Текст книги "Интересы: портовые кабаки. Современная драматургия"

Интересы: портовые кабаки
Современная драматургия
Тонга Тулинова

© Тонга Тулинова, 2023

ISBN 978-5-0060-9959-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тонга Тулинова
Интересы: портовые кабаки

Действующие лица:

Кузя. Красивая блондинка. 39 лет (последний раз 30). Лишние движения отсутствуют.

Джонни. Оригинальная брюнетка с растрепанными кудряшками. 39 лет (последний раз 30). Нищая мать-одиночка. Модельер-неудачник.

Артист. 43 года.

Продавщица в пивной №1, продавщица в канцелярии, старик-букинист, мужчина, женщина, кавказец, 2 подростка, сын Джонни, его приятель, толстяк, 2 парня, 2 девушки.

Кузя и Джонни все время пьют пиво.

– Квартира Кузи: цветы, матрас на полу, красный китайский фонарик – люстра.

Кузя (набирает телефонный номер): Ты как?

Джонни: Да. Надо суп сварить.

Кузя: Сколько времени займет процесс? Трубы горят.

Джонни: Эээ… Ммм… Начинайте.

– Кузя достает из холодильника бутылку пива, открывает, отпивает довольно много, прикладывает бутылку ко лбу. Ходит вперед-назад. Допивает пиво. Снова звонит.

Кузя (по телефону): Ну как?

– Квартира Джонни. Живописная нищета, разбросаны детские игрушки.

Джонни: Начали.

Кузя: Ну… Не суп варить?

Джонни: Не суп.

Кузя: И?

Джонни: Мысль Ваша мне ясна.

Кузя: По какой дороге?

Джонни: По старой.

Кузя: Выходим.

Вешают трубки. Выходят на улицу.

– Идут навстречу друг другу. Останавливаются. Заходят в Пивную №1.

– Пивная №1. На холодильнике с товаром висит плакат, на котором изображена Саломея, царевна Иудейская, держащая в руке голову Иоканаана.

Кузя: Каков Ваш выбор сегодня?

Джонни: Денег нет, поэтому крепкое. А Ваш?

Кузя: Стаут. Четырех литров должно хватить.

– Выходят. Идут по улице.

Кузя: Я любила его 20 лет.

Джонни: Это фраза нашего папы.

Кузя: У вас сын уже после той его реплики. А я лет 20 назад влюбилась в фотографию. Не помню уже, где увидела – да, в принципе, и неважно. В каком-то глянцевом журнале наверняка – их тогда почти не было, так что я не могла их не читать. Он у меня везде на аватарах. Все эти годы. Мое второе «я».

Джонни: Ну, как обычно… (Пьет).

Кузя: Я пошла на его спектакль. О боги, чего мне это стоило… Панические атаки скучать не дают никому. Он потрясающий. И сразу без штанов. Да, я умею выбирать спектакли.

Джонни: Большой опыт. (Пьет).

Кузя: Прямо скажем, не ожидала. Видишь ли, Джонни, я никогда не читаю отзывы и критику до спектакля. Нельзя наполнить полную чашу. (Пауза). Я напишу для него пьесу.

Джонни: Будет чем заняться.

Кузя: В театре актеры постоянно говорят. Слишком много текста. Понимаешь? В жизни столько не говорят! Да что в жизни – торговцы на рынке столько не говорят! Встанут бревнами – и ну давай вещать горлом на зажиме. Даст бог, ко второму акту разыграются. Караул. Я их не различаю. А ведь культура постмодерна пронизана насквозь миражами телесности! И его тело – это тот самый страдивариус, о котором мечтал Таиров! Прекраснейший инструмент! Жесты, пластика – о боги!.. А голос… Космический тембр совершенно. Запредельный. А как он читает стихи! Ты удивишься, но далеко не каждый актер это может – а казалось бы!..

Джонни: Оказалось, что все совсем не так, как казалось.

Кузя: О, меня цитируют, О’К.

Джонни (пьет): Да не ходи ты туда трезвой.

Кузя: Да досматривают! Не всюду, конечно, но!.. Совсем уже с ума посходили! Меня однажды не пустили в Третьяковку – а бутылка была закрыта! То есть я ее даже не открывала еще! Понимаешь? Охрана последние мозги пропила уже там! Параноики херовы. А он играет на разных площадках, так что полностью уверенной быть нельзя, что не завернут.

