Текст книги "Колыма"

– Отвечай правильно и останешься жив.

У входа в детский приют Льву и Тимуру преградили путь двое охранников. Злясь на вынужденную задержку, Лев предъявил им фото Лазаря, объяснив:

– Вполне возможно, что все, кто был причастен к аресту этого человека, теперь подвергаются опасности. Два человека уже убиты. Если мы правы, та же участь может ожидать и патриарха.

Но его слова не произвели на охранников никакого впечатления.

– Мы передадим ему ваше сообщение.

– Нам нужно самим поговорить с ним.

– Из милиции вы или нет, но патриарх запретил нам впускать внутрь кого-либо без его разрешения.

И вдруг наверху поднялась суматоха и раздался чей-то крик. В мгновение ока невозмутимость охранников сменилась паникой. Они бросили свой пост и помчались по ступенькам наверх. Тимур и Лев последовали за ними, вбежав в большой зал, полный детей. Сотрудники столпились у двери, пытаясь открыть ее, но та не поддавалась. Охранники присоединились к общим усилиям, дергая за ручку и выслушивая сбивчивые объяснения:

– Он вошел туда помолиться.

– С новеньким мальчиком.

– Красиков не отвечает.

– Там что-то разбилось.

Лев вмешался в дискуссию:

– Выбивайте дверь.

Все присутствующие повернулись к нему, растерянно переглядываясь.

– И побыстрее!

Самый рослый и мускулистый из охранников отошел на несколько шагов, разогнался и с размаху врезался в дверь плечом. Раздался треск, но та устояла. Он повторил попытку, и на сей раз дверь распахнулась.

Нетерпеливо отшвыривая в стороны острые куски торчащего дерева, Лев и Тимур ворвались в комнату. Их встретил молодой голос, сильный и властный:

– Не двигайтесь!

Охранники замерли на месте – крепкие и разъяренные мужчины, пораженные открывшейся их взорам сценой.

Патриарх стоял на коленях, лицом к ним – побагровевший, с приоткрытым ртом, из которого непристойно вывалился язык. Шею его перехватывала тонкая проволока, конец которой сжимал в руке молодой человек. Кисти его были обмотаны тряпками, чтобы не порезаться. Словно суровый хозяин, держащий непослушную собаку на поводке, он сохранял абсолютное спокойствие и полностью владел ситуацией: стоит ему лишь потянуть сильнее, и проволока либо задушит патриарха, либо перережет ему шею.

Подросток осторожно попятился к окну за спиной, следя, чтобы проволока оставалась туго натянутой и не провисала. Лев растолкал охранников, которые застыли на месте, парализованные осознанием того, что не смогли уберечь патриарха, и выступил вперед. Его и Красикова разделяли метров десять, не больше. Но даже если ему удастся добежать до патриарха, подсунуть пальцы под проволоку он все равно не успеет. Мальчик, очевидно, догадался, о чем он думает, потому что обратился к нему:

– Еще один шаг, и он умрет.

Парень открыл небольшое окно и взобрался на подоконник. Они находились на втором этаже, и прыгать вниз было опасно. Лев спросил:

– Что тебе нужно?

– Чтобы этот человек извинился за то, что предал священников, веривших ему, которых он поклялся защищать.

Юноша говорил так, словно повторял вслух зазубренные наизусть чужие слова. Лев взглянул на патриарха. Наверняка угроза смерти заставит его подчиниться. Мальчик получил приказ вырвать у него извинения. Если это было действительно так, то юноша должен выполнить его, и это давало Льву тень шанса.

– Он извинится. Ослабь проволоку. Дай ему возможность заговорить. Ты ведь пришел сюда за этим.

Патриарх кивнул, показывая, что готов повиноваться. После недолгого раздумья мальчик медленно ослабил проволоку. Красиков с хрипом сделал первый вдох.

В глазах старика блеснуло упрямство, и Лев понял, что совершил ошибку. Собрав остатки сил и брызжа слюной при каждом вздохе, патриарх прохрипел:

– Скажи тем, кто послал тебя… я предам их снова!

Глаза всех, кто находился в комнате, за исключением Красикова, обратились к юноше. Но тот уже исчез, спрыгнув с подоконника.

