Текст книги "Обезьянья лапа"

Все три – капитаны

– Каждый матрос ворчит на море, – задумчиво сказал ночной сторож. – Ворчать – в людской натуре, и я предполагаю, что они ворчат и остаются на море, потому что им иначе нечего и делать. На берегу моря мало мест, годных для моряков, а те должности, которые годятся для них (как, например, обязанность ночного сторожа), требуют такого хорошего характера, что не может найтись много людей, способных занимать их.

Иногда они находят дело на берегу. Я знал одного, который поступил на бойню и работал хорошо, пока полиция его не взяла. Другой бросил море, чтобы жениться на прачке, и они обвенчались за шесть месяцев до её смерти; тогда бедняку пришлось опять отправиться в море.

Ужасно ворчал на море старый Сэм Смол; я недавно говорил вам о нём. Было просто страшно слушать, как он бранил море, после того, как в две недели растряс деньги, собранные им в течение пяти месяцев. Смол, бывало, часто спрашивал нас, что будет с ним на старости лет; и когда мы отвечали, что вряд ли он доживёт до старости, если не станет больше заботиться о себе, Сэм впадал в бешенство и бранил нас всячески, как только умел.

Раз, когда он был на берегу вместе с Петером Руссетом и Джинджером Диком, он как бы взялся за ум. Сам начал заботиться о деньгах, не тратил их в течение трёх месяцев, ежедневно покупал газеты и читал объявления, чтобы видеть, не найдётся ли хорошего местечка для сильного, доброго малого, не любящего работы. Он нашёл было место и, по его словам, если бы туда же не явилось семидесяти девяти других кандидатов, мог бы получить его. Однако, Сэм получил только синяк под глазом за то, что хотел оттолкнуть одного человека, и два дня ходил таким унылым, что совсем не был подходящим товарищем для Дика и Петера.

Дня четыре он держался вдали от них, а потом внезапно Джинджер Дик и Петер начали подмечать в нём большую перемену. Он казался бодрым и счастливым. Когда они заговорили с ним, он им отвечал весело, а раз ночью, лёжа в постели, свистел комические песенки, пока Джинджер и Петер Руссет не вскочили и не подбежали к нему. Когда он купил себе новый шарф и щёгольскую фуражку и дважды вымылся в один день, они стали спрашивать друг друга, что с ним случилось, и обратились к нему с этим же вопросом.

– Случилось? – сказал Сэм. – Ничего не случилось.

– Он влюблён, – заметил Петер Руссет.

– Ты лжёшь, – не поворачиваясь, сказал Сэм.

– Это было бы дурно для его лет, – заметил Джинджер.

Сэм ничего не ответил, но продолжал суетиться, точно у него что-то было на уме. Он посмотрел из окна, замурлыкал песенку, наконец, глядя на товарищей бешеными глазами, схватил завёрнутую в бумагу зубную щётку, которая лежала у него в кармане, и принялся чистить себе зубы.

– Он влюблён, – сказал Джинджер, как только нашёл силу говорить.

– Или же сошёл с ума, – прибавил Петер, глядя на него. – Что из двух, Сэм?

Сэм сделал вид, будто он не может отвечать из-за зубной щётки; не успел он вычистить зубы, как у него сделалась такая страшная зубная боль, что он сел в уголок, схватившись за щеку и представляя собой картину несчастья. Они не могли вытянуть из него ни слова, пока не предложили ему выйти вместе с ними; тогда он ответил, что ляжет в постель. Через двадцать минут Джинджер Дик вернулся за трубкой и увидел, что Сэм ушёл.

На следующий вечер он попытался сделать ту же штуку, но приятели не пожелали вторично попасться на удочку; они так долго оставались дома, что Сэм потерял всякое терпение и, сказав: «О чём только могли думать отец и мать Джинджера?», а потом, заметив, что, по его мнению, при рождении Петера Руссета его подменили обезьяной, больной морской болезнью, надел фуражку и вышел. Товарищи пошли было за ним, но когда он привёл их в зал миссии и вошёл в неё, они его оставили и отправились по своим делам.

Они много толковали об этой ночи, и на следующий вечер ушли рано и спрятались за углом. Через десять минут появился старый Сэм; он шёл такой походкой, точно хотел поспеть на поезд, и улыбался при мысли, что отделался от приятелей. Остановившись на углу Торговой улицы, он купил цветок в петличку, и Джинджер до того изумился, что ущипнул Петера, желая увидеть, не грезит ли он.