Джонни: Безобразие. А ведь ты проходила через весь Крымский мост, оцепленный доблестной нашей милицией! В процессе возлияний!

Кузя: «Ну не смогла я, не смогла…» Совсем нам, алкоголикам, житья нет. Да я еще и в очереди на ветру простояла – понесло сдуру в каникулы. Не ходи во время школьных каникул в Третьяковку.

Джонни: С утра как-то после работы заходила – никого там не было.

Кузя: Утро после работы – самое время для культпохода. О да, ты знаешь толк в удовольствиях.

– Пришли на берег реки.

Кузя: Но было неизвестно, что там вырастет! Ну, ты понимаешь… В 20 лет и в 40 лет… Сейчас ему 43. Он потрясающий. Так же прекрасен. Он меня опять взорвал, только в реальности.

Джонни: В реальности? Какое отношение это имеет к реальности?

Кузя: Никакого. Впрочем, как обычно. Ничего нового. Увы. Не привыкать. Тонуть в иллюзиях – привычное дело.

Джонни: Утону-ка я в пиве. Беги, адмирал!..

Кузя: Ад – мир – умирал. (Пауза). Мы полетим к океану. (Пауза). А его вывели из спектакля.

Джонни: Кого играл?

Кузя: Путану.

Джонни: М-да… Однако… Тяжела и неказиста… жизнь столичного артиста… Вышел в тираж.

Кузя: Он гений.

– Артист появляется на сцене. Танец. Рефлексии из-за вывода (причина – возраст). Бессилие. Декорации – воздушная инсталляция. (Идеал – как у художника Даниела Вурцела: 12 вентиляторов по кругу, в центре летает красная ткань). Кажется, что он из нее возникает и в конце танца в ней исчезает.

– На берегу реки.

Кузя: Театр более естественен, чем жизнь. Люди на сцене позволяют себе чувствовать. Находясь в образе, могут посметь выражать чувства. Более чем. Потому что таковы правила игры – иначе публика не поймет. В жизни-то все наоборот. Перестанешь скрывать эмоции – не поймут. Кто? Зрители моей жизни – кто эти люди? Я хожу на работу почти каждый день – в выходные я их не помню! А его я помню всегда. В реальности же я была лишь на трех его спектаклях… И должна была видеть лишь образы. Пришлось сшибать эту призму. В театре больше правды, чем в жизни.

Джонни: Где реальность?

Кузя: Что считать реальностью?

Джонни: Поиски через боль?..

Кузя: Боль реальна, но крушение иллюзий бьет больней. А там ведь «ничего не было». А как различить? Где грань между иллюзиями и реальностью? Это можно проверить лишь при контакте.

Джонни: Где грань между нормой и безумием?

Кузя: Она тонка. Не рви.

Джонни: Грезы-слезы. (Пауза). Показала бы хоть фотографию.

Кузя: Да он везде у меня. На телефоне заставка вот.

Джонни: Ух ты ж… Не гей ли?

Кузя: Да какая разница!.. Демон Врубеля.

Джонни: Действительно, никакой…

Кузя: Ездит по провинциальным театрам. Завтра в Рязани моноспектакль. Часа три в одну сторону, за день обернется.

Джонни: От поклонниц отстреливается? В зале осталось полтора паралитика?

Кузя: Он гений.

– Канцелярский магазин. Кузя покупает маленький карманный блокнот и ручку.

Кузя: Будьте добры, вот этот прекрасный блокнот с горами и ручку черную. Чтоб на морозе писала. В принципе, при минус двадцати ничего писать не будет, ну да ладно. Сколько? Это за ручку?

Продавщица: Это за все.

Кузя: Да… Давно я не писала ручкой…

Разрывает полиэтиленовую оболочку блокнота штопором. Далее периодически что-то записывает в блокнот, всегда носит его с собой.

– Кузя и Джонни на берегу реки.