Под весом тела мальчика проволока натянулась, вздернув патриарха с такой силой, что он буквально взмыл с колен, словно марионетка, которую потянули за веревочку, а потом рухнул навзничь, скользнул по полу и головой разбил маленькое окно. Тело его застряло в оконной раме. Лев прыгнул вперед, хватаясь за проволоку, обмотанную вокруг шеи патриарха, в надежде ослабить натяжение. Но стальная нить глубоко впилась в кожу, перерезав мышцы. Лев ничего не мог сделать.

Выглянув в окно, он увидел мальчишку уже внизу, на улице. Не говоря ни слова, Лев с Тимуром выбежали из комнаты, оставив позади растерянных и беспомощных охранников, промчались по главному залу сквозь толпу детей и бросились вниз. Юноша был ловок и проворен, но еще молод, так что убежать от них ему вряд ли удастся.

Когда они оказались на улице, мальчишки уже нигде не было видно. В обе стороны тянулась прямая дорога, без переулков и поворотов, и покрыть это расстояние за то короткое время, которое им понадобилось для того, чтобы сбежать вниз, парень просто не мог. Лев поспешил к окну, откуда все еще свисала проволока. Обнаружив в снегу следы подростка, он пошел по ним и вскоре наткнулся на люк. Снег с него был сметен. Тимур поднял крышку, и под ней обнаружилась стальная лестница, исчезающая в глубине канализационного коллектора. Мальчишка уже почти добрался до самого дна, ловко перебирая по стальным прутьям обмотанными тряпками руками. Завидев над собой свет, он поднял голову, открывая лицо. Глядя на Льва, он разжал руки, пролетел последний отрезок пути и растворился в темноте.

Лев повернулся к Тимуру:

– Принеси фонарики из машины.

Не дожидаясь возвращения напарника, Лев начал спускаться по лестнице. Поперечины были холодными, как лед, и без перчаток его руки прилипали к металлу. Каждый раз, хватаясь за новую перекладину, он оставлял на прежней клочья кожи. Его перчатки остались в машине, но он не желал прерывать погоню. Система канализации представляла собой лабиринт туннелей, и мальчишка мог скрыться в любом из них: один незамеченный вовремя поворот – и все, его уже не догнать. Стиснув зубы, чтобы не закричать от жгучей боли, он продолжал перехватывать перекладины окровавленными ладонями. Глаза у него слезились, когда он посмотрел вниз, оценивая оставшееся расстояние. Прыгать было еще слишком высоко. Придется спуститься еще на несколько ступенек, прикасаясь к промерзшей стали ободранными до мяса ладонями. Наконец, выпустив из рук очередную перекладину, он с криком полетел в темноту.

Неловко приземлившись на узкий каменный бордюр, скользкий от наледи, Лев едва не свалился в глубокий поток грязной и дурно пахнущей воды. Удержав равновесие, он огляделся – широкий каменный туннель, размерами не уступающий тому, по которому ходят поезда метро. Столб света сверху, из открытого люка, позволял разглядеть лишь землю под ногами и почти ничего больше. Впереди смыкалась густая темнота, в которой на расстоянии метров пятидесяти трепетал блуждающий огонек, похожий на светлячка, – это убегал мальчишка. В руках у него был фонарик; значит, он заранее готовился уходить этим путем.

Пятнышко света исчезло. Парнишка или выключил фонарик, или свернул в другой туннель. Лев не мог последовать за ним в полной темноте, он даже не видел края бордюра, на котором стоял, и потому запрокинул голову к открытому люку, ожидая возвращения Тимура, – и каждая секунда была на вес золота.

– Ну, где ты там?

Вверху, в проеме люка, появилось лицо товарища. Лев крикнул ему:

– Бросай!

Если он не сумеет поймать фонарик, тот ударится о бетонный пол и разобьется, и тогда ему придется ждать, пока вниз не спустится Тимур. А к этому моменту мальчишка наверняка затеряется в лабиринте туннелей. Тимур наверху шагнул в сторону, чтобы не загораживать свет. Он взял фонарик в руку и вытянул ее над люком, расположив его прямо по центру дыры, а затем разжал пальцы.

