Текст книги "Охотники за медведями"

Алексей и Иван уже прошли вдоль по берегу две или три мили и начали чувствовать усталость. Песок не был твердой поверхностью, по которой было бы удобно идти; напротив, он на каждом шагу проваливался под ногами. Но так как путники как раз в это время заметили на некотором расстоянии перед собой нечто вроде выступа, выдающегося почти на середину реки, то решили продолжить до него свою прогулку, потому что оконечность этого мыса казалась им подходящим местом для возвращения в лодку.

Лодка продолжала подниматься против течения и находилась уже почти напротив охотников. Поэтому им было удобно объяснить рулевому, к какому месту причалить. Затем они продолжали свой путь и почти уже оканчивали его, когда Ивану вдруг послышался шум в кустах: там были какие-то животные.

Для ружья Ивана годилась всякая дичь, и так как во время прогулки он не встретил ничего заслуживающего выстрела, то ему очень хотелось убить какое-нибудь животное, прежде чем вернуться на пирогу. Алексей ничего не имел против того, чтобы он отошел на минуту, и обещал подождать его на берегу.

Если бы он знал, какого рода дичь собирался преследовать его брат и с какими животными придется ему иметь дело, он пошел бы с ним, или, что еще вероятнее, помешал бы ему. Но он вообразил, что дело идет попросту о стае обезьян, так как их водится несколько пород в лесах по реке Напо, и некоторые из них умеют даже подражать крику других животных. Со стороны же обезьян не могла грозить опасность, так как среди американских четвероруких нет способных успешно бороться с человеком.

Глава XXIV. ПЕКАРИ

Прошло не более пяти минут с тех пор, как Иван вошел в лес, когда среди деревьев послышался ружейный выстрел, за которым почти тотчас же последовал второй.

Алексей хотел уже идти посмотреть, в кого стрелял его брат, как вдруг услышал гул многих пронзительных криков, между тем как непрерывный треск ветвей и шум листьев выдавали присутствие в этих зарослях нескольких сотен живых существ. В ту же минуту послышались отчаянные крики Ивана. Затем юноша показался из лесу и во всю прыть побежал к брату; взгляд его был полон ужаса, как если бы за ним по пятам гнался страшный враг.

– Беги, беги! – закричал он. – Они меня преследуют, бегут по моим следам!

Некогда было спрашивать, кто его преследует. Бежать, очевидно, было необходимо, раз храбрый Иван испытывал такой сильный страх, и Алексей, не расспрашивая, пустился бежать вместе с братом. Оба направились к мысу, надеясь, что успеют вовремя сесть в приближавшуюся лодку.

Они не пробежали по песку и дюжины шагов, как из куста, который они только что миновали, выскочило множество странных существ: за несколько секунд их появилось не менее двухсот!

Это были четвероногие животные с серовато-коричневой шкурой, размером они не превышали молодых свиней; в них нетрудно было узнать пекари. Они мчались вперед с разинутыми пастями, подняв хвосты кверху, щелкая челюстями, как кастаньетами, и притом испуская резкие, отрывистые крики, в значении которых нельзя было ошибиться.

Как только Алексей их увидел, он понял опасность, которой подвергался вместе с братом. Он читал и, кроме того, слышал от португальского купца и индейцев-гребцов, насколько опасны эти свирепые маленькие животные, от которых многим охотникам удавалось спасаться лишь тем, что они влезали на дерево. Если бы было время раздумывать, молодые русские убежали бы в лес, вместо того чтобы стремиться к реке. Но было слишком поздно; пекари отрезали им путь в сторону леса, и им ничего больше не оставалось, как положиться на быстроту своих ног, чтобы как можно скорее достичь лодки. Братья и бросились в этом направлении, преследуемые по пятам своими врагами.

К несчастью, песок был неровным от множества ямок, вырытых черепахами для яиц, и беглецы, несмотря на страх, медленно продвигались вперед. Преследовавшие их животные тоже бежали не так быстро, как по твердой почве, но все же приближались, и братья начинали бояться, что не успеют вовремя добежать до лодки.

Они находились от нее еще на расстоянии полутораста футов. Индейцы видели положение своих спутников и понимали его опасность, понимали слишком даже хорошо, так что на их помощь нечего было рассчитывать. Что же касается Пушкина, то он не мог бы сделать и шагу, хотя дело и шло о жизни его молодых господ. Это была минута ужасной муки для старого солдата. Он схватил свое ружье и выпрямился, но больше сделать ничего не мог.

