Текст книги "Подлинная история графа Монте-Кристо. Жизнь и приключения генерала Тома-Александра Дюма"

Прибыв вечером в лагерь, он [свидетель] увидел возле походного костра солдата, который, помимо иных подвигов, засовывал палец в дуло тяжелого мушкета и поднимал его, но не рукой, а одним лишь выпрямленным пальцем.

Какой-то человек в плаще смешался с толпой зрителей и вместе с ними наблюдал за действиями солдата. Затем, рассмеявшись и откинув капюшон плаща, он сказал:

«Неплохо – а теперь принесите четыре ружья».

Зрители повиновались…Тогда он засунул четыре пальца в дула четырех ружей и поднял четыре мушкета так же легко, как солдат до этого поднимал один.

«Ну вот, – сказал он, аккуратно опуская оружие на землю. – Когда вы хотите проверить чью-нибудь силу, делать это нужно вот так».

Когда [свидетель] рассказывал об этом случае мне, он до сих пор удивлялся, как мускулы человека способны были выдержать такой вес.

Авторы историй о силе и ловкости всегда и всюду склонны к преувеличению. Но как бы рассказчик ни преувеличивал деяния самого сильного человека в баре (или в солдатских бараках), этот человек остается сильнейшим, просто поднявшим чуточку меньший вес. Французский пехотный мушкет той эпохи весил[407]407
  мушкет той эпохи весил: Encyclopédie Didérot d’Alembert, vol. 15 (1782), с. 568; Aide-mémoire à l’usage des offi ciers d’artillerie de France (1819), с. 562; Captain Gervais, À la conquête de l’Europe (1939), в книге: Terry Crowdy, French Revolutionary Infantryman, 1791–1802 (2003), с. 13.


[Закрыть] как минимум четыре с половиной килограмма. Маловероятно, что Алекс Дюма поднял четыре мушкета подобным образом, то есть перемещал вес в 18 килограммов одними лишь пальцами. Анекдот с поднятием лошади выглядит еще более нелепым: драгунские скакуны нормандской породы[408]408
  драгунские скакуны нормандской породы: Robert Landru, in À propos d’Alexandre Dumas (с. 80), упоминает, что драгуны в Полку королевы в Лаоне ездили на «лошадях нормандской породы».


[Закрыть] весили около 700 килограммов каждая[409]409
  700 килограммов каждая: «Site officiel du Syndicat national des éleveurs et utilisateurs de chevaux Cob Normand», www. cobnormand.com.


[Закрыть]. Допустим, Дюма мог совершить «множество подвигов[410]410
  «множество подвигов»: Arthur Davidson, Alexandre Dumas (père): His Life and Works, с. 4.


[Закрыть], способных заставить лучших из профессиональных „силачей“ застонать от зависти». Однако даже после этого кажется невозможным[411]411
  кажется невозможным: Для сравнения: действующий мировой рекорд по поднятию тяжестей – 263 килограмма – установлен Резазаде Хоссейном в толчке во время летних Олимпийских игр в Афинах 2004 г. Международная федерация тяжелой атлетики, http://www.iwf.net.


[Закрыть], что он действительно поднял лошадь, обхватив ее ногами и уцепившись за перекладину крыши, как говорится в мемуарах.

Вот каким образом истории о небывалых силачах распространялись по миру до появления «Книги рекордов Гиннесса». Рядовой Дюма явно считался одним из сильнейших людей во французской армии, но подтвердить свои достижения делом мог, только дождавшись настоящей битвы, настоящих ран и настоящих смертей.

Хотя дуэли в Париже были вне закона[412]412
  дуэли находились вне закона: Philippe-Antoine Merlin, Répertoire universel et raisonné de jurisprudence, vol. 5 (1827), с. 492; Fougeroux de Campigneulles, Histoire des duels anciens et modernes, vol. 1, с. 310.


[Закрыть], в армии за участие в них не грозил даже арест. На самом деле, аристократическая традиция вызывать на дуэль за «малейшее оскорбление» поддерживалась и даже поощрялась командованием как способ отточить боевые навыки. Это замечание было особенно справедливо для драгун, которым следовало быть готовым сражаться в рукопашную как с вражескими солдатами, так и жестокими разбойниками. Еще одна постоянно цитируемая история о первых шагах рядового Дюма в армии повествует о том, как он в течение одного дня сражался на трех дуэлях против однополчан и выиграл все три, хотя и был дважды ранен в голову[413]413
  дважды ранен в голову: MM, с. 54.