Лев неотрывно следил взглядом за его падением. Вот фонарик развернулся в воздухе, ударился о стену, перевернулся, зацепил другую, и его движение стало совершенно непредсказуемым. Лев шагнул вперед, поднял руки над головой и схватился за рукоятку ободранными до мяса ладонями. От боли ему захотелось закричать, но он сдержался. Подавляя инстинктивное желание отбросить фонарик в сторону, он щелкнул кнопкой, и лампочка зажглась. Направив луч в ту сторону, где скрылся мальчишка, он высветил бетонный бордюр, протянувшийся вдоль медленно текущего потока нечистот, и двинулся по нему в погоню. В тяжелых ботинках ему было неудобно идти по льду и плесени. Холод приглушил вонь фекалий, но Лев все равно старался дышать открытым ртом, делая частые и неглубокие вдохи.

Там, где исчез мальчишка, бордюр обрывался. Здесь в главный туннель на уровне плеча выходило боковое ответвление – узкое, не шире метра в диаметре, – которое под наклоном опускалось к потоку внизу. Стена была перепачкана экскрементами. Мальчишка, очевидно, вскарабкался в него. Другого выхода не было, и Льву тоже предстояло протиснуться в узкий туннель.

Сначала он положил на край фонарик, потом подпрыгнул и ухватился за скользкие стенки, застонав от боли, когда ободранные в кровь ладони погрузились в грязь и фекалии. Он попытался подтянуться, отчетливо сознавая, что если сорвется, то рухнет в поток внизу. Однако ухватиться в этом новом туннеле было не за что – он вытянул руку, и ладонь его бессильно скользнула по гладкой влажной поверхности. Но тут носок ботинка уперся в какую-то выемку в стене, он подался вверх и втиснулся в узкий лаз, перевернувшись на спину, чтобы стереть с ладоней грязь и нечистоты. В замкнутом пространстве вонь была одуряющей. Льва едва не стошнило. Сдержав приступ рвоты, он включил фонарик и направил его луч в глубь туннеля, а потом пополз вперед на животе, опираясь на локти.

Путь впереди перегородила ржавая решетка, расстояние между прутьями которой не превышало ширины его ладони. Мальчишка, должно быть, юркнул в какую-нибудь другую нору. Уже собираясь повернуть назад, Лев вдруг остановился. Он был уверен: никакого другого пути нет. Стерев с прутьев ржавчину и слизь, он принялся внимательно осматривать их. Два из них едва держались на месте. Он ухватился за них, потянул, и они свободно выскользнули из пазов. А мальчишка наверняка разведал маршрут бегства заранее, вот почему у него так кстати оказался фонарик, а руки были обмотаны тряпками – он изначально намеревался бежать через канализационный коллектор. Даже выломав два прута, Лев с трудом протиснулся в дыру в решетке. Ему пришлось даже скинуть китель, но вот наконец он вывалился в огромное, похожее на пещеру помещение.

Когда он встал ногами на пол, ему показалось, что тот качается. Посветив вниз, он увидел, что все пространство в три-четыре слоя кишит крысами, карабкающимися друг на друга. Его охватило отвращение, но любопытство взяло верх – все крысы почему-то двигались в одном направлении. Он направил луч фонаря в ту сторону, откуда они бежали, и увидел жерло широкого туннеля. В круге света внутри он увидел мальчишку. Их разделяло метров сто, не больше. Парнишка и не думал бежать, он стоял, выпрямившись во весь рост и упершись рукой в стену. Чувствуя какой-то подвох, Лев осторожно двинулся вперед.

Заметив своего преследователя, мальчишка развернулся и бросился бежать. Фонарик болтался у него на шее на веревочной петле, так что обе его руки оказались свободными. Подойдя к лазу, Лев вытянул руку и коснулся ладонью стены – она вибрировала, причем очень сильно.

Мальчишка мчался во всю прыть, разбрызгивая воду. Лев провожал его лучом фонаря. Ловкий и быстрый, как кошка, парень оттолкнулся от изогнутых стенок и, совершив гигантский прыжок, явно нацелился на нижнюю ступеньку железной лестницы, спускавшейся из вертикального туннеля над головой, но промахнулся и упал в воду, покрывавшую пол. Лев побежал вперед, а за его спиной послышался раздосадованный возглас Тимура, который, похоже, наткнулся на крыс. Парень тем временем вскочил, готовясь вновь подпрыгнуть, чтобы ухватиться за нижнюю перекладину лестницы.

