Электронная библиотека » Томас Шерри » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Восхитительная"


  • Текст добавлен: 2 октября 2013, 19:07


Автор книги: Томас Шерри


Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 3

Да, подумала Верити, она совсем его не знает. В голове образовалась звенящая пустота. Она совсем его не знала!

– Вы солгали мне, – твердил Берти слова обвинения, тяжелые, точно кандалы.

– Я не лгала, – возразила она, стараясь говорить спокойно. – Зачем мне лгать в таких вещах?

– Мне удостоить вас ответом? – Берти был слишком хорошо воспитан, чтобы издеваться в открытую, но он говорил таким презрительным тоном, что Верити спрятала лицо, словно опасаясь пощечины.

– Я не пыталась женить вас на себе обманом, – выдавила она сквозь зубы.

Конечно, Верити хотела за него замуж. Она любила Берти. Брак исправил бы все ошибки молодости и восстановил бы ее в глазах света. Но она не уступала ему в гордости. Если он ее не уважает…

– Я кое-что знаю, и это позволило бы вам снова держать голову высоко, – передразнил ее Берти. – Вы можете жениться на дочери герцога.

Битва за наследство дошла до верховного суда, и решение законников было для Берти разорением. Берти не мог поверить – как это он, законный наследник, должен покинуть собственный дом в Лондоне! Тем не менее его оттуда выселили. Явилась толпа полицейских, и ему позволили взять только одежду.

Больше ему в Лондоне и носу не казать.

Верити горячо сочувствовала ему. Ругала на чем свет стоит брата и выживших из ума стариков в мантиях и париках.

Значит, они ничего не смыслят в законе, раз позволяют грабить честных людей средь бела дня! И тогда ей в голову пришла одна мысль. Чудеснейшая мысль – как избавиться ото всех бед и заодно залатать дыры на их репутациях.

– Я говорила вам…

– Мне показали фотографии леди Веры Дрейк, она совсем не похожа на вас. Показали ее могилу. Меня даже отвели к врачу, который ухаживал за ней на смертном одре.

– Вы сказали им, что хотите на мне жениться? Может быть, в этом-то все дело, особенно для герцогини. Берти уставился на нее:

– Вы что, совсем лишились рассудка? Мне и без того стыдно было стоять перед их светлостями и расспрашивать, не является ли моя служанка их возлюбленной племянницей. Мой Бог, если дойдет до ушей брата… – Берти глубоко вздохнул. – Нет, я не желаю жениться на собственной кухарке, благодарю покорно. Если вы всего-навсего кухарка!

На некоторое время Верити лишилась дара речи. Разумеется, она прекрасно знала, что мистер Сомерсет не женится на простой кухарке – хотя иные джентльмены женились на своих служанках, даже на актрисах, и жили долго и счастливо, – тем не менее у нее разрывалось сердце, когда она слышала, как Берти говорит это вслух. Всего-навсего кухарка!

Взяв себя в руки, она заговорила, нерешительно, умоляюще:

– Герцог с герцогиней – не единственные, кто меня знал. Мы можем разыскать мою старую гувернантку. Или месье Давида. Они не станут лгать, чтобы спасти свое положение в обществе.

– Нет, Верити. – Теперь Берти цедил сквозь зубы. – Я удостоился чести познакомиться и сидеть за столом с их светлостями, и более богобоязненных, честных и великодушных людей я не встречал. То, что они мне сказали, является исчерпывающим доказательством. Я отказываюсь принимать участие в этой комедии, подвергая их и себя оговорам двуличных ничтожеств, которые за гинею скажут все, что угодно.

Итак, он считал ее лгуньей, двуличным ничтожеством, которое наговорит с три короба, чтобы получить приз – мужа. Ей захотелось наброситься на него с кулаками. Будь она все еще леди Вера Дрейк, он был бы много ниже ее. У него даже не было титула! А дом в Фэрли-Парк представлял собой крытый тростником домишко – куда ему до великолепия Линдхерст-Холл!

Верити промолчала. Ей вообще не стоило раскрывать рот. Следовало предвидеть.

Берти вздохнул. Отошел от окна, где стоял истуканом, уселся на обитую вышитой тканью табуретку возле постели.