В эту минуту внимание Алексея привлек один предмет, который мог их спасти или, по меньшей мере, временно защитить от опасности. Это было дерево, не стоящее и живое, а мертвое, опрокинутое на песок, с оборванными листьями, корой и большинством ветвей; оно, без сомнения, было принесено сюда водой во время последних наводнений. Охотники были от него всего в ста шагах. Алексей надеялся, что до него они еще успеют добежать, прежде чем их настигнут пекари, и найти убежище на его стволе или среди ветвей. Самые толстые ветви уцелели и поднимались над песком на несколько футов, в большей своей части скрытые под кучами сухой травы, засевшей на них во время подъема воды. Впрочем, ничего другого и не оставалось делать. Наши два охотника находились в эту минуту в положении утопающего, который хватается за соломинку. Поэтому Алексей, быстро оглянувшись, чтобы судить о расстоянии, еще отделяющем их от врагов, крикнул Ивану следовать за ним по направлению к дереву.

При приближении к нему они могли лучше взвесить шансы на спасение, представлявшиеся им, и убедились, что если они вовремя добегут до него, то еще ничего не потеряно. Итак, они удвоили усилия и достигли спасительного дерева прежде, чем их настигли пекари.

Да и вовремя. Едва успели братья сесть на ствол и поджать ноги, как свирепое стадо в несколько секунд окружило их со всех сторон. К счастью, дерево, на котором они спаслись, образовывало на песке нечто вроде довольно высокого барьера. Оно принадлежало к породе исполинских хлопчатников тропических лесов, и его ствол, имеющий в диаметре более восьми футов, целиком возвышался над почвой.

Однако опасность еще не миновала. Пекари, продолжавшие ожесточенно преследовать их, начали скакать вдоль дерева, стараясь допрыгнуть до охотников. Время от времени самым прытким это почти удавалось; передние лапы царапали верх ствола, и если бы наши охотники не отталкивали их прикладом ружья, то были бы захвачены на своей баррикаде. Каждый из них крепко ухватился за ствол своего оружия, то угрожая нападающим, то ударяя по голове тех, которые подступали слишком близко. В течение всего этого времени пекари яростно ворчали и щелкали зубами; можно было подумать, что сразу взрываются сотни петард.

Не переставая защищать свою позицию, оба брата постепенно продвигались к высоким ветвям, представлявшим для них более надежное убежище. Но по временам им приходилось останавливаться и раздавать новые удары прикладами. Наконец им удалось достичь самых длинных ветвей, и каждый из них, выбрав себе достаточно толстую, чтобы она могла выдержать его, влез по ней на верхушку дерева. Здесь они могли не опасаться пекари, так как, хотя теперь эти животные и могли взобраться на главный ствол, что некоторые из них уже и сделали, все усилия их подняться на ветви были напрасны, и те, которые попытались это сделать, скатились на песок.

Наши охотники, очутившись вне опасности, не могли удержаться от радостного возгласа, на который им отвечали криками с лодки; в этих криках легко было разобрать громоподобный голос Пушкина.

Однако, окруженные со всех сторон, они еще должны были заставить осаждающих снять осаду; они об этом и раздумывали, когда их взгляд привлекли новые обстоятельства.

Глава XXV. ЯГУАР

Бегство братьев на ветви привлекло в эту сторону часть их врагов, и, испустив радостный крик, охотники увидели, как вдруг заметались под ними пекари среди тех ветвей дерева, которые лежали на земле. Часть их была совершенно покрыта сухой травой, и там укрывался страшный зверь, вдруг представший пред взорами осажденных и осаждающих. Этим новым действующим лицом в разыгрывающейся драме было животное внушительного вида и роста, перед которым пекари казались толпой лилипутов. То был их извечный враг – ягуар.

Был ли он разбужен криками наших юных охотников или потревожен в своем логовище пекари, или же его появление вызвали обе эти причины? Как бы там ни было, зверь одним прыжком вскочил на ствол дерева и остановился. Одну минуту он продержался неподвижно, поворачивая глаза то к ветвям, где прятались молодые люди, то в сторону леса. Казалось, он был в нерешительности, и это не могло не произвести на наших героев самого неприятного впечатления. В самом деле, если ягуар нападет на них, их гибель можно считать неизбежной, ибо он разорвет их на ветвях; если же они свалятся на песок, то их растерзают пекари.