И вдруг тонкий ручеек затхлой воды начал увеличиваться на глазах. По туннелю прокатился рокочущий грохот. Лев направил луч фонарика выше, и тот выхватил из темноты грязно-белую пену: к ним катилась стена воды, их от нее отделяло меньше двухсот метров.

Жить им оставалось считанные секунды. Парень вновь подпрыгнул, оттолкнувшись от стены, и на сей раз уцепился за ступеньку обеими руками. Подтянувшись, он встал на ноги и скрылся в вертикальном туннеле, где вода уже не могла достать его. Лев оглянулся. Стена воды приближалась, а Тимур только сейчас вошел в основной туннель.

Подбежав к основанию лестницы, Лев зажал фонарик зубами и подпрыгнул, ухватившись за нижнюю перекладину лестницы. Ободранные ладони отозвались протестующей острой болью, когда он подтянулся на руках. Мальчишка шустро лез вверх у него над головой. Не обращая внимания на боль, Лев устремился вслед за ним, сокращая расстояние, и вскоре схватил его за ногу. Крепко уцепившись за лестницу – парень стал брыкаться, пытаясь освободиться, – Лев направил луч фонарика вниз. Стоя на дне колодца, Тимур выронил фонарик и прыгнул. Он ухватился за нижнюю ступеньку лестницы в тот самый миг, когда стена воды обрушилась на него, и грязно-белая пена устремилась вверх по вертикальному колодцу.

Парнишка расхохотался.

– Если хочешь спасти своего приятели, отпусти меня!

Он был прав. Лев должен отпустить его, спуститься на несколько ступенек вниз и попытаться помочь Тимуру.

– Он ведь утонет!

Но тут из воды, отплевываясь и задыхаясь, показался Тимур. Он подтянулся выше, закинул руку на следующую перекладину, согнув ее в локте, и вытащил себя из пенной круговерти. Нижняя часть его тела по-прежнему скрывалась под водой, но было видно, что держится он крепко и не сорвется.

Лев вздохнул с облегчением, не выпуская лодыжку парня, пока тот брыкался и вырывался изо всех сил. Тимур поднялся вровень со Львом, взял у него изо рта фонарик и направил луч света мальчишке в лицо.

– Если лягнешься еще раз, я сломаю тебе ногу.

Парень замер: по голосу Тимура было понятно, что он не шутит. Лев добавил:

– Мы поднимаемся вместе, медленно, на следующий уровень. Ясно?

Мальчишка кивнул. Они втроем поползли наверх, неуклюже перебирая руками и ногами, словно какой-то чудовищный паук.

На верхней ступеньке лестницы Лев остановился, держа парня за лодыжку, пока Тимур перелезал через их головы. Выпрямившись в туннеле, в который выходила лестница, он скомандовал:

– Отпускай его.

Лев отпустил лодыжку парня и слез с лестницы, а Тимур тем временем заломил мальчишке руки за спину. Лев взял фонарик, стараясь держать его кончиками пальцев, чтобы рукоять не касалась окровавленных ладоней, и направил луч прямо в лицо подростку.

– У тебя остался единственный шанс уцелеть – рассказать все мне. Ты убил очень важного человека. Твоей крови жаждут многие.

Тимур покачал головой.

– Ты только зря теряешь время. Взгляни на его шею.

На шее парня красовалась татуировка в виде православного креста. Тимур пояснил:

– Он – член банды. И скорее умрет, чем заговорит.

Парнишка улыбнулся.

– Пока ты здесь, внизу… твоя жена… Раиса…

Лев отреагировал мгновенно. Шагнув вперед, он схватил парня за грудки, приподнимая его над полом. Тот сполна воспользовался представившейся возможностью. Словно угорь, он выскользнул из рубашки, упал на пол и откатился в сторону. Держа в руках рубашку, Лев направил на него луч фонарика, который высветил парнишку, уже присевшего на корточки у края колодца. Потом он качнулся и спиной вперед упал в бурлящую воду внизу. Лев рванулся к нему, но было уже слишком поздно. Посмотрев вниз, он не заметил и следа парня – бурный поток унес его прочь.