– Покончим с этим, – заявил он устало, сбрасывая туфли и носки. – А теперь марш в постель.

– Простите? Он спятил?

– Я сказал, марш в постель, – нетерпеливо повторил он.

– Это вряд ли.

Берти даже не удостоил ее взглядом.

– Не будьте ребенком.

– Это как раз не по-детски – отказаться лечь с человеком, который считает меня бессовестной авантюристкой.

Он отстегнул запонки.

– К чему обижаться, если вы такая и есть?

До этого момента Верити надеялась, что он тоже ее любит. Теперь у нее потемнело в глазах. Наверное, так чувствует себя снеговик в первый день весны. Ее мир рушится, и она растает, обратится в ничто.

– Я вовсе не такая, и я оскорблена. – Ее голос сделался ломким и горьким, словно подгоревшая карамель. – И не могу понять, почему вы все еще хотите держать меня возле себя, раз я такое отвратительное ничтожество.

Наконец их глаза встретились, но в его взгляде Верити не увидела ничего, кроме жесточайшего раздражения.

– Прекрасно. Лелейте свою обиду. Но не заблуждайтесь относительно моих мотивов. Меня интересовала отнюдь не красота вашей души, и вы это знаете.

«Иногда, когда я смакую ваши обеды, я понимаю – это больше, чем еда. Я наслаждаюсь красотой вашей души, исполненной сладостной тайны и вечного сияния, словно преддверие рая».

Ложь. Все ложь. А она верила.

Верити едва сдержалась, чтобы не заплакать, хотя глаза уже налились слезами, и присела в реверансе. После их первой ночи Берти сказал ей, что она больше не обязана приседать.

– Доброй ночи, мистер Сомерсет.

Больше никогда она не назовет его «Берти» – пока он жив.

Глава 4

День клонился к вечеру. Тихонько позвякивая, карета приближалась к цели. Бамбри, кучер, целых три дня провел, до блеска начищая ручки, шляпки гвоздей и собственные пуговицы. Все окна, смотревшие с парадного фасада дома, были ярко освещены. Горели свечи, сияли лампы, и в потоке света, что лился сквозь протертые смесью нашатыря и винного спирта окна, экипаж тоже поблескивал, словно вырезанный из оникса и черного янтаря.

Верити наблюдала из застекленной террасы. У ее отца тоже была такая карета, огромный великолепный экипаж, что твой омнибус. К тому времени как она поселилась в Фэрли-Парк, она уже досыта хлебнула нищеты и изнурительного физического труда. Ей снова захотелось кататься в нарядной карете, носить красивую одежду и спать на пуховых перинах, целой горе перин, выше ее собственного роста!

Время от времени Верити задавалась вопросом: любит ли она Берти ради него самого или потому, что он олицетворяет мир, которого она лишилась? Впрочем, ответ на этот вопрос ее мало волновал. Разве история Элизабет Беннет[4]4
  Элизабет Беннет, мистер Дарси – герои романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение».


[Закрыть]
была бы столь триумфальной и столь популярной, будь мистер Дарси простым фермером? Надо полагать, нет.

Подобно мистеру Дарси, Берти располагал десятью тысячами фунтов в год. Сомерсеты слыли уважаемой семьей еще со времен Столетней войны – их предок получил поместье по особому королевскому декрету в тысяча триста девяносто восьмом году за храбрость, проявленную в битве. Правда, с тех пор ни один из Сомерсетов не удостоился звания пэра, зато многочисленные сыновья посвящались в рыцари за заслуги перед короной, будь то в мирное или военное время. Последний, кто получил рыцарский титул, был сэр Фрэнсис, отец Берти.

Дом в Фэрли-Парк, перестроенный в начале предыдущего столетия, являлся замечательным образцом творчества Роберта Адама.[5]5
  Шотландский архитектор, крупнейший представитель британского классицизмаXVIII в.


[Закрыть]
Сад, угнездившийся в излучине реки Юр и заботливо взращенный поколениями энтузиастов садового искусства, представлял собой сорок акров буйства красок и идиллии, прекрасный в любое время года.

Бамбри осадил четверку лошадей, карета встала. С запяток соскочили Джеффри и Дикки. Пальцы Верити сжали занавеску, за которой она пряталась.

