства. Граждане! Революция закрепила принципы, которые породили ее; она завершена»[1119]1119
  В качестве еще одной псевдодемократической уловки, которая станет образцом на будущее, Наполеон вынес свою личную конституцию на всеобщее голосование, чтобы получить формальное разрешение от народа. С характерной для него нетерпеливостью он объявил о вступлении новой конституции в силу, не дожидаясь результатов подсчета голосов. Наполеон станет часто прибегать к трюку с плебисцитом, если ему потребуется легализовать какое-либо фундаментальное изменение во французской системе власти или законодательстве. Проштамповывая подобным образом свои решения, он получал наилучшее оправдание безумным поворотам в политике – так захотел народ. Еще во время Итальянской и Египетской кампаний Наполеон осознал значение печатного слова. В декабре 1799 года в Париже издавались семьдесят три независимые газеты и журнала, предлагавшие широкие возможности для распространения антиправительственной критики. Менее чем за месяц после провозглашения конституции с целью «гарантировать права граждан» Наполеон закрыл шестьдесят из этих изданий[Woloch, ch. 7.]. Главной газете Революции с 1789 года – «Moniteur» – было позволено остаться в качестве официального рупора правительства.


[Закрыть].

В то время единственными людьми, знавшими, что собой представляет настоящий Наполеон Бонапарт, были (помимо его матери, братьев и сестер, боявшихся правителя) его генералы, которые поддерживали его с различной степенью страха, благоговения, презрения и низкопоклонства. Большинство людей, не относившихся к командному составу армии, знали Бонапарта только как человека, способного добиться результата. Впрочем, некоторым гражданским довелось близко пообщаться с Наполеоном, и они сообщали о мрачных сторонах его характера, которые нисколько не соответствовали всеобщему преклонению перед консулом. «Он внушает немыслимый ужас[1120]1120
  «Он внушает немыслимый ужас»: Andrea Stuart, The Rose of Martinique, с. 303.


[Закрыть], – писала мадам де Сталь своему отцу, проведя неделю с Наполеоном в поместье его старшего брата Жозефа. – У любого, кто оказался возле этого человека, возникает ощущение, будто в ушах свистит порывистый ветер».

* * *

Пока Дюма возвращался домой, Мари-Луиза написала ему необычное любовное письмо о том, как она преодолеет последствия, которые тяжелые испытания мужа в темнице имели для обоих супругов:

Обещаю отомстить за себя[1121]1121
  «Обещаю отомстить за себя»: письмо от Мари-Луизы к Дюма, 27 мая 1801, MAD.


[Закрыть], доказав тебе, что знаю, как любить, и что я всегда любила тебя. Тебе известно, сколь бесценной наградой служит для меня место в твоем сердце, и, пока эта награда со мной, ты никогда не должен сомневаться в моем счастье.

Они наконец воссоединились в Париже[1122]1122
  Они наконец воссоединились в Париже: письмо от Дюма к Мари-Луизе, 4 июня 1801, MAD.


[Закрыть] – в квартире старого друга Дюма, генерала Брюна. Можно только представить, как изменился муж Мари-Луизы и как сильно ей пришлось постараться, чтобы скрыть свою реакцию при виде супруга. Но их счастье и радость от встречи не подлежат сомнению. Вскоре Дюма вернулся домой в Вилле-Котре, где наслаждался любовью со стороны семьи. Хотя прежняя сила к нему не вернулась, он вскоре снова смог ездить верхом. Он начал предвкушать возвращение на службу и возобновление карьеры с того места, где оставил ее, когда в Египте поднялся на борт «Belle Maltaise».

Однако Дюма быстро обнаружил, что на этом пути есть и другие препятствия, помимо слабого здоровья. Прежде всего, он и его родные остро нуждались в деньгах. Пока он был военнопленным, семья не получала доходов, и когда он услышал, что французское правительство обсуждает с Неаполитанским королевством вопрос о военных репарациях, то решил, что его претензии будут занимать одно из первых мест[1123]1123
  его претензии будут занимать одно из первых мест: несколько писем, в том числе письма от военного министра к Дюма, 6 декабря 1802, MAD; и от Дюма к Наполеону, 17 октября 1803, SHD 7YD91.