Кузя: Я появилась на свет рядом с тем местом, где впервые вышел на сцену Станиславский в трехлетнем возрасте. Чуть дом не сжег – попросили сделать вид, будто кладет что-то в печь. Ребенок не понял, зачем делать вид, если можно положить по-настоящему. И положил… А потом, спустя много лет, на другом берегу реки я провела первый год своей жизни. Яблоневый сад был. И качели. Сейчас река заросла. Я там училась плавать. Но, в принципе, я училась плавать везде…

Джонни: А мой отец был пожарным. Задохнулся. Я храню его последнюю фотографию – напечатали в газете. Он уже вышел из огня, сидел на бордюре.

Кузя: Твой отец был героем. Я помню эту историю и ту фотографию. Тебе было 13 лет.

Джонни: Все-таки жизнь – удивительная штука. Как их угораздило попасть в один полк?

Кузя: Но все ж в разное время.

Джонни: Да, твой старше. Вместе Мавзолей не караулили.

Кузя: Караулили порознь – факт.

– Новогодний вечер.

Кузя (по телефону): Я иду в театр, спектакль-одноактовка, так что к десяти буду.

Джонни: Место встречи прежнее.

– Берег реки. Дерево (плакучая ива). Встречают Новый год.

Кузя: Там субтитры на стенах. Мультимедиа, все дела. Несколько ошибок пунктуационных, пара стилистических, одна ситуативная.

Джонни: Ха-ха-ха. Приятно, черт побери!

Кузя: Директора театра увидела, сообщила по поводу. Отвечает: «Ой, да, мы только что заметили, спасибо большое».

Джонни: Ты сказала, вот и заметили.

Кузя: Репертуарный спектакль, который раз играют уже.

Джонни: Но как это можно было вообще пропустить?

Кузя: В первом ряду дама кашляла полспектакля. И еще из первого ряда пара ушла. Прямо на монологе! А там сцена на одном уровне с залом, актеры рядом с публикой.

Джонни: Попытка к бегству.

Кузя: А вот на днях была еще… Заявили комедию.

Джонни: О да, это наш жанр, конечно. Чего тебя туда понесло-то? Вот это уже действительно смешно!..

Кузя: Я смотрю все, я читаю все. Костюмы!.. Артистку лет далеко так за 50 вырядили в парчовые трусы – это должно быть смешно?.. Финский стыд!

Джонни: Парча – дорогой материал. А почему финский? При чем тут финны вообще?

Кузя: Это когда ты не при делах, но тебе дико стыдно за кого-то другого.

Джонни: А. Финский. Ты была в Финляндии?

Кузя: Пока нет.

Джонни: А то я уже запуталась в твоих траекториях…

Кузя: В Пекине был цирк. Воскресила с того света китаянку. Прям в метро. Дело было так: я ж туда в белой куртке поехала…

Джонни: Для полноты образа только этого и не хватало…

Кузя: О да, мы знаем толк в театральности. И вот еду я в метро, встречаю знакомую китаянку…

Джонни: Знакомую китаянку. (Смеется).

Кузя: Ну да. Я их различаю теперь. Но она сама меня заметила.

Джонни: Это было несложно.

Кузя: Да, шпионом мне там не быть. А она шла с букетом желтых хризантем. В половину ее роста. И во всю ее ширину. Это у них погребальные ритуальные цветы вроде бы?.. Дальше пошли вместе – я как раз собиралась заблудиться, так что она попалась вовремя. А там в дни моего пребывания 65 лет образования республики отмечали, так что неделя праздников, провинциалы понаехали всем своим миллиардом, – в общем, китайцев толпы. Идем, никого не трогаем. Глядь – дама лежит на полу метрополитена с закрытыми глазами, дядька (муж ее, видимо) ей что-то пытается массировать и тянет к себе. Останавливаемся, китаянка моя говорит что-то вроде: «Я могу помочь, я хороший массажист», дядька отвечает что-то типа: «Да все в порядке». А в каком порядке? А ну как помрет сейчас? А у них там вообще специфическое представление о порядке. Спят на улице, туалеты без дверей. Одним больше, одним меньше – какая разница. Не можешь? Следующий! В общем, в итоге дама открыла глаза – и что она увидела? Меня в белой куртке, желтых зеркальных очках и милую девушку-китаянку с огромным погребальным букетом. Ты бы видела эти глаза! Подумала, видать, что в рай попала. Ожила, в общем. Ну, а мы дальше поехали. По своим ритуальным делам.

Джонни (смеется): Входные билеты в цирке не существуют… А как там кровавая гэбня? Работает?