[Закрыть]. Во время одной из схваток он получил сильный удар в бровь, который впоследствии стал возможной причиной ужасных головных болей и проблем со зрением.

Среди драгун также был распространен обычай устраивать групповые дуэли с другими полками. Кровопролитная схватка могла начаться с пренебрежительного отзыва о мастерстве или достижениях другого подразделения. Ничто так не способствовало поднятию командного духа, как схватка с противниками плечом к плечу. Воспитанный на анекдотах о подобном соперничестве в изложении отставных соратников отца, Александр Дюма перенесет эти дуэли в начало 1600-х годов и создаст истории о безрассудной храбрости мушкетеров. В мемуарах он с восторгом пересказывает их – в характерном для себя стиле иронической бравады:

Отец едва успел присоединиться[414]414
  «Отец едва успел присоединиться»: там же, с. 28.


[Закрыть] к своему полку, как ему представился случай продемонстрировать навыки, полученные в обучении у Ля Боэссьера.

Полк Короля и полк Королевы, которые всегда соперничали друг с другом, встали на постой в одном и том же городе. Отличная возможность устроить маленькую войну, и столь достойные противники не собирались упускать шанс.

Как-то раз солдат из полка Короля шел мимо солдата из полка Королевы.

Первый остановился перед вторым и сказал: «Приятель, знаешь одну интересную вещь?»

«Нет, – ответил тот. – Но узнаю, если ты скажешь мне».

«Отлично! Король имеет королеву».

«Неправда, – прозвучал ответ. – Все как раз наоборот: королева имеет короля».

Первое оскорбление по тяжести не уступало второму, и оба могли быть заглажены только при помощи оружия.

За двадцать четыре часа состоялась сотня дуэлей. Мой отец сражался в трех из них.

Нет свидетельств о том, что кто-либо из драгун докучал Дюма расспросами о его необычной семейной истории или цвете кожи. Как видно из документов его полка, в этом подразделении тогда служили по меньшей мере двое, а возможно, и трое других «американцев», пусть даже один из них был горнистом. И если кто-либо действительно цеплялся к Дюма как к темнокожему, здесь юноша был вправе защитить свою честь. Такие дуэли были бы лишь слегка серьезнее тех, что в карикатурной форме обрисовал писатель. Но они дали бы однополчанам Алекса Дюма представление о том, на что при необходимости способен этот высокорослый чернокожий рядовой.

* * *

Летом 1788 года, через два года после вступления Александра Дюма в армию, Франция начала разваливаться. Страна часто враждовала с соседями, но на протяжении десяти столетий здесь непрерывно властвовала монархия. Вот уже восемьсот лет трон оставался в руках одной и той же династии. И король за королем делали свою работу вполне сносно (по меркам монархии). Много веков люди кричали «Vive le roi!» («Да здравствует король!»), подразумевая «Vive la France!» («Да здравствует Франция!»). И было немного причин полагать, что вскоре все неизбежно изменится. Да, коронация Людовика XVI в 1774 году совпала с мощнейшими хлебными бунтами за последние семь лет. И сопоставляя его предполагаемое половое бессилие с чрезмерной страстью к традиционным для короля увеселениям вроде охоты, подданные часто относились к монарху как к забавному персонажу из анекдотов. Тем не менее мысль о том, что этот Людовик (который, в отличие от некоторых предшественников, демонстрировал очевидную сентиментальную привязанность к своему народу и трону) может однажды лишиться головы, должна была казаться невероятной.

Однако королевский министр финансов к этому моменту уже обнаружил, что Франция находится на грани банкротства. Он представил королю Людовику XVI на удивление краткий отчет из нескольких пунктов:

1. Текущая ситуация

2. Что делать?

3. Как это делать?

Министр предложил выход: план всеобъемлющей налоговой реформы, которая отменила бы старые привилегии, в значительной степени ограждавшие аристократию от уплаты податей.

Американская революция началась с мятежа против налогов. То же самое теперь ожидало Францию, хотя тьма головокружительных идей, витавших в воздухе, мешала увидеть суть проблемы: страна была разорена.

