Текст книги "Когда пируют львы. И грянул гром"

2

Наутро Шон продрал глаза и увидел, что лежит в кровати возле окна, а в глаза ему светит горячее солнце. Он торопливо закрыл глаза и попытался вспомнить, куда он попал. Голова болела, и это мешало думать. А еще мешал непонятный шум. Вернее, не шум даже, а какой-то размеренный хрип с заворотами. Такое впечатление, будто кто-то умирает. Шон снова открыл глаза и медленно повернул голову. У противоположной стенки комнаты стояла кровать, а в ней кто-то лежал. Шон свесился к полу, нащупал сапог и швырнул его в ту сторону. Кто-то хрюкнул, и из-под одеяла показалась голова Даффа. Секунду красными, как зимний закат, глазами он рассматривал Шона, потом снова тихонько утонул в простынях.

– Ну что ты храпишь, как лошадь, – прошептал Шон. – Не видишь, рядом с тобой человек умирает.

Прошло еще много времени. Наконец слуга принес кофе.

– Пошли кого-нибудь в контору, пусть скажут, что я заболел, – приказал Дафф.

– Я уже сообщил, сэр.

Да, этот слуга с полуслова понимал своего хозяина.

– Там кто-то пришел, говорит, что ищет другого нкози. – Слуга бросил быстрый взгляд на Шона. – Очень тревожится.

– Это Мбежане. Скажи ему, пусть подождет.

Кофе пили молча, сидя каждый на своей кровати.

– Как я сюда попал? – спросил Шон.

– Послушай, парень, если уж ты не знаешь, то кто знает?

Дафф встал и прошел по комнате в поисках чистой одежды. Он был совершенно голый, и Шон увидел, что, несмотря на мальчишескую худобу, с мускулами у него было все в порядке.

– Черт побери, что Чарли кладет в этот напиток? – пожаловался Дафф, поднимая с пола пиджак.

Карман пиджака оттягивало что-то тяжелое. Он полез в него, вытащил осколок камня и бросил его на упаковочный ящик, служивший ему столом. Закончив одеваться, он кисло посмотрел на камень, потом подошел к большой куче холостяцкого хлама в углу. Порывшись в ней, выудил пестик со ступкой и помятую миску.

– Чувствую себя дряхлым старикашкой сегодня, – сказал он и принялся долбить и стирать осколок в порошок. Закончив, ссыпал порошок в миску и отнес ее к железному баку, стоящему за входной дверью. Там он открыл кран и наполнил миску водой.

Шон поплелся за ним, и они вдвоем уселись на ступеньку крыльца. Дафф принялся вертеть миску так, чтобы вода образовала водоворот, поднимающий со дна частицы породы, потом наклонял ее, с каждым оборотом выливая немного воды. Потом снова наполнял миску чистой водой.

Вдруг Шон почувствовал, что Дафф словно застыл, сидя рядом с ним. Заглянув ему в лицо, обнаружил, что похмельную расслабленность у соседа как рукой сняло: губы были крепко сжаты, взгляд покрасневших глаз буквально прикипел к миске.

Шон тоже посмотрел и увидел там некий странный отблеск – так блестит брюшко форели в воде, когда она поворачивается им кверху, чтобы удрать. Его охватило странное возбуждение, по рукам побежали мурашки, а волосы на затылке приподнялись.

Дафф быстро плеснул в миску еще свежей водички, три раза крутанул и снова выплеснул. Они сидели не двигаясь, без слов уставившись на свернувшуюся в кольцо на дне миски золотистую змейку.

– Сколько у тебя денег? – спросил Дафф, не поднимая головы.

– Чуть больше тысячи.

– Как раз хватит. Прекрасно! Я наберу пять сотен плюс моя шахтерская квалификация. Партнеры на равных правах, идет?

– Идет.

– Тогда чего же мы сидим? Я иду в банк. Через полчаса встречаемся на краю города.

– А как же твоя работа?

– Ненавижу запах угля! К черту работу!

– А Чарли?

– А Чарли – отравитель! К черту Чарли!