Кузя: О, было-было. В первый же вечер. Иду, смотрю – парень на перекрестке спит. Я ж еще тогда не знала, что у них люди на улице спят. То есть шок нехилый такой. А, как ты понимаешь, я уже злоупотребила. Кстати, самое лучшее пиво в мире продают в Пекине на станции Мусиди – «Пхэй пхи дзёо». Прекрасный стаут за 5 юаней. Черная пол-литровая банка.

В общем, останавливаюсь, разглядываю спящего. А дело рядом с моим отелем было. Думаю, шедевр, надо снять. Метнулась за фотоаппаратом. Возвращаюсь – спит по-прежнему. Замечательно! Фонари! Машины! Светофоры! Снимаю. Вдруг, откуда ни возьмись, два китайца лет 35-ти. Говорят мне бодро так по-английски что-то типа: «Хэллоу, не могли бы Вы не снимать, плиз». И улыбаются во весь рот. А китайцы вообще по-английски редко когда говорят, если они не продавцы в центре города (да и там, в принципе, тоже). Да и не подойдет ко мне нормальный китаец с другой просьбой, кроме как сфотографироваться. А уж ночью – тем более. В общем, я понимаю, что меня пасет гэбня, сюжет становится еще более интересным, и я намереваюсь поразвлечься – затеять международное шоу. Они мне улыбаются: «Поздно уже, идите в отель». А у нас же разница во времени! И я им часы лучезарно под нос сую: «Москоу тайм 10 вечера. Какое поздно? Я только вышла!».

А я днем не могла там сигарет нормальных купить – одни белые. Во, думаю, заодно у них и узнаю – а ну как коричневых вообще нет? Должна же быть от них польза какая-то, раз пристали! Да еще и по-английски говорят. И, заметь, это не китайский английский, а такой, который я понимаю! У продавца-то я спрашивала, сказал, что нет, но оснований предполагать, что он меня правильно понял, у меня, в свою очередь, тоже нет. В общем, начала выяснять, есть ли в этом их прокуренном Пекине коричневые сигариллы в принципе. А они меня спрашивают, где я работаю. «Пресса, – говорю, – editor!». Они аж побледнели, бедолаги. А этот все еще безмятежно спит на перекрестке. И вот у них тут иностранная пресса, разрыв гендерного шаблона, ночь на дворе, правильных сигарет нет, бежать некуда – я ж от них теперь не отстану, сами напросились… И мой счастливый внешний вид завершает полноту этой сказочной картины. В общем, кранты малюткам – надо искать выход. Один говорит, что у него младшая сестра работает на телевидении («О, да мы почти коллеги!»), и дает мне пачку сигарет. И просит не снимать. А я ж уже сняла все. Так что вполне согласна не снимать больше. Вступает второй – понимает, что что-то здесь не так. Дает мне вторую пачку и просит не публиковать. «А коричневых, коричневых сигарет нет у вас тут?» – ну а как я им еще объясню? Хоть так. «Нет, – говорят, – нету напрочь». И отдают мне еще полпачки начатой. Итого две с половиной. Ай да я! Несколько часов в Пекине, уже гэбню раскулачила. Сигареты очень крепкие, сгорают моментально. Отцу на кладбище ношу теперь.

Джонни: А че спящий?

Кузя: Да подняли его и понесли, заодно и разбудили. А потом вернулись.

Джонни: М-да. Полагаю, о китайском чуде говорить мы не будем…

Кузя: Не будем.

Джонни: Не будем. Вернемся к артисткам-пенсионеркам.

Кузя: Вернемся.

Джонни: И что публика?

Кузя: Публика аплодировала…

Джонни: Чем была оправдана сия мизансцена?

Кузя: А хрен ее знает.

Джонни: Явно не эстетическим удовольствием.

Кузя: Не им.

Джонни: Так пусть зритель поднимается до уровня театра, а не театр опускается до уровня балагана!

Кузя: Эту проблему решали, решали… Сто лет как.

Джонни: Видать, не решили.

Кузя (предлагает выпить): Не чокаясь.

– Кузя дома. Листает блокнот, подолгу смотрит в монитор компьютера, быстро печатает. Пишет пьесу.

Кузя: Блистай, сероглазка!..

– Пивная №1. Толстяк с зализанными в хост волосами покупает пиво. Джонни стоит за ним и пытается не попасть в поле его зрения. Он уходит.