[Закрыть] в списке. 22 апреля 1801 года, когда Дюма еще был в Италии, французский посланник в Неаполе заявил ему, что генералу причитается «сумма в 500 000 франков[1124]1124
  «сумма в 500 000 франков»: письмо от французского консула в Неаполе Алькиера к генералу Мюрату, 22 апреля 1801, в книге: Joachim Murat, Lettres et documents pour servir à l’histoire de Joachim Murat, с. 296.


[Закрыть] от неаполитанского королевского двора как компенсация французским гражданам, лишившимся своего имущества». Загвоздка заключилась в том, что деньги, как сказал посланник, уже ушли в Париж и Дюма придется запросить их там, у министра иностранных дел. Дюма попытается заняться этим делом, но так и не увидит ни единого франка.

Генерал не только не получил ответа на запрос о репарационных деньгах, но и обнаружил, что все его письма и обращения натыкаются на гробовое молчание. Самыми важными для Дюма чиновниками были сотрудники Военного министерства. К несчастью, новым военным министром был не кто иной, как его старый недруг генерал Бертье. Последний уведомил генерала[1125]1125
  Последний уведомил генерала: письмо от военного министра Луи-Александра Бертье к Дюма, 16 сентября 1801, BNF NAF 24641.


[Закрыть], что по распоряжению консулов офицерам вроде Дюма полагалось жалованье только за два месяца – вне зависимости от длительности пребывания в плену. В сентябре 1801 года Дюма отправил Наполеону письмо с протестом:

Надеюсь… что вы не позволите человеку[1126]1126
  «Надеюсь… что вы не позволите»: письмо от Дюма к Наполеону, 29 сентября 1801, цит. по: Henry, сс. 100–101.


[Закрыть], который делил с вами труды и опасности, попрошайничать, подобно нищему, в то время, как в вашей власти дать ему доказательства великодушия нации, за которую вы несете ответственность.

Вернуться на службу в армию и получить новое назначение было для Дюма столь же важным, как вытребовать свои деньги. В феврале 1802 года он писал «гражданину министру Бертье»: «Имею честь напомнить[1127]1127
  «Имею честь напомнить»: письмо от Дюма к военному министру Луи-Александру Бертье, 22 февраля 1802, SHD 7YD91.


[Закрыть] вам об обещании, которое вы дали мне в бытность мою в Париже – поручить мне какую-нибудь работу из тех, чем вы занимались в то время. Могу сказать без хвастовства, что несчастья, столь жестоко испытавшие меня, должны послужить весомыми причинами для правительства вернуть меня на действительную службу».

Однако в новых условиях все обращения Дюма пропадали втуне. В начале 1820-х годов историк, еще прекрасно помнивший все события, отмечал, что Дюма «не пришелся ко двору[1128]1128
  «не пришелся ко двору»: Antoine-Vincent Arnault et al., «Dumas (Alexandre Davy-de-la-Pailleterie)», с. 162.


[Закрыть], где его политические взгляды и все, что с ним связано, вплоть до цвета его кожи, было не в моде».

* * *

Когда Наполеон захватил власть, прошло почти восемь лет с момента предоставления республиканской Францией всей полноты прав и гражданства свободным цветным жителям колоний и пять лет с отмены рабства во Франции. С 1794 года французская конституция и Декларация прав человека и гражданина применялись в мире повсюду, где развевался французский флаг[1129]1129
  Закон 1794 года предписывал отменить рабство на всех французских территориях, однако на деле это произошло лишь в трех местах: во Французской Гвиане на северной оконечности Южной Америки, на острове Гваделупа и, главное, на Сан-Доминго, где масштабное восстание рабов побудило французскую колониальную администрацию начать освобождение в первую очередь. На многих других островах – Мартинике, Сент-Люсии, Реюньоне, Иль-де-Франсэ и прочих – закон 1794 года об освобождении рабов не вступил в силу – либо из-за того, что эти территории были оккупированы британцами, либо потому, что сами рабовладельцы успешно пресекли попытку далекого парижского правительства ввести новый закон. Так, например, произошло в колониях Франции в Индийском океане.