* * *

В июне толпа людей в Гренобле забросала отряд королевских войск[415]415
  толпа людей в Гренобле забросала отряд королевских войск: J. A. Félix Fauré, Les assemblées de Vizille & de Romans en Dauphiné durant l’année 1788, сс. 102–15.


[Закрыть] обломками красной кровельной черепицы. Солдаты ответили огнем из ружей, убив трех человек. В тот момент это казалось досадным пустяком, ведь армия быстро рассеяла толпу, временно охваченную антироялистскими настроениями. Однако на самом деле первая кровь Революции пролилась за год до ее фактического начала, потому что чувство, бросившее жителей Гренобля на ружья, вскоре завладеет всей страной.

В июле на Францию обрушилась странная гроза с градом. Градины были столь велики, что убивали животных. Почти все посевы в окрестностях Парижа погибли. От плохой погоды пострадали почти все регионы королевства. Страна осталась без урожая.

В августе новый министр финансов сообщил королю, что казна официально пуста. Многие объясняли дефицит средств мотовством аристократов и королевы-австриячки. Злейшая ирония судьбы состояла в том, что финансовый кризис был в значительной мере вызван расходами Франции на поддержку американских патриотов. Попытавшись расквитаться с Англией, Версаль совершил не только идеологическое, но и фискальное самоубийство. Министр финансов принес нежеланное известие: необходимо что-то предпринимать для спасения от дефолта, и это что-то значит увеличение налогов. В ответ люди стали сжигать чучела министра на улицах.

Чтобы удовлетворить одно из требований дворянства, министр посоветовал королю вновь созвать старинный политический орган, известный как Генеральные Штаты. Впрочем, этот рудимент сословной законодательной власти был почти что мифической организацией. Никто не знал, как он должен работать, поскольку он не собирался с 1614 года. С того момента один король Людовик за другим просто правил, хотя и сталкивался с постоянными препонами со стороны дворян и их судов-парламентов.

Короли из династии Бурбонов всегда отчаянно сопротивлялись созыву Генеральных Штатов, однако на этот раз Людовик XVI в конце концов сдался, и страна облегченно вздохнула. Все были уверены: созыв Генеральных Штатов, намеченный на весну следующего года, станет спасением Франции. В 1788 году отмечалась столетие английской Славной революции. Это порождало предположения о том, что галльская версия аналогичного бескровного перехода к конституционной монархии – дело ближайшего будущего.

Суровые погодные условия вновь напомнили о себе[416]416
  суровые погодные условия вновь напомнили о себе: Charlotte Julia von Leyden Blennerhassett, Madame de Staël: Her Friends and Her Influence in Politics and Literature, vol. 1, с. 273.


[Закрыть] зимой 1788/89 года. Сена и другие реки замерзли, движение по дорогам остановилось, а мукомольные мельницы заело на морозе. Пекарни не выпекали хлеб, а нищие умирали от голода и холода. Остатки французской экономики прекратили функционировать: магазины опустели, ткацкие станки в Лионе замерли. Разоренное правительство было не в силах помочь.

Когда наконец наступила весна, приготовления к созыву Генеральных Штатов сопровождались невероятной эйфорией. Процесс включал в себя не только выборы сословных представителей, но и составление cahiers de doléances («жалобных книг», списка жалоб). Сюда жители того или иного района записывали все, что им не нравилось в управлении Францией, с указанием, как бы они хотели это изменить. Всякий подданный короля (при условии, что он старше двадцати пяти лет и включен в список налогоплательщиков) мог пожаловаться на любую несправедливость. (Некоторые вдовы пытались вписать в книги свои жалобы, настаивая на отсутствии четко выраженного гендерного ценза.) Люди по всей стране собирались на импровизированные народные сходы (в стиле собраний перед ратушью), чтобы сообща решить, на что следует пожаловаться. Жалобы касались и вопросов управления колониальной империей. В некоторых книгах есть критика в адрес рабства и призывы покончить с ним. Образованные дворяне стремились придать своим жалобам вид философских рассуждений о гражданском долге и судьбах страны, тогда как представителей низших сословий волновали более практичные вопросы. Большинство жалоб указывали на то, что крестьянин по-прежнему ничего не может поделать с безжалостным налогообложением, жалкой оплатой труда и рудиментами феодализма, в частности с эксплуатацией дешевой рабочей силы.