К счастью, пекари, как только показался ягуар, бросились на него со всех сторон, и он, чтобы избавиться от них, вскочил на ствол дерева. Здесь, наконец, зверь решился на что-то. Испуская ужасное рычание, он начал наносить удары когтями, и при каждом ударе один из его врагов катился на песок, воя и корчась в предсмертных муках.

Во время всех этих событий Алексей сохранял присутствие духа, что, быть может, положило конец драме и спасло жизнь ему и брату.

Его карабин был еще заряжен, так как он понял, насколько бесполезно было стрелять в двести нападающих, с которыми они вначале имели дело. Алексей мог убить лишь двух или трех из них, чем только удвоил бы их ожесточение, вместо того чтобы напугать остальных. Поэтому он сохранил свой заряд. Теперь момент казался ему подходящим, чтобы воспользоваться им; Алексей решил избавиться от ягуара, пустив в него пулю.

Вскинуть ружье на плечо и прицелиться было для него делом одной минуты. Раздался выстрел, и наши герои тотчас же с удовольствием увидели, как рыжее и пятнистое чудовище приникло к стволу дерева, а потом упало на песок, где в одну секунду было окружено стадом пекари, которые со всех сторон набросились на него, издавая бешеные крики.

Опять-таки к счастью, пуля Алексея только ранила ягуара. Если бы он был убит наповал, пекари принялись бы раздирать его на месте, на что им потребовалось бы всего несколько секунд. Но у него была лишь перебита одна лапа, и он решил бежать на трех остальных в сторону леса. Свирепая стая свиней последовала за ним, перенеся на нового врага весь свой гнев и, казалось, совершенно забыла о своих первых противниках, которых оставила спокойно сидеть на ветвях хлопчатника.

Удалось ли пекари умертвить ягуара, или же лесной тиран, хотя и был ранен, смог избавиться от их страшного нападения? Наши юные охотники не полюбопытствовали пойти посмотреть на развязку этого страшного боя. Также они не позаботились и подобрать мертвых пекари. Иван отказался от желания попробовать их мясо, и, как только их враги скрылись из вида, оба брата соскочили на землю и во всю прыть побежали к лодке. Они достигли ее без новых приключений, и гребцы, проворно действуя веслами, вскоре вывели лодку на середину реки, где можно было не опасаться ни ягуаров, ни пекари.

Через несколько дней путешествия, не лишенного интереса и различных приключений, наши охотники прибыли, наконец, в Арчидону, городок, от которого начинается судоходство по Напо и где обычно садятся на пароход те, которые из окрестностей Квито едут в долину Амазонки.

До сих пор страна, которую они проезжали, была настоящей пустыней. Им попалось всего несколько мелких поселков, называемых миссиями, где священник, принадлежащий к какому-нибудь религиозному ордену, живет среди двух или трех сотен индейцев-полухристиан, которыми управляет по своему усмотрению.

Из Арчидоны в Квито ездят обычно верхом, на лошади или на муле; но наши путешественники не направлялись непосредственно в этот город. Между ними и древней столицей Перу находилась восточная цепь Анд, а на ее склонах или в долинах они, вероятно, и встретят тех животных, за которыми ехали так далеко. Обычно медведи водятся на самом Напо, выше Арчидоны, неподалеку от того места, где река, питаемая снегами великого вулкана Котопахи, стекает с горных высот; туда они и решили отправиться.

Достав себе мулов и проводника, они продолжали путь и после трехдневного путешествия, в течение которого охотники из-за трудностей дороги сделали никак не более восьмидесяти верст, очутились среди холмов, образующих первые отроги Анд, у подножия Котопахи, конус которого, покрытый снегом, поднимался над их головами на недосягаемую высоту.

Здесь они находились в настоящей медвежьей области; им оставалось только основаться временно в какой-нибудь деревне и приготовиться к охоте.

Городок Напо, обязанный своим именем реке, близ которой расположен, и поднимающийся среди леса, вполне подходил их планам. Итак, установив там свою временную резиденцию, они тотчас же отправились на поиски черного медведя Кордильерских гор.

По обыкновению, они взяли для услуг туземца, причем выбор их пал на метиса, единственным ремеслом которого служила охота. Он принадлежал к классу тигреро, то есть тигровых охотников, называемых так по имени животного, с которым они, главным образом, воюют. Во всей испанской Америке имя тигра неправильно присвоено ягуару по причине его пятнистой шкуры.