[Закрыть]. Стоит напомнить, что величайшее освобождение рабов в истории было начато страной, которая была, возможно, самой прибыльной рабовладельческой империей на свете.

У Французской Республики к моменту захвата власти Наполеоном было множество недостатков, но имелась одна черта, которую большинство наших современников сочли бы удивительно правильной: государство предоставляло людям основные права и возможности вне зависимости от цвета их кожи. Несмотря на все свои промахи, органы власти революционной Франции – законодательные собрания в Париже с их постоянно меняющимися названиями – принимали чернокожих и мулатов наравне с белыми в качестве полноправных депутатов. Хотя французы все еще называли чернокожих и мулатов в своей стране американцами, американский конгресс той эпохи вряд ли бы впустил к себе человека с черной кожей, если только речь не шла о подаче прохладительных напитков или подметании пола.

Устроенный Наполеоном переворот получил активную поддержку со стороны коалиции работорговцев[1130]1130
  поддержку со стороны коалиции работорговцев: Pierre Branda and Thierry Lentz, Napoléon, l’esclavage, et les colonies, 52–61; Thomas Pronier, «L’implicite et l’explicite dans la politique de Napoléon», в книге: Yves Benot and Marrel Dorigny, eds., Le rétablissement de l’esclavage dans les colonies Françaises, сс. 61–66.


[Закрыть] и изгнанных плантаторов. Они рассчитывали, что диктатор в трехцветной мишуре представляет собой гораздо более весомый шанс на восстановление рабства, нежели любое по-настоящему представительное правительство (особенно если в нем участвуют чернокожие, аболиционисты и идеалисты-революционеры всех сортов). Во время посещения Нормандии Наполеон присутствовал на банкете, устроенном давними конкурентами Шарля де ля Пайетри[1131]1131
  на банкете, устроенном давними конкурентами Шарля де ля Пайетри: Maurice Begouen-Demeaux, Mémorial d’une famille du Havre, цит. в книге: Erik Noël, «La fortune antillaise des Delahaye Lebouis», с. 667.


[Закрыть] по работорговле – Константином и Станисласом Фоашами. Последние рассчитывали на то, что новая эра доходов от торговли рабами вот-вот наступит.

Как утверждали эти бизнесмены, в мире, где основные конкуренты все еще практиковали рабство, Франция не могла позволить себе продолжать странную политику освобождения и равноправия. Революционные идеи просто обходились слишком дорого. Объем экспорта из Сан-Доминго[1132]1132
  Объем экспорта из Сан-Доминго: Branda and Lentz, с. 137.


[Закрыть] в 1799–1800 гг. составлял менее четверти от объема 1788–1789 гг. Даже у генерала Туссена-Лувертюра – знаменосца Французской революции среди чернокожих Сан-Доминго и великолепного лидера – едва получалось загнать рабочих назад, на плантации. Тысячи бывших рабов служили в качестве солдат Революции и не имели никакого желания возвращаться к рубке сахарного тростника.

Через считаные дни после прихода к власти Наполеон получил предложение об отмене запрета[1133]1133
  предложение об отмене запрета: там же, с. 54.


[Закрыть] на работорговлю во Франции. Для столь дерзкого шага было еще слишком рано, но Бонапарт действительно начал возвращать политические долги лобби работорговцев, которые оказали ему немалую поддержку. Он сместил министра военно-морского флота и колоний – члена Общества друзей негров и назначил сторонников работорговли на различные посты[1134]1134
  сместил министра военно-морского флота и колоний и назначил сторонников работорговли на различные посты: там же, сс. 52–61.


[Закрыть] в правительстве. Конституция VIII года Революции, провозглашенная Наполеоном в декабре 1799 года, спустя месяц после захвата власти, трактовала расовый вопрос очень туманно, но содержала одну строчку, которая не предвещала всем цветным ничего хорошего: «Режим власти во французских колониях[1135]1135
  «Режим власти во Французских колониях»: Конституция VIII года, статья 91.


[Закрыть] будет определен специальными законами».

