Текст книги "Бег по взлетной полосе"

Глава 14

Растрепанные волосы, видавшая виды линялая футболка, перевязанная рука, дурная репутация и огромные проблемы с самоконтролем – это все про Кита. Но сегодня этот парень стал для меня кем-то большим, чем просто друг, невесть откуда свалившийся на мою голову.

Серый настороженный взгляд сверлит во мне дыры, и я прогоняю остатки сомнений.

Фразы, что говорил когда-то папа, Кит мог ляпнуть просто так: прописные истины известны многим. На остальное мне наплевать, пусть даже ради покупки этого телефона он обчистил сотни карманов и поколотил десятки людей. Пусть все школьные слухи о нем окажутся правдой. Пусть я прослыву окончательно свихнувшейся и стану предметом сплетен… Но я больше не хочу жить в тени Зои и страдать по этому идиоту Марку. Я хочу быть заодно с Китом, только с ним!

– Ну, может, ты его нашел… – Пожимаю плечами, глотаю чай и отставляю чашку. – Кит, мне, в общем-то, все равно.

– Ты помнишь меня в первом классе? – невпопад выдает Кит, барабаня пальцами по столу, и смотрит в упор. – Помнишь, каким я был?

Вопрос застает врасплох.

Помню ли я? Воспоминания о детстве слились в один длинный день, наполненный светлой грустью маминых вздохов, ободряющими улыбками и слезами, долгим ожиданием праздника и папиных объятий, добрыми историями, волшебными песнями и радостью полета в моменты, когда мой голос разносился над зрительным залом, а сияющий сталью самолет скрывался в облаках.

Кит не интересовал меня – он всегда был психом и придурком, мальчишкой без перспектив и надежд на будущее. Или…

Или нет?

– Конечно же, ты не помнишь, – усмехается Кит и прячет руки под стол, – ну и ладно. Просто, если ты… Если мы… В общем, я хочу, чтобы ты знала: я не всегда был таким.

Неясные образы, словно недосмотренные сны, вспыхивают и гаснут – первого сентября, много лет назад, я дрожала как осиновый лист под порывами холодного утреннего ветра… Хотелось плакать и спать, но пышные белые банты и красные цветы в шуршащей бумаге обязывали держаться – в первый раз в первый класс меня вел папа, специально прилетевший по такому случаю в наш город.

А худенького бледного мальчика в отутюженных брюках, пиджаке, галстуке, с огромным букетом наперевес до крыльца торжественно сопровождала молодая и красивая женщина.

Мама.

– Кажется, ты был нормальным! – вырывается у меня, и я тут же прикусываю язык.

– Раньше я дружил с башкой, – удовлетворенно кивает Кит. – У меня была мать. Почти сразу после детдома, в восемнадцать лет, она вышла замуж за папашу – вдовца с десятилетним сыном. Отец еще не был алкашом, но уже крепко поддавал. Мать любила меня, а я очень любил ее. Мелким я интересовался самолетами, и она покупала мне книги о них. Мечтал стать пилотом, когда вырасту. Хотел, чтобы мама гордилась мной так же, как ею гордился я, хотя до одури боялся высоты. Папаша и брат считали, что нельзя баловать пацана, что из такого вырастет рохля или гомик, но мама не слушала их.

Кит обеспокоенно шарит по карманам, извлекает мятую картонную пачку и с мольбой смотрит на меня:

– Ян, тут сегодня и так надымили… Можно?

На душе скребут кошки. Никогда больше я не видела его мамы, как и чистых отутюженных сорочек на худых острых плечах. Зато каждый день под облезлым грибком детской площадки в невменяемом состоянии сидели его отец и брат.

– Валяй! – Дотягиваюсь до отмытой до блеска пепельницы и ставлю ее перед Китом.

Тот поднимается со стула, долго сражается со шпингалетом, распахивает окно и возвращается на свое место.

