Текст книги "Одинокое ранчо (сборник)"

Глава 2. Друг в опасности

Молодой кентуккиец наполовину цепенеет от перенесенного оскорбления. Горделивая кровь гражданина-республиканца кипит в жилах. Как ему поступить? В замешательстве перед этой дилеммой он адресует этот вопрос господину, который, вне всякого сомнения, уберег его только что от совершения убийства.

Господин этот совершенно незнаком Фрэнку – он никогда не встречал его прежде. На вид лет тридцати, на голове широкополая шляпа, суконная куртка, штаны-кальсонерос с разрезами, талия перехвачена красным креповым шарфом – короче говоря, костюм мексиканского ранчеро. Однако угадывается в его обличье нечто военное, что согласовывается с тем обращением, которое использовал капитан улан.

– Кабальеро, если собственная безопасность хоть что-то значит для вас, – отвечает полковник, – я бы советовал не раздувать имевший недавно место инцидент, как бы сильно ни задел он вас, в чем у меня нет сомнений.

– Простите, сеньор, но ни за что на свете не могу я последовать вашему совету. Даже ради спасения жизни. Я ведь американец, кентуккиец. Мы не принимаем удары, не дав хоть что-то взамен. С меня причитается сдача.

– Если вы надеетесь расквитаться при помощи закона, вынужден предупредить – едва ли стоит на него рассчитывать.

– Это мне известно. Закон! Я о нем даже не думал. Я джентльмен, и насколько понимаю, капитан Урага тоже считает себя таковым, поэтому не откажется предоставить мне обычную сатисфакцию.

– Может и откажется, и даже, скорее всего, так. Под тем предлогом, что вы иностранец, всего лишь варвар: Tejano[5]5
  Техасец (исп.).


[Закрыть] или гринго, как он вас называет.

– Я здесь одинок. Как мне поступить? – кентуккиец обращается наполовину сам к себе, и лицо его выражает крайнюю степень досады.

– Fuez[6]6
  Правильнее, видимо, будет vaya – «Ну же» (исп.).


[Закрыть], сеньор! – отзывается мексиканский полковник. – Если вы настаиваете на desafio [7]7
  Дуэль (исп.).


[Закрыть], то думаю, что могу ее вам устроить. В результате своего вмешательства я чувствую себя до некоторой степени втянутым, и если вы согласитесь взять меня секундантом, полагаю, смогу поручиться за то, что капитан Урага не посмеет нам отказать.

– Полковник Миранда – так, понимаю, вас зовут? Стоит ли мне пытаться выразить свою благодарность за такое великодушие? Я не могу, не способен. Вы устранили главное препятствие на моем пути – я ведь чужак не только для вас, но и для всех прочих тут. В Чиуауа я прибыл только вчера и не знаю ни души в этом городе.

– Довольно. Отсутствие секунданта не омрачит вашу дуэль. Для начала, могу ли я поинтересоваться, насколько искусны вы в обращении с клинком?

– Достаточно, что бы поставить на это умение мою жизнь.

– Я спросил, потому как именно это оружие, скорее всего, выберет ваш противник. Вызывать предстоит вам, поэтому выбор, естественно, за ним, а он будет настаивать на холодном оружии по причине, которая вас, возможно, позабавит. Среди нас, мексиканских дворян, бытует поверье, будто вы, американцы, несколько gauche[8]8
  Здесь: неловкий, неуклюжий (фр.).


[Закрыть] в обращении с рапирой, тогда как про вашу ловкость по части пистолетов нам известно. Я считаю капитана Урагу трусом, которому нет равных среди носящих эполеты, однако он встретится с вами из-за меня. А быть может, отважился бы и так, будучи уверен в том, что вы – плохой фехтовальщик.

– Тут его может ожидать разочарование.

– Рад это слышать. Теперь остается только выслушать ваши инструкции. Я готов действовать.

Инструкции получены, и не проходит и двух часов, как капитан Хиль Урага из Сакатекасского уланского полка уже получает вызов от кентуккийца, носителем которого выступает полковник Миранда.

При таком раскладе уланскому офицеру не остается иного выбора, как согласиться, что он и делает с холодной уверенностью, причину которой Миранда угадал. «Техано, – думает капитан. – Что известно ему о шпаге?»

И шпаги были определены в качестве оружия. Знай офицер сакатекасских улан про то, что его будущий противник провел значительную часть жизни среди креолов Нового Орлеана, он не был бы так уверен в незыблемости своих шансов.