Однако Наполеон вел двойную игру[1136]1136
  Наполеон вел двойную игру: Wanquet, La France et la première abolition de l’esclavage, сс. 521–656; Branda and Lentz, сс. 47–74; и Yves Benot, La démence coloniale sous Napoléon, сс. 15–56.


[Закрыть]. В день Рождества 1799 года, вскоре после публикации новой конституции, он обратился к народу Сан-Доминго с воззванием: «Помните, храбрые негры[1137]1137
  «Помните, храбрые негры»: Napoleon, Correspondance de Napoléon Ier, Vol. 6, с. 54.


[Закрыть], что только французский народ признает вашу свободу и ваше равенство». Пять дней спустя он принял тайное решение[1138]1138
  принял тайное решение: Benot, с. 355.


[Закрыть] о начале строительства новой армады, которой надлежало доставить сорок тысяч французских солдат через Атлантический океан – в Америку. В конечном счете, эта армада даже превзойдет[1139]1139
  эта армада даже превзойдет: Laurent Dubois, Avengers of the New World, с. 253.


[Закрыть] египетскую. Ее цель: возвращение контроля над самой прибыльной французской колонией. Проведя у власти какой-то месяц, Наполеон уже планировал полномасштабное военное вторжение на Сан-Доминго.

Не следовало недооценивать расовый компонент подобного вторжения: Сан-Доминго не был иностранным государством. Здесь правила французская администрация, а население все еще считало себя частью Французской Республики – спустя годы после освобождения рабов. Более того, образованные чернокожие и мулаты Сан-Доминго разделяли французские идеалы и политические воззрения, тогда как белые – креолы – были вполне готовы и даже страстно желали перейти под власть англичан или испанцев в обмен на сохранение рабства. (В письме одному плантатору на Мартинике Наполеон[1140]1140
  В письме одному плантатору на Мартинике Наполеон: Philippe R. Girard, The Slaves Who Defeated Napoleon, с. 46.


[Закрыть] одобрил решение этого человека перебежать к англичанам, чтобы не лишиться своих рабов.) Крупное вторжение на Сан-Доминго было бессмысленно до тех пор, пока не становилось частью стратегии по возврату к прошлому порядку и восстановлению правления белых на острове. Но Наполеону пришлось ждать мирного договора с Англией, иначе британцы перехватили бы французский флот в Атлантическом океане. Пока же Бонапарт станет прикидываться другом чернокожих и республиканцем-защитником их универсальных прав.

* * *

Генерал Туссен-Лувертюр[1141]1141
  Генерал Туссен-Лувертюр: Madison Smartt Bell, Toussaint Louverture: A Biography.


[Закрыть] – столь же умелый дипломат, сколь и опытный военный тактик – также не раскрывал своих карт. Он натравливал британцев и испанцев на французов, как делал это большую часть прошлого десятилетия, и заключал сделки с теми, кого считал полезными для увеличения своей власти и силы своего острова. В отличие от многих других чернокожих революционеров, он был прагматиком и просчитывал свои действия на много ходов вперед. Генерал твердо решил вновь сделать Сан-Доминго процветающим и даже был готов, если потребуется, объединиться с белыми плантаторами. Он считал непреложным лишь одно условие: рабство никогда не должно вернуться.

У генерала Лувертюра были два сына, которые жили в Париже. Исаак Лувертюр все свое время тратил на учебу, тогда как его сводный брат Пласид[1142]1142
  Исаак и Пласид Лувертюры: рассказ о пребывании сыновей Туссена Лувертюра в Париже (включая цитаты) основан на мемуарах: Isaac Louverture, «Mémoires d’Isaac Toussaint», в книге: Antoine Marie Thérèse Métral, Histoire de l’expédition des Français à Saint-Domingue, sous le consulat de Napoléon Bonaparte, сс. 227–324.


[Закрыть] служил адъютантом у французского генерала. В начале 1802 года эти двое молодых чернокожих все еще вели жизнь, которая (будучи совершенно неслыханной в любой другой стране) была не только возможной, но и почти обычной во Франции. Впрочем, они переживали по поводу определенных изменений в городе и по поводу слухов о «гигантской военной экспедиции», которую правительство готовилось отправить на их родину. Они слышали, что боевые корабли скапливаются во многих атлантических портах Франции – в Бресте, Лорьяне, Рошфоре и Тулоне.