Джонни: Этот часто заходит?

Продавщица: Да я недавно тут работаю.

Джонни: Это я вижу. С тех пор, как вы здесь работать начали?

Продавщица: Ну да, бывает.

Джонни: Ах, каким он был! Лет 20 тому назад!..

Продавщица: Время не щадит никого…

Джонни: Я даже была в него влюблена! Он выбрал другую. Она ждала его из армии. Она жила с бабушкой, а потом бабушка умерла. Они еще несколько лет жили вместе в той однокомнатной квартире. А однажды она домой вернулась – а он ушел. Вывез все. Оставил лишь ее старый магнитофон. Сейчас у него тоже хорошая жена. Ей лет 25 было, когда они поженились. Когда-то ее звали Нимфа.

Продавщица: До брака?

Джонни: Да-да.

Продавщица: М-да… Некоторым можно пить только минералку.

– Подъезд Джонниквартира Кузи.

Джонни (по телефону): Что мне делать с этим маньяком? Он вернулся!

Кузя (по телефону): Конкретизируйте.

Джонни: Соседкин! Который у нее деньги украл!

Кузя: А, тот… Пришел закрывать гештальт. Он будет мстить. Не ходи там.

Джонни: Я там курю! Он там сидит! Он мне мешает!

Кузя: А ты мешаешь ему. Вопрос в том, насколько ты готова мешать маньяку. Покури в другом месте. Ее предупреди. А состава преступления там нет. «Убьет – тогда приходите». В картину, которую пишет маньяк, лучше не вписываться.

Джонни: Ну, я знаю, что такое «закрывать гештальт»… Но где же мне курить?..

– Квартира Джонниквартира Кузи. Продолжают говорить по телефону.

Джонни: Откуда ни возьмись – соседкин муж-мент с вопросами типа: «А кто это у меня тут шляется?».

Кузя: Бог из машины.

Джонни: Я ему наябедничала. Состава преступления действительно нет, а закошмарить можно.

Кузя: Одним маньяком больше, одним меньше… Что ж тебя так к психам-то тянет?..

Джонни: А ты безумна «только в норд-норд-вест»?

Кузя: «При южном ветре я еще отличу сокола от цапли»* [У. Шекспир «Гамлет»].

Джонни: Мне нравится твое безумие.

Кузя: Еще бы. Психушка – твой дом родной.

Джонни: А что делать?..

Кузя: Уход от атаки, контратака. Без защиты не иди.

Джонни: Она вылила на меня горшок.

Кузя: Ох ты ж и мать твоя… Попала?

Джонни: Частично.

– Берег реки.

Кузя: Отдала ему пьесу.

Джонни: Как умудрилась-то?

Кузя: Да на поклонах. Завернула в цветочную обертку – получился красивый серебряный свиток. Закрепила брелоком из Сетендере.

Джонни: О да, ты знаешь толк в декорациях. А то ж некоторые в пакетах дары свои преподносят! А как артист будет выглядеть на сцене с пакетом? Об этом они не думают! А что такое Сетендере?

Кузя: Это поселок художников неподалеку от совершено волшебного Будапешта. Меня там по пути пытались оштрафовать в электричке.

Джонни: Полагаю, за безбилетный проезд?

Кузя: Да я купила! Но че-то не то. В общем, уболтала.

Джонни: На каком языке?

Кузя: Понятия не имею. На всех из возможных. В любом случае в этой жизни мой билет в один конец. Да и билета-то нет. Вписываюсь зайцем.

Джонни: Скажи лучше «медведем».

Кузя: Ну, как получается. Когда я считалась худруком, меня называли крокодилом. С тех пор, «когда я слышу слово „культура“, я снимаю с предохранителя свой браунинг». * [*Ганс Йост]

Джонни: И за что бы мы ни брались, из всего выходит танк… Какая у тебя прекрасная спина! Как бы мне так разогнуться?..

Кузя: Уже никак. Не надо было сгибаться.

Джонни: Да. Это дорога в один конец.

Кузя: А в Сетендере я снимала заброшенные дома.

Джонни: Ты их везде снимаешь.