За исключением миссис Бойс и мистера Прайора, ожидавших нового хозяина снаружи, на широкой нижней ступени ведущей к парадной двери лестницы, почти все слуги собрались в холле, под бело-синим потолком, который всегда напоминал Верити изысканную чашу яшмового фарфора.

Верити решила, что ее с ними не будет.

Решение далось ей нелегко. Все прошлые дни она не могла думать ни о чем другом. Неужели их судьбы пересекутся вновь, после стольких лет с той единственной ночи, что озарила пламенем небо ее жизни, словно залетная комета? Неужели он приедет сюда однажды – хозяином дома, принцем из замка? Неужели судьба пытается подать ей некий знак? Может быть, еще не поздно? Может быть, еще склеятся разбитые черепки их сказки?

Но сказки повествуют только о добродетельных, безупречных во всех отношениях девицах, столь же чистых телом и душой, сколь и прекрасных. Но нет сказок про своенравных женщин с запятнанной репутацией, собственными руками взрастивших семена позора и сердечной муки.

Лакеи спустили лесенку и распахнули дверцу экипажа. Сердце Верити перестало биться. Помнится, у него были глаза темные, как предрассветные часы, прекрасная линия скул и удивительно, просто поразительно чувственная улыбка. И он желал ее с жадностью урагана или ревущего водоворота. Боже, как он сломил ее сопротивление!

Вот он вышел из кареты – шляпа, развевающаяся пелерина темного пальто. Верити затаила дыхание. Он посмотрел вверх, на дом, который отныне принадлежит ему.

Верити отскочила от окна, прижалась спиной к стене, рука на сердце. Так не должно быть. Ей полагалось просто взглянуть на него с затаенной горечью и нежностью. Почему перехватывает дыхание? Откуда бешеный стук крови в ушах, словно переполненный вешними водами ручей пробил наконец дорогу сквозь ледяной панцирь?

А ведь она уже решила уехать, как только Берти предадут земле.

Ей всего-навсего было нужно немного времени, чтобы вручить ему подарок. Дар, который вызревал – она поняла это лишь сейчас – с той минуты, как она увидела его впервые, с потертым саквояжем в руке, с кусочком пирога, который он сунул ей в карман.

Лишь об одном Стюарт попросил прислугу – чтобы оставили как есть покои и вещи Берти. Брат, в общем, был ему безразличен, но Стюарт вдруг почувствовал, что ему любопытно взглянуть – как Берти провел последние дни?

Спальня хозяина, как и большая часть дома, создавала настроение чувственности, характерное для ушедшей эпохи. Стены были густо-золотыми, на потолке цвета старого шампанского изображена сценка буколического содержания, воскрешающая в памяти «галантные празднества» Ватто.[6]6
  Французский художник, мастер стиля рококо, 1684–1721 гг.


[Закрыть]

Стюарт открыл гардероб. Одежда Берти. Дюжины рубашек, жилетов. В ящиках галстуки и носовые платки – все на своих местах.

Он вытащил один из сюртуков. Сшит явно не на толстяка. Похоже, Берти так и не раздался вширь, хотя и обожал вкусно поесть.

В дверях спальни переминалась с ноги на ногу миссис Бойс. Стюарт догадался: она ждет, когда он обратит на нее внимание.

– Да, миссис Бойс?

– Может, освободить место в гардеробе для ваших вещей, сэр?

– Не стоит. – Стюарт предполагал пробыть здесь всего три дня и привез мало вещей. – Позаботитесь об этом в мой следующий приезд.

– Когда это случится, сэр?

– В январе, – ответил Стюарт. Знай он, что станет владельцем Фэрли-Парк, устроил бы прием перед Рождеством. А так он уже принял приглашение в Линдхерст-Холл. Его жизнь, его карьера были в Лондоне. После свадьбы он предоставит Лиззи свободу делать с Фэрли-Парк все, что она сочтет нужным, она разбирается в таких делах. – Можете заняться своими делами, миссис Бойс. Я устроюсь сам.

– Благодарю, сэр, – ответила миссис Бойс, дородная женщина с лицом фермерской жены. Однако ее бледная, лишенная морщин кожа свидетельствовала, что она провела всю жизнь в домашних стенах. – Обед подают в половине восьмого, сэр. Мы придерживаемся деревенских обычаев.

