Книга: Островитянин - Томас О'Крихинь

"Я родом из Ирландии, Святой земли Ирландии, - Звал голос нежный и шальной, - Друг дорогой, пойдём со мной Плясать и петь в Ирландию!" Уильям Батлер Йейтс

Кельтская мифология, вошла в мою жизнь в самом конце 90-х, мгновенно став популярной у столичной молодежи (возможно, кому-то попадалась другая молодежь, увлеченная запрещенными веществами и рейвами, но простите, мне досталась та, что любила Толкиена, мифологию и поэтов Серебряного века). Я помню те концертики никому толком не известных музыкальных групп в ЦДХ, когда все выходили в тесный первый ряд и плясали с серьезными лицами, имитируя Ривердэнс. Я помню, как стал популярным внезапно в Москве День Святого Патрика, и на 17-е марта все махали шемроками, вышагивая по Арбату, а нашему с подругами задорному танцу (Ривердэнс же!) похлопал сам ирландский посол. Я учила на курсах в МГУ ирландский язык (недолго, ибо он ужасен своей сложностью) и до сих пор на моей полке стоят «Чудесное плавание Брана» , добытое в книжном магазине РГГУ (помните, «У Кентавра»?) и «Пять королевств Ирландии» Д. Стефенса с предисловием самого Платова.

Ирландия для меня всегда была пространством мифов и легенд, миром, где можно заплутать среди дольменов и остаться под холмом на сотню-другую лет, где темной ночью мчится Дикая охота, и Туата де Данаан призывают на бой, стоит только прислушаться к звукам далекого рога, где в каждом втором - кровь Финна, а у каждого третьего – сладкоголосый язык Ойсина… Оставив, как и все мы греческую и египетскую мифологию в детстве (ой, и зря Кун практически выхолостил для нашего поколения сочный и смачный олимпийский пантеон), и пройдя первый период увлечения скандинавским эпосом в подростничестве, я, едва вступив в пору юности, с головой ухнула в преданную любовь к кельтике. Казалось мне тогда – что все это произошло случайно. Ну вот, издали книжку, ну вот понравилось, ну вот концерт, музыка там, слова такие прикольные, ну, в четвертом томе любимой книжки героиню приветствуют гэльским «Шаад мил фалеха» и ты почему-то запоминаешь эти слова, как текст незнакомой песни… Все же это случайно, верно ведь?

А вот и нет. Оказывается, для того чтобы ирландская исконная культура выжила и стала известной – были предприняты огромные усилия ученых, поэтов, писателей, политиков, историков и меценатов. В середине 19-го века состояние ирландской культуры, такой как мы знаем ее сегодня – было совершенно упадочным. На гэльском языке, причем на совершенно различных его диалектах, разговаривало не более 25% жителей страны, введение обязательного общего образования на английском практически воздвигло могильный камень на его передаче между поколениями. Большинство тех, кто мог говорить на гэльском, не умели писать, и со смертью стариков угасало национальное искусство поэзии, а искусство танца напрочь вышло из моды.

Но каждое действие рождает противодействие – и засилью английской культуры стали противостоять идейно заряженные деятели культуры ирландской. Йейтс, Мур – вам точно известны эти фамилии – а вместе с ними будущий первый президент Ирландии Дуглас Хайд, и другие политические и идеологические активисты создали Гэльскую Лигу: организацию, чьей задачей являлось возрождение ирландского наследия. И, словно Бран от нанесенного злыми чарами тяжкого сна, словно Кухулин, встающий после самых тяжелых ран, – оно вернулось.

Самой главной задачей для Лиги было сохранение и восстановление ирландского – гэльского – языка. И именно для этого в самые глухие уголки страны отправились исследователи, записывающие и сберегающие местечковые говоры, чтобы на их основе сформировать общий, живой и современный язык. Одним таким затерянным в пустоте и безвестности местечком был остров Бласкет – на котором жила небольшая община свободолюбивых, бедных и романтичных людей, готовых отстаивать свой быт, свои нравы и привычки перед лицом сменяющегося века.