Кузя: Да просто я их нахожу везде. Или они меня находят? Шептала: «О боги!..» – и вдруг лечу на Олимп. От Салоников до Литохоро, а там пешком. Первый заброшенный дом нашла в Пафосе. Кстати, на Кипре есть волшебное место – там вышла из пены Афродита. От Пафоса час ехать на автобусе. По преданию, женщина, искупавшаяся там, всегда будет прекрасна. Я нырнула, конечно. Зима была. Дождь шел. Около +5 температура.

Джонни: Сколько?

Кузя: 2 бутылки вина по 0,7 – туда и там, одна – обратно. Катакомбы и прочие царские гробницы в придачу.

Джонни: Где ты только не была, бременский музыкант…

Кузя: В Бремене полно бездомных. В Ганновере я так и не прошлась по красной туристической линии – даже ее не заметила. Были другие дела. Но там есть атмосфера, память. В Дрездене воссоздали исторический центр. В Риме все коричневое, толпы и жара. В Римини кругом плетут афрокосички. В Вене – слияние старины и современности. В Праге сказочно. На Канарах гудит океан. В Барселоне люди выстраиваются в пирамиды. В Греции сиеста, выходные после выходных, выходные в магазинах и выходные у маршрутов автобусов. Меня занесло туда вместе со снегом – впервые за 14 лет он там выпал. Стражи Бадалина – медведи. Морковку едят. В Ватикане полно туристов. Как и в Венеции. Она меня взорвала.

Джонни: «Вся Венеция покрыта водой».

Кузя: Мод Марен, «Сальто ангела». Если есть единственная книга в этом мире, то это она.

Хором: «Я купила себе красное платье в белый горошек (Кузя)»/«Я купил себе белое платье в красный горошек (Джонни)».

Джонни: Как говорит твой артист, «нет во мне уж того света».

Кузя: С чего бы, действительно… (Пауза). Когда он говорит со сцены – казалось бы, куда громче?.. А его не слышат – ведь для них это не по-настоящему. А он настоящий! На следующий день после того, как я отдала ему пьесу, он поехал на гастроли. Я видела съемку. Он летал!

– У Джонни дома.

Джонни: Не надо добивать выброшенную на берег рыбу. Я и так задыхаюсь. Я – жертва?.. Вы будете вспоминать эту жертву!

Кузя: На четвертом литре я начинаю трезветь.

Джонни: Какое счастье – завтра вторник, и снова на работу!

Кузя: Разве вторник?

Джонни: Да какая разница!

Кузя: Действительно, никакой.

Джонни: Поживу-ка я лучше в твоих воздушных замках, чем здесь.

Кузя: Мечты?.. Растоптанные кирзачами сады иллюзий?.. Ты хочешь поговорить о них?.. Ты смешная. Их нет. Но на них можно опереться. Как? Просто откажись от опоры. Только потом упадешь. Но зато полетаешь.

Джонни: Как там было у Оскара нашего Уайлда? «Эх, Бози, Бози!..»

Кузя: Все проживается лишь для того, чтобы быть рассказанным.

Джонни (читает газету): Лондонский театр рехнулся. 45-летняя Офелия рассекает по сцене в штанах и свитере.

Кузя: Да, с исторической достоверностью они, конечно, промазали.

Джонни: Голливуд вон тоже с глузду съехал – буянит: даешь квоты на победителей по цвету кожи!

Кузя: Даешь квоты на блондинок!

Джонни: А чего это на блондинок-то?

Кузя: А потому что мы красивые!

Джонни: Да, впору вводить. На «Оскаре» тем временем новый скандал: геи отсутствуют.

Кузя: Проверяли-то как?

Джонни: Волшебным путем, не иначе: возмущен сам Гэндальф.

Кузя: Ну, раз Гэндальф… Голливуд жжет напалмом. Пусть цветут все цветы!

Джонни: Пойдем лучше на горку.

Кузя: Выходим, выходим… А далеко ли нам идти?

Джонни: Да на две бутылки.

– Ледяная горка на берегу реки. Сын Джонни катается с горки. Кузя и Джонни пьют пиво. Джонни читает ту самую пьесу.

Джонни: Офигительно!

Рядом буксуют в сугробах 2 шикарные черные машины.

Джонни (читает): Офигительно!

Замечает машины. Там 2 парня. Подходит, стреляет сигареты. Дают 2 белых. Возвращается, не переставая читать.