3

На ночь они остановились у подножия гор перед перевалом. Дальше начинался крутой подъем. Весь день они подгоняли лошадей, и животные очень устали. Едва путники встали на ночлег, лошади сразу повернулись хвостом к ветру и принялись жевать сухую зимнюю траву под ногами.

Мбежане нашел под скальным козырьком красного камня укрытие и развел костер. Все устроились вокруг него и сварили кофе. Как ни старались путешественники укрыться от холодного, пронизывающего ветра, это получалось плохо – порывы ветра то и дело задували сверху, и костер плевался снопами горячих искр. Когда все поели, Мбежане свернулся калачиком возле костра, с головой укрывшись кароссой, и не двигался до самого утра.

– Далеко еще? – спросил Шон.

– Сам не знаю, – признался Дафф. – Завтра пройдем через перевал, это миль пятьдесят-шестьдесят по горам, и выйдем к высокогорным лугам. После этого, может, еще с недельку.

– Пытаемся догнать радугу? – Шон налил в кружки еще кофе.

– Когда доберемся до места, все расскажу. – Дафф взял горячую кружку в обе ладони. – Одно скажу точно: тот образец был пропитан золотом. Если там много такой породы, кое-кто может разбогатеть.

– Может, мы?

– Я бывал в подобных местах во времена золотой лихорадки. Больше всего достается тем, кто приходит первым. Нам светит шанс явиться и увидеть место в пятьдесят миль в поперечнике, утыканное заявочными столбиками, как дикобраз иголками.

Дафф шумно втянул в себя кофе.

– Но у нас есть деньги, – продолжал он, – это наш главный козырь. Главное – застолбить место, с нашим капиталом можно начать разработку. Если припозднимся, можно купить заявку у брокеров. Если не получится, что ж, есть и другие способы добыть золото, не обязательно копать… можно открыть магазин или бар, заняться перевозками – выбирай что хочешь.

Дафф выплеснул остатки кофе.

– В общем, с деньгами в кармане ты фигура, без них ты никто, и каждый может дать тебе в зубы.

Он полез в верхний карман, достал длинную черную сигару и протянул Шону. Шон отрицательно покачал головой. Дафф откусил кончик и сплюнул в костер. Взяв горящую веточку, прикурил и с удовольствием затянулся.

– Скажи, Дафф, где ты изучал горное дело?

– В Канаде.

Он выпустил изо рта струйку дыма, и ветер сразу унес ее.

– Небось помотало тебя по свету?

– Что было, то было. Слушай, все равно не заснем, холодно, черт побери, давай лучше поболтаем. За гинею я расскажу тебе всю свою жизнь.

– Сначала расскажи, а я подумаю, стоит ли оно того.

Шон накинул на плечи одеяло и приготовился слушать.

– Ловлю на слове, – согласился Дафф.

Он сделал театральную паузу.

– Родился я тридцать один год назад и был четвертым и самым младшим сыном шестнадцатого в роду барона Роксби – это не считая других, которые не дожили до совершеннолетия.

– Голубая кровь, значит.

– А ты сомневался? Посмотри на мой нос. И прошу тебя, не перебивай. Итак, довольно рано мой папаша, шестнадцатый барон, с помощью хлыста напрочь выбил из нас всякую естественную к нему привязанность. Детей он любил, но, как и Генрих Восьмой, абстрактно. Мы старались поменьше попадаться ему на глаза, и это превосходно всех устраивало. Как некое вооруженное перемирие. У нашего дорогого папочки в жизни было две великие страсти: лошади и женщины. В течение своих славных шестидесяти двух лет жизни он собрал неплохую коллекцию и тех и других. Последним предметом его, увы, так и не утоленного желания была моя пятнадцатилетняя кузина, кстати весьма смазливенькая, насколько я помню. Он каждый день брал ее с собой кататься верхом и, помогая садиться на лошадь и слезать с нее, лапал девушку где только можно. Она мне сама об этом, хихикая, рассказывала. Между тем папашкина лошадка, высоконравственное, достойное всяческих похвал создание, прервала его нечистоплотные домогания, лягнув папашу прямо в лоб – надо полагать, во время одной из таких трогательных манипуляций. Бедный папочка так и не оправился. Приключение так переменило его, что через два дня под скорбный трезвон колоколов и дружный вздох облегчения сыновей, а также соседей, у которых имелись дочки, его похоронили.