Лев в отчаянии огляделся по сторонам – они находились в замкнутом бетонном туннеле. Раисе грозила опасность. А он не мог выбраться отсюда.

Тот же день

Раиса сидела напротив директора школы Карла Енукидзе – добродушного мужчины с седой бородкой. С ними была и Юлия Пешкова, классная руководительница Зои. Карл положил подбородок на скрещенные руки, задумчиво почесывая его и переводя взгляд с Раисы на Юлию и обратно. Юлия не поднимала глаз от стола, явно желая очутиться где угодно, лишь бы подальше отсюда. Раиса прекрасно понимала, в сколь затруднительном положении они оказались. Если начнется расследование того, кто и почему разбил портрет Сталина, Зоя попадет в разработку КГБ. Как, впрочем, и они сами. И тогда вопрос может встать следующим образом: кто виноват в случившемся – ребенок или они, взрослые, повлиявшие на него? И не занимался ли Карл антисоветской деятельностью, поощряя диссидентское поведение своих учеников, обязанных проявлять стойкий патриотизм? Или, быть может, на своих уроках Юлия не сумела привить детям черты характера советского человека? Возникнут вопросы и о том, насколько хорошим – или плохим – опекуном оказалась сама Раиса. И сейчас все они судорожно взвешивали возможные последствия. Первой нарушила тягостное молчание Раиса:

– Мы ведем себя так, словно Сталин до сих пор жив. Времена изменились. Нас никто не заставляет доносить на четырнадцатилетнюю девочку. Вы читали доклад: Хрущев признает, что репрессии зашли слишком далеко. Нам вовсе не обязательно уведомлять органы о сугубо внутреннем происшествии в школе. Мы можем уладить его сами. Давайте отнесемся к случившемуся как к тому, чем оно является на самом деле: поступком неуравновешенной молоденькой девочки, порученной моим заботам. Позвольте мне помочь ей.

Судя по тяжелому молчанию, привычка к осторожности, воспитанная всей прежней жизнью, не желала умирать легко из-за какой-то речи. И не имело значения, кто ее произнес и что в ней было сказано. Раиса решила сменить тактику и заметила:

– Будет лучше, если мы вообще не станем сообщать об этом.

Юлия подняла голову. Карл откинулся на спинку стула. Начались новые расчеты и прикидки: Раиса предлагала замять это дело. И ее предложение можно использовать против нее же. Ответила Юлия:

– Мы – не единственные, кому известно о том, что случилось. Ученики в моем классе видели все. Их более тридцати человек. К этому времени они уже рассказали о случившемся своим друзьям, так что число посвященных будет только увеличиваться. Не удивлюсь, если завтра о происшествии заговорит вся школа. И слухи пойдут дальше. Об этом узнают родители. Они поинтересуются, почему мы ничего не предприняли. И что мы им скажем? Что сочли происшествие не заслуживающим внимания? Это решать не нам. Следует доверить это дело компетентным органам. Люди все равно узнают о том, что произошло, Раиса, и если мы не сообщим об этом, то кто-нибудь другой сделает это вместо нас.

Она была права: замять это дело не удастся. Но Раиса все-таки возразила:

– А что, если Зоя сегодня же уйдет из школы? Я поговорю со Львом; он может решить этот вопрос с коллегами. Мы найдем ей другую школу. Само собой разумеется, что и я уволюсь тоже.

Все равно Зоя не сможет и дальше учиться здесь. Ученики начнут сторониться ее. Многие даже не захотят сидеть рядом. Учителя будут возражать против того, чтобы она приходила к ним на уроки. Она превратится в изгоя с той же неизбежностью, как если бы на спине у нее была нарисована мишень.

– Предлагаю вам, товарищ Енукидзе, не делать никаких заявлений относительно нашего ухода. Мы просто исчезнем безо всяких объяснений.