Старый Сэм быстро шёл, посвистывал и время от времени посматривал вниз на свой цветок; наконец, он повернул в улицу направо и вошёл в маленькую лавку. Джинджер Дик и Петер ждали его на углу, но он так долго оставался в лавке, что им, наконец, надоело ждать; они подкрались к окну и заглянули в него.

Приятели увидели табачную лавочку с газетами, игрушками ценой в пенни и тому подобными вещами, но насколько Джинджер мог её осмотреть сквозь пространство между двумя рядами выстроенных трубок и подвешенными листками «Полицейских ведомостей», в ней никого не было. Они стояли, прижавшись носами к стеклу, и раздумывали, что могло случиться с Сэмом; но вскоре в лавку вошёл маленький мальчик, и тогда они начали понимать, какую игру вёл Сэм.

Когда прозвучал дверной звонок, дверка из задней части лавки открылась, и оттуда показалась полная, необыкновенно красивая женщина лет сорока. Её голова раздвинула листы «Полицейских ведомостей», и её рука взяла игрушку, выставленную в окне. Джинджер хорошо её рассмотрел, поглядывая на неё одним глазом, в то время как другим как бы любовался табаком. Когда мальчик ушёл, он и Петер Руссет вошли в лавку.

– Мне нужна трубка, – сказал Джинджер, улыбаясь лавочнице, – пожалуйста, дайте мне глиняную трубку, да получше.

Женщина подала ему целый ящик, чтобы он сам выбрал трубку, и как раз в эту минуту Петер, который смотрел в полуоткрытую дверь в глубине, увидел там плохо зашнурованный башмак, вздрогнул и вскрикнул:

– Как? Эй!

– Что случилось? – сказала женщина, смотря на него.

– Я знаю эту ногу, – сказал Петер, всё ещё глядя на башмак; но едва он произнёс эти слова, как нога отодвинулась и спряталась под стул. – Не правда ли, это мой дорогой старый друг Сэм Смол?

– Вы знаете капитана? – спросила женщина, улыбаясь ему.

– Кап…? – произнёс Петер. – Кап…? О, да. Как же, это мой самый лучший друг.

– Как странно! – сказала женщина.

– Мы давно не видели его, – сказал Джинджер. – Он был так добр, что дал мне взаймы полкроны, и я хотел заплатить ему.

– Капитан Смол, – сказала женщина, распахивая дверь, – тут ваши старые друзья.

Старый Сэм повернул к ним лицо и взглянул на них; если бы взгляды могли убивать, как говорят люди, Петер и Джинджер были бы мертвы.

– О, да, – сказал он дрожащим голосом, – как вы поживаете?

– Довольно хорошо, благодарю вас, капитан, – сказал Джинджер и осклабился. – А как поживаете вы сами после такой долгой разлуки?

Он протянул руку; Сэм пожал её, а потом обменялся рукопожатием и с Петером, который так смеялся, что не мог говорить.

– Это мои старинные друзья, миссис Финч, – сказал старый Сэм, бросая на них предупреждающий взгляд. – Капитан Дик и капитан Руссет, мои самые старые друзья. Таких других не сыскать.

– Капитан Дик получил от вас полкроны, – сказал Петер Руссет, продолжая улыбаться.

– Вот штука-то, – заметил Джинджер с раздосадованным видом, – я забыл об этом и взял с собой только полсоверена.

– Я могу вам разменять деньги, сэр, – сказала миссис Финч. – Не присядете ли вы минут на пять?

Джинджер поблагодарил ей; они с Петером взяли по стулу, уселись против камина и стали расспрашивать старого Сэма о его здоровье и о том, что он поделывал с тех пор, как они виделись.

– Представьте, они узнали вашу ногу, – сказала миссис Финч, входя с разменянными деньгами.

– Я повсюду узнал бы её, – произнёс Петер, наблюдая за Джинджером, который сделал вид, будто он передал Сэму полдоллара, причём Сэм притворился, что он взял деньги.

Джинджер Дик оглядывал комнату. Она была очень уютна, с картинами по стенам, антимакасарами на всех стульях и целым рядом розовых ваз на камине. Потом он посмотрел на миссис Финч и подумал, что она очень мила.

– Это лучше, чем быть на палубе корабля с экипажем несносных, беспокойных матросов, за которыми приходится строго смотреть, капитан Смол? – спросил он.

