Текст книги "Смерть на фуникулере"

Глава 2

Пол Каннингем прокашлялся.

– Мой дорогой друг, разумеется, никогда не следит за новостями криминала.

Месьё Фабьен скривил губы.

– Категорически не нравится мне всё это!

– Я поделюсь с вами одной такой новостью, на мой взгляд, заслуживающей даже вашего внимания. Год или два тому назад английские газеты писали о молодом человеке, студенте, который распутал очень необычное и крайне жестокое преступление прямо на территории университета, где он обучался. Всю славу тогда приписал себе местный инспектор, но позже кто-то из студентов разболтал о том, кто в действительности раскрыл личность убийцы.

– Но, дорогой Поль, вы сказали студент?

– Именно так, мой друг. Студент, и к тому же иностранец. Кажется, швед или норвежец.

– Вы хотите сказать, что студент сможет справиться с тем, с чем не может справиться мой дорогой друг Поль – самый умный из всех, кого я знаю?

– Я признаю, что и мне такой расклад не очень-то по душе. С другой стороны, я уже отработанный материал…

– Не хочу слышать подобные оскорбления в ваш адрес!

– Но это правда. Бегать невидимкой мне уже не по годам. Хотя на лыжах я ещё хоть куда.

– Вы в блестящей форме, mon ami. Поэтому я и позвал вас сюда. Ах, как жаль, этот снегопад… и это убийство!..

– А что касается того юноши… В действительности я не знаю, правда ли то, о чём писали газеты. Вполне может статься, что его заслуги там сильно приукрашены. Но если предположить, что всё написанное о нём чистая правда… Тогда я снимаю перед ним шляпу.

Спустя минуту Каннингем добавил:

– Сегодня утром я увидел его здесь на ресепшен, он заселялся. Я сразу узнал его по фотографии, которую печатали газеты. На первый взгляд его внешность не кажется запоминающейся, но когда вы знаете, что за ней кроется… Поразительно.

Он обаятельно улыбнулся. Его лицо пересекло множество длинных морщин.

Месьё Фабьен воздел руки и трагично сказал:

– В голове не укладывается…

– В том университетском деле ключевую роль в расследовании играла психология. Это то, что всегда было моим слабым местом. Мне поручали лазать и летать, но, когда нужно было оценить человеческое поведение, я постоянно видел не то, что нужно, и слышал не то, что было по-настоящему важным. Здесь мы имеем семейную драму. Что может быть проще и одновременно сложнее? Вызвать на откровенный разговор я ещё смогу, возможно, смогу задать и нужные вопросы, но вопреки трезвому уму я нипочём не услышу фразу или слово, которое должен бы услышать. Вы меня понимаете?

– Понимаю. Чего же мы ждём, Поль? Давайте же скорее заарканим это чудо из чудес, и пускай оно нам поможет!

Они вышли к ресепшен. Месьё Фабьен попросил у менеджера журнал регистрации гостей.

– Как зовут вашего студента?

– Карлсен, – ответил Каннингем.

– Так, так… Ага. Номер триста семь. Немедленно поднимемся к нему.

В ожидании лифта месьё Фабьен, теребя бородку, засомневался:

– Но согласится ли он нам помочь?

– Не узнаем, если не спросим.

– В конце концов, хоть он и студент, он платит деньги, как и любой постоялец. А если я своими просьбами отпугну его и он пожалуется на меня и скажет, что мой сервис оставляет желать лучшего и что придётся…

Двери лифта открылись. Из кабинки вышел молодой человек в купальном халате. На носу сидели старушечьи очки, на лбу – очки для плавания, на ногах пляжные шлёпанцы. В руках он держал секундомер и купальную шапочку. Волосы цвета спельты[18]18
  Вид пшеницы.


[Закрыть] были аккуратно зачёсаны набок. Его немного вытянутое лицо обтягивала белая прозрачная кожа со сложной системой синевших вен.

Не признать в нём уроженца севера было верхом слепоты.

Адам Карлсен произнёс:

– Извините, где здесь бассейн?

«Мой дорогой Поль помутился разумом», – переживал месьё Фабьен.

«Возможно, разум мой, в самом деле, помутился», – думал Каннингем.

– Мистер Карлсен?

– Всё верно.

– Моё имя Пол Каннингем, а это месьё Фабьен, хозяин отеля «Мамонт».

– Адам Карлсен. Впрочем, похоже, вы уже знаете.