Столь массовое выражение общественных настроений подогрело стремление народа участвовать в политике. Простолюдины почувствовали себя причастными к управлению страной. У них возникла надежда (слишком большая надежда), что стоит королю узнать об их жалобах, как он все исправит.

Одно из собраний в рабочем квартале Парижа в апреле привело к бунту. Случайное замечание владельца местной обойной фабрики породило слухи о том, что он (в союзе с другими боссами) хочет воспользоваться шансом и снизить зарплату трудящихся. На самом же деле этот предприниматель (он едва избежал смерти) отстаивал права рабочих, а его замечание люди поняли превратно. Французские гвардейцы[417]417
  Французские гвардейцы: Andrews, сс. 38–41, 520.


[Закрыть], которые отвечали за порядок в городе, в конном строю подавили бунт. Солдаты носили голубые кители с красными воротниками и белые штаны – цвета, которые затем примет Революция, но которые на самом деле украшали форму этого подразделения с давних времен, когда оно еще осуществляло охрану Версальского дворца наряду со швейцарскими гвардейцами, наемниками европейских королей и папы Римского. Французские гвардейцы считались элитой. Хотя их набирали со всей страны, они жили в Париже среди горожан. В кризисных ситуациях король зависел от их умения восстановить порядок. В тот день гвардейцы не подвели. Они расстреляли толпу и подавили бунт, убив по меньшей мере двадцать пять человек.

Спустя неделю, 5 мая 1789 года, делегации Генеральных Штатов предстали перед королем в Версале. Резиденция монарха превратилась в место масштабного политического карнавала. Делегаты прибыли из каждого города и региона Франции, они привезли жалобные книги, составленные тамошними избирателями. По мере того как депутаты встречались и скапливались под сенью легендарного дворца, они естественным образом дробились на мелкие группы, чтобы вместе есть, пить и спорить о том, что необходимо предпринять. Кучка бретонских депутатов сформировала маленькую группу собеседников, которая (после того как карнавал переедет в Париж, в Пале-Рояль) станет известна под названием «Якобинский клуб».

Чтобы представительный орган власти мог хоть как-то начать управлять страной, нужно было выиграть целую битву по вопросу о системе голосования. Генеральные Штаты унаследовали название от традиционного деления Франции на три «штата-сословия»: духовенство, дворянство и простолюдины. Первоначально орган работал следующим образом: каждое из трех сословий имело одинаковый вес, у каждого было одинаковое количество «депутатов», которые его представляли. Это означало, что духовенство и дворянство вместе могли забаллотировать любую инициативу остальных социальных слоев, известных под собирательным названием «третье сословие». Так что идея о пропорциональном представительстве (или сколько-нибудь значимой роли простого народа) была чистой воды надувательством.

Воодушевленные делегаты от третьего сословия («99 процентов», а в реальности, скорее, 96 процентов населения Франции, плативших основную массу налогов) энергично требовали удвоить число их представителей, чтобы голоса простолюдинов сравнялись с суммой голосов дворянства и духовенства. Другими словами, третье сословие пока что требовало лишь половину всей политической власти. После нескольких недель дебатов король наконец прислушался к советникам и решил удвоить представительство третьего сословия. Однако к этому моменту группа радикальных делегатов убедила большинство коллег по сословию, а также либеральных дворян, что архаичную структуру Генеральных Штатов целиком следует отбросить за ненадобностью. Вместо нее радикалы предложили создать национальную ассамблею, где не будет никаких сословий и каждый получит одинаковое право голоса. Это означало, что 96 процентов населения (ни духовные лица, ни дворяне) будут управлять страной.

17 июня 1789 года Франция перешла от системы, где властью обладали только знать и церковь, к общественному строю, при котором (по крайней мере, теоретически) к управлению допускались простолюдины. Самая прославленная абсолютная монархия Европы внезапно обзавелась самым широким избирательным правом на планете. Но в субботу утром депутаты, прибывшие ко входу в зал заседаний новой Национальной ассамблеи, обнаружили, что королевские войска блокировали ворота и развесили объявления с приказом вернуться сюда же на следующей неделе – на специальную «королевскую сессию». На ней Людовик планировал лично сообщить народным избранникам, что их действия незаконны и бесплодны. Разъяренные депутаты не стали расходиться. Наоборот, они направились в расположенный рядом крытый теннисный корт, где поклялись не покидать Париж, пока во Франции не появится конституция. Французы наконец перешли к «крайним мерам», хотя Лафайет считал соотечественников к этому неспособными.