– Я рос правильным, тихим, хорошо воспитанным… – Он зубами вытягивает сигарету и щелкает зажигалкой. – «Пожалуйста», «спасибо», все дела… Но я не мог заступиться за маму, когда папаша пускал в ход кулаки. Не мог постоять за себя, когда старший брат-дебил пинал и бил по роже. В ноябре того года, когда я пошел в школу, мама подхватила грипп и за неделю сгорела от пневмонии. А вот дальше… – Кит прочищает горло и продолжает севшим голосом: – Дальше началась веселуха.

Он выдыхает во мрак ядовитый дым, стряхивает пепел на прозрачное стеклянное дно, расплющивает окурок и безмятежно улыбается.

По коже пробегает озноб.

– Я не знала… – пораженно шепчу. – Мне очень жаль!

– Да брось, все отлично! – заверяет Кит, допивает чай, собирает опустевшие чашки, встает и споласкивает их под шумящей струей воды.

Я молча слежу за его спокойными плавными движениями.

Мы гораздо ближе друг к другу, чем я думала, – Кит тоже знает, что такое потеря.

– Так вот, о телефоне… – Он прислоняется к кафелю и скрещивает на груди руки. – В позапрошлом году мой братан поколотил кого-то и снова надолго сел. Папаша вдруг решил, что это было педагогическим упущением с его стороны и закодировался – целых шесть гребаных месяцев не брал в рот ни капли спиртного. Стоял над душой, пытался учить меня жизни – нудным бредом и подзатыльниками, а еще – купил этот телефон. Взял кредит, влез в долги. Очень хотел доказать мне и себе, что мы – семья, что его сын не хуже других. Да вот только… Поздно. Все на хрен поздно.

С ужасом замечаю, что в глазах Кита блестят слезы. Он опускает голову, резко проводит тыльной стороной ладони по щеке и тут же включает режим веселого пофигиста.

Боль – чужая, но такая знакомая, пронзает сердце ржавой иголкой. Я не ведаю, что творю: вскакиваю, подбегают к Киту и обнимаю, изо всех сил прижимаясь к его теплу.

Слышу, как стучит его сердце, чувствую, как расслабляются плечи. Он обнимает меня в ответ, и мир взрывается, рушится и летит в пропасть.

Когда-то я тоже мечтала о многом, но не сложилось… Теперь я – никому не нужная беспомощная серость, иногда неспособная извлечь из себя ни звука. Без будущего. Без перспектив. И лишь один человек на всей земле может меня понять.

– Скажи, неужели из этого нельзя выбраться? – Я плачу, уткнувшись в футболку Кита, и он гладит мои волосы:

– Можно! Нужен вдохновляющий пример? Я никогда не узнаю, что такое счастливая семья и нормальное детство, зато научился выживать в условиях, которые твоим разряженным идиотам и не снились. Когда достаточно вырос, отметелил за все хорошее брата, и тот резко меня зауважал. А у отца я стырил банковскую карточку и два года жил безбедно – подписчики переводили на нее деньги. Это был эквивалент их любви и обожания, и я понял, что могу преодолеть фобии, победить себя и стать интересным людям. И даже съесть собачий корм мне было бы не в падлу, потому что это всего лишь новый опыт. Так что… Я давно уже другой человек. Я выбрался. – Кит вздыхает и опускает подбородок на мою макушку. – Все дороги, кроме дороги в прошлое, для нас пока открыты, Ян. Жаль, что лафа с финансами закончилась: отец обнаружил пропажу и реквизировал, а деньги от донатов обналичил и пропил.

Он крепко обнимает меня и хохочет, я тоже смеюсь сквозь слезы. С Китом здорово. У Кита никогда не бывает проблем и есть ответы на все вопросы…

Идиллию прерывает настойчивое жужжание в кармане.

Кит отпускает меня, отходит к окну и застывает, обозревая унылый двор, яркие огни фонарей и полосы розовых облаков в темном небе над домами. Его черный силуэт на фоне укутавшей город летней ночи завораживает… А я дрожу от внезапного холода.

Если он встанет на подоконник, раскинет руки и шагнет вниз, я сделаю то же самое.

Потому что Кит умеет летать. Потому что я ему верю.

Но проклятый телефон продолжает надрываться как сумасшедший.