– Вы уж простите, что приходится отнимать у вас время, но нам требуется ваша помощь.

Карлсен сдвинул брови. Вид у него стал хмурым и выражал нетерпение.

– Да? – сказал он.

– Понимаете, мне известно, кто вы.

– И кто же я?

– Вы – тот самый молодой человек, о котором так много писали пару лет назад, – Каннингем тихо добавил: – Убийство в Роданфорде.

Глаза медного цвета за толстыми линзами вдруг потемнели.

Адам Карлсен с негодованием (и достохвальной скромностью) произнёс:

– Я сожалею, что мой сосед по комнате с его шалыми мозгами всё выболтал прессе. Он не должен был так поступать.

Мистер Каннингем улыбнулся:

– Вам не хотелось славы и всенародной любви?

– Интересно, для чего мне могло это понадобиться?

– Ну, скажем, чтобы потешить самолюбие.

– Самолюбие? Эта черта хорошо описывает моего соседа-болвана, но не меня.

Пол Каннингем улыбнулся ещё шире. Кажется, он был доволен тем, что слышал.

– Мистер Карлсен, я являюсь офицером секретной службы. И сейчас я прошу вас сделать невозможное…

– Но я как раз и собираюсь этим заняться, – сказал Карлсен, в его голосе прозвучал энтузиазм. – Я планирую провести под водой семь минут. Пока что мой рекорд – шесть с половиной.

– Вы занимаетесь апноэ?[19]19
  Подводное плавание (фридайвинг) с задержкой дыхания.


[Закрыть] Похвально. Раньше я был хорошо натренирован в этих делах, – Каннингем мечтательно поглядел в окно фойе. – Боже, мы сидели в засаде под водой без снаряжения. Только мы и наши лёгкие. Пульс не поднимался выше пятидесяти ударов в минуту. Вы практикуете проглатывание воздуха с помощью мышц горла и языка?

– Я только учусь. Но я самоучка. Боюсь, у меня никогда не было тренера…

Взгляд Адама на Каннингема понемногу смягчился.

Он поправил очки и сказал:

– Я преклоняюсь перед королевской службой – лучшей в мире. Поэтому представить не могу, о чём невозможном вы собирались меня попросить.

– Увы, есть вещи, которые порой и для нас невозможны. Но вам наше дело может показаться даже заурядным.

Карлсен вскинул брови, пробормотав:

– Что за абсурд?

– Позвольте объяснить. Позавчера скончалась одна женщина…

– Миссис Робинсон, кажется?

– Значит, вы слышали?

– Была найдена мёртвой в подъёмнике.

– Верно. Я нашёл тело.

– И вы хотите…

Месьё Фабьен разразился трагическим призывом:

– Найдите того, кто это сделал! Ткните пальцем в человека, что насыпал яд этой бедняжке! Люди говорят: месьё Карлсен – прекрасный психолог! Молва не дремлет! Вы не можете мне отказать! Разве у вас каменное сердце? Местная полиция закроет мой отель на месяцы, на века, пока распутает семейный клубок несчастий… Oh mon Dieu! Maman!

На этот раз было не эмоциональное обращение к высшим силам. В парадную дверь вкатили инвалидное кресло с шубой и дюжиной пуховых платков сверху. Откуда-то из их недр лилась французская речь, содержавшая в основном нелитературные слова и целые обороты. Наконец из груды одежд высунулась голова старушки. Сходство с упитанной черепахой, будь таковые в природе, было во всех смыслах потрясающим. Голова эта явно относилась к викторианской или (что скорее всего) мезозойской эре. Шуба, как вулкан, затряслась, и показались верхние, а затем нижние конечности.

Матей, швейцар, кативший это от самого фуникулёра, из последних сил сдерживался, чтобы не спустить коляску вместе с её содержимым прямо с горы.

Месьё Фабьен побледнел.

– Что она здесь делает?

Каннингем в привычной для себя манере заулыбался.

– Вы только взгляните, кто пожаловал!