Однако хотя профессией метиса и была охота на ягуаров, он не брезговал и медвежьими шкурами, когда какому-нибудь из этих животных случалось сменить высокие горы на более теплую область, где живут ягуары. Медведи не во всякое время года встречаются в этих долинах, так как хотя ursus frigulegus и живет под тропиками, но не любит чересчур жаркого климата. Он также не живет на холодных плоскогорьях, тянущихся по соседству с вечными снегами. Он предпочитает умеренную температуру и находит ее, как мы уже сказали, на возвышенностях, образующих первые отроги восточных Анд. Там находится его настоящая родина, можно сказать, его колыбель, и там же проводит он большую часть своей жизни. Тем не менее, во время года, соответствующему нашему лету, он спускается в нижние долины. Что он там делает? Алексей задал этот вопрос тигреро. Ответ был столь же курьезен, как и лаконичен:

– Ест «голову негра».

– Ха-ха-ха! Ест голову негра! – повторил Иван, недоверчиво смеясь.

– Да, сеньорито, да! – утверждал охотник. – Именно это его и привлекает.

– О, кровожадный зверь! – воскликнул Иван. – Неужели он убивает бедных чернокожих, чтобы съесть их головы?

– Нет, нет! – возразил тигреро, улыбаясь в свою очередь, – это не то.

– Что же это тогда означает? – нетерпеливо спросил юный русский. – Я слышал, что есть табак, называемый «головой негра», уж не любит ли он этот табак?

– Карамба! Нет, сеньорито, – ответил охотник за тиграми, тоже засмеявшись, – зверь любит вовсе не жвачку. Вы это сейчас увидите. К счастью, у нас теперь такое время года, когда он может удовлетворить свою страсть, иначе было бы напрасной потерей времени искать здесь медведей. Нам пришлось бы тогда идти выше в горы, где их труднее найти и выслеживать. Но нет сомнения в том, что мы спугнем одного из них, когда придем к «головам негра». Теперь их орехи полны тем сладким молочным тестом, до которого так охочи медведи, и в одной миле отсюда есть целые леса этих деревьев. Я ручаюсь за то, что мы там найдем медведя.

Хотя это объяснение далеко не удовлетворило любопытства юных охотников, они доверчиво последовали за тигреро.

Пройдя около мили, они очутились в долине, или, скорее, на равнине, покрытой странной растительностью. Казалось, будто это лес из пальм, стволы которых ушли в землю, и лишь верхушки остались над почвой. У некоторых из них ствол был от десяти до двадцати дюймов высоты, но в большинстве своем они казались совершенно вкопанными в землю, кроме листвы, которая у всех развивалась одинаково мощно. Среди каждого такого большого пука блестящих и продолговатых листьев виднелись крупные закругленные предметы, очевидно, плоды этого растения, которые издали в самом деле походили на головы африканцев.

Это была роща тагуа, как называют перуанцы растительную слоновую кость.

Эти странные деревья, принадлежащие к породе пальмовых, имеют две разновидности, отличающиеся одна от другой только размером плодов. Перуанские индейцы употребляют их листья на покрытие своих хижин; но это дерево обязано своей известностью плодам одной его крупной разновидности.

Эти плоды имеют треугольную продолговатую форму и заключены по нескольку штук в общую оболочку. Будучи неспелыми, они наполнены жидкостью, не имеющей никакого вкуса, но которую индейцы используют как прохладительный напиток. Немного позже эта жидкость принимает цвет и густоту молока, затем обращается в белое тесто. Когда плод совершенно созревает, это тесто приобретает цвет и плотность слоновой кости. Эта растительная слоновая кость с незапамятных времен употреблялась индейцами на пуговицы, курительные трубки и множество иных мелких вещиц. С некоторого времени ее обрабатывают на европейских фабриках, и так как она много дешевле, нежели настоящая слоновая кость, и во многих предметах необходимости или роскоши может ее заменить, то торговля ею приняла довольно значительные размеры.

Глава XXVI. ТАГУА

Но как бы ни любили индейцы «голову негра» и как бы ни ценили европейские негоцианты растительную слоновую кость, есть четвероногое, питающее не меньшее пристрастие к плодам тагуа: это черный медведь Анд (ursus frigulegus). Чтобы лакомиться ими, он, разумеется, не ждет, когда они превратятся в слоновую кость. Такой орех был бы слишком твердым даже для его крепких челюстей. Он его любит в незрелом виде, когда корка плода еще не отвердела. Полуспелый орех служит для него лакомством, так что в это время года можно встретить черного медведя всюду, где только растут тагуа, и как только он примется смаковать «голову негра», он становится равнодушным ко всякой опасности и не всегда уходит даже при приближении человека.