Король приказал усилить гарнизоны вокруг Парижа на случай, если понадобится применить силу. Ведь против 650-тысячного населения[418]418
  650-тысячного населения: Colin Jones, Paris: The Biography of a City, с. 177.


[Закрыть] столицы король мог немедленно бросить лишь полки швейцарской и французской гвардии – в общей сложности менее десяти тысяч человек[419]419
  менее десяти тысяч человек: Andrews, с. 38.


[Закрыть]. В обычных обстоятельствах подразделение драгун, в котором служил Дюма, наверняка оказалось бы в числе отрядов, направленных в Париж. Однако треть из двадцатитысячного подкрепления, собранного королем, составляли иностранные наемники (важный признак истинного положения дел в стране!). Министры короля опасались, что французские солдаты могут слишком легко перейти на сторону патриотов. Власти арестовали активистов за распространение памфлетов, где говорилось: «Мы в первую очередь граждане и лишь затем – солдаты[420]420
  «Мы в первую очередь граждане и лишь затем – солдаты»: Simon Schama, Citizens: A Chronicle of the French Revolution, с. 375.


[Закрыть], мы в первую очередь французы и лишь затем – рабы». Когда новость о том, что король собирает иностранные войска, достигла Пале-Рояль, галереи дворца буквально взорвались. «Брожение в Париже[421]421
  «Брожение в Париже»: Arthur Young, Travels During the Years 1787, 1788, and 1789… Vol. 1, сс. 249–50.


[Закрыть] приобрело непостижимый размах, – отмечал один наблюдатель. – Десять тысяч человек провели весь день в Пале-Рояль… Люди будто сошли с ума. Они отвергают всякую идею о компромиссе».

Казалось, сама природа вновь взялась разжигать революцию. Северная Франция осталась без зерна. Хлебные бунты прокатились от Нормандии до Пикардии и угрожали самому Парижу. Ходили слухи, что королевское правительство и аристократы сговорились уморить патриотов голодом, а затем бросить против них иностранные войска.

Подстегиваемые подобными разговорами, толпы людей в Пале-Рояль бросились вооружаться, и внезапно весь Париж пришел в движение. Ночью 12 июля и весь последующий день горожане вламывались в магазины и дома, забирая любое ружье, клинок, пику, кинжал или кухонный нож. Они также обыскивали пекарни в отчаянных поисках хотя бы щепотки муки. Толпа завладела тридцатью тысячами мушкетов Шарлевиля[422]422
   мушкетов Шарлевиля: Schama, сс. 388–89.


[Закрыть] из арсеналов Дома инвалидов, но правительство благоразумно перевезло пули и порох в Бастилию – крепость-тюрьму в самом сердце Парижа. К 1789 году здесь содержалась лишь горстка узников (самого знаменитого из них – маркиза де Сада – только что перевели в другое место). Здание обнесли лесами и готовили к сносу. Впрочем, для большинства людей оно оставалось ненавистным символом угнетения. Во вторник, 14 июля, толпа пошла на штурм Бастилии и, сперва договорившись с комендантом тюрьмы о добровольной капитуляции, затем забила его насмерть кинжалами, а вдобавок еще и расстреляла труп и торжественно пронесла насаженную на пику голову чиновника через весь город.

Этот день станет французской версией американского Четвертого июля, хотя День взятия Бастилии напоминает о гораздо более кровавом и спорном событии, нежели подписание Декларации о независимости Соединенных Штатов.

Фундаментальный, таинственный и непонятный процесс, который сделал возможным штурм Бастилии и, по правде говоря, Революцию в целом, – это стремительный рост революционных настроений во французской армии. Тремя месяцами ранее, во время первого бунта, французская гвардия подчинилась приказам и стреляла в мятежников. Однако 14 июля, вместо того чтобы сделать свою работу и защитить Бастилию, французская гвардия присоединилась к бунтовщикам и вскоре провозгласила себя Национальной гвардией. Военный министр доложил королю, что более не может гарантировать лояльность любого французского солдата или младшего офицера. Лишившись армии, королевская власть рухнула.