Достаю его, с досадой пялюсь на экран, подношу к уху.

– Яна, ты же не останешься в той квартире до утра? Ты наверняка голодная, и… Там даже нет пледа и подушки. Пожалуйста, вернись домой! – умоляет мама, и я на миг забываю, что Игорь, скорее всего, стоит где-то рядом и гадко ухмыляется.

Маму легко обвести вокруг пальца – много раз она отдавала украшения уличным гадалкам за предсказание личного счастья, заказывала дорогие амулеты на сомнительных сайтах, обращалась к «ясновидящим» шарлатанам. Игорь стал ее большой удачей, она ослеплена любовью, гонится за ускользающей мечтой и не ведает, что творит, но от этого не перестает быть моей мамой… Мне повезло, что она у меня есть.

А я обязательно справлюсь – живой пример стоит перед глазами.

– Хорошо, мам. Скоро буду.

– Мы заберем тебя, ради бога, дождись, не броди одна по улицам… Сейчас опасно, тем более в Индустриальном…

– Скажи, что тебя твой парень проводит. – Кит с грохотом закрывает раму и проходит мимо меня в прихожую.

Секунду спустя там загорается желтый свет.

– Меня проводят… – послушно повторяю, задохнувшись от осознания.

– Кто? Кто тебя проводит, Яна? – кричит мама, заглушая недовольное бормотание Игоря.

– Парень. Только не говори Игорю, ладно?.. Мой парень, – шепчу и в сильнейшем шоке опускаюсь на стул.

Глава 15

А я и не знал, что ты переехала. Понял это только по отсутствию в комнате нужных для жизни вещей, – сообщает Кит, глядя вперед. Мы вразвалочку плетемся по темной улице, и моей руке спокойно и тепло в его руке. – Может, все же на такси? Уже поздно. Предки точно оставят тебя в живых?

– У меня только мама. Она против не будет! – заверяю с жаром и намеренно замедляю шаг.

Естественно, меня ожидает скандал, но пожертвовать из-за такой малости прогулкой с Китом я не могу. И не хочу.

Затуманенный разум пытается разобраться в одном очень важном вопросе. Что Кит имел в виду, когда назвал себя моим парнем?

Неужели именно то, что под этим словом подразумевают все остальные люди?

Но это же просто немыслимо! Это смешно.

Это… Офигенно!..

Ноги без устали отматывают километры городских тротуаров, почти не касаясь их, пружиня по воздуху, поднимаясь над крышами, проводами, густыми кронами кленов и тополей. А две длинные черные тени далеко впереди, кажется, уже сплелись в объятиях.

В отяжелевшей голове лишь сквозняк и пустота, поверхностное дыхание не может насытить легкие кислородом, сердце сладко сжимается, а с небес на меня с осуждением глядят вечные холодные звезды.

Вереницы фонарей элитного жилого комплекса «Победа» показываются в поле зрения чересчур быстро, и горькое разочарование заставляет прийти в себя.

– Ну вот. Как говорится, в целости и сохранности! – Кит отпускает мою руку, мнется напротив, но не уходит, несмотря на неблизкий путь обратно.

– Постой, а как ты доберешься? – спохватываюсь, и он беспечно отзывается:

– Как всегда. Без проблем! Меня тут каждая собака знает.

Повисает тишина, разбавляемая писком сверчка и шумом ветра, запутавшегося в резных листьях тонкой березки, непонятно как выросшей посреди закатанного в асфальт двора.

Я тоже не спешу к подъезду, хотя окна квартиры Игоря уже погружены в сон и отражают огни далеких спальных районов черной зеркальной гладью стекол.

Я боюсь. Боюсь расставаться с Китом.

Он уйдет и унесет с собой целый мир – лето, улыбки, солнце и небо… Веру в добро сквозь слезы и боль, смех в облаках, раны на коже… Надежду, тепло, любовь и радость. И перехватывающее горло счастье.

Если бы скучной промозглой весной кто-то сказал мне, что вскоре я буду общаться с Китом и настолько сильно нуждаться в нем, я бы не оценила нелепую шутку. А теперь вот сошла с ума и с трудом дышу.