Наши охотники вскоре убедились в этом, так как, едва они вошли в рощу тагуа, заметили следы медведя и почти в ту же минуту увидели его самого, занятого едой.

Алексей, Иван и Пушкин готовились пустить в него по пуле, когда они, к большому своему удивлению, увидели, что тигреро вскочил на свою проворную лошадку, пришпорил ее и галопом промчался мимо них, прямо к зверю. Они забыли предупредить своего проводника, что хотят сами убить медведя, и потому ничего не сказали и остались простыми зрителями, предоставив ему действовать по своему усмотрению.

Очевидно, он собирался покончить с медведем особым способом. Они не могли в этом сомневаться, видя у него в руке кожаный ремень с петлей на конце. Они узнали знаменитое оружие южных американцев – лассо, и, никогда не видев, как оно употребляется, рады были представившемуся теперь случаю.

Когда всадник очутился шагах в двадцати от медведя, тот испугался и начал убегать, но медленно и с таким видом, будто ему жаль покидать поле сражения. В этом месте тагуа находились на довольно большом расстоянии одна от другой, и большинство из них были слишком малы, чтобы скрыть медведя от глаз зрителей, которые таким образом не пропускали ни одной сцены из этой своеобразной охоты.

Она продолжалась недолго. Медведь, заметив, что всадник нагоняет его, вдруг обернулся и, сердито ворча, поднялся на задние лапы, как бы ожидая его в этой вызывающей позе. Однако при приближении охотника, он, по-видимому, струсил и снова грузно побежал между кустами. Но, едва успев сделать несколько шагов, он, раззадоренный криками своего врага, остановился и снова обернулся, поднявшись на задние лапы.

Именно этого и ждал охотник, и прежде чем медведь успел опуститься на четыре лапы, чтобы продолжать свое бегство, длинный ремень взвился в воздухе, и зверь почувствовал, как на плечи ему упала петля. Ошеломленный этим нападением, он попытался освободиться от лассо; но ремень был так тонок, что еще туже затянул петлю вокруг его шеи.

Между тем, кинув лассо, охотник сделал полуоборот и, стиснув бока своей лошади, пустил ее галопом в противоположном направлении. Можно было предположить, что, спасаясь от нападения медведя, он старался от него ускакать. Ничуть не бывало. Лассо, один конец которого обвился вокруг шеи зверя, другим концом было крепко привязано к крюку, вделанному в деревянное седло. В ту минуту как лошадь побежала, ремень натянулся, дернул медведя, и он, опрокинувшись на землю, стал по ней волочиться, то подпрыгивая над землей, то с шумом продираясь через кусты.

Лошадь и медведь промчались таким образом по равнине около мили. Пушкин и молодые люди последовали за ними, чтобы быть свидетелями развязки, которая не представила ничего особенного. Когда, наконец, проводник остановился и наши путешественники подъехали к нему, они увидели лишь какую-то косматую массу, настолько покрытую пылью, что она походила на кучу земли. Это был уже мертвый медведь; но, боясь, как бы он не пришел в себя, тигреро соскочил с лошади и всадил ему свой нож между ребрами.

Таков в его стране способ ловить медведей – объяснил тигреро. Но, так как этот медведь был убит при условиях, не позволяющих юным Гродоновым включить его шкуру в свою коллекцию, то тигреро оставил ее себе. Однако они вскоре отыскали второго медведя среди тагуа, и этот, будучи убит наповал одновременными выстрелами Алексея и Пушкина, доставил им шкуру, добытую при условиях, вполне соответствующих предписаниям барона. Следовательно, их миссия была закончена, поскольку она касалась ursus frigulegus, и им больше нечего было делать в этой местности. Его большеглазый собрат, хукумари, живет в гораздо более возвышенных областях, и, чтобы его встретить, предстояло взобраться по крутым откосам Кордильер.

В самом деле, они настигли его в одной из возвышенных долин, известной у перуанцев под названием Сьерра. Животное занималось опустошением маисового поля. Медведь был настолько поглощен этим занятием, что ничего не видел кругом, и наши охотники, осторожно приблизившись к нему, могли выстрелить в него почти в упор. Этот единственный выстрел уложил его насмерть.

Путешественники, сняв с него шкуру, снова сели на своих мулов и направились к древней столице северного Перу.