– Прямо удивительно, как он обращается с ними, – сказал Петер Руссет, повернувшись к миссис Финч. – Он – точно лев.

– Рыкающий лев, – подтвердил Джинджер, поглядывая на Сэма. – Он не знает, что такое страх.

Сэм улыбнулся, а миссис Финч посмотрела на него с таким удовольствием, что Петер Руссет, оглядевший и её, и всю комнату, и разделявший мнение Джинджера, сообразил, что они идут фальшивой дорогой.

– Раньше, чем он растолстел и состарился, – продолжал он, покачивая головой, – во флоте не было лучшего шкипера.

– Каждому свой время, – подтвердил Джинджер, тоже покачивая головой.

– Смею сказать, что он ещё прослужит годик-другой, – любезно заметил Петер Руссет.

– Да, если будет заботиться о себе, – согласился Джинджер.

Старый Сэм хотел что-то сказать, но остановился вовремя.

– Я с ними сыграю шутку, – наконец, проговорил он, обращаясь к миссис Финч и пытаясь улыбнуться. – Я чувствую себя таким молодым, как никогда.

Миссис Финч сказала, что всякий зрячий человек может это видеть, потом взглянула на котелок, который пел на очаге.

– Предполагаю, господа, что вы не откажетесь от чашки какао, – предложила она.

Джинджер Дик и Петер ответили, что они любят этот напиток больше всего на свете, и она сейчас же достала чашки, блюдечки и жестянку с порошком. Джинджер подал ей котелок, налил воду в чашки, она же мешала в них какао, а старый Сэм сидел и беспомощно смотрел на всё происходившее.

– Так смешно видеть, что вы пьёте какао, капитан, – сказал Джинджер, когда старый Сэм взял чашку.

– Да? – сказал Сэм, вспыхивая. – А почему, осмелюсь спросить?

– Потому, что я обыкновенно видывал, как вы пьёте нечто из бутылки, – продолжал Джинджер.

– Ну, так смотрите, – сказал Сэм, мешая в чашке и разливая горячее какао себе на колени.

– Из бутылки с имбирным пивом, – продолжал Петер Руссет, делая гримасу Джинджеру, чтобы тот молчал.

– Да, конечно, я и хотел сказать это, – подтвердил Джинджер.

Старый Сэм отёр какао с колен, не произнося ни слова, но его жилет то вздымался, то опускался, так что Петеру стало его очень жаль.

– Нет ничего лучше этого, – сказал он, обращаясь к миссис Финч. – Только благодаря привычке к имбирному пиву, молоку и тому подобным вещам, капитан Смол получил командование кораблём раньше, чем ему минуло двадцать пять лет.

– Господи! – вскрикнула миссис Финч.

Она улыбалась старому Сэму так, что Петер опять забеспокоился и подумал, что он пересолил похвалу.

– Конечно, я говорю о давнишнем времени, – сказал он.

– Это было за много лет до вашего рождения, – прибавил Джинджер.

Старый Сэм хотел что-то сказать, но миссис Финч была так довольна, что он удержался. Какао попало ему не в то горло, и тогда Джинджер стал колотить его по спине, и посоветовал ему быть осторожнее, чтобы не схватить нового бронхита. Сэм сердился, но молчал, боясь, что они откроют его обман; однако, он едва сдержался, и чуть было не вышел из себя совсем, когда Петер Руссет стал его уговаривать подбить жилет красной фланелью. Они оставались до времени окончания торговли и так понравились миссис Финч, что она сказала им, что будет рада видеть их всегда, когда им вздумается заглянуть к ней.

До угла улицы Сэм Смол молчал, но потом пришёл в страшную ярость; товарищи не знали, что с ним и делать. Полицейские дважды обращались к нему и советовали поскорее отправиться домой, пока они не передумали; ему пришлось сдерживаться и сохранять спокойствие, даже когда Джинджер и Петер Руссет взяли его под руки и сказали, что они доведут его до дома.

Дома он начал кричать, и, когда сел на постель, его губы говорили всё, что сделал бы он с товарищами, если бы мог. Потом, сказав, что ему было бы приятно видеть, как Джинджер сварится в воде живой, как омар, Сэм прибавил, что он считает его благородным малым, не способным повредить старому другу, и объявил, что в данном случае дело идёт о любви с первого взгляда, вспыхнувшей на империале вагона трамвая.