– В половине восьмого? – Перед посещением покоев Берти Стюарт принял предложение миссис Бойс выпить чаю, потому что хотел пить и даже немного проголодался. К чаю подали печенье и булочки с изюмом из запасов экономки, и он наелся от души. – Нет. Пусть обед подадут в девять.

Миссис Бойс захлопала глазами:

– Но, сэр, если вы начнете в девять, вам не встать из-за стола раньше одиннадцати!

– Нет, уверяю вас, мне хватит получаса или даже меньше. Миссис Бойс снова растерянно заморгала:

– Полчаса на обед из двенадцати блюд, сэр? Двенадцать блюд? С ума сойти!

– Неужели у брата каждый день подавали обед из двенадцати блюд?

– Нет, сэр, только из восьми. Но мы подумали – это ваш первый обед в Фэрли-Парк…

– Мне вполне хватит трех.

Берти, быть может, свихнулся на обедах, но Стюарту было почти – или совсем – безразлично что есть.

– Но меню уже составлено, сэр, – возразила миссис Бойс. – Не угодно ли взглянуть?

– Нет, не нужно. Дайте знать кухарке – не более трех блюд.

Минуту-другую лицо миссис Бойс сохраняло такое выражение, словно он велел ей вступить в рукопашную схватку с крокодилом на нильском берегу. Потом она сдалась:

– Хорошо, сэр.

После ухода миссис Бойс Стюарт закрыл дверцу гардероба и подошел к кровати. На какой половине спал Берти? Он решил исследовать ночной столик слева от изголовья и обнаружил там две книги философского содержания – автором обеих, разумеется, был Эпикур – и пузырек с остатками лауданума.

Насколько Стюарту было известно, брат не вел дневника. Так что приходилось довольствоваться книгами и снотворным, чтобы заглянуть в частную жизнь Берти. Стюарт обошел постель кругом и выдвинул ящички ночного столика справа.

Там он нашел только носовой платок, один из дюжин точно таких же, что лежали в гардеробе. Не совсем подходящий предмет, чтобы поведать что-нибудь о личности хозяина. Стюарт развернул платок.

– Платок не был чистым, впрочем, и грязным тоже. На ткани виднелись полупрозрачные пятна. Стюарт уловил слабый запах сливочного масла и поднес платок к носу.

Масло и острая нотка лимона, сладость сахара. Стюарт снова осмотрел носовой платок. Белая льняная ткань отличного качества, в уголке инициалы Берти. Похоже, Берти завернул в него кусочек пирожного или выпечки, а потом сложил платок аккуратным квадратом и засунул в дальний уголок ящика ночного столика. Края платка слежались, прижатые к стенкам ящика.

Неужели Берти хранил его ради запаха? Стюарт еще раз понюхал платок. Самый обычный запах. Что это было? Кусок лимонного пирога? Что может быть интересного, памятного или важного, связанного с ароматом лимонного пирога?

Стюарт сделал глубокий вдох, пытаясь впитать в себя скрытые нюансы запаха. Совсем слабый запах, однако с каждым вдохом он становился все неуловимей и прекрасней, пока не рассыпался искрами. Ему вдруг отчетливо представилась южная страна, лимонные деревья, цветущие под кобальтовыми небесами.

Стюарт отнял от лица платок, до глубины души пораженный завораживающей силой запаха и собственной реакцией. Всего-навсего лимонный пирог; он никогда не сходил с ума по пирогам. Тем не менее он снова поднес платок к носу и закрыл глаза. Вполне можно поверить, что находишься в саду средиземноморской виллы, в окружении лимонных деревьев в кадках, сплошь увешанных плодами цвета солнца.

Будь Берти сейчас жив, он мог бы рассказать Стюарту, зачем хранил платок и что было в этом платке, источающее соблазнительный запах, навевающий столько воспоминаний.

Но Берти был мертв.

Стюарт бросил платок в ящик и закрыл его.

Столовая в Фэрли-Парк напоминала пещеру, в которой гуляли сквозняки. Стюарт предупредил Прайора, чтобы обед ему подали в библиотеку, где стены были цвета сливок.