Остальные ученики и учителя сочтут, что проблема была должным образом решена. Их внезапное отсутствие истолкуют так, что виновные понесли наказание. Никто не захочет даже вспоминать об этом, раз уж последствия оказались столь суровыми. Тема будет закрыта, предмет разговоров попросту исчезнет – как корабль, тонущий в море как раз тогда, когда мимо проплывает другой корабль, пассажиры которого смотрят в другую сторону.

Карл, судя по всему, взвешивал все «за» и «против». Наконец он спросил:

– Вы сами все устроите?

– Да.

– Включая обсуждение случившегося с компетентными органами? С Министерством образования, например? У вас ведь есть там связи?

– Я уверена, что они есть у Льва.

– И мне не нужно будет разговаривать с Зоей? Мне совсем не придется иметь с ней дело?

Раиса покачала головой.

– Я просто заберу свою дочь, и мы уйдем отсюда. А вы продолжите жить и работать так, словно мы никогда не существовали. И уже завтра мы с Зоей не придем на занятия.

Карл посмотрел на Юлию, взглядом умоляя ту согласиться с предложенным планом. Теперь все зависело от нее. Раиса повернулась к своей подруге:

– Юля?

Они были знакомы вот уже три года. Они много раз помогали друг другу. Они были подругами. Юлия кивнула:

– Так будет лучше для всех.

Больше они никогда не увидятся.

* * *

За дверями директорского кабинета в коридоре ждала Зоя – невозмутимая, она небрежно привалилась к стене, словно ее вызвали сюда из-за того, что она вовремя не выполнила домашнее задание. Рука у нее была забинтована: порез оказался глубоким, и рана сильно кровоточила. Когда переговоры завершились, Раиса закрыла за собой дверь, чувствуя, как на нее наваливается неимоверная усталость. Теперь очень многое зависело от Льва. Подойдя к Зое, она присела рядом с ней на корточки.

– Мы идем домой.

– Это не мой дом.

Никакой благодарности, одно холодное презрение. Раиса едва сдерживала слезы. Говорить она не могла.

Выйдя из здания школы, Раиса остановилась у ворот. Неужели их предали так быстро? К ней шли два офицера в форме.

– Раиса Демидова?

Старший из офицеров продолжал:

– Ваш муж прислал нас, чтобы мы проводили вас домой.

Значит, они пришли не из-за Зои. Вздохнув с облегчением, она поинтересовалась:

– Что случилось?

– Ваш муж хочет быть уверенным, что с вами все в порядке. Мы не можем разглашать подробности, достаточно сказать, что в последнее время произошло несколько неприятных инцидентов. И наше присутствие – всего лишь необходимая мера предосторожности.

Раиса попросила их предъявить удостоверения личности. Те оказались в полном порядке. Она спросила:

– Вы работаете с моим мужем?

– Мы – сотрудники Отдела по расследованию убийств.

Поскольку само существование Отдела являлось государственной тайной, такой ответ в некоторой степени успокоил подозрения Раисы. Она вернула милиционерам их удостоверения, заметив при этом:

– Нам нужно забрать Елену.

Когда они вместе зашагали к машине, Зоя потянула ее за руку. Раиса наклонилась к девочке, и та прошептала ей на ухо:

– Я им не доверяю.

* * *

Оставшись один в своем кабинете, Карл задумчиво смотрел в окно.

Времена изменились.

Быть может, так оно и есть. Ему хотелось в это верить, хотелось забыть об этом деле и выбросить его из головы, как они и договаривались. Ему всегда нравилась Раиса. Она была умной и красивой женщиной, и он желал ей только добра. Он поднял трубку телефона, мысленно подбирая слова, которыми донесет на ее дочь.

Тот же день

Сидя на заднем сиденье автомобиля, Зоя с подозрением следила за каждым движением милиционеров, словно оказавшись в одной клетке с двумя ядовитыми змеями. И хотя офицер на переднем пассажирском сиденье предпринял небрежную попытку подружиться с девочками, оглядываясь на них и улыбаясь, все его старания разбивались о каменную стену. Зоя ненавидела этих людей, ненавидела их форму и знаки различия, их кожаные ремни и сапоги с набойками, не видя разницы между милицией и КГБ.