Даффорд наклонился и задумчиво поковырял палкой в костре.

– Все это было очень грустно. Я или кто-нибудь из моих братьев мог бы рассказать ему, что та самая кузина была не только хорошенькая, но еще унаследовала некоторые присущие нашему роду игривые инстинкты, которые она сумела развить поистине замечательным образом. И кому об этом знать лучше, чем нам? Мы были ее кузены, и тебе, надеюсь, известно, как это бывает между кузенами. В общем, отец так ничего и не узнал, и по сей день меня гложет некое чувство вины – мне следовало ему все рассказать. Он бы умер гораздо счастливее… Я тебе еще не надоел?

– Нет, продолжай. Полгинеи ты уже заработал, – засмеялся Шон.

– Безвременная кончина отца не принесла в моей жизни никаких чудесных изменений. Семнадцатый барон, мой старший братишка Том, как только получил титул, превратился в такого же отвратительного скупердяя, как и покойный отец. Представь, мне девятнадцать лет, карманных денег, которые я получал, на семейные хобби явно не хватает, и вот я сижу в старом родовом замке в сорока милях от Лондона, ковыряю замазку и давлю мух, моя чувствительная, тонкая душа изнывает в компании исключительно моих тупых братцев. Я не мог этого долго терпеть и уехал, зажав в потной руке трехмесячное содержание, которое я взял вперед, и слыша в спину прощальные напутствия братьев, которые долго еще звенели в моих ушах. Самое душещипательное из них было: «Писать письма не трудись».

Все ехали в Канаду – поехал и я, мысль эта показалась мне неплохой. Зарабатывал деньги, тратил. Заводил женщин, бросал. Но в конце концов охладел ко всему.

Сигара Даффа погасла, он снова ее раскурил, посмотрел на Шона:

– Охлаждение ко всему было настолько сильным, что, доставая свое хозяйство, чтобы пописать, мне казалось, что я и его отморозил. И вот я стал мечтать о неведомых тропических землях, о белых пляжах, о солнце, экзотических фруктах и еще более экзотических девушках. Обстоятельства, которые заставили меня уехать, столь необычны, что мне больно о них вспоминать, поэтому лучше их опустить. Уезжал я, мягко говоря, с несколько запятнанной репутацией. И вот теперь ты меня видишь здесь, медленно замерзающего в компании бородатого головореза… и на много миль вокруг ни одной экзотической девушки.

– Какая трогательная история и как прекрасно рассказана! – Шон даже зааплодировал.

– Одна история тянет за собой другую – теперь давай послушаем твой печальный рассказ.

Улыбка Шона сразу завяла.

– Родился и вырос здесь, в Натале. Ушел из дома где-то неделю назад, тоже при печальных обстоятельствах.

– Женщина? – с глубоким сочувствием спросил Дафф.

– Женщина, – не стал отрицать Шон.

– О, эти милые шлюшки, – вздохнул Дафф, – как я их люблю…

4

Перевал бежал по хребту Дракенсберг, как извилистая кишка. С обеих сторон черными отвесными стенами громоздились горы, поэтому путники двигались, как правило, в тени и солнце видели всего несколько часов в середине дня. Потом горы вдруг расступились, и люди оказались на открытой местности.

Перед ними лежал высокогорный вельд. Совершенно пустой и плоский, густо заросший разнотравьем, он простирался до самого горизонта, где бледное, безоблачное небо встречается с землей. Но острое чувство одиночества здесь не могло подавить другого чувства: с каждой оставленной позади милей, с каждой следующей стоянкой рядом с вьющейся лентой дороги в груди обоих нарастало азартное волнение. И вот наконец они увидели первый, написанный от руки дорожный указатель. Одинокий и жалкий, как пугало посреди поля, он раскинул в стороны две стрелки: на той, что указывала вправо, было написано «Претория», на той, что влево, – «Витватерсранд».