Однажды директор колледжа, где учился Исаак Лувертюр, с удивлением обнаружил приказ явиться к министру Дени Декре в Министерство военно-морского флота и колоний. Зная о ненависти Декре к цветным и его отрицательном отношении к обучению чернокожих вместе с белыми, директор наверняка со страхом ждал нагоняя или штрафа, если не хуже. Вместо этого министр Декре «предложил» директору сопровождать сыновей Туссена-Лувертюра на Сан-Доминго на борту одного из кораблей французской армады.

Такое распоряжение вполне можно было бы расценить как приказ о депортации, однако министр Депре хорошо сыграл свою роль, потому что, возвратившись в колледж, директор, как позже будет вспоминать Исаак в своих мемуарах, «объявил эту новость своим юным ученикам и обнял их, говоря со слезами на глазах, что французское правительство действует лишь с самыми мирными намерениями». Спустя несколько дней Депре направил директору письмо о том, что сам первый консул пожелал встретиться с братьями Лувертюр до их отплытия. Декре лично приехал в колледж, чтобы сопроводить мальчиков во дворец Тюильри на встречу с Наполеоном, где их ждал сердечный прием.

«Ваш отец – великий человек», – сказал Наполеон, обращаясь к Исааку Лувертюру:

Он оказал Франции выдающиеся услуги. Вы скажете ему, что, как первый [консул] французского народа, я обещаю ему защиту, славу и почет. Не верьте, что Франция хочет принести на Сан-Доминго войну. Франция посылает свою армию не для того, чтобы сражаться с войсками этой страны, а чтобы усилить их. Вот генерал Леклерк, мой зять, которого я назначил генерал-капитаном и который будет командовать этой армией. Я распорядился, чтобы вы прибыли на Сан-Доминго на две недели раньше кораблей военной экспедиции, чтобы могли объявить отцу о ней.

Наполеон также проверил знания Исаака по математике и сделал вид, будто доволен его ответами. Перед отплытием юношей министр Декре подарил каждому по набору сияющих доспехов, произведенных в Версале, и по «богатому и яркому офицерскому костюму – от имени правительства Франции».

Сыновья Лувертюра вскоре поняли, что их используют против отца, – последние сомнения в этом развеялись за время путешествия через Атлантику вместе с зятем Наполеона генералом Леклерком и сорока тысячами французских солдат. К моменту появления армады у Сан-Доминго они более или менее официально были признаны заложниками. Тем не менее на протяжении четырех месяцев с начала войны их отец будет оказывать сопротивление французским оккупационным войскам, прежде чем согласится (после еще более коварного обмана со стороны французского командования) явиться на неформальную дипломатическую встречу. По дороге наполеоновские солдаты нападут на чернокожего героя-республиканца Сан-Доминго из засады и в цепях отправят Туссена во Францию. Привыкшего к тропическому климату человека бросят в ледяную камеру, где по стенам текла вода и где камин топили, по приказу Наполеона, лишь от случая к случаю. «Его железное здоровье[1143]1143
  «Его железное здоровье»: C. L. R. James, The Black Jacobins, с. 365.


[Закрыть], которое на протяжении десяти невероятных лет выдерживало лишения и нагрузки, было сломлено кучкой бревен, отмериваемых по распоряжению Наполеона, – писал С. Л. Р. Джеймс. – Доселе неусыпный интеллект теперь периодически впадал в кому на долгие часы. К весне он умирал. Одним апрельским утром его нашли мертвым в его кресле».

Захват Туссена не остановил сопротивление. К августу генерал Леклерк в отчаянии писал Наполеону: «Удалить Туссена не достаточно[1144]1144
  «Удалить Туссена не достаточно»: письмо от генерала Леклерка к министру военно-морского флота Декре, 25 августа 1802, цит. по: Carolyn Fick, «La résistance populaire au corps expéditionnaire du Général Leclerc et au Rétablissement de l’esclavage à Saint-Domingue (1803–1804)», в книге: Benot and Dorigny, eds., с. 139.