Нам нет нужды описывать дуэль, которая, в отличие от многих других поединков, велась с обеих сторон с угрюмой и смертоносной решимостью. Довольно отметить, что молодой кентуккиец выказал искусство, лишившее Хиля Урагу передних зубов и оставившее на его щеке уродливый шрам. Офицер сумел выкрикнуть изуродованным ртом «Basta!»[9]9
  Хватит! (исп.).


[Закрыть], и на этом все кончилось.

– Сеньор Хэмерсли, – промолвил человек, так кстати ставший другом Фрэнка, когда вернувшись с поединка, оба распивали в посаде бутылочку вина из Пасо. – Могу я поинтересоваться, куда намерены вы отправиться, покинув Чиуауа?

– В Санта-Фе, что в Нью-Мексико. А оттуда в Соединенные Штаты с одним из возвращающихся караванов.

– И когда собираетесь выехать?

– Что до этого, то временем я не связан. Караван, с которым я пойду через прерии, не тронется в путь еще полгода. А до Санта-Фе ведь не более месяца пути, не так ли?

– Даже менее. Вопрос не в том, когда вы прибудете туда, а когда уедете отсюда. Советую выступить немедля. Согласен, двух дней маловато для осмотра достопримечательностей даже такого маленького городка как Чиуауа. Но одну из них вы уже видели, и я думаю, ей можно ограничиться. Если вы внемлете моему совету, то удовольствуетесь уже достигнутым и отряхнете густую пыль Чиуауа со своих ног прежде, чем очередные двадцать четыре часа успеют пролететь у вас над головой.

– Но почему, полковник Миранда?

– Потому что чем дольше вы остаетесь здесь, тем больше рискуете расстаться с жизнью. Вы не знаете характера человека, с которым скрестили клинки. Я же знаю. Пусть он и надел мундир нашей армии, но это простой salteador[10]10
  Разбойник (исп.).


[Закрыть]. И трус, как я вам уже говорил. Урага ни за что не стал бы драться с вами, дай я ему хоть малейший шанс улизнуть. Возможно, им руководило искушение одержать легкую победу благодаря вашему предполагаемому недостатку умения. Это дало бы ему повод похвастать в обществе местных дам, ведь капитан Хиль считает себя великим сердцеедом. Вы пожизненно изувечили ему физиономию, и пока эта жизнь длится, он не забудет и не простит вас. Часть этой ненависти распространится и на меня, а потому обоим нам следует его остерегаться.

– Но как он способен нам навредить?

– Кабальеро, этот вопрос показывает, что вы пробыли в нашей стране слишком недолгое время и не знаете ее порядков. У нас в Мексике заведены вещи, которые среди вашего народа не в ходу. Имейте в виду, что стилеты тут продаются задешево, как и рука убийцы, которая им пользуется. Вы меня понимаете?

– Вполне. Но как посоветуете вы мне поступить?

– Так же, как намереваюсь поступить сам – уехать из Чиуауа сегодня же. Нам по пути до Альбукерке, где вы благополучно избегнете сей небольшой угрозы. Оттуда мой путь лежит в город Мехико, по правительственным делам. При мне имеется эскорт, и если вы не против, он с удовольствием возьмет под охрану и вас.

– Полковник Миранда, я в очередной раз не знаю, как благодарить вас. И принимаю ваше дружеское приглашение.

– Приберегите благодарности до поры, пока я не окажу вам услугу, которая выходит за пределы простого долга вежливости джентльмена, видящего другого джентльмена в затруднении, возникшем не по его вине. Но довольно, сеньор, не будем тратить времени на разговоры. Быть может, в эту самую минуту на нас точат пару кинжалов. Собирайте вещи немедленно, потому как я выезжаю за два часа до заката – в здешнем зное мы привыкли путешествовать в вечерней прохладе.

– Я буду готов.

На исходе того же дня, за два часа до захода солнца, группа всадников, облаченных в мундиры мексиканских линейных драгун, миновала garita[11]11
  Сторожевая будка (исп.).


[Закрыть] Чиуауа и двинулась по дороге на север, ведущей в Санта-Фе через Эль-Пасо-дель-Норте. Полковник Миранда, сменивший костюм ранчеро на повседневную форму кавалерийского офицера, скакал впереди, а рядом с ним ехал чужестранец, за которого он так благородно и отважно вступился.