Получив такое указание, Прайор пришел в неописуемое волнение, почти как миссис Бойс. Стюарту даже показалось, что дворецкий вот-вот схватится за грудь и упадет замертво. Но отличная выучка помогла ему взять себя в руки.

– Да, сэр, – пробормотал он. – Мы найдем там место. Прайор и его подручные накрыли на письменном столе красного дерева, потому что за читальным столом устроился Стюарт, чтобы просмотреть ворох бумаг. Он уже ознакомился с законопроектами относительно использования удобрений, колючей проволоки и доставки почты, когда мимо него прошествовал лакей с супницей.

– Обед подан, сэр, – возвестил Прайор.

Стюарт уселся за письменный стол и раскрыл «Тайме», чтобы прочесть статью о ходе расследований инцидента в Париже, где анархисты взорвали бомбу. Краем глаза он видел, как неодобрительно переглядываются Прайор и два лакея. Словно он читал не главную газету страны, а потрепанный экземпляр «Фанни Хилл».[7]7
  Первый эротический роман на английском языке Дж. Клелаида.


[Закрыть]
Потом Прайор прочистил горло и поднял крышку супницы.

Внезапно царящий в библиотеке запах старых книг и старого сигарного табака сменился благоуханием летнего утра, созревающих на своих плетях упругих огурчиков. Стюарт даже оторвался от газеты, чтобы, взглянуть на то, что пахло столь замечательно. Прайор поставил перед ним тарелку с густым прозрачным овощным супом.

Стюарт сделал осторожный глоток. Суп взорвался на языке фейерверком вкусовых ощущений – сочных, свежих, насыщенных, словно ешь солнечный свет и зелень чудесного июньского полдня. Изумленный Стюарт сделал нечто такое, чего не делал практически никогда – отложил газету, – и уставился в тарелку.

Медленно поднес ко рту вторую ложку. Нет, он не ошибся. Суп действительно был необычайно хорош. Стюарт попытался распробовать вкус каждого ингредиента: огурцов, лука, малой толики чеснока, топленого масла, сливок. Ничего необычного, причудливого или особо изысканного. Тем не менее это было… изумительно.

Еда была ему безразлична. Давным-давно безразлична. Просто пища, чтобы поддерживать здоровье и жизнь, ничего больше. Обед в «Серебряной башне» ничем не отличался от обеда в дешевой забегаловке, где подавали рыбу с жареной картошкой. Просто обед.

Но вот это не просто обед. Этот суп был опасен и непредсказуем, как присутствие полуодетой женщины в келье монаха, который дал обет целомудрия.

Стюарт положил ложку на стол. Тридцать лет назад он бы умолял дать ему хотя бы еще один глоток. Двадцать лет назад он был бы заворожен открытием, что его способность чувствовать вкус не умерла навсегда. Десять лет назад он мог бы принять это внезапное воскрешение за предвестие грядущего чуда, чудеснейших вещей, которых он желал с упорством похороненного глубоко в земле семечка, пробивающегося к морю света наверху.

Сегодня ему просто хотелось читать за обедом газету, да так, чтобы его не отвлекала – и уж тем более не потрясала до глубины души – миска с супом.

Но пальцы снова схватили ложку, погрузили ее в суп. Рука поднялась, чтобы нести ложку ко рту. Он даже наклонился чуть ближе – на долю дюйма. Стюарт заставил себя сунуть ложку обратно в суп. Слишком поздно. Он слишком стар. Привык быть безразличным к еде.

Он снова взялся за газету, хотя не вполне понимал, что читает – о бомбе в Париже или выборах в Америке.

Воцарилась неловкая пауза. Потом дворецкий унес суп.

Обед можно было сравнить с разгромом римлян при Карфагене.

Верити была озадачена, когда мистер Сомерсет категорически приказал подавать обед всего из трех блюд, но не слишком встревожена. Если она настолько хороша в своем деле, как сама полагает, хватит и одного блюда. Хватит и одной ложки!

Новость о супе дошла до нее не сразу. Ведь то, что уносили со стола, попадало скорее в моечную, чем на кухню.