[Закрыть]. Здесь нужно арестовать две тысячи лидеров. Несмотря на то что я отбираю оружие, вкус к мятежу не пропадает. Я захватил 20 000 ружей, но в руках освобожденных рабов остается еще по меньшей мере столько же».

Наполеон отдал Леклерку строгий приказ[1145]1145
  отдал Леклерку строгий приказ: инструкции Наполеона для генерала Леклерка, цит. по: там же, с. 130.


[Закрыть]: на Сан-Доминго в живых не должно было остаться ни одного цветного офицера в чине выше капитана – всех их надлежало либо убить, либо захватить в плен и выслать во Францию. Возрождая самые жестокие традиции рабства времен Старого порядка на сахаропроизводящих островах, французские солдаты пытали, насиловали и убивали чернокожих всеми жуткими способами, какие только можно представить. Большинство из более чем трех тысяч цветных солдат, высланных с острова под дулом ружей, были незаконно проданы в рабство[1146]1146
  были незаконно проданы в рабство: Léo Élisabeth, «Déportés des Petites Antilles françaises, 1801–1803», в книге: Benot and Dorigny, eds., сс. 77–83.


[Закрыть] коррумпированными офицерами флота где-то в Карибском бассейне.

В 1804 году гаитянам удалось создать новую страну и нацию. Во время бессмысленных военных операций погибли более сорока тысяч французских солдат[1147]1147
  погибли более сорока тысяч французских солдат: David Geggus, Haitian Revolutionary Studies, с. 178.


[Закрыть] (половина всех посланных в экспедицию) и во много раз большее число негров и мулатов, как военных, так и гражданских лиц. Французы запирали некоторых чернокожих в тесных трюмах на судах в гавани Порт-о-Пренса и поджигали в этих помещениях серу, чтобы люди умирали от удушья[1148]1148
  люди умирали от удушья: Laurent Dubois, Haiti: The Aftershocks of History, с. 40.


[Закрыть], – особенно жуткая казнь, чем-то напоминающая массовые убийства двадцатого столетия. Чернокожие бойцы столь же жестоко обращались с местным белым населением, но в то же время принимали некоторых белых[1149]1149
  принимали некоторых белых: там же.


[Закрыть] к себе (как это было с отрядами польских солдат, которые прибыли на Сан-Доминго вместе с французами, но затем перешли на сторону противника).

Летом 1802 года французские войска также вторглись на Гваделупу[1150]1150
  французские войска также вторглись на Гваделупу: Laurent Dubois, A Colony of Citizens: Revolution and Slave Emancipation in the French Caribbean, 1787–1804, сс. 317–422; Henri Bangou, La révolution et l’esclavage à la Guadeloupe, 1789–1802, сс. 118–43.


[Закрыть] – еще один сахаропроизводящий французский остров, где действовал запрет на рабство. Они двигались по территории колонии, разоряя все на своем пути, хватали любого чернокожего, на котором была форма, и либо убивали его, либо заковывали в цепи. Около трехсот негров и мулатов – лидеры повстанцев на острове – попали в ловушку на одной из плантаций на склоне вулкана Ля Суфриер. Эти мужчины и женщины предпочли свести счеты с жизнью, нежели жить и видеть возвращение рабства. С криком «Жить свободными или умереть!» они подорвали себя при помощи остатков пороха. Их командиром был Луи Дельгре[1151]1151
  Ля Суфриер и Луи Дельгре: Dubois, сс. 236, 239, 353–400; Bernard Gainot, Les officiers de couleur dans les armées de la République et de l’Empire 1792–1815, с. 88.


[Закрыть] – полковник, служивший в 1792 году в Черном легионе под командованием Дюма.

* * *

В 1790-х годах Национальный колониальный институт[1152]1152
  Национальный колониальный институт: рассказ о закрытии Института (включая цитаты) основан на книге: Gainot, сс. 160–63.


[Закрыть] в соответствии с принципами революции начал обучать детей негров, мулатов и белых вместе. Теперь правительство Наполеона сократило финансирование Института и положило конец эксперименту по образованию без расовых ограничений.

Один из учащихся Института – Луи-Блез Лешат, сын чернокожего французского офицера с Сан-Доминго, – вспоминал, как в 1801 году в школу с официальным визитом прибыл тот самый министр военно-морского флота и колоний, что «предложил» Исааку и Пласиду Лувертюрам вернуться на Сан-Доминго. Спустя несколько лет Лешат описал этот визит в письме Исааку и Пласиду: «Министр Декре приехал в Институт, собрал всех американцев [т. е. чернокожих] во дворе и обратился к ним с очень суровой речью. Правительство больше не будет платить за их образование: оно и так уже сделало слишком много для таких, как они».

По мере того как репутация школы стремительно ухудшалась, студенты, которые платили за себя, уходили из Института. К 1802 году здесь числилось лишь около двух десятков учащихся за государственный счет, в том числе девять негров, шесть мулатов и семь белых. В конце года школа внезапно закрылась. Многие цветные ученики попали в сиротские приюты, тогда как дети постарше, пусть даже подростки, отправились на военную службу как посыльные.

Десятилетнему Фердинанду Кристофу[1153]1153
  Фердинанду Кристофу: Deborah Jenson, Beyond the Slave Narrative: Politics, Sex, and Manuscripts in the Haitian Revolution, сс. 196–205; Gainot, сс. 161–62.


[Закрыть], сыну Анри Кристофа, одного из самых высокопоставленных чернокожих генералов Сан-Доминго и будущего короля Гаити Анри I, не посчастливилось постучаться в ворота Института в 1802 году, сразу после расформирования школы. Власти поместили мальчика в сиротский приют под названием «La Pitié»[1154]1154
  Фр.: «Милосердие». – Примеч. пер.


[Закрыть], а «маленькое состояние» в драгоценных камнях и золоте, которое он привез в качестве платы за обучение, было украдено. Подросток стал чем-то вроде охранника в приюте – последнее, чего могли ожидать те, кто его сюда отправил. В 1814 году одна женщина рассказала мемуаристу о следующем инциденте, свидетельницей которого она стала десятью годами ранее.

[Она] увидела юношу[1155]1155
  «[Она] увидела юношу»: Jenson, Beyond the Slave Narrative, сс. 203–4.


[Закрыть], стоящего на посту у ворот «La Pitié». Поскольку мадемуазель Мари рассказала им о сыне Кристофа, они кинулись к нему, крича: «Вот он, сын Кристофа». Юноша радостно сказал: «Да, это я». Но в тот же самый момент человек, который также стоял на входе в «La Pitié», нанес Кристофу два сильных удара, отчего Кристоф выронил ружье и упал навзничь, после чего ему пришлось зайти внутрь. С тех пор увидеть его хотя бы мельком было невозможно, но известно, что они отправили его учиться ремеслу сапожника и требовали, чтобы он занялся этим делом. Кристоф все время отказывался, говоря, что отец послал его в Париж получать хорошее образование, а не работать сапожником.

Фердинанд Кристоф продолжал отказываться от профессии ремесленника, которую для него выбрало правительство. В 1805 году его нашли мертвым в приюте. Ему было двенадцать лет.

* * *

Одно из учреждений, которое принесло Наполеону славу, – это Орден Почетного легиона, первый заслуживающий этого названия орден, куда принимали «за заслуги». Хотя образцом для него стала монархическая традиция посвящения людей в рыцари в качестве вознаграждения за выдающуюся службу, легион был действительно открыт для представителей всех профессий и социальных групп. Закон об учреждении Ордена был утвержден 19 мая 1802 года. Даже сегодня эта организация остается неразрывно связанной с лучшей частью наследия наполеоновской Франции.

Сын генерала Дюма позже будет жаловаться, что его отец умер, «даже не став рыцарем[1156]1156
  умер «даже не став рыцарем»: MM, с. 231.


[Закрыть] Почетного легиона, – он, герой дня в сражении при Мольде… в Мон-Сенис, при осаде Мантуи, на мосту Бриксена, во время подавления Каирского восстания, человек, которого Бонапарт сделал губернатором Тревизо и которого он представлял Директории как тирольского Горация Коклеса». (На самом деле, я нашел письмо к генералу Дюма от Мюрата, в котором последний утверждает, что «с удовольствием передаст»[1157]1157
  «с удовольствием передаст»: письмо от маршала империи Мюрата к Дюма, 16 августа 1804, MAD.