Главных герой и автор «Островитянина» - Томас О’Крихинь – родился и прожил всю свою жизнь на этом острове, отказываясь переезжать, даже когда такая возможность предоставлялась. Хотя многие его близкие – сестры, братья, дети – отправились на заработки в США (даже шутили тогда, что на ирландском чаще говорят в Америке, чем на родном берегу), он оставался на родном острове, и благодаря этому, а также благодаря природному таланту (Ирландия веками была знаменита своими поэтами!) стал главным летописцем истории Бласкета.

Я слышу многих болтунов, которые заявляют, будто в моем родном языке нет ничего хорошего для жизни, но я такого не говорю. А скажу я вот что: если б не мой родной язык, я бы зависел от подаяния.

Повествование в одной из двух его книг ведется неспешно и последовательно. Это то ли автобиография, то ли историческая хроника. Первые дни его жизни, детские воспоминания, перемешиваются с историями и легендами, с рассказами родных, балладами поэта (между прочим, известная личность, Шон О’Дунхли) и отсылками к историческим событиям.

...если поэт будет мной недоволен, он запросто может высмеять меня в стихах. Это, конечно, было бы не очень здорово, особенно в то время — тогда я был молод и только начинал жизнь.

Но историческая канва – смена веков, Первая мировая война – проходят словно за кадром. Куда важнее, что неподалеку от берега разбился здоровенный корабль, и с прибоем попали в руки островитян удивительные товары и хорошие бревна, или что поросенка в этот год можно было взять всего за несколько шиллингов, а в следующий уже за фунт, а вот рыба подешевела.

Раз люди говорят, что колесо жизни вертится вечно, думаю, так оно и есть. В жизни, которую я до сих пор веду, тоже было много поворотов. Жизнь на Бласкете в ту пору немного перевернуло, но, хотя Бог и даровал нам что-то вроде изобилия, думаю, мы не относились к этому как должно. Потому что все, чего легко достигли, мы столь же легко растратили.

Не признавая толком ни власти английской короны (еще бы, на острове-то свой Король!), ни требований налоговых органов – бейлифов, ни законов, ни судов, жители Бласкета вели свой неторопливый, зависящий от переменчивых условий природы и настроения, образ жизни.

Как бывало у меня обычно всегда, когда я собирался приняться за серьезную работу, весь день уже складывался против меня, и я ничего не успевал сделать.

Томас, впитавший в себя эту удивительную ирландскую свободу и гордость, уже почти потерянные жителями больших городов, с радостью делился ими, как и своими знаниями языка, с приезжими – которые, открыв для себя закапсулированный, словно волшебный холм, мир острова, приезжали один за другим.

Много людей посещало меня за долгое время на этом Острове. Многие были благородны, а многие не были, пока не провели здесь достаточно времени.

И не только уроки были для них важно – долгие годы активной переписки со своими учеными учениками, вот что побудило Томаса начать записывать истории, и позже сформировалось в эту книгу.

«Островитянин» подробно рассказывает о каждом жителе общины, не скрывая ни дурного, ни хорошего: не позволяя себе ни прибедняться, ни приукрашивать действительность.

Давным-давно сказитель говорил, завершив рассказ: «Вот моя история, и если в ней есть ложь — пусть будет». Так вот вам моя история, и в ней нет ни капли лжи, одна только чистая правда.

Но несмотря на нередкое ворчание и нарочитое осуждение в строках, нежность и любовь к своим землякам сквозит в каждой строке книги. Даже известные всем пороки ирландцев – пьянство и лень – он оправдывает тяготами жизни.

...не сама выпивка пробуждала нашу жадность к ней, а желание пережить веселую ночь вместо всех тягот, что мы пережили до этого.

Ну и себя похвалить не забывает писатель:

хотя я, конечно, не был похож ни на кого из легендарных ирландских фениев, у меня имелись свои достоинства, на которые грех жаловаться: я был быстрый, расторопный и умелый.

Томас О’Крихинь стал известнейшим писателем Ирландии, оставшись в памяти людей, как голос простого народа.

Так и вьется травяной веревкой (популярное занятие в Ирландии, плести эти вот веревки) история обычного островитянина, в которой отражается вся жизнь сельской, глухой Ирландии. И мелкие подробности быта, особенности ловли рыбы и омара, исторические факты и местечковые легенды, поговорки и традиции, байки и вымыслы, сплетаются в уютный, живой и выпуклый мир, о существовании которого в тени популярной и блистательной кельтской мифологии я никогда не знала.