На него тут же нацелились зоркие выцветшие глаза. Голос, которому было не меньше ста лет, перешёл на чистый английский:

– Поль, поинтересуйтесь у моего имбецильного сына, где он понабрал этих служащих. Я же чуть не рассыпалась прямо у порога. Антуан, чего стоишь, обними мать! Обними! Поль, вы прекрасно выглядите. Но вам нужно есть больше свёклы. Эти пограничники в поезде обшмонали меня, как самую опасную преступницу, мне пришлось заново складывать свои панталоны! Это ещё что за жертва репрессий? Откуда на нём мои очки? Милому мальчику даже одежды не выдали. Антуан, выдай этому поляку одежду! Ты без меня, я смотрю, совсем зачах. Не пойму, Поль, они думали, я рубины через границу перевожу, так, что ли? Антуан, да выдай же ты ему одежду, в конце концов! Ты носишь тёплые трусы, что я тебе прислала? Я вязала их неделю! Будь добр, покажи, как ты их носишь. Я не вполне ясно обозначила, где перед, а где…

– Maman! Mais qu’est-ce que vous faites ici?[20]20
  Мама! Но что вы здесь делаете? (фр.)


[Закрыть]

– Перестань так разговаривать с матерью! Я узнала о трупе в лифте отеля от твоего болтуна-повара и немедленно выехала сюда. Разумеется, я должна увидеть всё своими глазами, иначе мне никто из этих старых сплетниц не поверит. Поль, вы, я надеюсь, уже разобрались, кто задушил ту женщину?

– Вы нисколько не утратили вкуса к жизни, дорогая Жоржетта! – сказал Пол Каннингем. – Мы ещё не выяснили, кто задушил ту женщину в лифте, но очень хотим это сделать. А раз уж и вы здесь, мы обязательно всё выясним.

Месьё Фабьен продолжал спрашивать у потолка, за что ему всё это и почему за одной бедой пришла другая. Кое– как Каннингем привёл бедолагу в чувство. Разговор было решено продолжить в кабинете главы отеля.

Глава 3

То же облако снега за окном. Теперь в него минут десять вглядывался Адам Карлсен. Только что он выслушал краткую версию о печальных событиях на фуникулёре и о семье, участвовавшей в них.

Мадам Фабьен, уже без шубы, но продолжая напоминать груду тряпок в коляске, всколыхнулась:

– Он что, так и будет только таращиться в окно?

Пол Каннингем тихо ответил:

– У него свои методы.

– Какие могут быть методы у этого милого мальчика? – диву давалась Жоржетта. – Его тощие ноги настолько белые, что кажется, их морозили вместе с моими в оккупированном Эльзасе.

Адам Карлсен вскоре обрёл голос:

– На первый взгляд, всё очень просто, не так ли?

Он почувствовал у себя на спине миллион вопросов, обернулся и разъяснил:

– Я имею в виду, что случилось нечто очевидное. Была бутылочка травяного ликёра, новая, запечатанная. С момента, как её открыли, и до момента, как Тамара Робинсон выпила её содержимое, бутылку трогали четыре человека: Коннор Робинсон, Мэри Робинсон, затем Джон Робинсон и, наконец, мисс Эмили Нортон.

– Последнюю мадмуазель можно исключить, – вмешался месьё Фабьен.

Его maman обрушила на него встревоженный взгляд.

– Антуан! Ты что, знаком с этой женщиной?

– Non, non…[21]21
  Нет, нет… (фр.)


[Закрыть] Я лишь имел удовольствие разговаривать с ней вчера. Она была убита горем! О, это невероятной души человек! Я удивлён, что она не француженка!

– С каких это пор ты так хорошо разбираешься в женщинах? Может, я ещё чего-то не знаю?

– Non, maman, non…

– Может, сейчас выяснится, что у меня уже есть внуки?

Месьё Фабьен в очередной раз побелел.

– Лучше бы тебе сказать сейчас, пока я ещё в силах всыпать тебе как следует!

– Значит, по-вашему, я должен сузить круг подозреваемых до троих человек? – вмешался в их беседу Адам.

– Ну, разумеется, и младшую мадемуазель мы тоже должны исключить.

Жоржетта снова повернулась к сыну:

– Это ещё почему?

Месьё Фабьен простонал:

– Эта малышка ещё совсем ребёнок! Воплощение ангела! Юная Мадонна!

Жоржетта прыснула, как фыркнул бы самый старый паровоз.

– Ты болван, каких свет не видывал, Антуан! Я в пятнадцать лет дружила с матросами и глотала с ними бензедрин!

– Maman, когда вам было пятнадцать, не было никакого бензедрина!

– А дюжина моряков была!

Месьё Фабьен понял, что лучше молчать.

Карлсен спросил:

– Стало быть, вы советуете присмотреться лишь к мистеру Робинсону и его старшему сыну?