– Хребет Белой Воды, – прошептал Шон.

Название звучное, звонкое – оно звенело не менее чем сотней миллионов фунтов золотом.

– Да-а, мы тут не первые, – пробормотал Дафф.

Дорога, ведущая от развилки влево, была глубоко изрыта колесами множества прошедших по ней фургонов.

– Сейчас не время думать об этом. – Шона уже охватила золотая лихорадка. – Наши клячи едва плетутся, надо ехать, пока они еще могут идти.

Скоро на горизонте, на самом краю пустынной равнины, показался ряд низких холмов, таких же, как и сотня других, которые они пересекли прежде. Путешественники поднялись повыше и с высоты посмотрели вниз. Два хребта, северный и южный, шли параллельно, бок о бок, милях в четырех один от другого. А в неглубокой долине между ними, отражая солнечный свет, блестели болотистые озерца, которые и дали название этой местности.

– Ты только посмотри! – простонал Шон.

По всей долине были разбросаны палатки и фургоны, а между ними на фоне травы, как свежие раны, зияли пробные шурфы. Они выстроились в цепочку по самому центру долины.

– Жилу разрабатывают, – сказал Дафф. – Мы опоздали, тут все уже застолбили.

– Откуда ты знаешь?

– Разуй глаза, парень. Ничего не осталось.

– Может, хоть что-нибудь пропустили?

– Эти парни ничего не пропускают. Пошли вниз, я тебе покажу.

Дафф пришпорил лошадь, и они стали спускаться.

– Смотри туда, где ручей течет, – говорил он через плечо, – они времени зря не теряют. У них уже и дробильня работает. Похоже, там у них четыре установки.

Они въехали на территорию одного из самых больших палаточных городков с фургонами. Вокруг костров суетились женщины, вкусно пахло едой, и у Шона сразу потекли слюнки. Мужчины сидели возле фургонов, поджидая ужина.

– Надо поговорить с этими типами, поспрашивать, что здесь и как, – сказал Шон.

Он слез с лошади и бросил поводья Мбежане. С насмешливой улыбкой Дафф наблюдал, как Шон пытался завести разговор по очереди с тремя мужиками. И всякий раз жертва старалась не смотреть прямо в глаза, что-то мямлила неопределенное и уходила. В конце концов Шон бросил это дело и вернулся к лошадям.

– Я что-то не то говорю? – уныло спросил он. – Что они все шарахаются от меня, как от сифилитика?

Дафф усмехнулся.

– Они все уже подцепили, только не сифилис, а золотую лихорадку, – ответил он. – А ты для них – потенциальный соперник. Ты хоть умирай тут от жажды, ни один из них на тебя даже не плюнет, если это может прибавить тебе сил застолбить что-то такое, чего они не заметили.

Для него ситуация стала уже совершенно ясна.

– Мы только зря теряем время, – заметил он. – До темноты еще час, пошли сами посмотрим.

Они поехали туда, где виднелась уже перекопанная земля. В траншеях кирками и лопатами работали люди. Рядом с худыми и жилистыми, как правило, трудилось до дюжины аборигенов; попадались и толстяки, видно прямо из офисов, – они потели, скрипели зубами, терпели боль стертых ладоней, палящее солнце докрасна обожгло их лица и руки. Но все как один встречали Шона с Даффом с неизменной настороженной враждебностью.

Они медленно двигались в северном направлении. И через каждую сотню ярдов с досадной регулярностью натыкались на столбики, закрепленные у основания грудой камней, с обрывком приколоченного гвоздями холста. На нем корявыми печатными буквами было написано имя владельца и номер лицензии.

Многие участки еще оставались нетронутыми, и здесь Дафф слезал с лошади и шарил в траве, подбирал куски скальной породы, внимательно разглядывал и только потом выбрасывал. И друзья двигались дальше.