– Она слишком молода для тебя, – сказал Джинджер, – да и слишком красива.

– Совсем не важно, что он влюбился, Джинджер, – сказал Петер Руссет. – Разыграем монету в орлянку.

Джинджер, сидевший в ногах на постели Сэма, сначала сказал «нет», но через некоторое время вынул монету в полдоллара и бросил её в воздух. Только он её и видел, хотя и вытеснил Сэма с постели и дважды перетряхивал все простыни и одеяла. Джинджер с полчаса лазил на руках и коленях, отыскивая монету; наконец, Сэм сказал, что, может быть, когда ему надоест изображать медведей, он ляжет в постель и заснёт, как добрый христианин.

На следующее утро дело опять началось, и, так как никто не хотел остаться в покое и предоставить двум другим возможность удачи, они решили, что победит тот из них, который окажется лучше. Джинджер Дик купил шарф, от которого с лица Сэма сбежала вся краска, а Петер Руссет принёс себе такой большой воротничок, что совсем утонул в нём.

В этот вечер они пришли в лавку вдовы поодиночке. Джинджер Дик разбил трубку; ему нужна была другая; Петер Руссет нуждался в табаке, а старый Сэм переступил порог лавочки, с улыбкой держа в руках маленькую серебряную брошечку, которую он, по его словам, нашёл.

Это была очень хорошенькая брошка, и она так понравилась миссис Финч, что Джинджер и Петерс прямо бесновались на себя за то, что не подумали о том же.

– Капитан Смол счастлив на находки, – наконец, сказал Джинджер.

– Он прославился этим, – подтвердил Петер Руссет.

– Это удобная привычка, – заметил Джинджер, – она избавляет от траты денег. Кому вы отдали, капитан, золотой браслет, который нашли прошлой ночью? – сказал он, обращаясь к Сэму.

– Золотой браслет? – спросил Сэм. – Я не поднимал золотого браслета. О чём вы говорите?

– Полно, капитан, не обижайтесь, – сказал Джинджер, протягивая ему руку. – Мне казалось, я видел браслет у вас на камине. Но, может быть, мне не следовало говорить об этом?

Старый Сэм посмотрел на него так, точно хотел его проглотить, особенно заметив, что миссис Финч слушает, хотя и делает вид, что ничего не слышит.

– О, этот, – сказал он, подумав немного, – да, я узнал, кому он принадлежал. Вы не поверите, до чего они были довольны, когда получили его обратно.

Джинджер Дик кашлянул и стал раздумывать о том, насколько старый Сэм хитрее, чем он предполагал, но раньше, чем он придумал какую-нибудь фразу, миссис Финч посмотрела на Сэма и принялась толковать о его корабле, говоря, что ей очень хотелось бы осмотреть его.

– Мне очень хотелось бы взять вас в плавание, – сказал Сэм, искоса поглядывая на двоих товарищей, – но он ушёл в Дюнкерхен, во Франции. Я только заехал в Лондон недели на две, чтобы осмотреться.

– Мой тоже там, – сказал Петер Руссет, начав говорить раньше, чем старый Сэм закончил. – Они так и стоят в гавани рядышком.

– Ах, ты, Господи, – сказала миссис Финч, складывая руки и покачивая головой. – Мне так хотелось когда-нибудь осмотреть корабль! Я думала, мне это удастся, так как у меня три знакомых капитана.

Она улыбнулась и взглянула на Джинджера; Сэм и Петер тоже посмотрели на него, раздумывая, пошлёт ли он свой корабль в Дюнкирхен и поставит ли его рядом с их судами.

– Ах, если бы я встретил вас две недели тому назад, – печально проговорил Джинджер. – Я тогда только что бросил мой корабль «Быстрый Летун», а теперь жду, чтобы владельцы выстроили для меня другой в Ньюкастле. Они говорили, что «Быстрый Летун» для меня недостаточно велик, но это было хорошенькое маленькое судно. Кажется, у меня где-то есть его портрет.

Он пошарил в кармане, вынул маленькую смятую фотографию с судна, на котором был кочегаром несколько лет тому назад, и показал её миссис Финч.

– Вот и я на мостике, – сказал он, указывая стеблем трубки на маленькое пятнышко.

– Да, это ваша фигура, – заметила миссис Финч, напрягая зрение. – Я сейчас же узнала бы её везде.