– Сын, убивающий мать, очень в духе времени, – констатировала Жоржетта и кинула полный презрения взгляд на Антуана. – Разумеется, речь не о нежных растениях.

Заговорил Пол Каннингем:

– Бесполезно гадать, ведь мы ничего не знаем об этих людях.

– Верно, – согласился Адам. – У нас есть тело и есть бутылка из-под травяного ликёра рядом с телом. На бутылке следы порошка. Опытность мистера Каннингема не оставляет никаких сомнений в том, что это веронал. Здравый смысл говорит нам: миссис Робинсон отравили вероналом, насыпанным в эту бутылку. Веронал хорошо растворяется в спирте. Теперь нам нужно искать мотив, а для этого мы должны выяснить, какие отношения были у каждого члена семьи с мёртвой женщиной.

Тут вновь вмешалась мадам Фабьен:

– Послушайте, что я скажу, милый юноша! Веронал, как средство от бессонницы, настолько устарел, что нынче им пользуются только какие-нибудь старые девы. Вот среди кого вам следует искать. Я лично предпочитаю рюмку коньяка на ночь. Сплю, как сытая девственница после первой ночи любви.

Карлсен так и не осилил эту причудливую мысль.

Каннингем – он давно привык к фантазиям мадам Фабьен – сказал:

– Веронал вообще коварное средство. Только грамотный фармацевт сможет определить дозу, которая вас не убьёт, но от которой вы будете спать, как усталая девственница. Весь фокус в том, что та доза, которая безобидна для вас, может легко убить кого-то другого.

– То есть отравитель мог и не знать, сколько порошка ему требовалось для убийства? – спросил Карлсен.

– Мог и не знать, да. Миссис Робинсон могла просто уснуть на некоторое время.

Каннингем вытер уголки рта и продолжил:

– Мне так и не удалось ознакомиться с подробностями бесед, которые полиция провела с семьёй, только общие факты. Поэтому мне ничего не известно о том, у кого из них был с собой веронал и было ли об этом известно другим. Я даже не знаю, задавались ли вопросы о веронале или полиция предпочла пока помалкивать.

– Но всё же…

Адам Карлсен нахмурился.

– Всё же странно…

Он принялся ходить взад-вперёд вдоль панорамного окна.

Три пары глаз продолжали следить за ним.

– Хорошо. Значит, веронал. Но даже большая доза веронала не убивает мгновенно.

– Верно, – кивнул Каннингем. – Вначале чаще всего проявляется сонливость, но может случиться и рвота. Абсорбция у барбитала быстрая, через полчаса или час после приёма человек может быть уже без сознания.

– Вот это очень интересно. Значит, когда все вышли из кабинки фуникулёра, миссис Робинсон осталась там по собственному желанию?

– Насколько я понял, да. Дело в том, что она вроде как на всех обиделась. Но понятия не имею из-за чего.

– Ох, вот уж по-настоящему мужская точка зрения! – необъятные груди мадам Фабьен заколыхались под слоями тряпок. – У моего Антуана – а он вроде как не женщина, хотя я давно в том не уверена, – даже у него найдётся с полсотни причин обидеться просто так! А вы говорите о замужней женщине с тремя детьми.

Карлсен обратил взгляд к Каннингему.

– Значит, она обиделась и не вышла со всеми. А дальше?

– Вагон поехал вниз вместе с ней, так как водитель уже загрузил чемоданы в другой вагон. Багаж и водитель поехали вверх, а миссис Робинсон поехала вниз.

Карлсен слегка наклонил голову.

– Интересно, такое поведение было обычным для миссис Робинсон?

Каннингем с сожалением ответил:

– Увы, я ничего о ней не знаю.

– Нет сомнений, что её обидели, – вставила мадам Фабьен. – Уверена, дело в муже и другой женщине.

– Итак, чемоданы оказались наверху…

– А миссис Робинсон внизу, – продолжил Каннингем. – Водитель выгрузил чемоданы и помог швейцару занести их в отель. Затем он пообедал в комнате для персонала, ещё какое-то время поболтал с Матеем, швейцаром, после чего уехал вниз на фуникулёре.

– Как долго водитель обедал?

– Примерно полчаса. Затем ещё примерно столько же болтал со швейцаром. В тот день у него больше не было работы, поэтому он никуда не торопился.

– Значит, пока он был в отеле, миссис Робинсон…

– Находилась в кабинке внизу.

Каннингем смолк и какое-то время потирал острый подбородок.