В Отель-де-Виль (здании городской ратуши) загнанный в угол король 17 июля встретился с новым муниципальным правительством[423]423
  король встретился с новым муниципальным правительством: Louis Blanc, Histoire de la Révolution Française, vol. 2, сс. 418–22.


[Закрыть] Парижа и официально утвердил назначение генерала Лафайета на должность командующего новой парижской Национальной гвардией. Король признал Революцию, позволив Лафайету приколоть кокарду (яркое округлое украшение из ткани, по которому революционеры распознавали друг друга) на королевский головной убор. Собравшиеся патриоты в ответ прокричали «Vive le roi!» («Да здравствует король!»)[424]424
  Изначально кокарды имели разные цвета (люди, штурмующие Бастилию, могли носить на шляпах зеленые украшения), однако историческое собрание в ратуше узаконило кокарду как красно-бело-синий символ Революции. Красный и синий были выбраны как цвета города Парижа, хотя они также были геральдическими цветами Орлеанского дома. Белый был цветом монархии Бурбонов. Говорят, что, когда мэр впервые представил кокарду на суд короля, она состояла только из красного и синего. Тогда вмешался Лафайет, который предложил добавить белый цвет Бурбонов в знак благодарности за поступок короля – признание им Революции.


[Закрыть].

* * *

Пока Париж бунтовал, Алекс Дюма вместе со своим подразделением оставался в гарнизоне, ожидая приказов. Он провел последний год Старого порядка в составе Шестого драгунского полка в провинциальном городке Лаон[425]425
  драгуны в провинциальном городке Лаон: «Régiments de dragons», L’Union Nationale de l’Arme Blindée Cavalerie Chars website, http://unabcc.free.fr/historique/régiments-de-dragons.


[Закрыть], расположенном в ста пятидесяти километрах к северо-востоку от Парижа. Здесь открывался широкий вид на равнины Пикардии в сторону границы Франции с Австрийскими Нидерландами. Это был один из беднейших регионов страны и настоящий очаг патриотической лихорадки. Пикардия отправила сражаться за независимость США больше солдат и младших офицеров, чем любой другой район Франции.

Тем не менее летом 1789 года трудно было найти более тихое место – менее чем в ста пятидесяти километрах от Парижа, но нереальным образом перенесенное на столетия назад от происходящих в столице событий. Оседлав холм посреди равнины, Лаон позволял почти с любой точки города увидеть окрестности на многие километры вокруг. В то время как Париж пережил целое столетие реконструкции и в результате лишился средневековых стен, на смену которым пришли бульвары и общественные места (на тот момент заполненные толпами революционеров), Лаон по-прежнему окружала одна большая крепостная стена с воротами, через которые всадники могли выехать на защиту соседних поселков и городов. Со времен Римской империи Лаон прикрывал Северную Галлию от вандалов, аланов, гуннов, бургундов и франков, пока франки не прорвались на эту территорию и не стали ее новыми владельцами. После этого – на протяжении еще тысячи лет – город защищал Францию. Прогуливаясь сегодня вокруг этого великолепно расположенного и укрепленного города, нетрудно представить себе сцену из «Властелина колец». Каменный город на холме – место чарующей и даже печальной красоты.

15 августа Шестой драгунский полк наконец получил приказ. Ему надлежало отправиться в городок Вилле-Котре и охранять замок Орлеанской династии (по-прежнему принцев крови, хотя и патриотов) от толп разбойников. Солдаты должны были также защитить горожан. Приказ поступил через региональный штаб в Суассоне, но на самом деле не был составлен версальским военным министерством или каким-либо офицером королевства. Его автором стал простой владелец отеля Клод Лабуре, только что избранный командиром Национальной гвардии[426]426
  Клод Лабуре в Национальной Гвардии: в брачном контракте его дочери Лабуре назван «Commandant de la Garde Nationale de Villers-Cotterêts & propriétaire de l’hôtel de l’Ecu». Брачный контракт между Дюма и Мари-Луизой, 28 ноября 1792, MAD Safe.


[Закрыть] Вилле-Котре.