Какого-то особого сюжета здесь нет, просто автор рассказывает о том, как жил он сам и что происходило в жизни его земляков с ирландского острова Большой Бласкет и окрестностей с 1854 по 1927 годы. Вот он идёт в школу, а вот рыбачит в лодке. Вот он копает торф, а вот тюлень кусает его за ногу. Вот выпивает, вот поёт, вот танцует. Вроде бы ничего особенного, но Томас оказывается не только славным парнем, но и чудесным рассказчиком, открытым и с приятным чувством юмора, так что даже при некой рутинности книга получилась очень живой и увлекательной. И познавательной — тут уйма всего любопытного из быта ирландского острова: чем питались, как строили дома, как охотились и рыбачили, как праздновали свадьбы и устраивали поминки.

"Островитянин" вышел в 1929 году и считается одной из важнейших книг в ирландской культуре, написанной чистым и первозданным ирландским языком, мало где к тому времени сохранившимся. Ирландский я оценить не могу, зато могу сказать, что русский перевод читается просто отлично. Но даже если не принимать во внимание культурную важность книги, она просто очень хороша сама по себе: интересная, добрая и трогательная, наполненная оптимизмом и светом. Уверен, что понравится всем интересующимся Ирландией и любителям жизненных историй.

"Всякому, кто возьмет эту мою книгу в руки, сколько бы он за нее ни заплатил, да воздаст Бог семикратно здоровьем и благополучием!"

А вот на ирландском к счастью есть замечательное произведение не писателя, а простого селянина TOMÁS Ó CRIOMHTHAIN — Томаса О'Крихиня. Называется оно AN t‑OILEÁNACH, Островитянин, и повествует о жизни на ныне необитаемом острове Большой Бласкет в графстве Керри.

Это рассказы по мотивам переписки, летопись жизни на острове, составленная в самом начале XX века, в разгар ирландского возрождения. Один из ключевых документов современной ирландоязычной литературы. О котором, кстати, знают далеко не все ирландцы (в школьной программе у некоторых из них была другая жительница Бласкета, Пегь Сэйерс. А вот старину Томаса в программу не включили.) Кстати, на ирландском книгу легко найти на wikisource.org, а на русском можно почитать отрывок онлайн в журнале Сноб.

Как жили на острове? Срезали торф с болот, ели рыбу, кроликов, ловили и солили тюленей, тюленьим же мясом залечивали раны, и конечно пили, пели, плясали. Оборонялись от сборщиков податей, швыряя камнями и собственными младенцами :). Знать не знали, что такое очки. Если везло с заезжим учителем, ходили в школу. И всё это когда в Японии например уже век как сделали первую операцию под наркозом (в начале 19-го века, и это я тоже сперва узнала из книги «Жена лекаря Сэйсю Ханаоки» Савако Ариёси ).

Цитатки:

Вскоре я услыхал, как кто-то ужасно чихнул за моей спиной. Это был какой-то жуткий чих, от которого я со страху едва не взлетел над всей Ирландией. Рядом никого не было, в мою сторону никто не шел, утро все еще было не слишком ясное. Я подумал: отчего бы мне не пойти в ту сторону, откуда доносился чих, и не посмотреть, что там, иначе никудышный из меня мужчина. Не успел я себя в этом убедить, как снова услышал: кто-то чихнул, а потом еще раз. Я быстро повернулся в ту сторону, откуда доносилось чихание, и, представь себе, увидел не что иное, как большого матерого пятнистого тюленя.

Женщина — это такая материя, рядом с которой мужчине лучше не находиться.

Вот как тает понемногу человеческая жизнь, и большая часть ее проходит без малейшей пользы.