В качестве второго блюда Верити предложила свежее выловленных креветок, кремово-розовых, плавающих в нежнейшем соусе из белого вина. Наряду с креветками она послала с полдюжины закусок: слегка поджаренных устриц, мидий в собственном соку, засахаренные каштаны, горошек в масле, жареный картофель с сыром и тушеный порей.

После первых отягощенных горестными мыслями двух месяцев ученичества у месье Давида, в доме маркизы Лондондерри, Верити узнала, к собственному изумлению и удивлению всех вокруг, что наделена кулинарным талантом. У нее обнаружились чувствительный нос, неиспорченный вкус и ловкость рук, которая сделала бы честь цирковому фокуснику.

Но Верити всегда готовила по инструкциям – у месье Давида, кому довелось учиться у великого месье Сойера, а также готовить при дворе Наполеона Третьего, накопилась уйма рецептов, ради которых многие повара согласились бы дать на отсечение руку, держащую нож. Так было, пока Верити не встретила Его, человека, неспособного найти удовольствие в еде. Он лишь смотрел с тоской во взгляде, как она ест, и ест, и ест.

Именно тогда она стала задумываться о желаниях, страхах, радостях и горестях, столь прихотливо сплетенных в некую простую сущность под названием «еда». Именно тогда начала она готовить целенаправленно, не просто для того, чтобы заработать денег, иметь кусок хлеба и крышу над головой, а для того, чтобы насытить голод иного порядка, простирающийся куда дальше, чем потребности желудка.

При этом что бы Верити ни делала, она всегда держала в памяти Его. Иногда воспоминания об этом мужчине всплывали в ее голове огненным тавром. В другой раз это был всего лишь легкий ветерок грусти, обдувавший ее мысли. Но всегда над самым порогом сознания, рефреном витало: если однажды ей представится шанс готовить для него… готовить, для него…

Приготовленная Верити еда приобрела налет чувственности. В ней были нежность поцелуя, ярость схватки в высокой траве летним днем, пристальный взгляд любовника. Она создавала новые блюда – кушанья скромные и в то же время экстравагантные, – думая лишь об одном: сломать воздвигнутый временем барьер, вернуть его в те годы, когда утраты еще не успели обездолить его, лишив одного из основных наслаждений.

Она хотела преподнести ему счастье на блюде. Один кусочек, ей большего не требуется. Действительно, так и вышло – один кусочек. Мистер Прайор собственной персоной явился в кухню и отвел ее в сторону, чтобы, кое-что сообщить. А когда перед мистером Сомерсетом поставили вторую перемену, он выбрал одно блюдо, попробовал, пожевал с суровым видом, молча посидел минуту и встал из-за стола.

Стюарт покончил с обедом. Даже отказался от третьего – шариков из шоколадного крема. Тех самых, из-за которых годом ранее прямо за столом разрыдался господин Дюгар, парижский промышленник, потому что вспомнил сестру, любительницу шоколада. Она отказалась от возможности ходить в школу – и есть шоколад – ради того, чтобы он мог получить образование.

Прошло несколько минут, прежде чем Верити осознала, что мистер Прайор все еще что-то говорит. Его трагическое повествование шло мимо ее ушей, и она не слышала ни слова. Она коснулась его рукава, чтобы остановить поток жалоб.

– Все хорошо, мистер Прайор, – сказала она, в своем отупении неспособная до конца понять, что произошло. – Таковы уж джентльмены. Нужно уважать их вкусы.

В речи Верити ясно слышался французский акцент. Вся прислуга нижнего этажа знала: если ее английский становился тягучим, словно полужидкое тесто, пора было прекращать с ней разговоры.

Кивнув, мистер Прайор вышел. Верити повернулась к помощникам.

– Отлично поработали, – сказала она. – Это был один из наших лучших обедов.

Действительно один из лучших обедов, хотя и закончился неожиданно быстро. Верити думала, ей хватит обеда и всех молитв о счастье, что могло вместить ее сердце. Но она ошиблась.

Она оказалась кругом не права.

В одиннадцать вечера в дверь библиотеки постучали. Это был Прайор.

– Не нужно ли вам чего-нибудь, сэр? – осведомился дворецкий.

Стюарту как раз было нужно. Он был голоден, так как за обедом почти не ел.