Глядя в окно, Раиса пыталась определить, где они находятся. На город опускался вечер. Загорелись уличные фонари. Она не привыкла ездить домой на машине, и поэтому ей было трудно сориентироваться. Но они явно ехали не в ту сторону, куда нужно. Подавшись вперед и постаравшись ничем не выдать своей тревоги, она поинтересовалась:

– Куда мы едем?

Офицер на переднем сиденье обернулся к ней. Лицо его ничего не выражало, и лишь кожаная портупея скрипнула от резкого движения.

– Мы везем вас домой.

– Но почему этой дорогой?

Зоя вскочила со своего места.

– Выпустите нас!

Охранник недоуменно уставился на нее.

– Что?

Но Зоя не стала просить дважды. Несмотря на то что автомобиль не снизил скорости, она повернула ручку и распахнула заднюю дверь прямо посреди дороги. В окна ударил свет фар встречной машины, которая резко свернула в сторону, чтобы избежать столкновения.

Раиса обхватила Зою за талию и втащила ее обратно как раз в ту секунду, когда мимо с ревом пронесся грузовик, зацепив распахнутую дверцу, отчего та с лязгом захлопнулась. От удара железо смялось, а стекло разлетелось вдребезги, засыпав салон мелкими осколками. Офицеры что-то кричали, Елена плакала. Автомобиль ударился о бордюр и вылетел на тротуар, прежде чем остановиться у обочины.

В салоне воцарилось ошеломленное молчание. Оба офицера обернулись к пассажирам, бледные и задыхающиеся.

– Что с ней стряслось?

Водитель покрутил пальцем у виска:

– Да она просто спятила.

Но Раиса не обратила на них внимания. Она осматривала и тормошила Зою. Девочка не пострадала, а вот глаза ее сверкали. В ней проснулась дикарка: первобытная энергия ребенка, воспитанного волками и попавшего в плен к людям, била через край, отказываясь повиноваться нормам цивилизации.

Водитель вылез наружу, чтобы осмотреть поврежденную дверцу, задумчиво почесывая в затылке и качая головой.

– Мы везем вас домой. Чего вы взбесились?

– Мы едем не той дорогой.

Офицер вытащил из кармана листок бумаги и протянул его Раисе в зияющую дыру, образовавшуюся на месте окна. На нем почерком Льва был написан адрес. Она несколько секунд тупо смотрела на него, прежде чем сообразила, что он означает. Охвативший ее гнев тут же испарился.

– Здесь живут родители Льва.

– Я не знаю, кто там живет, а просто выполняю приказ.

Зоя вырвалась из ее объятий, перелезла через сестру и выскочила из машины. Раиса окликнула ее:

– Зоя, все в порядке!

Но девочка и не думала возвращаться. Водитель шагнул к ней. Видя, что он собирается схватить ее, Раиса закричала:

– Не трогайте ее! Оставьте ее в покое! Мы пойдем пешком, здесь осталось совсем немного.

Водитель отрицательно покачал головой.

– Мы должны оставаться с вами до тех пор, пока не придет Лев.

– Тогда идите следом.

Елена, по-прежнему сидевшая сзади, горько плакала. Раиса обняла ее за плечи и прижала к себе.

– С Зоей все в порядке. Она не пострадала.

Ее слова, кажется, дошли до сознания Елены, которая тут же взглянула на сестру. Видя, что Зоя и впрямь жива и здорова, она перестала плакать. Раиса вытерла ей слезы с лица.

– Мы пойдем пешком. Здесь недалеко. Ты можешь идти?

Елена кивнула.

– Мне не нравится ездить домой на машине.

Раиса улыбнулась.

– Мне тоже.

Она помогла девочке выбраться наружу. Водитель лишь всплеснул руками, доведенный до отчаяния выходками своих пассажиров.

Родители Льва жили в невысоком доме современной постройки в северной части города, приютившем многих престарелых родственников государственных чиновников, этаком привилегированном доме престарелых. Зимой жильцы заходили друг к другу поиграть в карты, а летом опять же играли в карты, только уже на лужайке. Они вместе ходили по магазинам, вместе готовили и жили коммуной, соблюдая одно-единственное табу: никогда не говорить о работе своих детей.