И я оказался подготовлен к этой истории с неожиданной стороны, даже с двух. Во-первых, когда-то случилось мне вырыть два погреба и выложить их камнями, чтобы грунтовые воды не сочились и не обрушилась стена - это всё было очень давно, но тут я очень хорошо представил, как Томас строил дом и ему никто не подносил камни и раствор. Он, конечно, не землянку копал, но не думаю, что от этого было ощутимо легче. Не столь тяжелы камни или ведра с глиной, сколько бесит всё время скакать из ямки и в ямку - ещё и угваздываешься в три раза сильнее. Думаю, и Томас бы то же самое сказал, хоть и не копал яму в три метра. Делать крышу, по-моему, ещё сложнее. И некоторые прочие бытовые и рабочие особенности в сельской жизни не больно-то изменились - главная из них, конечно: ты всё время чем-то занят. И бабушка моя (родившаяся ещё во времена присутствия Томаса на этой планете), все свои последние годы не выбирающаяся с грядок и всё время чем-то занятая, говорила, что нет, "сейчас не та работа уже" - сравнивая со своей бабушкой, например. Потому что раньше-то люди на "Санта-Барбару" не отвлекались, а бабушка вот могла себе позволить - и ей казалось, что она делает мало (а нам - что слишком много). В общем, "простые бедные люди" простых бедных людей всегда поймут. Не могу причислить себя к этой прекраснейшей части человечества (вот "я художник" запросто, а тут нет), но хотя бы старшей родни из них у меня навалом, так что немного считается. Это первая сторона. Другая - более неожиданная: "Островитянин" очень сильно напомнил не что-то из так называемой литературы, не какой-то роман и не какую-то литературную традицию или творения отдельного писателя, - а тексты из сборников фольклорных и диалектологических экспедиций, которые я до сих пор очень люблю полистать. Правда, там редко тексты бывают длиннее странички, но это как примерно одна микро-главка "Островитянина", и намешано в них бывает тоже много - две истории, прерывающиеся молитвой, возвращение к началу истории и поправки, обращения к слушающему и что только не. В общем, страшно неоднородные тексты чисто структурно - а уж рассказ может быть о чём угодно (крестьянам архангельской губернии тоже было что рассказать, поверьте), как раз сюжетных параллелей на память пришло не так много, разве что самые общие - рыбалка, непогода, смерть близких. Так вот, уникальность "Островитянина" - на мой вкус - в авторстве. Из небольших историй, рассказанных разными людьми, тоже получилась бы отличная книжка, но поэту и редактору Цветику нужно сказать большое спасибо за то, что он пнул Томаса писать свою жизнь. Получилась - Книга. Просто Книга, потому что "литературой" я её назвать не могу. Это, в концов, не драма, не лирика и не эпос - хотя и драматичности, и лиризма Книге не занимать, а уж эпична она просто донельзя. И да, есть и красивая композиция (хотя бы то, что начинается и заканчивается книжка тем, что Томас помнит себя у груди матери), и прочие признаки литературной работы (поди знай, Томас так и писал или всё-таки редактор немного вмешивался), но всё-таки, кажется, Томас О'Крихинь думал не о том, что пишет какую-то там литературу - роман ли, мемуар ли, - а просто излагал всё, что помнил, не мудрствуя лукаво, как рассказывал бы всё это устно. В этом отдельная прелесть книжки - в языке, которым Томас излагает свою историю. Такой язык обычно называют "живым" и "народным" - и вполне справедливо, потому что походя бросить замечание о том, что его мать была "ростом с полицейского" вряд ли какой профессиональный писатель догадался бы, а Томас, небось, даже не заметил, насколько это одновременно мощный и уморительный образ. И все 500 страниц от этого языка млеешь и фигеешь, - как и от силы жизнелюбия и жизнепринятия. Жизнь-то у Томаса О'Крихиня была не бог весть, какая веселая и счастливая: сплошной тяжелый труд, прерываемый похоронами да стычками с властями (первые - чаще). Но в этом отнюдь не героической внешности человеке была большая сила, огромное упрямство и крепкая вера для того, чтобы жить свою жизнь, так что никакой "чернухи" в его книге и следа нет, наоборот, сплошной свет. Спасибо всем причастным к появлению её на русском языке (да и вообще к появлению её когда-то в печати).

Всякому, кто возьмет эту мою книгу в руки, сколько бы он за нее ни заплатил, да воздаст Бог семикратно здоровьем и благополучием! И да укажет Он всем нам путь в Царствие Небесное!

Спасибо, старый Томас! Надеюсь, что ты там и нашел своих.