Джонни (читает): Офигительно!

Подходят 2 девушки с алкоголем, встают неподалеку.

Джонни (читает): Офигительно! О, еще пьяницы подошли. (До сих пор не прикурила, держит обе сигареты. За ее сыном смотрит Кузя). Ну и?

Кузя: Ответила завлит из Питера. Пишет, что это очень интересный материал, но больше подойдет для кино. Арт-хаус. А театральная постановка пьесу может испортить. Что действительно интересная современная драматургия встречается очень редко. И что хрен кто сможет это поставить.

Джонни: Ну если театр не может, то это не проблема автора, это проблема театра.

Кузя: Давай еще первый провал Чеховской «Чайки» вспомним. Сколько драматургов уже в этой братской могиле?..

Джонни: Памятником им будет бессилие.

Кузя: По-твоему, мало им его было при жизни?!. Памятником им будет парусник! Я не рекламный агент! Не продавец! Я так не могу!

Джонни: А я ему говорила – не ставь Рыбу во главе государства!!!* [*М. С. Горбачев – Рыба по знаку Зодиака. Наверное, она говорила это Богу, так как больше некому].

– Квартира Джонни. Ночь. Джонни пьет.

Джонни: Мир сведен к инстинктам. (Пауза). Общество спектакля. (Пауза). Мифологема театральности всей жизни. (Пауза). Это игра перед невидимой публикой. (Пауза). Спектакль окончен – забудьте!

– Дождь. На обочине пригородного шоссе небольшая букинистическая лавка. Старая деревянная дверь приоткрыта. Коричневая краска на двери рассохлась и облупилась. Рядом продуктовая палатка, на белой пластиковой двери надпись-вывеска «Закрыто».

Внутри книжной лавки находятся несколько человек. Из-за стеллажей и полумрака их не сразу удается различить.

Около входа склонился над прилавком старик-букинист.

Женщина лет сорока пяти сдает книги. Выходит, открывает зонт. Пересчитывает деньги, придерживая зонт плечом и щекой.

Идет вдоль шоссе по узкому тротуару, пытаясь обходить лужи, грязь и выбоины. Обойти не всегда удается. Зонт от дождя практически не спасает: одна спица сломана, часть зонта торчит вверх; капли из-за сильного ветра бьют наискосок. Дождик переходит в затяжной ливень с большими пузырями на лужах.

Женщина, не останавливаясь, складывает зонт. Исчезает из виду за пеленой дождя.

Тем временем в лавке простоватый на вид мужчина рассматривает книги, стоящие на полках. Останавливается около собрания сочинений Кочетова. Книги довольно старые, некоторые в потрепанных обложках. Берет один том, пролистывает. Немного задерживается на какой-то странице. Закрывает книгу, грустно усмехается, вздыхает, ставит том на место. Снова скрывается за стеллажами.

Старик-букинист из-за прилавка рассматривает прячущуюся от дождя в его лавке публику.

Звонит мобильный телефон. Мужской голос с кавказским акцентом довольно грубо рекомендует кому-то что-то проверять (неразборчиво).

Раздается смех, из-за стеллажей выходят два подростка. Оба в очень широких штанах разного оттенка красного цвета и безразмерных свитерах-балахонах.

Первый подросток: Понял ты – учи матчасть!

Второй подросток: Да ладно!..

Толкаются в дверях. Уходят, перепрыгивая через большую лужу около двери. Еще некоторое время слышны их голоса.

Тишина. Шаги. Стремительно выходит кавказец. Снова тишина.

Входит обычная уличная кошка, почему-то сухая. Скрывается за стеллажами.

Старик-букинист тихо ворчит и начинает перебирать книги, лежащие на прилавке. Книги различны – от домашнего цветоводства и стихов Агнии Барто до произведений Толкиена и Беккета.

Из-за стеллажей выходит мужчина. Приближается к прилавку, смотрит на книги.

Мужчина: «Театр»… Это что, про театр?

Букинист: Ну, можно, наверное, и так сказать. Раз уж «Вся жизнь – театр…» Театр абсурда. Пьесы. Классика.

Мужчина: Классика – это да, это да… Мы ж эту классику-то как проходили, а! «Буря мглою небо кроет!» Иии-эх! – глядя в окно, взмахивает рукой.