Постепенно усталость росла, а настроение продолжало падать. С наступлением темноты на продуваемом всеми ветрами хребте они остановились на ночевку и, пока готовился кофе, обменялись впечатлениями.

– Да-а, опоздали, – сказал Шон, хмуро глядя в огонь.

– Но не забывай, парень, у нас есть денежки. А у большинства этих джентльменов в кармане ни гроша, они живут только надеждой, а не говядиной с картошкой. Погляди на их лица, и увидишь, что там уже проступает отчаяние. Чтобы добывать золото, необходим капитал, нужны механизмы, нужны деньги на зарплату рабочим, ведь надо откачивать воду, выбрасывать пустую породу, нужны фургоны и, конечно, время.

– Да что толку в деньгах, если нет заявки, – гнул свое Шон.

– Ты, главное, держись меня, парень. Заметил, как много участков совсем не тронуты? Они принадлежат спекулянтам, и я думаю, они продаются. Вот увидишь, всего через несколько недель здесь останутся только настоящие мужчины, а все мальчишки отсеются…

– Я хочу уехать отсюда. Я ждал совсем другого.

– Ты просто устал. Как следует выспишься, и посмотрим, далеко ли идет эта жила, а потом начнем кумекать.

Дафф закурил сигару. В свете костра лицо его казалось костлявым, как лицо индейца. Посидели молча, и вдруг Шон встрепенулся:

– Что там за шум?

Из темноты доносились ритмичные глухие удары.

– Поживешь здесь немного – привыкнешь. Дробилка работает где-то в конце долины. Утром будем проезжать мимо нее.

Еще до восхода солнца они снова отправились в путь и скоро в утренних сумерках добрались до дробилки. Приземистая черная и уродливая на вид, как чудовище, с которым сражался Дон Кихот, она располагалась на гладком изгибе хребта. Челюсти ее стучали, угрюмо пережевывая камень, она скрипела металлическими суставами и, храпя, выпускала струи пара.

– Я и не знал, что она такая большая, – заметил Шон.

– Ну да, большая, – согласился Дафф, – а главное, стоит денег, а назад их не отдает. Не каждый из тех, кто здесь, может позволить себе такую махину.

Вокруг дробилки суетились люди. Одни питали это чудовище камнями, удовлетворяя ее ненасытные потребности; другие возились возле медных столов, куда вываливался размолотый золотоносный порошок. Проявляя уже столь знакомую Шону с Даффом гостеприимность, к ним подошел один из золотоискателей.

– Это частная территория, – заявил он. – Нам не нужны здесь зеваки, проходите.

Это был маленький, опрятно одетый человечек с круглым загорелым лицом, в натянутом до ушей котелке. Усы у него щетинились в стороны, как у фокстерьера.

– Послушай, Франсуа, земляной червяк, черт бы тебя побрал, будешь так со мной разговаривать, я тебе глаз на задницу натяну, понял? – вежливо обратился к нему Дафф.

Щеголь неуверенно сощурил глаза, подошел ближе и уставился на него:

– Кто вы такой? Мы что, с вами знакомы?

Дафф сдвинул шляпу на затылок, открывая перед ним лицо.

– Дафф! – радостно прокукарекал человечек. – Да это же старина Дафф!

Он бросился вперед, Дафф слез с лошади, и оба стали трясти друг другу руки. Шон с удовольствием смотрел на встречу старых друзей. Ритуал рукопожатия длился долго, пока наконец Дафф не решил взять это дело под свой контроль. Он подвел маленького африкандера к Шону:

– Шон, это Франсуа дю Туа, мой старый друг еще с Кимберлийских алмазных копей.

Франсуа поприветствовал Шона, но тут же повернулся к Даффу и снова впал в состояние полного восторга:

– Gott[24]24
  Здесь: боже мой, господи.


[Закрыть], как же здорово опять увидеть тебя, старина Дафф!