Глава 3. Полковник-коммандант

Шесть недель прошло со дня дуэли в Чиуауа. Двое мужчин стоят на асотее большого особняка, расположенного близ Альбукерке, церковный шпиль которого виднеется сквозь листву деревьев, окружающих усадьбу. Это полковник Миранда и молодой кентуккиец, уже некоторое время живущий у него в гостях, потому как гостеприимство благородного мексиканца не закончилось с отъездом из Чиуауа. После трехнедельного утомительного путешествия, включавшего печально знаменитый «Переход мертвеца», офицер распространил радушный прием на свой дом и округ, военным главой которого он являлся: в Альбукерке был расквартирован в ту пору отряд солдат с задачей охранять город от индейских набегов.

Дом, на крыше которого стоят эти двое, является для полковника Миранды родным, и представляет собой родовую усадьбу, центр обширного земельного владения, протянувшегося вдоль Рио-дель-Норте и уходящего в направлении Сьерра-Бланка, вглубь почти неосвоенных территорий.

Помимо офицерской должности в мексиканской армии, полковник занимает место в числе ricos, то есть богачей страны. Дом, как упоминалось выше, представляет собой большое, массивное сооружение с подобающей всем мексиканским зданиям такого класса плоской крышей, или асотеей. Также, согласно заведенному в стране порядку, крышу опоясывает mirador, или бельведер. Поскольку усадьба располагается всего в полумиле от солдатской казармы, коммандант счел возможным использовать ее в качестве штаб-квартиры. На это указывает немногочисленный караул в сагуане, то есть крытом привратном помещении, а также – часовой, занявший пост с наружной части ворот.

Дом не служит приютом семье: жене, возлюбленной или ребенку, поскольку полковник, человек еще молодой, холост. Пеоны в полях, грумы и их помощники на конюшне, а также домашняя прислуга, мужская и женская, принадлежат к расе, известной как «Indios mansos» – это покорный смуглокожий народ.

Но хотя в этих стенах в данный момент нет дамы, легкие шаги которой оглашали бы приют коменданта, в главной зале висит портрет прелестной девушки, и американский гость не раз в молчаливом восхищении любуется им. Полотно содержит признаки того, что написано оно недавно, и это неудивительно, потому как на нем изображена сестра полковника Миранды. Она несколькими годами младше брата и сейчас навещает родственников в отдаленной части республики. Фрэнк Хэмерсли никогда не останавливается на изображении взглядом без страстного желания увидеть оригинал наяву.

Два джентльмена на крыше предаются приятному безделью, покуривая сигары и наблюдая за водоплавающими пернатыми, ныряющими и плескающимися на лоне широкого и неглубокого потока. До них доносится хриплое карканье пеликанов и пронзительные крики цапель-гуайя. Час вечерний, когда эти птицы становятся особенно шумными.

– Значит, завтра вы уезжаете, сеньор Франсиско? – восклицает хозяин, вынимая изо рта сигариллу и устремляя на кентуккийца вопросительный взгляд.

– Ничего не поделаешь, полковник. Караван, к которому я рассчитываю примкнуть, выходит из Санта-Фе послезавтра, и мне самое время поспешить. Если промедлю, другого шанса может не представиться много месяцев, а в одиночку прерии не пересечешь.

– Что же, полагаю, придется лишиться вашего общества. Мне жаль, и больше всего самого себя, ибо как видите, я тут в некотором роде одинок. Здесь нет никого из моих офицеров за исключением нашего старого medico, доктора – компания хоть куда. Да, дел у меня, как вы могли заметить за это время, хватает – мне следует приглядывать за нашими соседями, Indios bravos[12]12
  Непокоренные индейцы (исп.).


[Закрыть]. Зная, что в моем распоряжении лишь костяк полка, они смелеют с каждым днем. Мне остается только мечтать заполучить под свою руку десятка два или три ваших отважных трапперов, которые гостят ныне в Альбукерке. Впрочем, скоро тут будет моя сестра, а в этой отважной девчонке столько жизни, пусть даже она еще так молода! Что за веселое создание – неукротимое, как только что пойманный мустанг! Как бы я хотел, дон Франсиско, чтобы вы задержались и познакомились с ней. Уверен, вы были бы рады встрече.

Исходя из предположения, что портрет на стене отражает хотя бы отдаленное сходство, Хэмерсли ни на миг не сомневается в правоте мексиканца. Это, впрочем, личное умозаключение, и он не собирается озвучивать его.