– Человек на кассе – он же отвечает за работу фуникулёра – сказал, что вагончик, в котором была Тамара Робинсон, приехал пустой. Но эта загадка быстро разрешилась. Я спросил, заглядывал ли он в кабинку, на что получил отрицательный ответ. Он лишь увидел со своего рабочего места, что в вагончике никто не сидел, но оттуда ему не был виден пол вагончика…

Карлсен кивал:

– Значит, когда кабинка спустилась, миссис Робинсон лежала на полу.

– Это единственное разумное объяснение.

– И пролежала там больше часа, прежде чем фуникулёр заработал вновь.

– Верно. Водитель отправился вниз, а миссис Робинсон – живая или мёртвая – наверх. Водитель также никого не увидел в окне, когда кабинки встретились, но его это, разумеется, не удивило.

– Он думал, что все гости уже давно наверху, – задумчиво произнёс Адам.

Жоржетта взорвалась искрами:

– Какие идиоты работают в твоём отеле, Антуан! Они не в состоянии пересчитать людей на заселении?

– Но они не должны, maman! Они только вручают ключи и просят расписаться представителя семьи. За всех подписался мистер Робинсон! Мы не должны участвовать в семейных разборках, мы, напротив, должны создавать атмосферу добра и мира…

Жоржетта скорчила гримасу.

– Я нисколько не удивлена, что это произошло в твоём отеле, Антуан. Ты безнадёжен, – заявила она.

Пол Каннингем сказал:

– Водитель уехал около часа дня. Около двух часов я покончил с ленчем и кофе и отправился на прогулку. Вот тогда я и обнаружил тело.

– Да, похоже, что у веронала было время сработать, – Карлсен поправил очки. – И всё же странно, что миссис Робинсон лежала на полу вскоре после того, как осталась одна в вагончике.

– Она могла упасть в обморок, удариться головой, могла притвориться мёртвой! Могла устать и прилечь! – извергала версии мадам Фабьен и тряслась, как вулкан Кракатау.

– Соли барбитала являются психотропными. Если здоровье миссис Робинсон было ослаблено другими заболеваниями, это вполне могло помочь большой дозе барбитала ускорить своё действие. Скорее всего, миссис Робинсон стало плохо настолько, что она упала или легла на пол, а затем потеряла сознание.

– Но это должна была быть очень большая доза веронала, – сказал Карлсен.

– Я нахожу только такое объяснение случившемуся не противоречащим логике.

– Я с вами согласен.

– Полиция просила семью Робинсон оставаться в отеле до результатов вскрытия. Результаты будут лишь через несколько дней. Поэтому теоретически семья в нашем распоряжении.

Пол Каннингем поправил ворот свитера, словно испытывал неудобство, и сказал:

– Я сделаю всё от меня зависящее, чтобы убедить их пойти нам навстречу и ответить на все наши… на ваши вопросы.

Карлсен кивнул.

– И, конечно, есть ещё три человека, которые были на фуникулёре, – добавил Каннингем. – Они не прикасались к той бутылке и вообще вряд ли имеют какое-то отношение к семье, но…

– Они нужны нам не меньше. Они – наши глаза и уши. Расскажите мне о них более подробно.

– Супружеская пара из Америки, мистер и миссис Палмер. О них я мало что могу поведать, кроме того, что это приятная и, я бы сказал, типичная пара из Америки. Он – бывший военный, много молчит. Она – довольно мила, но много говорит.

Прозвучало осуждающее фырканье Жоржетты, а её сын обиженно сказал:

– Утром миссис Палмер пришла на ресепшен, чтобы поведать нам о диарее, приключившейся с ней после вчерашнего ужина в нашем ресторане! Честное слово, и мне, и Нику, и швейцару Матею было невыносимо неловко слушать! Но что поделать, она американка, и ей не стыдно за свой организм, заявила она! А вот нам за нашу еду должно быть стыдно!

Карлсена заинтересовало другое.

– Американец, который много молчит, не кажется мне типичным американцем, – прокомментировал он.

Каннингем вскинул брови и спросил:

– А каким же?

– Я даю волю воображению. Оно мне рисует подозрительного американца. У него есть секрет, и он молчит, чтобы, не дай бог, не проболтаться.

– Вот как? Ну, он ведь бывший военный, а, как известно, бывших военных не бывает.

– Вероятно. Но ни одно правило не обходится без исключений. Я всегда по возможности проверяю, не имею ли дело с исключением из правил.

– Что ж, – Каннингем сделал неопределённый жест. – Ну а третий пассажир – мисс Вероника Бёрч.

– Та самая? Писательница?

– Она.

– Какое совпадение!

– Вы читали её книги?

– О да.

– И как вам её творчество?

– У мисс Бёрч, несомненно, есть талант. Талант… – Карлсен сделал значительную паузу, – к сочинительству. Полёту её фантазии позавидует любой писатель-фантаст. И всё же… да, всё же её привлекают убийства.

– Не нравится мне, как он это сказал, – поделилась с Каннингемом Жоржетта.

– Интересно, что она здесь делает, – негромко произнёс Адам.

Офицер секретной службы сказал:

– Я вчера перекинулся парой слов с мисс Бёрч во время ужина. Спросил, что она думает о смерти миссис Робинсон. Мисс Бёрч ответила, что весьма взволнована, потому как в эти дни она пишет новую книгу, а главным источником вдохновения для неё была миссис Робинсон.

Брови Карлсена взлетели.

– Даже так? – удивился он. – Это уже вдвойне интересно. Стало быть, мисс Бёрч лишилась источника вдохновения?

В голосе Каннингема прозвучало немного иронии:

– Может, и так. Хотя впечатление от нашего разговора было довольно необычным… Так вы согласны перейти к диалогам?

Адам Карлсен утвердительно кивнул.

– Кого мне попросить зайти сюда первым?

– Я бы хотел для начала услышать рассказ со стороны. Послушать, что о членах семьи по отдельности и о семье в целом думает сторонний наблюдатель.

– Понимаю, – сказал Каннингем. – Тогда я отправляюсь за мисс Бёрч?

Лицо Карлсена, не проявившее до сих пор никаких эмоций, кроме прохладных, вдруг ожило.

– Ох, вот уж нет! Только не за ней! Нет, нет, нет!

Пол Каннингем с удивлением спросил:

– Почему нет? На мой взгляд, она куда более проницательный наблюдатель, чем двое других, и, пожалуй, более приятный, чем миссис Палмер…

– Потому что, мистер Каннингем, есть два основных вида писателей: ябеды и лгуны. Первые выбалтывают вещи из реальной жизни, о которых многие люди порой и не слыхивали. Вторые, как вы понимаете, способны врать лучше всех на свете. Но есть и третий вид: писатели, которые врут и сами верят в свой обман. С бытовой точки зрения, эти люди могут быть опасны. И я полагаю, что мисс Бёрч относится к числу таких людей. Она обладает умом превосходного писателя-лгуна и способна легко говорить о вещах, что приключались с ней, но она не скажет вам наверняка, что именно из рассказанного ею случилось в реальности, а что – лишь в её воображении. Это не её вина, это заложено в ней природой. Но это и не то, что подходит нам. Нам нужен чёткий обзор фактов. Нет-нет. Мисс Бёрч я предпочёл бы послушать последней. Так сказать, на десерт.

– Хорошо, – сказал Каннингем. – Тогда я приведу чету Палмер.

Он уже направлялся к двери, когда Карлсен его окликнул:

– Мистер Каннингем…

– Да, мистер Карлсен?

Адам перевёл неловкий взгляд на мадам Фабьен. Та, оценив ситуацию, вся зашевелилась, как муравейник.

– Ни за что, – отрезала она. – Никуда я отсюда не уйду. Я должна присутствовать, потому что только у меня из всех присутствующих есть опыт настоящей жизни. Ваши шеи оказывались под подошвами фашистов? Вам приходилось изо дня в день стирать вещи всей семье собственной мочой, потому что у вас не хватало денег на порошки? Мне приходилось выпивать по три литра воды за утро!

Доводы звучали несокрушимо.

Вслед за ней покидать помещение отказался месьё Фабьен.

– Поль, мой дражайший друг. Я бы очень хотел послушать…

Пол Каннингем оглядел комнату и подошёл к двери с зеркалом. За ней оказалась маленькая кладовая.

Он спросил:

– Как вы относитесь к запаху плесени?

– Жить без него не могу, – Жоржетта уже катила себя в укрытие. – Антуан, чего стоишь? Если не втиснешь туда нас двоих, тебе придётся выйти из кабинета.

Месьё Фабьен утрамбовал себя и мать в тесную комнатку. Дверь оставалась лишь прикрытой.

Каннингем вышел и через некоторое время вернулся с Палмерами.