Голод редко донимал его – просто сообщал, что пора подкрепиться. Но то, что Стюарт испытывал сейчас, не лезло ни в какие ворота. Он не просто нуждался в пище он страстно жаждал ее.

Прошло почти два часа с тех пор, как обед унесли из библиотеки. Казалось, он все еще чувствует слабый аромат, свежий и аппетитный, в воздухе и вкус тех немногих кусочков, что соизволил проглотить, на языке.

Перед ним лежали финансовые отчеты, но он едва понимал, что читает. Его ум, обычно такой дисциплинированный и сосредоточенный, сейчас терзался образами пищи, соблазнительных, непристойных блюд, которые он безжалостно отослал обратно, и третьего, которое он даже запретил подавать на стол.

– Да, я хотел бы сандвич.

Дома он предпочел бы сам отправиться на кухню, нежели кого-то звать. Но он первый день в своем новом имении и должен показать себя строгим хозяином. Ведь слуги тоже прикидывали, что он за птица, точно так же как он оценивал их исполнительность и характер.

– Конечно, сэр, – ответил Прайор. – Я пошлю кого-нибудь к мадам Дюран.

Знакомое имя. В следующий миг Стюарт вспомнил.

Впервые слух дошел до него, когда он маршировал по Афганистану, чтобы ввязаться в глупейшую войну в истории.[8]8
  Вторая война Англии в Афганистане, 1878–1881


[Закрыть]
Ну и смех разбирал его среди выцветших скал Хайбарского прохода![9]9
  Дорога из Кабула (Афганистан) через Джелалабад до Пешавара (Индия).


[Закрыть]
Представил себе, как Берти кувыркается с собственной кухаркой – подумать только, кухаркой, которая, вероятно, раза в три его толще и безобразна, точно дно ее любимой сковородки. Как низко пало божество!

– Мадам Дюран все еще здесь?

Потом языки перестали молоть, и много лет все было тихо. Как предполагал Стюарт, Берти опомнился и велел мадам Дюран собирать вещички.

– Да, сэр. Мы рады, что она осталась у нас. Ее искусство бесподобно.

Стюарт не обратил особого внимания на скрытый упрек в словах дворецкого. Должно быть, эта мадам Дюран самая паршивая овца среди слуг во всей Британии, ненасытная любовница, которая – говорили ему – приохотила Берти к извращениям с использованием скалки и взбитых сливок.

Верити Дюран готовила так, что ее блюда были прелюдией к обольщению, словно она продала душу дьяволу за то, чтобы простая репа в ее руках заставляла дрожать от желания язык. Неудивительно, что Берти не нашел сил сопротивляться. Берти, который еще мальчиком вошел во вкус застольных наслаждений, предаваясь им серьезно и страстно, подобно тому, как другие предаются охоте или скачкам – а также юриспруденции и политике.

– Так ли необходимо беспокоить мадам Дюран из-за простого сандвича?

– Когда мадам отпускает кухонную прислугу на ночь, все просьбы поступают к ней, сэр.

Стюарт хотел сказать, что сандвич мог бы принести мистер Прайор или один из лакеев. Было, однако, ясно, что такая мысль даже не приходила дворецкому в голову. Слишком давно Стюарт не жил в доме с большим штатом прислуги; забыл о строгом разделении труда в соответствии со служебной иерархией. Лакей будет оскорблен и скандализован, если попросить его поработать на кухне. Не меньше будет шокирована мадам Дюран, если отправить ее сопровождать будущую миссис Сомерсет в город, чтобы нести за ней покупки.

– Что ж, очень хорошо, – сказал Стюарт, сдаваясь. Голос, однако, выдавал в нем некоторую тревогу.

Комнаты слуг, как правило, находились на верхних этажах здания; Верити не была исключением. Как и положено прислуге высокого ранга, она имела в своём распоряжении гостиную и спальню. Комнаты были невелики, однако размеры спальни позволяли соблюдать достаточную приватность, а в гостиной хватало места, чтобы приглашать кого-нибудь из слуг на чай или изредка на партию в карты.