Он то и дело норовил стукнуть Даффа по спине, однако Дафф ловко успевал уворачиваться. Прошло еще несколько минут, пока наконец Франсуа пришел в себя и в первый раз проговорил нечто связное:

– Так, старина Дафф, сейчас мне надо закончить очистку стола с амальгамой. Бери своего друга и шагайте прямо к моей палатке. Приду через полчаса, а вы скажите слуге, чтобы приготовил вам завтрак. Я скоро буду. Gott, старина, как я рад тебя видеть!

– Старый твой обожатель? – спросил Шон, когда они остались одни.

Дафф рассмеялся:

– Мы с ним работали на алмазных копях. Однажды я оказал ему услугу – случился обвал породы, на него упал камень и переломал ему ноги, ну а я вытащил его оттуда. Он хороший парнишка, а встреча с ним здесь означает, что Господь внял нашим молитвам. Никто не расскажет нам об этом месторождении лучше, чем он.

Франсуа прибежал в палатку, как и обещал, через полчаса. В разговоре за завтраком, где почти каждая фраза начиналась со слов: «А помнишь?..» или «А что случилось с таким-то и таким-то?», Шон участия не принимал.

Наконец тарелки опустели, а кружки наполнились горячим кофе.

– Ну а здесь что ты делаешь, Франц? – спросил Дафф. – Это твоя установка?

– Нет, я все еще работаю на компанию.

– Неужели на этого сукина сына, заику Градски? – с наигранным ужасом спросил Дафф. – Э… э… э… это же у… у… ужасно! – изобразил он.

– Прекрати, Дафф, – Франсуа сразу занервничал, – не надо. Неужели ты хочешь, чтобы я потерял работу?

Дафф повернулся к Шону:

– Понимаешь, Норман Градски – это все равно что Бог, а в этой дыре настоящий Бог во всем слушается Градски.

– Ну хватит, Дафф.

Франсуа не на шутку испугался, но Дафф невозмутимо продолжал:

– Организация, с помощью которой Градски осуществляет свои божественные полномочия, называется… только это надо произносить с почтительным придыханием… называется «Компания». Полностью название звучит более громко: «Южноафриканская горнодобывающая и земельная компания». Теперь представляешь?

Шон с улыбкой кивнул, а Дафф вдогонку добавил:

– А Градски – скотина, еще и заикается.

Для Франсуа это было уже слишком. Он схватил Даффа за руку:

– Прошу тебя, слышишь? Слуга понимает по-английски, прекрати сейчас же!

– Так, значит, Компания начала разработку этого месторождения? Ну-ну, должно быть, золотишка тут много, – задумчиво проговорил Дафф, и Франсуа с облегчением подхватил новую, более безопасную тему:

– Именно! Вот погоди, сам увидишь, алмазные копи по сравнению с этим покажутся захудалой церковной лавкой!

– Расскажи-ка мне поподробнее, – попросил Дафф.

– Это место называют кто Гнилая жила, кто Банкетная, а кто Гейдельбергская. На самом же деле здесь не одна, а три жилы. Они проходят одна над другой, как слоеный пирог.

– И в каждой полно золота? – нетерпеливо спросил Дафф.

Франсуа покачал головой. Но глаза его загорелись – он обожал говорить о золоте и его добыче.

– Нет, про внешнюю жилу можно забыть… так, жалкие крупицы. За ней идет Средняя жила. Немного лучше, в ширину местами около шести футов и дает неплохую породу, но она очень неоднородная.

Франсуа с возбуждением наклонился над столом, и в его взволнованной речи четче проявился местный акцент.

– Но вот нижняя жила – это высший класс! Мы называем ее Ведущая жила. Толщиной она всего несколько дюймов, в некоторых местах вообще прерывается, но очень богатая. В ней золота – как изюма в хорошем пудинге. Очень богатая, слышишь, Дафф, это я тебе говорю. Ты не поверишь, пока сам не увидишь!

– Почему, я тебе верю, – сказал Дафф. – А теперь скажи мне, дружок, где я могу получить кусочек этой жилы для себя?

Франсуа сразу опомнился и посмотрел пустыми глазами – в них моментально погас еще мгновение назад оживлявший их возбужденный блеск.

– Все, больше ничего нет, – виновато проговорил он. – Все застолбили, ты пришел слишком поздно.

