Текст книги "Бумажные людишки"

Глава IX

Ярость, ненависть и страх. Я был так зол на него, что он куда-то исчез, а я остался в рубашке и брюках и трясся, словно машина с недостающей деталью. Сначала его жена, потом, когда эта уловка не сработала, моя жизнь, мое собственное проклятое, бесценное, безраздельное достояние, вручена мне обратно, но, как я теперь понимал, на условиях безоговорочной капитуляции. И еще кое-что добавилось – физическое отвращение к его силе, теплу и вони!

Управляющий принес мне какие-то пилюли от доктора, и я провалился в сон без сновидений, сочиняя планы, например, как заманить их обоих на обрыв. Вне всякого сомнения, от шока у меня в голове что-то разладилось. То я видел, как Таккер сочиняет мою биографию, но под таким строгим контролем, что обязался поведать миру, как искушал добродетель святого Уилфрида, подсовывая ему свою красавицу жену; нескромное предложение было отвергнуто с таким тактом и добротой, что он (адъюнкт-профессор Рик Л. Таккер) пал на колени и получил такой пинок в причинное место тем самым сапогом, который считал непригодным для пересеченной местности, что немедленно удалился в монастырь, оставив свою красавицу жену…

Да, что-то во мне разладилось, вне всякого сомнения. Но лекарство подействовало хорошо – жаль, я не знаю, что это было.

Проснулся я с болью в плечах и замутненным сознанием. Я поглядел на часы, и прошло немало времени, пока я сообразил, что сегодня – это уже завтра. Во рту словно было полно едкого металла. Я долго умывался холодной водой. Ноги меня почти не держали. Воспоминание о вчерашнем дне уже не вызвало особого гнева или ярости. Остался только страх, можно даже сказать, панический. Поскольку, придя в себя после успокоительного, я был в трезвом уме и готов действовать, я ясно видел, насколько ужасны будут последствия, если позволить Рику хоть что-нибудь – этот целенаправленный, усердный поиск в прошлом, полном непростительных воспоминаний! А девушка эта для меня немыслима, она так опасна, так разрушительна!

Бумага так и лежала на протертом и заново смазанном столе. Интересно, эта седовласая толстуха, сметая пыль, обогнула ее или же осторожно подняла, протерла под ней стол, намазала полиролем и положила обратно с такой же точностью, как рефери кладет на место бильярдный шар? Вот она, бумажка.

«Похоже, я обязан вам жизнью».

Эта мысль привела меня в чувство, словно школьный звонок. Я обязан ему жизнью, ни больше ни меньше. Типичная история из детской книжки.

– Я тебе обязан жизнью, старина.

– Все в порядке, дружище. Не о чем говорить.

– У тебя сломана рука, старина.

– Не правая, дружище.

Снова та же дешевая комедия.

Ладно, вот лежит бумажка. Я отвернулся от нее и углубился в размышления о самом себе. Уилфрид Баркли не вписывается ни в чью историю приключений, только в пародию на нее – и то не как герой или младший приятель героя, которому тот покровительствует, а как эпизодический носитель зла, введенный в повествование лишь для того, чтобы показать: в конечном счете порок наказан, а добродетель торжествует. С ним расправляются одной левой. Уилфрид Баркли уползает, как побитый щенок, придерживая сломанную челюсть и вынашивая планы гнусной мести. Не настолько он глуп, чтобы подписать такую бумагу. Он прихватит жену и смоется.

Смоется!

А жена-то зачем? Жены есть везде. И вообще, разве я обманул самого себя? Разве она подставлялась святому Уилфриду? Осторожно! Я сходил с ума? Рик сходил с ума? Иногда его взгляд тяжелел, белки сверкали и казалось, что он вот-вот взорвется. Для психиатра он представлял определенный интерес. К черту изучение этого персонажа. Его волосня… да он просто отвратителен. Дразнить носорога и то меньше риска. Это же сумасшедший дом, а Уилфрид Баркли, святой Уилфрид, более не персонаж детской книжки, немножко займется левитацией-гравитацией. Он не будет раскланиваться, а просто исчезнет, съедет фуникулером – и поминай как звали!