Раиса вошла в здание и подвела детей к лифту. Двери кабины закрылись перед самым носом у офицеров милиции, отчего тем пришлось подниматься по лестнице. Зоя ни за что на свете не осталась бы в замкнутом, тесном пространстве с этими двумя мужчинами. Доехав до седьмого этажа, Раиса и девочки вышли в коридор и поспешили к последней квартире. Дверь открыл Степан – отец Льва – и с удивлением поздоровался с ними. Но удивление на его лице быстро сменилось тревогой.

– Что случилось?

Из гостиной вышла мать Льва, Анна, встревоженная не меньше супруга. Обращаясь к ним обоим, Раиса ответила:

– Лев хочет, чтобы мы остались у вас.

Она кивнула на двух офицеров милиции, которые только что поднялись по лестнице, и добавила:

– Мы не одни, а с сопровождающими.

В голосе Анны прозвучал страх:

– Где Лев? Что происходит?

– Не знаю.

Офицеры тем временем подошли к двери. Старший из двух, водитель, запыхавшийся после быстрого подъема, спросил:

– Из квартиры есть другой выход?

Ему ответила Анна:

– Нет.

– Тогда мы останемся здесь.

Но пожилая женщина не унималась:

– Вы можете объяснить мне, что происходит?

– Кто-то начал мстить. Это все, что я могу вам сказать.

Раиса захлопнула дверь, но услышанное отнюдь не удовлетворило Анну.

– Но со Львом все в порядке, правда?

Стиснув зубы, Зоя слушала пожилую женщину, глядя, как трясутся у нее на подбородке складки кожи, когда она говорит. Она разжирела от безделья, разжирела оттого, что сыночек таскает ей редкие и вкусные продукты. Ее тревога вызвала у девочки приступ жаркой ненависти, особенно ее сдавленный голос, в котором звучала трогательная забота о ее проклятом сыне-убийце:

– Со Львом все в порядке? Со Львом все в порядке, правда?

А люди, которых он арестовывал, семьи, которые разрушал, – с ними все в порядке? Родители кудахтали над ним так, словно он был несмышленышем. Но куда хуже этой тревоги была их гордость – они жадно ловили каждое сказанное им слово и восхищались его рассказами. От этих проявлений любви и заботы ее тошнило: поцелуйчики, объятия, шутки. И Степан, и Анна с готовностью включились в затеянную Львом игру, притворяясь самой обычной семьей, планируя прогулки и походы по магазинам – магазинам для ограниченного контингента лиц, а не тем, в которые выстраивались длинные очереди к полупустым полкам. У них все было хорошо. Их квартира была такой уютной. Здесь все было предназначено для того, чтобы скрыть убийство ее матери и отца. Зоя ненавидела их за то, что они любят его.

Анна переспросила:

– Мстить?

Она повторила это слово с таким видом, будто не могла уразуметь, что оно означает, словно ни у кого не могло быть ни малейшего повода ненавидеть ее драгоценного сыночка. И Зоя не удержалась, вмешалась в разговор и обратила свой гнев на Анну:

– Месть за аресты невинных людей! Чем, по-вашему, занимался ваш сыночек все эти годы? Или вы не читали доклада?

Степан и Анна одновременно обернулись к ней, пораженные злобой, звеневшей в ее голосе. Они еще ничего не знали. Они не читали его. Чувствуя свое превосходство, Зоя злорадно улыбнулась. Степан спросил:

– Какой доклад?

– Доклад о том, как ваш сын пытал невинных жертв, как силой выбивал у них признания, как калечил их. О том, как ни в чем не повинных людей отправляли в ГУЛАГ, тогда как виновные оставались жить в таких вот квартирах.

Раиса присела перед ней на корточки, словно пытаясь своим телом заслонить ее слова.

– Я хочу, чтобы ты замолчала. Я хочу, чтобы ты замолчала немедленно.

– Почему я должна молчать? Ведь это правда. Не я же написала доклад. Мне лишь прочли его на уроке. И я всего лишь повторяю то, что услышала. И не тебе подвергать цензуре слова Хрущева. Он-то наверняка хотел, чтобы мы говорили об этом, потому что иначе не дал бы нам прочесть свой доклад. Это уже не тайна. Об этом знают все. Всем известно, что сделал Лев.