– Остается уповать на новую нашу встречу, полковник Миранда, – искренне заверяет Фрэнк. – Не имей я такой надежды, расставался бы с вами с куда большим сожалением. Честно сказать, у меня более чем предчувствие, что мы увидимся снова, так как я принял одно твердое решение.

– Какое же, дон Франсиско?

– Вернуться в Нью-Мексико.

– И поселиться в нем?

– Не совсем так. Осесть на время – достаточное, чтобы обзавестись партией товаров в обмен на мешок ваших больших мексиканских долларов.

– О, так вы собираетесь заделаться одним из прерийных торговцев, не так ли?

– Да. Именно это намерение привело меня в вашу страну. Я достаточно взросл, чтобы думать о призвании, и всегда тешил себя мечтой вести полную приключений жизнь торговца в прериях. Поскольку средств у меня достаточно, чтобы обзавестись собственным небольшим караваном, я решил-таки попробовать. Эта моя поездка была всего лишь опытом и разведкой. Результатами я удовлетворен, и если не произойдет ничего непредвиденного, вы снова увидите меня в Дель-Норте прежде, чем мы с вами станем старше на двенадцать месяцев.

– Тогда и впрямь есть надежда на новую встречу с вами. Я рад этому. Однако, дон Франсиско, – продолжает хозяин, вдруг посерьезнев, – позвольте сказать вам кое-что, пока не забыл. Это совет, или предупреждение, если угодно. Я заметил, что вы слишком беспечны, слишком равнодушны к опасности. А та не всегда кроется в прериях или исходит от краснокожих дикарей. Она в немалой степени гнездится здесь, среди роскоши так называемой цивилизации. Путешествуя по нашей стране, не забывайте про вашего недавнего противника и непрестанно берегитесь его. Я дал вам несколько намеков относительно характера Хиля Ураги. Но не сказал всего. Этот человек хуже, чем вы способны себе представить. Я хорошо его знаю. Видите тот домик на той стороне реки?

Хэмерсли кивает.

– В той хижине он родился. Отец его был из тех, кого мы называем пеладо – бедняк, настоящий голодранец. Хиль такой же, только хуже. В своем родном краю он оставил за собой след хорошо известных преступлений и других, в которых его только подозревают. Короче говоря, Урага был настоящим грабителем. Вас наверняка удивляет, как мог такой человек стать офицером нашей армии. Это потому, что вы не осведомлены об особенностях нашей службы, как и нашего общества. Они – не что иное, как результат постоянных перемен в нашей политической системе. И все-таки вас удивит, быть может, что свой патент он получил от патриотической партии – самой настоящей, – которая стояла у власти тогда, как и теперь. Это необъяснимо даже для меня, потому как я знаю, что Урага предаст наше дело, как только сочтет это выгодным для себя. Но одновременно мне известен ответ. Существует власть, даже если партия, обладающая ей, не находится у руля. Она осуществляется втихую и под шумок. Речь о нашей иерархической верхушке. Хиль Урага является одним из ее орудий, поскольку эту силу как нельзя лучше устраивают его низменные инстинкты и вероломный характер. Если придет день для нового пронунсиаменто[13]13
  Военный переворот – в Испании и латиноамериканских странах.


[Закрыть] против наших свобод, – не дай Бог! – этот негодяй окажется в первых рядах предателей. Каррай! Не могу думать о нем иначе, как с содроганием и отвращением. Способны ли вы поверить, сеньор, что этот субъект, заполучив себе на плечи эполеты, – явно за какие-то подлые услуги, – имел дерзость просить руки моей сестры? Адела Миранда в подвенечном наряде рядом с Хилем Урагой! Да я предпочел бы увидеть ее в погребальном саване!

При этих последних словах грудь Хэмерсли стеснили эмоции, почти не уступающие силой тем, что бушевали в хозяине усадьбы. Фрэнк как раз думал о портрете на стене и о том, как прекрасен должен быть оригинал. Услышав имя ее в связи с именем мерзавца, чей удар он до сих пор ощущал и чью кровь пролил, американец почти что пожалел, что не закончил дуэль убийством противника.

– Но полковник Миранда, – произносит он наконец. – Ведь того, о чем вы говорите, наверняка не может случиться?

– Нет, пока я жив. Но, амиго, вам еще предстоит узнать, какая это удивительная земля – страна стремительных перемен. Сегодня я командую округом, и едва ли ошибусь, если скажу, что практически наделен властью над жизнью и смертью всех, кто мне подчинен. Но завтра я могу стать беглецом, а то и покойником. В последнем случае, где обретет моя бедная сестра руку, способную защитить ее?