– Ладно, я пойду. Увидимся! – Кит наклоняется и вдруг проделывает нечто нелогичное, внезапное, странное, лишающее сознания и твердой опоры… Он прижимается горячими губами к моим губам.

Миг спустя машет мне с расстояния в пару метров, набрасывает капюшон и скрывается во мраке неосвещенной арки.

Но я успеваю заметить покрасневшие щеки и лихорадочный блеск в его глазах.

Нашариваю ладонью металл подъездной двери, мешком приваливаюсь к ней, провожу по губам ослабевшими пальцами.

Это был всего лишь невинный поцелуй на прощание.

Это был мой первый поцелуй…

Замок с щелчком закрывается за спиной, ключи, звеня, валятся из дрожащих рук, я опускаюсь на колени и неловко ползаю по темной прихожей в судорожных поисках. Крышу сорвало, унесло и разломало в щепки – осознание произошедшего настигает и добивает предельной ясностью. Кит сказал, что он – мой парень. Он поцеловал меня.

Черт побери…

Дыхание сбивается, кожа пылает.

Наконец я различаю тусклое поблескивание связки под обувной полкой, подаюсь вперед и бодаю препятствие, которого здесь не должно было быть.

Чертыхаюсь и напрягаю зрение – в углу притаился белый чемодан на колесиках.

В памяти всплывает сумбурный телефонный разговор с мамой: завтра она уезжает в командировку. Вероятно, у нее билет на самый ранний рейс, поэтому «молодые» отложили воспитательную беседу и улеглись спать.

Смутная тревога сосет под ложечкой. Выпрямляюсь, отряхиваю джинсы, бесшумно крадусь в комнату и, не включая светильника, переодеваюсь в пижаму. Падаю на кровать, с головой укрываюсь одеялом, прячусь в мягком уютном коконе и проваливаюсь в сон. Я не возьму в него никого, кроме Кита.

Шорохи и стуки, приглушенные голоса, тихий шепот, шаги и ласковое прикосновение ко лбу пробиваются сквозь вязкую как кисель дрему, но не прерывают ее – зарываюсь в подушки и с новой силой ныряю в белые облака над каруселями парка. Кит рядом. Кит смеется…

– А ну вставай, малолетняя шалава. – Одеяло взвивается надо мной, по глазам бьет бледно-розовый рассвет, расслабленное сонное тело обдает холодом.

С трудом фокусируюсь на размытом пятне, возникшем из ниоткуда, – надо мной склоняется мамин муж, его лицо ничего не выражает, но пустота в расширенных зрачках пугает до мурашек. Быстро вскакиваю, забиваюсь в угол, поправляю пижаму, скрещиваю на груди руки.

– Ты… Вы… А где мама?..

– Уехала! – отрезает Игорь. – Зато я остался. И сейчас ты объяснишь мне кое-что.

Я затравленно озираюсь – предметов, которые можно было бы использовать для самообороны, поблизости нет. Как нет и намека, что Игорь шутит.

Его волосы старательно уложены гелем, на шее болтается галстук, поверх пиджака наброшена кожаная куртка, из нагрудного кармана торчит телефон. Ему пора валить в офис. Значит, он не успеет причинить мне вреда.

– Да что не так? – задыхаюсь от негодования. – Знаю, что вернулась поздно, но могла бы вообще не приходить!

– Да-а? – Игорь вскидывает брови, изображая удивление, но его холеную рожу тут же перекашивает от злости. – И что бы ты делала? «Ночевала с Зоей»?

– В смысле? – Пытаюсь казаться смелой, но зубы стучат. – А с кем же еще?

– Мать все мне рассказала! – рявкает он. – Так что заткнись.

От испуга, разочарования, досады и бессилия хочется плакать. Мама… Как она могла вот так запросто выдать ему мой секрет?..

– Мать верит тебе. Я верю, – продолжает грузить Игорь. – Но выясняется, что на самом деле ты таскаешься с каким-то идиотом, который совсем страх потерял?

– Он не идиот! – взвизгиваю я.