– Ну что ж, тут уж ничего не поделаешь, – сказал Дафф.

За столом повисло долгое молчание. Франсуа ерзал на табуретке, жевал кончики усов и мрачно смотрел себе в кружку. Дафф с Шоном притихли и ждали – для них было ясно как божий день, что внутри у него происходит борьба, что его раздирают две противоположные силы: верность дружбе и верность Компании. Он открыл было рот, снова закрыл, подул на кофе, и в лицо ему поднялся клуб пара.

– А деньги у тебя есть? – с отчаянной решимостью выпалил он.

– Есть, – ответил Дафф.

– Дело в том, что мистер Градски поехал в Кейптаун добывать деньги. У него есть список из ста сорока заявок, которые он собирается выкупить, когда вернется. – Франсуа виновато помолчал. – Говорю тебе это только потому, что я твой должник.

– Понимаю, – тихо произнес Дафф.

Франсуа шумно вздохнул и продолжил:

– В самом начале списка мистера Градски есть несколько участков, принадлежащих одной женщине. Она хочет их продать, и эти заявки, похоже, самые перспективные.

– И что? – подтолкнул его Дафф.

– В двух милях отсюда, на берегу небольшой речки под названием Наталь-Спрейт, эта женщина открыла харчевню. Ее зовут миссис Раутенбах, и кормят у нее вполне прилично. Не хотите съездить туда отобедать?

– Спасибо тебе, Франсуа.

– Я же твой должник, – сухо повторил Франсуа, но потом вдруг настроение его переменилось, и он усмехнулся. – Она тебе понравится, Дафф, женщина о-го-го!

И Шон с Даффом отправились к миссис Раутенбах обедать.

Заведение располагалось в некрашеном здании из рифленого железа на деревянной раме. Над верандой висела вывеска красными с золотом буквами:

«КЭНДИС-ОТЕЛЬ»

ПЕРВОКЛАССНАЯ КУХНЯ.

ТУАЛЕТЫ БЕСПЛАТНО.

ПЬЯНЫМ И ЛОШАДЯМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН.

ХОЗЯЙКА ЗАВЕДЕНИЯ

МИССИС КАНДЕЛЛА РАУТЕНБАХ

В эмалированном тазике на веранде они отмыли дорожную пыль, вытерлись бесплатным полотенцем, причесались перед бесплатным зеркалом на стене.

– Ну как я? – спросил Дафф.

– Картинка, – ответил Шон. – Правда, запах немного подкачал. Когда ты в последний раз принимал ванну?

Они прошли в столовую и увидели, что она полна народу и только у дальней стены оставался пустой столик. В помещении стояла жара, в воздухе висел тяжелый табачный дым, изрядно пахло капустой. За столиками сидели пропыленные бородатые люди – одни смеялись и громко разговаривали, другие молча и жадно ели.

Шон и Дафф уселись за столик, и к ним подошла цветная официантка.

– Да? – спросила она.

Платье ее под мышками потемнело от пота.

– А можно меню?

Девушка с несколько веселым удивлением посмотрела на Даффа:

– Сегодня у нас бифштекс с картофельным пюре и пудинг.

– Давайте, – не стал спорить Дафф.

– Еще бы, – сказала девушка, – все равно больше ничего нет, – и засеменила на кухню.

– Обслуживание хорошее, – одобрил Дафф. – Будем надеяться, что еда и хозяйка будут столь же высокого качества.

Мясо оказалось жестковатым, зато обильно приправленным, и кофе подали крепкий и вкусный. Они принялись уплетать за обе щеки, как вдруг Шон, сидящий лицом к кухне, застыл, не донеся вилку до рта. По столовой пробежал шумок, и воцарилась тишина.

– Вот она, – сказал Шон.