И снова грудь Хэмерсли сдавливает. Как ни странно это может показаться, слова недавно обретенного друга звучат для него как призыв. И вполне вероятно, что подобная мысль гнездится и в голове мексиканского полковника. В стоящем рядом сильном мужчине ему видится представитель породы, способной оберегать – он желал бы, чтобы именно вокруг такого дуба обвилась своими нежными побегами его сестра и прильнула к нему на всю жизнь.

Хэмерсли не свободен от различного рода смутных мечтаний, но есть среди них одно твердое, которое он уже озвучил – намерение возвратиться в Альбукерке.

– Я непременно вернусь сюда, – говорит он так, будто пытаясь успокоить полковника этим обещанием. Затем, приняв тон более беспечный, продолжает: – С весенним караваном не успею – не хватит времени все устроить. Однако имеется более южный маршрут, недавно открытый, а по нему можно путешествовать в любое время года. Быть может, попробую пройти им. В любом случае, передам весточку с одним из караванов, уходящих из Штатов по весне, так что вы будете знать, когда меня ожидать.

Кентуккиец смолкает ненадолго, и на лице его появляется непривычное выражение крайней серьезности.

– И вот еще что, полковник Миранда. Если какая-либо политическая дрязга из числа тех, о которых вы упоминали, произойдет и вам придется бежать из родной страны, считаю излишним напоминать, что в моей стране вы обретете друга и дом. После случившегося здесь вы можете быть уверены в том, что первый будет предан, а второй гостеприимен, хоть и скромен.

На этом обмен репликами заканчивается. Два человека, познакомившиеся при таких странных и неожиданных обстоятельствах, бросают окурки сигар и, пожав руки, смотрят друг на друга с выражением искренней, не требующей слов дружбы.

Следующее утро застает кентуккийца выезжающим из Альбукерке в направлении столицы Нью-Мексико. Его сопровождает эскорт из драгун, посланный мексиканским полковником, чтобы защищать от рыщущих в округе индейцев.

Но все время пути, как и много месяцев спустя, Фрэнка преследует воспоминание о лице, глядящем на него с портрета на стене залы. И вместо того чтобы посмеяться над собой как над влюбившимся в картину, молодой человек все сильнее жаждет вернуться и увидеть воочию оригинал. В довершение всего, ему не дает покоя недоброе предчувствие, навеянное словами, которые обронил его мексиканский друг при расставании.

Глава 4. Пронунсиаменто

Еще немногим менее четверти века назад индейцы навахо наводили ужас на поселения Нью-Мексико. Для них не было чем-то из ряда вон выходящим ворваться на улицы города, перестрелять или нанизать на копья жителей, разграбить лавки, захватить приглянувшихся женщин и увезти их в неприступные гнезда своего Навахоа.

В каньоне Челли размещалась столица этих дикарей. В ней имелись храм и эстуфа, или печь, в которой ни на миг не угасал священный огонь Монтесумы. В недавние времена, когда Мексикой правил тиран Санта-Анна, здесь можно было обнаружить десятки белых женщин, пленниц племени навахо, – женщин благородного происхождения и утонченного воспитания, которых вырвали из родных домов в долине Рио-дель-Норте и обратили в жен краснокожих похитителей, а чаще просто в наложниц и рабынь. Подобно им и белые дети росли среди чад своих обидчиков. Взрослея, они забывали о своей крови, теряли связь с цивилизованной жизнью – короче говоря, превращались в таких же дикарей, как те, кто их усыновил.

Ни в один из периодов эти набеги не были более жестокими, чем в то время, о котором мы пишем. Пика этот ужас, повторяющийся день за днем, достиг в пору, когда полковник Миранда был назначен военным комендантом округа Альбукерке. Доходило до того, что не только этому городу, но даже Санта-Фе, столице провинции, угрожало полное уничтожение от рук красных разбойников. Не только навахо с запада, но также апачи с юга и команчи, населявшие прерии на востоке, совершали непрерывные рейды на города и деревни, расположенные по берегам знаменитой реки Рио-дель-Норте. Тут не встречалось уже отдельно стоящих ферм или уединенных плантаций. Крупные асьенды, равно как скромные ранчо, обратились в руины. Только в обнесенных стенами городах могли обрести защиту белые обитатели Нуэво Мексико или индейцы, называемые мансос – коренные жители, обращенные в христианство и вставшие на путь цивилизации. Впрочем, полной безопасности не было и в городах, даже в самом Альбукерке.