Букинист отрывается от сортировки книг, смотрит на своего визави.

Мужчина: А сейчас? Нет, ну вот сейчас?.. Они же, простите, слово «корова» через «а» пишут!

Берет книгу, начинает читать вслух.

«Проселочная дорога. Дерево на обочине. Сумерки. Сидя на камне, Эстра… Экстра… Экстрагон… Брр… Эстрагон…«* [*С. Беккет «В ожидании Годо»] Эстрагон – это трава, что ли, такая вроде есть? Что за имя такое?

А нас как учили? «Проселочная дорога» – так что значит «дорога»? Что значит «проселочная»? Дорога как Путь? А куда мы идем? И если не идем, то почему? Что означает камень? Дерево – какое оно? Символ одиночества? Оторванности от мира? Невозможности сдвинуться с места? Если сумерки – так что есть сумерки? Это ни свет, ни тьма – все призрачно… На грани между… «Сумерки богов»… «Боги жаждут!» Вздыхает, закашливается. Кхм… Так сколько этот «Театр» у вас стоит?

Букинист: Двести сорок.

Мужчина: Хм… «Огурцы соленые, два! Однако…» – смеется.

Прощается с букинистом, уходит.

Старик берет том Беккета, пролистывает.

Букинист: Да… «Конец игры»… Эндшпиль…

Закрывает книгу, кладет ее на прилавок, скрывается за ним.

Из-за стеллажа появляется кошка, запрыгивает на подоконник, располагается.

– Заходит Джонни. Предлагает букинисту книги.

Джонни: Здравствуйте. Возьмете?

Букинист: Эта 25… Эта 20… Эти не надо пока… 20, 15, 10. Подходит?

Джонни: Рабле новый совсем…

Букинист: Ну, 30 – максимум, что могу предложить.

Джонни: Тогда 95 у нас получается. А что, любовная литература совсем не идет?

Букинист: Да вообще мало что идет сейчас.

Джонни: А советские книги как? Берете?

Букинист: Ну да, в общем, смотря какие.

Джонни: Ну, Кочетов там…

Букинист: Кочетов есть уже, не берут.

На одном из верхних стеллажей – 5 томов Кочетова.

Джонни: А что берете? Фантастику?..

Букинист: Да фантастика тоже не идет… А что у вас есть?

Джонни: Да у меня все есть, сейчас в электронном виде в основном, поэтому все завалено. (Врет. Нет у нее ничего в электронном виде).

Букинист: Ну, несите, посмотрим…

Джонни: Ага, всего доброго.

Букинист: До свидания.

– Джонни выходит. Мокрое шоссе, мокрые автомобили, мокрые зонты…

Джонни: Спать пойду. Надо купить сигарет. Эх, гулять так гулять! Возьму Кузькины. (Подходит к табачному киоску). Будьте добры «Капитан блэк» sweet lights.

Зажигалка на ветру отказывается работать. Идет домой с тремя непроданными любовными романами в рюкзаке.

– Сквозь пыльное окно букинистического магазина пробиваются лучи солнца. Дождь прошел.

– Сон Джонни. Берег океана. Наверху на холмах надпись HOLLYWOOD. Сын Джонни толкается с приятелем. Кузя и Джонни находятся неподалеку.

Джонни: Это был сикуто. (Пытается показать сикуто – максимально возможный уровень чудан [средний, которого не бывает, т.к. это удар ногой вниз по голени либо под колено. – Прим. авт.]).

Кузя: Это был ёко-кэри. (Показывает ёко-кэри чудан). [Боковой удар ногой. То, что показывает Джонни, не совсем сикуто. Ёко-кэри бьют выше – в корпус либо в голову. – Прим. авт.].

– Играют в спарринг.

Кузя: Ты была призеркой Москвы! (Атака – джун-дзуки).

Джонни: У тебя был черный пояс! (Уход от атаки, контратака нагаши).

Кузя: В далеком-далеком шкафу. (Сбив руки, яко-дзуки).

Джонни: А у меня в нем осталась медаль. (Уход от атаки). (По-каратешному кланяются друг другу).

Кузя: Молодость удалась.

Джонни: На славу. Где твоя звездочка?

Кузя: Скоро появится. Жду.

– Появляется артист. Подхватывает Кузю на руки, все кружатся на берегу океана. Танец.