За тринадцать лет жизни в Фэрли-Парк Верити превратила скудно и убого обставленные комнаты в удобное и красивое обиталище – настоящий дом. Диван с розовой шелковой обивкой, на котором она сейчас сидела, выслушивая просьбу мистера Сомерсета в изложении Дикки, достался ей, когда Берти решил поменять обстановку террасы. К дивану прилагались два изящных столика и ореховый секретер; щедрое предложение Берти очень польстило Верити Дюран, предвещая тот самый день, когда он внезапно поцеловал ее, прервав обсуждение сравнительных достоинств лукового и беарнского соусов.

Остальные предметы обстановки не уступали мебели в показной роскоши. Обои – серебряные королевские лилии на лазурном фоне – могли бы украсить собой гостиную преуспевающего лондонского торговца. Ее ковер, более насыщенного голубого цвета, был соткан руками юных турчанок – теперь они, вероятно, были уже столетними ведьмами. На приставном столике возле двери, под овальным старинным зеркалом, в котором едва умещалось лицо хозяйки, стояла ваза с подснежниками. Садовник принес их ей в обмен на коробку печенья «Мадлен», шепнув, что они восхитительны, словно первый день весны, и просто кружат голову.

Скорей бы Дикки ушел. Ей не терпелись оборвать лепестки, растоптать цветы в бурую кашу босыми ногами!

Верити была просто разъярена. Как странно, неужели она способна злиться на него? Ведь много лет она думала о нем не иначе как с пылким обожанием, которое была готова сложить к ногам прекрасного божества.

Но может быть, она злится скорее на себя за собственный жестокий провал? Вообразила, что овладела колдовством в достаточной мере, чтобы уничтожить злые чары, которые отняли у него все оттенки вкуса, кроме серых.

Верити Дюран попыталась мыслить рационально. Если ему не понравился приготовленный ею обед, что ж, значит, не понравился. Ничего личного. И разумеется, он вовсе не хотел обременить лично ее приготовлением сандвича. Она давным-давно завела привычку лично заботиться о поздних трапезах Берти, ведь многие из ее подчиненных начинали трудовой день в шесть тридцать утра.

Просто ему не позволялось иметь недостатки обычного человека. Она хранила в памяти безупречный, божественный образ. Ради этого воспоминания вела жизнь скромную, благочестивую и безгрешную. Она все еще…

Верити встала, подошла к секретеру и извлекла лист писчей бумаги.

– Будьте добры, подождите минуту, – попросила она Дикки, отвинчивая колпачок авторучки.

Когда лакей вошел в библиотеку, в руках у него вместо подноса с едой был сложенный листок бумаги, а на лице застыло испуганное и озадаченное выражение, какое Стюарт уже видел сегодня у Прайора. В чем тут дело? Почему все, связанное с приготовлением еды или кухаркой, заставляет челядь судорожно хвататься за нюхательные соли?

Нацарапанная по-французски записка не внесла особой ясности.


«Дорогой сэр!

Обед в этом доме подается в половине восьмого. Если я растратила все силы в битве при Ватерлоо, не стоит ожидать, что я выиграю сражение под Лейпцигом[10]10
  Битва при Ватерлоо (1815 г.) и Лейпцигское сражение (1813 г.) положили начало разгрому Наполеона Бонапарта.


[Закрыть]
одним взмахом шляпы.

Обед сервируется в столовой. Усилия многих поколений были положены на то, чтобы построить, содержать в надлежащем порядке и совершенствовать коридор между кухней и домом. Многие годы учения и тренировки потребовались для выработки слаженности действий прислуги в доме и на кухне, чтобы блюда появлялись на столе с пылу, с жару, доведенные до кулинарного совершенства. Вы не можете по собственной воле решить, что библиотека, которая находится в противоположном крыле дома, служит этой цели лучше. Такое решение сводит на нет усилия всего персонала. Мои обязанности в этом доме заключаются в приготовлении завтрака, ленча и обеда. Если вам угодно обедать в другие часы, нужно предупредить об этом заранее. Мистер Бертрам Сомерсет это понимал. Удивлена, что вы, сэр, пользующийся репутацией поборника народных прав, так мало думаете об удобстве тех, кто на вас работает.

Ваша смиренная служанка,

Верити Дюран.

P.S. В кладовой на подсобной кухне есть хлеб, масло и мясной пирог. Достаточно, чтобы подкрепить вас до завтрака».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 3.8 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации