Текст книги "Обречен на смерть"

Четырнадцать

Поднимаясь по ступенькам к двери, Майкл Девлин непроизвольно испустил глубокий вздох. День выдался длиннее, чем он ожидал. Гораздо длиннее. Весь вымотанный, он переступил порог, поставил сумку на колесиках к стене, стащил пиджак и повесил его на перила. Как непохоже это было на то бережное обращение, которое он демонстрировал утром!

По дороге на кухню он снял запонки, выпустил рубашку и расстегнул жилет, освобождаясь от оков своей скроенной по мерке рабочей одежды. Майкл любил свою профессию, но так и не проникся к сопутствующим ей костюмам.

Кухня была самой большой комнатой в доме, явно любимой всеми его обитателями. Это было неизбежно. Майкл обожал готовить, и они с Сарой оба обожали есть. Но даже когда не занимались ни тем ни другим, все равно оказывались на кухне, а не в гостиной.

Отец Сары установил здесь дизайнерский гарнитур от Клайва Кристиана и подарил им дом в честь помолвки – экстравагантный жест чудовищно богатого человека. Гарнитур стоил больше денег, чем Майкл заработал за свои первые два года барристером, но ни он, ни Сара никогда не подвергали сомнению его ценность. Кухня входила в список тех вещей, что напоминали Майклу, как сильно изменилась его жизнь.

Поэтому Майкл удивился, обнаружив ее пустой. Но сразу все понял, когда увидел открытую дверь в дальнем углу. Дверь вела наружу, на каменную лесенку, которая, извиваясь, спускалась в маленький мощеный дворик. За ним в окружении цветочных клумб лежала ухоженная лужайка.

Майкл направился к двери, делая крюк, чтобы захватить из холодильника в кладовой бутылку «Короны». По пути открыл крышку. Сделал долгий глоток.

Зрелище, открывшееся его глазам, когда он вышел на лестницу, было в точности таким, как он и ожидал. За длинным металлическим столом сидели Сара и Энн Флаэрти, каждая – с бокалом вина. Бокал Сары был наполовину полон. В бокале Энн оставалось меньше. Перед ней стояла пустая бутылка, а рядом – ведерко со льдом.

Обе заметили Майкла одновременно.

– Мне нужно спрашивать? – сказал он в ответ на их приветственные улыбки, кивая на пустую бутылку.

– Если настаиваешь, Майки, – ответила Энн. Ее голос был полон нежности. Она всегда разговаривала с ним таким тоном.

Майкл улыбнулся ей в ответ, прежде чем зайти обратно на кухню за следующей бутылкой. И минуты не прошло, как он вышел оттуда, спустился по лесенке и заново наполнил бокал Энн. Потом слегка подлил Саре, опустил бутылку в ведерко и сел между ними.

– Завтра опять собираешься бросить?

Майкл имел в виду сигарету в руке Сары. Произнося эти слова, он улыбнулся, давая понять, что спрашивает не всерьез.

– Оставь девчонку в покое, Майки. – Энн не заметила игривости в его тоне. Ему не нужно было объяснять почему. Она явно оприходовала бо́льшую часть первой бутылки. – Она много работает. Нужно же ей отдохнуть.

– Она так расслабляется, только когда с тобой, – ответил Майкл. – Ты оказываешь плохое влияние, Энн Флаэрти.

На этот раз тон Майкла не оставлял сомнений. Он просто дразнил невесту и свою давнюю подругу. Возможность проявить легкомыслие принесла ему облегчение.

– Так как прошел твой день, Майки?

– Выматывающе и напряженно, – ответил Майкл. Он заметил, что его североирландский акцент звучит более отчетливо, как это часто случалось с ним в обществе Энн. – Все немного не в себе после убийства Филиппа Лонгмана.

– Того судьи, о котором рассказала мне Сара?

– Да. Он был важным человеком в судебной системе. Очень важным. Весь Темпл перестал работать, когда дошли новости.

– Как Дерек? – спросила Сара. – Ты с ним разговаривал?

– Да. Держится. Он сейчас с сыном Лонгмана. Помогает ему все это пережить. Честно говоря, я думаю, он специально пытается чем-нибудь себя занять, чтобы совсем не расклеиться.

– Так Дерек его знал? – спросила Энн.

– О да, – ответил Майкл. – Лонгман был его наставником. Как Дерек – моим. Зная Дерека, сомневаюсь, что он мог потерять человека ближе.

– Боже. Бедняга.

Энн прикурила еще одну сигарету и сделала глоток вина. Майкл видел сочувствие в ее глазах. Если кто и мог понять, каково сейчас Дереку, то это Энн Флаэрти.

– Ты собираешься с ним увидеться? – спросила Сара.

– Завтра. Утром нужно встретится с младшим барристером по моему делу. Потом поеду к Дереку и проверю, как он.

– Передашь ему наши соболезнования? – участливо попросила Сара. – И скажи, что мы всегда готовы его поддержать, хорошо?

– Уже сказал, солнце. – Майкл потянулся через стол и сжал руку Сары, благодарный за ее искреннюю заботу о его друге. – Но сейчас мы ничего не можем для него сделать. Пока что это Дерек оказывает поддержку сыновьям Лонгмана. Но рано или поздно ему понадобится дружеское плечо, и мы будем рядом.

Какое-то время никто ничего не говорил. Все мысли были устремлены к Дереку Риду. Майкл сделал долгий глоток лагера. Энн – вина. Сара затушила сигарету и слегка пригубила из своего бокала.

Наконец она заговорила:

– Я не стала говорить Дереку, но судя по тому, что мне удалось узнать, Лонгмана убили каким-то очень нехорошим способом.

– Что тебе сообщили в полиции?

– Ничего. Но ты знаешь, как это работает. Если бы это было обычное убийство, то они сразу дали бы нам знать, неофициально, и неважно, кто жертва. Но пока что они ничего не сообщают. Вообще. В девяноста девяти случаях из ста это означает нехорошую смерть. Добавь команду, которая ведет расследование, и все становится очевидно.

– Что за команда? – спросил Майкл. – Кто во главе?

– Джоэль Леви. Группа номер один Скотленд-Ярда по расследованию особо важных преступлений.

– Значит, они отнеслись к делу серьезно.

– Ты знаешь эту группу?

– Я знаю Леви. Допрашивал ее, когда она выступала свидетелем на суде. – За годы работы Майклу приходилось вести довольно громкие дела. Поэтому он встречал большинство высших полицейских чинов Лондона. – Она хороша. Серьезный противник.

– Мне она показалась довольно разумной, – заметила Сара. – Не из тех копов, которые отказываются сотрудничать.

– Просто постарайся оставаться у нее на хорошем счету, – посоветовал Майкл. – Лучше не вызывать ее гнев.

Сара кивнула.

– Буду паинькой.

Произнося это, она сжала руку Майкла. Не было необходимости говорить что-то еще.

Между ними повисла уютная тишина. Майкл хлебнул пива и откинулся на стуле, наслаждаясь внезапно подувшим теплым ветерком. Сара сделала то же самое, и отпитый ею маленький глоток был тут же восполнен гораздо бо́льшим количеством вина из бутылки в руке Энн. Все, что осталось, она вылила себе в опустевший бокал, а потом поднялась и направилась к кухне.

– Время для еще одной, – бросила Энн через плечо, поднимаясь по лесенке.

– Сколько она выпила? – спросил Майкл, понизив голос.

– Это будет третья бутылка, – ответила Сара. – И ей досталась бо́льшая часть.

Майкл покачал головой.

«Уже на одну больше, чем следовало бы».

То, что Энн слишком много пьет, заботило его несколько месяцев. Может, и дольше. Но Майкл не мог заставить себя поговорить с ней об этом. Он пытался обосновать свое нежелание, убеждая себя, что все не так плохо. Что Энн вольна распоряжаться своей жизнью, как ей угодно. Но в глубине души он знал причину. Майкл не говорил Энн, что она слишком много пьет, поскольку думал, что это его вина.

Энн была невесткой Майкла, но не на бумаге. Они с его братом Лиамом начали встречаться, когда были еще подростками, и она, в отличие от Майкла, Лиама не бросала. Она все еще была с ним, когда Майкл вернулся два десятилетия спустя, спасаясь бегством от киллера, охотившегося за ним и Сарой.

Майкл принес опасность в жизнь Энн и Лиама. Опасность, которая привела Лиама к гибели, а Энн сделала пустой оболочкой по сравнению с тем, что было прежде.

Майкл что угодно отдал бы, чтобы повернуть время вспять. Чтобы не дать брату погибнуть. Это было невозможно. Но он мог позаботиться о сломленной «вдове» брата, что он и сделал.

– Как она держалась до того, как я пришел? – спросил Майкл.

– Как всегда, делала вид, что все хорошо, – ответила Сара. – Хотя по ней видно было, что она плакала до того, как я вернулась.

– И пила?

– Вроде нет, – ответила Сара. – Но ей гораздо больше нужно выпить, чем мне, чтобы опьянеть, поэтому все может быть.

– Слушай, мне правда очень жаль. – Майкл не в первый раз извинялся за то, что навязал Саре заботу об Энн. Одно чувство вины вело к другому. – Это не навсегда. Обещаю. Энн станет лучше, и тогда мы подыщем ей собственное жилье. Не то чтобы ей это было не по карману.

– Майкл, сколько раз мне тебе повторять? Ты не навязывал мне Энн. Я сама пришла к Лиаму. И Лиам защищал не только тебя. Боже, да если бы не я, вы бы не оказались в том доме! Я так же несу ответственность перед Энн, как и ты. И к тому же она теперь член семьи. Она может оставаться у нас столько, сколько захочет, но при одном условии.

– Что мы поможем ей взять себя в руки. – Майкл уже слышал условие.

– Да, поможем взять себя в руки. Своим потаканием мы только вредим. Но пока мы ей помогаем, она может считать этот дом своим до тех пор, как ей станет лучше.

Майкл потянулся и снова сжал руку Сары. Еще крепче.

– Сара Труман, ты само совершенство.

– Не бывает совершенства, Майкл Девлин, – ответила Сара, улыбаясь во весь рот. – Но да, я близка.

– Не хватает только скромности? – засмеялся Майкл.

– Только этого!

– Что вас так развеселило?

Все еще смеясь, Майкл с Сарой подняли глаза и увидели, что Энн спускается по лесенке с новой бутылкой вина.

Майкл поднялся с места и пошел ей навстречу.

– Смена планов. – Постаравшись, чтобы голос звучал беззаботно, он протянул руку и взял у нее бутылку. – На сегодня хватит бухать. Я веду своих девочек куда-нибудь поесть.

– Я не голодна, Майки, – запротестовала Энн. – Давай останемся в саду, тут так хорошо.

– Меня это не волнует, – ответил Майкл. – После того, какой день мне выдался, я умираю от голода, и я терпеть не могу есть в одиночку. Так что собирайся. Выходим в десять.

Пятнадцать

Адам Блант и не пытался подавить улыбку, когда новости закончились.

Он смотрел один и тот же репортаж уже четвертый раз.

Поначалу он был потрясен, услышав известие. Но стал смотреть повторно уже удовольствия ради. И это развлечение ему все никак не надоедало.

«Я мог бы слушать весь день напролет», – усмехнулся он про себя.

Блант ненавидел Филиппа Лонгмана почти двадцать пять лет, хотя познакомились они за годы до того. В самом начале судейской карьеры Лонгмана. Когда тот еще был восходящей звездой правового мира. Блант знал об этом задолго до того, как встретил Лонгмана вживую. Чего он не знал, так это того, что Лонгман еще и чопорный ханжа, обожающий читать нравоучения. По крайней мере, таким Блант его помнил. Правда это или нет, они, бесспорно, питали друг к другу сильнейшую неприязнь.

Каждый раз, как Блант появлялся в суде Лонгмана, он подвергался критике. И эта критика ранила. Не эмоционально – Бланту насрать было, что Лонгман о нем думает, – но профессионально. Постоянные нападки со стороны столь уважаемого судьи не могли не нанести ущерб. Однако Блант не сломался. Избитый и окровавленный, он стойко переносил их. До самого последнего процесса, во время которого Лонгман зашел дальше, чем обычно, и разрушил первую карьеру Бланта.

Блант так и не смог это забыть. И никогда не простит.

В последующие годы их пути пересекались лишь изредка. Как солиситор Блант так и не поднялся выше жалоб клиентов, пострадавших от несчастного случая, поэтому ему нечасто выпадало достаточно серьезное дело, чтобы предстать перед судьей такого масштаба, как Лонгман. Тем более что статус того неуклонно рос. Однако Бланту все равно то и дело приходилось бывать в суде Лонгмана.

И каждый раз, как он там оказывался, к нему возвращались воспоминания. С каждым разом он ненавидел судью все сильнее. Потому-то он и ухмылялся сейчас про себя, с мрачным удовлетворением слушая репортаж об убийстве Лонгмана.

«Надеюсь, старый хрен мучился», – подумал он, должно быть, в сотый раз за день.

Но радость была недолгой: уже через минуту ее прогнала знакомая колющая боль в животе. Она отвлекла Бланта от наслаждения новостью, как отвлекала от всего остального. Боль была непостоянной. Иногда она стихала. Иногда лекарства действовали. Но чаще всего она была с ним, в равной степени издеваясь и парализуя.

Стиснув зубы, он постарался, насколько это возможно, забыть о боли. Он не позволит ей разрушить этот момент. Ему так мало осталось. По крайней мере, сегодня он будет веселиться.

Диагноз поставили год назад. Рак кишечника. Врачи давали в лучшем случае полгода. Но вот прошло уже двенадцать месяцев, а он еще здесь. Живой и бодрый. Ну по крайней мере живой. Что-то не давало Бланту уйти. Не семья, которой у него не было. Не друзья, которых у него было не больше. И уж точно не надежды на будущее: Блант продал свою юридическую контору еще до болезни, вышел на пенсию и в одиночестве поселился на побережье в Саффолке. Какое будущее могло его ожидать?

Нет. Жизнь в Бланте поддерживало что-то другое. Это был Бог, понял он теперь. Бог – или какая-то другая высшая сила – удержал его на земле, чтобы Блант успел узнать об убийстве Лонгмана.

Он посмотрел на стену. Висящие на ней часы показывали три часа ночи. Блант больше не поддерживал режим. Просто засыпал, когда действовали лекарства. Все равно где. Последние несколько месяцев он чаще спал в кресле, чем в кровати. Так было легче. Слишком много усилий требовалось для того, чтобы встать.

Однако лекарства не контролировали мочеиспускание. Кишечник Бланта восстал против него. Медленно убивал. Но сейчас более насущную проблему представлял мочевой пузырь.

Блант поднялся на ноги. Медленно. С болью. Закрытая дверь гостиной находилась от него примерно метрах в трех. Блант мог преодолеть это расстояние, но дальше возникали трудности.

Он немного подождал, чтобы восстановить дыхание. Уже просто встать с кресла становилось гораздо сложнее, осознал он. Начало конца.

«И все же я сделал Лонгмана».

Первые шаги должны были быть твердыми. Любая запинка могла привести к фатальным последствиям. Блант знал это, поэтому подождал еще несколько секунд, прежде чем двинуться с места. Сначала правая нога. Медленно, но все же не слишком – чтобы дать телу толчок. Шаг. Второй. Третий. С каждым шагом дверь становилась ближе. Четвертый. Пятый. Шестой. Еще ближе. Седьмой. Восьмой. Девятый. Дверь уже была в пределах досягаемости. Блант протянул ладонь, проходя последние два шага. Схватился за ручку и оперся о дверь плечом. Чтобы та приняла на себя его вес, прежде чем он упадет.

Его дыхание участилось. Одиннадцать шагов истощили его энергию.

«Одиннадцать гребаных шагов».

Эта мысль его разозлила. Как до такого дошло? Как получилось, что он доживает свои дни одиноким калекой? И только мысль о судьбе Лонгмана удержала его от приступа отчаяния.

Потребовалась минута, чтобы Блант восстановил достаточно энергии и мог продолжить путь. Он надеялся, что у него получится преодолеть еще четыре шага до туалета по ту сторону закрытой двери.

Должно получиться. Мочевой пузырь ждать не будет.

Он крепко сжал ручку и с усилием потянул дверь.

Но то, что предстало перед ним за дверью, заставило его позабыть обо всем.

– Ясно, – произнес Блант почти про себя, встретившись взглядом с самыми светлыми глазами, какие ему доводилось видеть. Глазами из далекого прошлого. Их появление почти принесло облегчение.

По его лицу поползла улыбка, когда он издал свои последние слова:

– Ну это все объясняет.

Шестнадцать

Леви взглянула на наручные часы, закончив накрывать стол к завтраку.

«Все еще успеваю, но едва».

– Ричард, еда на столе! – позвала она, слегка повысив голос. Дом был небольшим. Всего две спальни и ванная на втором этаже. Не требовалось орать, чтобы быть услышанным.

Сразу вслед за этим с лестницы донеслись торопливые шаги, и мгновение спустя на кухню влетел ее десятилетний сын Ричард. Заняв место за маленьким столом, он с энтузиазмом приступил к трапезе.

Они ели в тишине. Леви привила Ричарду хорошие манеры, и это означало, что он не разговаривал с полным ртом. Еще она научила его тому, как важно есть, когда выдается возможность: никогда не знаешь, когда наступит следующий раз. Этот урок Леви усвоила в израильской армии. Таким образом, завтрак – как и любой другой прием пищи – был в первую очередь вещью практической.

– Ты вчера поздно вернулась, мам, – сказал Ричард, после того, как наконец доел. – Я проснулся, когда ты пришла.

– Знаю, Ричард. Прости.

Для Леви не было ничего необычного в том, чтобы задержаться на работе и вернуться домой уже после того, как сын лег спать. Но частота не уменьшала чувство вины.

– Вчера был очень длинный день.

– Что случилось?