«Папочка» подается вперед, резким движением хватает меня за шиворот и швыряет к противоположной стене. Раздается глухой удар.

Плечо немеет, в голове звенит, мир рассыпается на атомы и вновь собирается в картинку, но она подергивается и плывет, а к горлу подступает тошнота.

– Это он учит тебя огрызаться?! Чему еще он тебя учит? – цедит Игорь, не разжимая челюстей, его тонкие ноздри раздуваются, со свистом втягивая воздух. – Может, выбить из тебя дурь, а? Или лучше из него? Ну как, мне пообщаться с ним?

Ужас валуном придавливает живот. Мама с гордостью рассказывала подругам, что ее новоиспеченный супруг – серьезный человек с кучей полезных знакомств, что его университетские друзья стали судьями и прокурорами, что ему ничего не стоит разрулить любую проблему…

Или же ее создать.

– Он ни при чем. – Я съеживаюсь и не слышу собственного голоса. – Не трогай… те его, пожалуйста…

– Уясни одно, Яна… – Игорь внезапно смягчается и подходит очень близко, от него разит чесноком, тяжелым парфюмом и мятной зубной пастой. – Так не поступают! Увижу, что мать плачет из-за тебя, – и ты пожалеешь. Очень пожалеешь! Хотя… – Он переходит на вкрадчивый шепот и заглядывает мне в глаза. – Если я потеряю терпение, вы обе горько пожалеете. Давай, включи куриные мозги и хорошо подумай над своим поведением, подруга.

Потная липкая ладонь ложится на мою шею и холодной змеей ползет вниз.

Я дергаюсь и зажмуриваюсь, порами ощущая тяжелое влажное дыхание на щеке, подавляю рвотные спазмы, кусаю губы.

В ушах шумит кровь.

Внезапно кошмар прекращается.

– Думаю, мы достигли понимания. – Игорь оставляет меня в покое, вытаскивает из кармана брюк смятые купюры и бросает на пол. – Вот, сходи куда-нибудь. Одна. И чтобы в десять была дома. И да: не расстраивай больше маму. Меньше знает – крепче спит.

Я пристально смотрю на него. В его взгляде плавится превосходство, хотя на гладко выбритом лице уже играет примирительная очаровательная улыбка.

Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.

В висках пульсирует боль.

Игорь выходит из комнаты и прикрывает за собой дверь.

Глава 16

Прижавшись лбом к дребезжащему стеклу, безучастно смотрю на картонные пейзажи провинциального города – яркие многоэтажки из стекла и пластика сменяются древними сталинками и мрачными скверами, полем, промзоной, серыми домами Индустриального района.

Отлипаю от окна, на ближайшей остановке покидаю загазованный салон автобуса и, сутулясь, бреду по разбитому асфальту.

Голова трещит, содранное плечо саднит под рукавом олимпийки.

Я усмехаюсь.

Раньше я и представить не могла, что такое когда-нибудь произойдет со мной. Мама и папа ни разу не повышали на меня голос, теперь же я вдруг превратилась в типичную героиню паблика с шок-контентом. Безмозглая малолетка-лузер, которую избил отчим-извращенец.

И жаловаться некому – Зоя еще вчера закинула меня в черный список, а мама едва ли поверит моим рассказам.

Да и зачем ломать ее счастье?

Этот урод Игорь не станет показывать ей свое гнилое нутро. А если попытается, мы соберем вещи и просто уйдем. Уйдем домой.

Ежусь и прячу руки в карманы, пинаю одинокий камешек, и тот улетает в пыль.

Утром я еще долго прислушивалась к вздохам лифта и шагам на лестнице, ожидая, что Игорь вернется и продолжит начатое. Но его байк исчез с охраняемой стоянки во дворе – это означало, что он все же свалил на обожаемую работу. Тогда я закрылась в ванной и полчаса стояла под обжигающими струями, растирая по коже гель для душа. Особенно яростно драила мочалкой место, где лежала его мерзкая клешня, но так и не перестала чувствовать себя грязной, липкой, потной.

Целых три раза звонил Кит, но я не взяла трубку.