– У вас чудные глаза, сударыня, – сказал старый Сэм, вытрясая трубку.

– Всякий это видит, – заметил Джинджер. – Я никогда не встречал таких больших и синих глаз.

Миссис Финч сказала, чтобы он не говорил глупостей, но и Сэм, и Петер Руссет поняли, что ей было приятно.

– Что правда, то правда, – сказал Джинджер, – я простой человек, и говорю всё, что думаю.

– Синий – мой любимый цвет, – сказал старый Сэм нежным голосом. – Настоящий синий.

Петер Руссет почувствовал, что он теряет почву.

– Я думал, коричневый, – сказал он.

– Неужели? – спросил Сэм, поворачиваясь к нему. – Почему же?

– У меня были на то причины, – проговорил Петер, кивнув головой и крепко сжав губы.

– Я также думал, что он больше всего любит коричневый цвет, – заметил Джинджер, – сам не знаю, почему. Спрашивать меня незачем, потому что я не мог бы сказать этого вам.

– Коричневый – красивый цвет, – сказала миссис Финч, не понимая, что такое со старым Сэмом.

– Для меня, – заметил Джинджер, – только и существуют большие синие глаза. Пусть другим людям достаются чёрные или карие, – проговорил он, поглядывая на Сэма и Петера, – мне же дайте голубые.

Так продолжалось весь вечер: каждый раз, когда звонил входной колокольчик, и вдове приходилось выходить к покупателям, товарищи шёпотом говорили друг другу всё, что они думают один о другом, и раз, когда она вернулась довольно неожиданно, Джинджеру пришлось объяснить ей, что он показывает Петеру царапину на руке.

В следующий вечер Джинджер Дик пришёл первый и принёс ей маленький фарфоровый чайник, который он купил необычайно дёшево, потому что на самой его середине была трещина, но он сказал вдове, будто уронил его, так как торопился к ней, и она осталась очень довольна. Миссис Финч поставила чайник на камин, и всё, что она говорила о доброте и великодушии Джинджера, на другой день заставило Петера истратить деньги, которые были нужны лично ему, на раскрашенный цветочный горшок.

Благодаря тому, что за миссис Финч ухаживало трое сразу, у неё было всего вдоволь, но она вела себя замечательно осторожно. Она обращалась со всеми тремя так мило и добро, что даже после целой недели усердных стараний ни один не мог с уверенностью сказать, кто ей нравится больше всех.

Они приходили к ней в самое различное время дня за табаком и тому подобными вещами, приходили поодиночке, но вечером собирались все вместе, вежливо разговаривали между собой, а по дороге домой всё время страшно ссорились.

Потом, внезапно, без всяких предупреждений, Джинджер Дик и Петер Руссет перестали к ней ходить. В первый вечер, Сэм сидел и каждую минуту ждал их; отсутствие товарищей так удивило его, что он не мог извлечь из него выгод. Но во второй вечер, начав с пожатия пальцев миссис Финч в половине восьмого, он без четверти девять нашёл лучшее употребление для своей руки и обнял вдову за талию. Он не мог сделать большего в этот вечер, потому что она приказала ему вести себя порядочно и пригрозила закричать, если он не уйдёт.

Только на полдороге домой он подумал о причине, заставившей отстать Джинджера Дика и Петера и, решив что-то, пошёл домой, улыбаясь так широко, что встречные думали, будто он с ума сошёл. Он заснул с улыбкой на губах и, когда Петер и Джинджер пришли домой, он проснулся и опять-таки с улыбкой спросил, где они были.

– Я сегодня не имел удовольствия видеть вас обоих у миссис Финч, – сказал он.

– Нет, – мрачно ответил Джинджер. – Нам это надоело.

– Так вредно каждый вечер сидеть в маленькой душной комнате, – заметил Петер.

Старый Сэм спрятал голову под простыню и так захохотал, что вся постель запрыгала; время от времени он высовывал голову и посматривал на Петера и Джинджера и опять начинал смеяться; наконец, он совсем задохнулся от хохота.

– Я вижу, в чём дело, – сказал он, садясь и отирая глаза простынёй, – ну, что же, ведь мы не можем иметь успеха все трое.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Джинджер неприятным тоном.

– Ей вы не нужны, – сказал Сэм, – вот что я хочу сказать. И я не удивляюсь этому. Будь я бабой, вы мне тоже не понравились бы.

– Ты бредишь, – фыркнул на него Петер Руссет.