Кэнди Раутенбах оказалась яркой блондинкой высокого роста, с безупречной, пока еще не испорченной солнцем кожей представительницы нордической расы. Спереди под блузкой, а также сзади, где юбка, – полная благодать, приятно было посмотреть. Она прекрасно отдавала себе в этом отчет, и тем не менее ее нисколько не конфузило, что взгляды абсолютно всех, кто находился в этом помещении, сразу устремились к этим двум угодьям райских наслаждений. В руке красавица держала черпак, и стоило кому-нибудь протянуть руку к ее мягкому месту – она с угрозой взмахивала этим орудием, и рука сразу отдергивалась, а Кэнди с ослепительной улыбкой продолжала свой путь между столиками. Время от времени она останавливалась поболтать с посетителями, и было совершенно ясно, что многие из этих одиноких мужчин пришли сюда не только чтобы поесть. Их взоры алчно следовали за ней, а когда она с ними заговаривала, они скалились от удовольствия.

Хозяйка добралась до столика, где сидели Шон с Даффом, и те сразу встали. Кэнди удивленно сощурилась.

– Садитесь, прошу вас, – сказала она. Их учтивость явно тронула ее. – Вы здесь новенькие?

– Мы приехали только вчера, – улыбаясь, ответил Дафф. – И ваш бифштекс… я сразу почувствовал, будто снова оказался дома.

– И откуда вы к нам приехали?

Кэнди смотрела на обоих взглядом, в котором, возможно, таился не один только профессиональный интерес.

– Из Наталя… Вот приехали, так сказать, осмотреться. Это мистер Кортни, он интересуется различными вариантами вложения денег, и ему показалось, что эти прииски могли бы представить для его капитала некоторые возможности.

Шон с трудом успел совладать с едва не отвалившейся нижней челюстью, но он быстро сообразил, что к чему, и принял снисходительно-самодовольную позу воротилы, которому некуда деньги девать. Дафф между тем продолжал:

– А меня зовут Чарливуд. Я при мистере Кортни – консультант, специалист в области добычи полезных ископаемых.

– Приятно познакомиться. А я – Кэнди Раутенбах.

Они явно произвели на нее впечатление.

– Не хотите ли ненадолго присесть за наш столик, миссис Раутенбах?

Дафф выдвинул из-под столика свободный стул, и Кэнди нерешительно помолчала.

– Мне сейчас надо приглядеть там, на кухне… может быть, чуточку позже.

– Ты всегда так гладко врешь? – с восхищением спросил Шон, когда Кэнди ушла.

– Я не сказал ни слова неправды, – отпарировал Дафф.

– Ну да, но как ты подаешь эту свою правду! Черт возьми, я не смогу исполнять эту роль, которую ты для меня придумал.

– Не волнуйся, научишься. Главное, держи язык за зубами и делай умное лицо, – посоветовал Дафф. – Кстати, как тебе она?

– Аппетитненькая, – признал Шон.

– И вкусненькая, это уж точно, – согласился Дафф.

Скоро Кэнди вернулась к ним.

Дафф некоторое время поддерживал светскую беседу о пустяках, но, когда она стала задавать некоторые конкретные вопросы, сразу стало ясно, что ее знания в области геологии и горного дела гораздо выше среднего, и Дафф сделал ей комплимент.

– Да, мой муж занимался этим делом, я у него поднахваталась.

Она полезла в карман юбки в бело-голубую клетку, достала горсточку образцов и высыпала на стол перед Даффом:

– Что это, можете сказать?

Это была уже недвусмысленная проверка: она явно хотела посмотреть, на что он в самом деле годится.

– Это кимберлит. Это серпентинит. А это полевой шпат.

Дафф перечислил породы не задумываясь, и Кэнди заметно успокоилась.

– Между прочим, я застолбила несколько участков Гейдельбергской жилы. Может быть, мистер Кортни соизволит на них взглянуть? Честно говоря, я сейчас уже веду переговоры с Южноафриканской горнодобывающей и земельной компанией, они тоже проявили интерес.

Тут и Шон внес в беседу единственный, но весьма весомый вклад.

– Ах да, – глубокомысленно изрек он. – Старина Норман.

На Кэнди замечание произвело впечатление: не многие называют Градски просто по имени.

– Завтра утром вам будет удобно? – спросила она.