Как я могу быть его девушкой? Ему и без меня хватает проблем, не хочу подкидывать новых. Он лучше всех на свете, а меня и человеком-то не назвать.

Каменные стены панелек расступаются, впереди маячат родной, милый сердцу двор, наш балкон и пустая ваза на подоконнике, но я сворачиваю в проулок и чешу к обмотанным фольгой трубам теплотрассы. Мысль, что нужно линять из хором Игоря и переждать мамин отъезд в безопасном месте, пришла в отупевший от страха и растерянности мозг, еще когда я была в душе. Выскочив оттуда, я ринулась в комнату, но так и не нашла ключей от старой квартиры. Их не оказалось ни в рюкзаке, ни в одежде, валявшейся с вечера на полу у кровати, ни на полках с поредевшими рядами учебников.

Так что идти мне сейчас некуда. Вот незадача.

Пригнувшись, пролезаю под трубами и углубляюсь в густые заросли крапивы и ивняка.

В детстве мы с Зоей исследовали эту местность вдоль и поперек, я до сих пор неплохо тут ориентируюсь.

За кустами протекает зловонный ручеек – в три прыжка преодолеваю его по шаткой гнилой дощечке и, продравшись сквозь цепкие ветви, выхожу на открытое пространство – пологий холм с торчащей из верхушки ржавой водонапорной башней.

Внизу на многие километры вдаль простирается заброшенный дачный массив, утопающий в зелени плодовых деревьев – излюбленное место тусовок бомжей, наркоманов, алкоголиков и прочих неблагонадежных элементов со всего района.

Ветер усиливается, продувает тонкую синтетику и вызывает дрожь. В лохмотьях туч сверкают молнии, накрапывает мелкий частый дождик, в траву падают сломанные узловатые ветки.

Накрываю волосы капюшоном, застегиваюсь под горло и решительно шагаю по тропинке к полуразрушенным мертвым строениям.

Изморось превратилась в бешеный ливень с градом, вмиг стемнело, ураган, слетев с катушек, с воем и грохотом гонял по заросшим участкам дырявые ведра и пустые баки, срывал шифер с крыш, выкорчевывал из земли трухлявые заборы и раскидистые яблони.

Забившись в самый угол жесткого, заляпанного масляными пятнами дивана, я сидела в давно оставленном людьми домике и молилась всем богам сразу. С деревянного потолка лились потоки мутной воды, ветхие стены стонали и ходили ходуном.

Закусив губу, я старалась не плакать, но слезы все равно текли по щекам.

«Никогда не сдавайся и не унывай», – повторяла и повторяла шепотом, но без папы волшебное заклинание превратилось в набор бесполезных звуков.

Все стихло так же резко, как началось, и я, кажется, уснула…

– Херачь прямо сюда! У кого есть огниво? – хрипит незнакомый сорванный голос. Раздается треск ломаемых досок, хохот и матюги.

Не успев упорядочить воспоминания, распахиваю глаза, но в потемках вижу лишь оранжевые сполохи, скользящие по поверхностям предметов. Я не сразу понимаю, где нахожусь, а потом тело немеет от ужаса.

Осторожно приподнимаюсь, подползаю к окну и тут же отшатываюсь. Снаружи обосновалась пьяная компания: человек семь, не меньше.

Похоже, они тут надолго – притащили скамейки, развели костер, достали из пакетов закуску и бутылки и не собираются уходить.

Рано или поздно кто-то из них заглянет в домик!

Отступаю в темноту, опускаюсь на корточки, обнимаю рюкзак и снова молюсь… Но нескладные молитвы собственного сочинения не помогают.

Дощатое крыльцо разражается скрипом и визгом, открывается висящая на одной петле дверь, в проеме вырисовывается некто и светит мне прямо в лицо фонариком телефона.

– Ишьт! Мужики, тут девка какая-то! – Незваный гость дергается, бьется башкой о балку и сипит: – Ты кто?..

– Тащи ее сюда! Познакомимся поближе! – сразу несколько мужских голосов отзываются с улицы и гогочут.