– Твой цветочный горшок – хорошее дело, – заметил Сэм, вспоминая, как он обнял талию вдовы, – и я очень благодарю тебя за чайник, Джинджер.

– Ты же не хочешь сказать, что ты предлагал ей руку? – спросил Джинджер, поглядывая на Петера Руссета.

– Еще не вполне, но предложу, – сказал Сэм, – и я готов побиться с вами об заклад на полкроны, что она согласится.

Джинджер не хотел принять пари; Петер также, даже когда Сэм поднял заклад до пяти шиллингов. Тщеславная манера, с которой старый Сэм лежа хвастался и говорил, как он обращается с бабами, заставила их дурно чувствовать себя.

– Я не согласился бы взять её за себя даже, если бы она на коленях просила меня об этом, – сказал Джинджер, опуская голову на руку.

– Я также, – сказал Петер. – Отправляйся к ней, Сэм. Когда я подумаю о вечерах, которые я провёл с ней, я чувствую…

– Ну, довольно, – резко заметил старый Сэм, – так нельзя говорить о женщине, даже после того, как она скажет «нет».

– Прекрасно, Сэм, – произнёс Джинджер, – иди и победи её, если ты считаешь себя таким ловкачом.

Старый Сэм сказал, что он так и сделает, и на следующее утро до того долго прихорашивался, что двое остальных еле могли оставаться вежливыми.

Он ушёл из дома почти сейчас же после завтрака, и в эту ночь Петер и Джинджер не видели его до двенадцати часов. Сэм принёс с собой бутылку виски и, по-видимому, был так счастлив, что они сейчас же поняли, что случилось.

– Она сказала «да» в два часа дня, – объявил старый Сэм с улыбкой, после того как выпили по стаканчику. – Я почти высказался в час, но в эту минуту прозвучал дверной колокольчик в лавке, и мне пришлось начинать всё сызнова. Но всё-таки это было неприятно.

– Ты хочешь сказать, что ты просил её сделаться твоей женой? – произнёс Джинджер, протягивая рюмку, чтобы её наполнили.

– Да, – сказал Сэм, – но я надеюсь, что у вас нет дурного чувства. Ни один из вас не мог иметь у неё успеха, она мне сказала это.

Джинджер Дик и Петер Руссет переглянулись.

– Она сказала, что всё время была влюблена в меня, – продолжал Сэм, наливая их стаканы, чтобы чокнуться с ними. – Мы вышли после чая и купили обручальное кольцо, потом она поручила кому-то лавку, и мы пошли в музыкальную залу «Пагода».

– Я надеюсь, что ты не дорого заплатил за кольцо, – сказал Джинджер, который после двух-трёх стаканов виски всегда делался добрее. – Если бы я знал, что ты так поторопишься, я бы сказал тебе раньше.

– Мы должны были сказать ему, – произнёс Петер, покачивая головой.

– Сказать мне? – повторил Сэм, глядя на них. – Что сказать мне?

– Почему мы с Петером отстали, – сказал Джинджер. – Но, конечно, может быть, тебе будет всё равно.

– Что – всё равно? – спросил Сэм.

– Удивительно, как она скрывала это, – заметил Петер.

Старый Сэм опять посмотрел на них и, наконец, попросил высказать на чистом английском языке всё, что они знают, и не чернить женщины без объяснений.

– Да это её не чернит, – сказал Джинджер.

– С настоящей точки зрения это ей даже делает честь, – подтвердил Петер Руссет.

– И Сэм будет иметь удовольствие воспитать их.

– Воспитать их? – повторил Сэм дрожащим голосом и побледнел. – Кого воспитать?

– Да её детей, – сказал Джинджер. – Разве она не сказала тебе? У неё девять ребят.

Сначала Сэм не поверил им, сказал, что они ревнуют, но на следующий день прокрался в лавку бакалейщика на той же улице, где была лавка миссис Финч, и где Джинджер случайно покупал апельсины; тут Сэм узнал, что всё сказанное совершенная правда. Девятеро детей (старший – только пятнадцати лет) жили у различных родственников из-за скарлатины у соседки миссис Финч.

Старый Сэм вернулся домой как во сне, с мешком апельсинов, которых ему не было нужно. Подарив обручальное кольцо Джинджеру (если он его выручит), Сэм сел на первый поезд, шедший в Тилбури, и записался на судно, шедшее в Китай.