– Тебе правда лучше не знать, Ричард.

Леви привыкла к расспросам сына. Он был умным мальчиком, хорошо образованным и рассудительным. Иногда она рассказывала ему о том, что происходит на работе, – только в общих чертах и сильно отредактировав, – но не сегодня.

– Это было нехорошее дело.

Ричард кивнул. Несмотря на юный возраст, он видел, когда мать не хочет отвечать, и понимал, что с ее работой лучше на нее не давить.

– Ты сегодня снова вернешься поздно, мам?

– Надеюсь, что нет. – Леви не собиралась давать обещание, которое не сможет сдержать. – То есть думаю, что нет. Но после вчерашнего нельзя знать наверняка. Не волнуйся, я позабочусь, чтобы Клэр присмотрела за тобой, если я застряну.

Клэр Гордон была соседской девочкой, привыкшей к тому, что Леви в последнюю минуту требовались ее услуги. За годы сидения с Ричардом ей отошла большая доля зарплаты Леви.

«А значит, придется идти на новые траты, – подумала она. – Ко всему прочему».

Леви забеременела в двадцать восемь, когда провела в полиции не более двух лет. Это получилось случайно, она не знала отца ребенка. Леви нельзя было обвинить в беспорядочных половых связях, наоборот, она могла пересчитать своих сексуальных партнеров по пальцам одной руки. Всего один раз в жизни она переспала с мужчиной, которого не могла назвать бойфрендом. В результате появился Ричард.

Следующие одиннадцать лет она превращала случайность в благословение. И это действительно было благословением во всем, кроме одного – денег.

Преисполненная желания дать Ричарду наилучшую жизнь, какую только возможно, Леви много работала, добиваясь повышения. Получив его, она использовала возросшую зарплату, чтобы найти дом в хорошем районе, рядом с лучшими школами. Но на зарплату главного инспектора немногое можно было позволить себе в таких районах, как Хайгейт, поэтому Леви пришлось остановить свой выбор на маленьком доме. В нем едва хватало места им двоим, но зато местоположение было наилучшим для будущего ее сына.

– Мам, ты отвезешь меня сегодня в школу? – нарушил повисшую тишину вопрос Ричарда.

Леви посмотрела на часы. Восемь утра.

– Да, конечно. – С этими словами она протянула руку и потрепала сына по голове. Только что ее мысли снова вернулись к Филиппу Лонгману. Один взгляд на лицо Ричарда прогнал их. – Но нам придется выехать пораньше, хорошо?

– Хорошо.

Ричард широко улыбнулся. Леви знала, как радуется он возможности провести с ней время, и была счастлива оттого, что они сохранили эту близость. Она только желала, чтобы ей не так часто приходилось его разочаровывать.

– Пойду соберу рюкзак.

Он произнес эти слова, уже выскакивая из-за стола, почти с физически ощутимым энтузиазмом. Леви посмотрела ему вслед. Как только он выбежал из комнаты, она допила кофе и стала собирать ему обед, зная, что он не долго заставит ждать своего возвращения.

Она почти закончила, когда ее отвлекла мелодия звонка, приглушенно доносящаяся из кармана куртки.

Достав мобильник, Леви посмотрела, кто звонит, – Стивен Хейл. В восемь утра он явно звонил не по личному вопросу.

– Стив. Что случилось?

– Убийство членов одной ОПГ, Джо. Нехорошее. – Вне рабочей обстановки Хейл опускал формальности и обращался к ней просто по имени. На службе он никогда не забывал, что она старше по званию, но после стольких лет совместной работы они сблизились. Их род занятий не оставлял много времени на общение с людьми, поэтому у Леви было мало друзей. Хейл входил в их число.

– Где?

– В Брикстоне.

– Почему вызывают нас? Разве это не работа для «Трезубца»?

– «Трезубец» тоже вызвали, – ответил Хейл. – Но Скотленд-Ярд хочет, чтобы мы расследовали это дело вместе.

Его слова вызвали у Леви вздох.

«Трезубец». Очередная проблема».

– Ясно, – наконец сказала Леви. – Я буду там примерно через час. Только отвезу сначала Ричарда. Пришли мне адрес.

«Вчера – распятие, сегодня – бандитские разборки, – подумала она, отключаясь. – Что за неделька!»

Леви опустила взгляд на контейнер с обедом Ричарда. В ответ на нее смотрели киношные супергерои. Мстители. Фантастический мир, где добро всегда побеждает зло.

Она надела куртку, взяла контейнер и подошла к лестнице.

– Поторапливайся, Ричард! – позвала она. – Пора ехать.