[Закрыть] личную просьбу генерала Дюма о зачислении в легион.)

Однако существовала очевидная причина, по которой Дюма не мог быть принят в Орден, даже если бы Наполеон не испытывал бы к генералу личную неприязнь. 20 мая 1802 года, на следующий день после учреждения Почетного легиона, Наполеон издал другую прокламацию – ту самую, что открывала его истинное отношение к рабству во Французской империи[1158]1158
  истинное отношение к рабству во Французской империи: закон от 30 флореаля Х года (20 мая 1802), цит. по: Claude Wanquet, La France et la première abolition de l’esclavage, 1794–1802, с. 641; см. также Patrick Geggus, The World of the Haitian Revolution, с. 194.


[Закрыть]. Колонии, в которых запрет от 1794 года не вступил в силу (территории вроде Мартиники, захваченные британцами в ходе революционных войн и лишь недавно возвращенные Франции), должны были официально сохранить рабство в том же состоянии, что было до 1789 года. Хотя Сан-Доминго и Гваделупа прямо не упоминались, в одной из статей прокламации говорилось о том, что на ближайшие десять лет, «вопреки всем предыдущим законам», все колонии будут подчиняться новым нормам, разработанным центральным правительством. Шаг к полному восстановлению рабства был сделан. За этой позорной статьей последовала череда ныне забытых законов, которые уничтожали права, дарованные Революцией чернокожим в пределах Франции.

Через две недели после «декрета о рабстве», Наполеон издал закон о запрете всем цветным офицерам и солдатам[1159]1159
  закон о запрете всем цветным офицерам и солдатам: закон от 9 прериаля Х года (29 мая 1802), цит. по: Wanquet, с. 647.


[Закрыть], которые вышли в отставку или были уволены с армейской службы, жить в Париже и его окрестностях.

В июле новый указ восстановил законодательство старого королевского Надзора за чернокожими, с тем лишь исключением, что теперь запрещалось «неграм, мулатам и цветным… вступать[1160]1160
  «неграм, мулатам и цветным … вступать»: закон от 13 мессидора Х года (2 июля 1802), цит. по: J. B. Duvergier, Collection complète des lois, décrets, ordonnances, réglements, et avis du conseil-d’état, Vol. 13, с. 485.


[Закрыть] на континентальную территорию Республики под любым основанием или предлогом, если только у них нет специального разрешения». И на этот раз расистские законы соблюдались, а не просто провозглашались. Представители властей станут держать всех нарушителей под замком до самой депортации.

В таких условиях Почетный легион становился несбыточной мечтой.

В следующем году Наполеон объявил вне закона браки между людьми с разным цветом кожи. Министр юстиции направил всем префектам письмо со следующими словами: «Намерение правительства состоит[1161]1161
  «намерение правительства состоит»: закон от 18 нивоза XI года (8 января 1803), цит. по: Jean-Simon Loiseau, Dictionnaire des arrêts modernes, Vol. 2 (1809), с. 449.


[Закрыть] в том, чтобы ни один брак между белыми и чернокожими не признавался». В письме также подчеркивалось, что префекты обязаны следить за соблюдением этого закона. Когда служанка-мулатка в доме самого Наполеона[1162]1162
  служанка-мулатка в доме самого Наполеона: Stuart, с. 396. С. 446: Дюма придется просить о специальном документе: рапорт г-на Дюшато военному министру, между 21 мая и 19 июня 1802, SHD 7YD91.


[Закрыть] захотела выйти замуж за белого, Жозефине пришлось лично просить супруга об исключении из закона о запрете смешанных браков.

Дюма освободился из камеры в крепости только для того, чтобы обнаружить, что его мир превращается в такую же тюрьму. Теперь в его собственной стране ему грозили невероятные ранее оскорбления – по мере того, как правительство методично ограничивало, урезало и наконец упразднило права цветных граждан Франции. Меньше чем через год после возвращения во Францию генералу Дюма придется просить о специальном документе, позволяющем ему остаться в его собственном доме в Вилле-Котре (город входил в зону, запретную для отставных военных с черной кожей).