Пропитанный духом патриотизма полковник Миранда, приступая к управлению округом – родным его краем, как уже известно, – твердо решил сделать все, чтобы остановить дальнейшее разорение. И потому обратился к центральному правительству с просьбой усилить отданные под его начало войска.

Подкрепление прибыло в виде эскадрона улан из Чиуауа – тамошний гарнизон поделился ими в обмен на присланное из столицы страны подразделение такой же численности.

Коменданту Альбукерке не доставило удовольствия лицезреть во главе выделенных ему пополнений капитана Хиля Урагу. Однако уланский офицер поприветствовал командира в приятельской манере и излучал дружелюбие, явно предав забвению дело с дуэлью и выказывая, по меньшей мере внешне, уважение к рангу начальника.

Занятые частыми стычками с индейцами и экспедициями, высланными в погоню за ними, офицеры вроде как находили взаимопонимание.

Но когда Адела Миранда вернулась и поселилась вместе с братом, последний, во время кратких периодов отдыха, не мог не беспокоиться за сестру. Ему было прекрасно известно о чаяниях Ураги. Хотя он на дух не переносил капитана, но вынужден был до известной меры терпеть его общество, и не мог, не нарушив приличий, отказать ему в посещении своего дома.

Поначалу подчиненный вел себя с подобающей скромностью. Но то было, как вскоре выяснилось, издевательское притворство. Дело в том, что по прошествии нескольких дней до дальней провинции Нью-Мексико дошли слухи, что прежний тиран Санта-Анна снова приходит к власти. И по мере того, как разрасталась молва, росла и самоуверенность Хиля Ураги. В итоге она раздулась до нахальства, если не сказать до дерзости, по отношению к вышестоящему начальнику, а также к его сестре. Обращение улана во время дозволенных разговоров с девушкой переменилось соответствующим образом.

Разговоров этих было немного, и они стали происходить еще реже, когда неподобающее поведение негодяя вышло наружу. Заметив это, полковник Миранда решил положить предел визитам уланского капитана в свой дом – по крайней мере, по приглашению. Дальнейшие отношения между ними должны были сводиться исключительно к исполнению соответствующих должностных обязанностей.

– Да, сестра, – заявил он однажды вечером, пока Адела застегивала ему портупею и помогала нарядиться для вечернего построения. – Ураге не следует появляться здесь впредь. Я вполне отдаю себе отчет в причинах его наглости. Партия священства вновь восходит наверх. Если она возьмет власть, то да смилуются небеса над бедной Мексикой! И да помогут они нам, осмелюсь добавить!

Заключив девушку в нежные объятья, полковник по-братски поцеловал ее. Затем решительно подошел к оседланной лошади, ожидавшей его, и ускакал на построение войск на площади Альбукерке.

Через десять минут скачки он увидел солдат. Те не были построены в шеренги или каким-либо иным образом, чтобы приветствовать командира. Напротив, приближаясь к казарме, Миранда подмечал подозрительные приметы, и доносившиеся до него звуки тоже настораживали. Все находилось в смятении: солдаты мельтешили там и сям, издавая возмутительные крики, среди которых можно было разобрать: «Viva Santa Anna! Viva el General Armijo! Viva el Coronel Uraga!»[14]14
  Да здравствует Санта-Анна! Да здравствует генерал Армихо! Да здравствует полковник Урага! (исп.)


[Закрыть]

Вне всякого сомнения, это был пронунсиаменто. Прежний режим, вручивший полномочия полковнику Миранде, пал, начиналось время новой власти.

Выхватив саблю и пришпорив коня, офицер врезался в толпу недовольных подчиненных. Немногие верные стянулись к нему, сплотившись вокруг командира. Последовала схватка с яростными криками, стрельбой, ударами саблей и пикой. Люди валились наземь – кто убитым, кто только без чувств. Среди последних был и полковник Миранда, получивший опасную рану.

Все закончилось в десять минут, и комендант Альбукерке, уже отстраненный от командования, был помещен в гарнизонный карцер, а капитан Хиль Урага, ставший теперь полковником, сменил его на посту военного главы округа.

Повсюду роились слухи, что дон Антонио Лопес де Санта-Анна снова стал повелителем Мексики, а его приспешник Мануэль Армихо вернулся на пост губернатора Санта-Фе.