Как только я принял решение, на душе у меня стало легко и весело. До сих пор я не имел представления, что такое плохая компания. Я нашел управляющего и узнал, что Таккеры отправились на прогулку. Я тут же распрощался. После шока мне необходимо одиночество, пояснил я. Хотя я заплатил за неделю, уехать нужно немедленно. (Я пообещал ему компенсацию – сказал, что расхвалю до небес его самого и отель в книге! И делаю это сейчас, хотя прошло уж не помню сколько лет, возвращаю этот долг. Отель «Фельзенблик» в Вайсвальде, Швейцария, очень удобен, из него открывается великолепный вид, а падать оттуда неимоверно страшно. Майор Адольф Кауфман, теперь, наверное, он уже генерал в отставке, ненавязчив и молчалив.) Толстуха уложила мои вещи и отнесла чемоданы на фуникулер, и в три часа я отправился вниз. Так я исчез, оставив адрес для переправки корреспонденции: отель, Акурейри, Исландия. Три часа спустя я уже летел во Флоренцию, к новой прокатной машине. Рано вечером я сидел за рулем на своей родине – автостраде – в Апеннинах. Я спокойно смотрел на проносившиеся мимо ландшафты. Ночь я провел в роскошном отеле недалеко от Ла-Ротонды. Припоминаю, с какой радостью и чувством свободы я распахнул окно, рассматривая величественные тени и сочиняя совершенно неправдоподобные диалоги между мистером и миссис Рик.

– Там здоровенная дыра в крыше, мил.

– Наверное, от бомбы, мил.

Я снова был самим собой. И спал спокойно.

Утром я не то чтобы беспокоился, но немного волновался. В конце концов, Ла-Ротонда – не менее людное место, чем Пиккадилли или Таймс-сквер, где, как говорится, встретишь кого угодно, если стоять достаточно долго. Проще говоря, там ходит очень много народу. Если Рик и Мэри-Лу потеряли след – даже Рику хватит ума не лететь в Исландию, – то самым вероятным местом кажется Рим. Поехали в Рим! И он отправится туда. Разве он не говорил, что Мэри-Лу просто обязана увидеть Рим и Дублин? От этой догадки у меня перехватило дыхание. Где гарантия, что она еще не посетила Рим или, если посетила, не захочет побывать еще раз? Я сидел за очередным чугунным столиком на Пьяцца Навона, и тут, как говорится, у меня оборвалось сердце. Нет, я не увидел Мэри-Лу, я увидел Рика. Точно так же, как чуть не встречал Элизабет в те давние дни, когда это меня еще волновало. Иначе говоря, я не могу сказать, что действительно разглядел Рика. Но я вскочил так стремительно, что расплескал бы кофе, если бы я его уже не выпил.

– Господи!

Это было вполне возможно. Они могли уехать сразу после прогулки, а потом улететь из Цюриха в Рим в тот же вечер, или ночью, или следующим утром. На шоссе я буду в большей безопасности. Я не видел. Я вспоминал с абсолютной точностью. Но это была не та память, что всплывает, как говорится, из глубин. Это скорее был сдвиг во времени, или как бы щелчок, с которым один слайд сменяется другим, чтобы затем вернуть первый. В какой-то момент я задумался и решил, что Рик обладает не более чем методичностью и упорством. Он не призрак, приносящий несчастье. Он не сверхъестественное существо, способное мгновенно переноситься и пребывать в разных местах. Он был там, на Пьяцца Навона! Просто рассматривал фонтан, пытаясь определить мифологические реки19. Он как раз отворачивался, засовывая свою крохотную камеру под манжету просторного свитера. Я не видел перёд этого свитера с вышитым «АСТРОХАМ», но начало буквы «А» определенно бросалось в глаза. Более того, еще не прошло двух суток с тех пор, как я зарывался носом в отвратительное тепло этого самого свитера, когда он тащил меня на закорках с той чертовой горной тропы. Я сразу опознал и свитер, и здоровенные ботинки, и волосы, весьма длинные, как и приличествует серьезному филологу. Он ушел, исчез в улочке по противоположную сторону от кафе. Если бы я еще не избавился от эйфории по случаю бегства из плена, я бы вскочил и побежал еще до его исчезновения. Или выследил бы его до отеля, где возлежит нематериальное золотое облако очарования.

Я поднялся, бросил деньги на столик и поспешно ушел, настороженно посматривая во все стороны, благодаря чему успел заметить, с какой непостижимой скоростью невесть откуда взявшийся бродяга увел со столика мои деньги, прежде чем до них добрался официант. Я все время убеждал себя, что не ошибся – не мог ошибиться. О да, я запомнил покатые плечи Рика, брюки, сшитые явно из мерного лоскута, и ботинки на неимоверно толстой подошве, с помощью которой туристы блюдут дистанцию между собой и землей, по которой ступают. Да. Если бы я не искал уединения, я мог бы даже столкнуться с ним лицом к лицу. Тут до меня дошло, что мое субъективное ощущение безопасности на Рика не распространяется. Он-то мог видеть меня независимо от того, видел я его или нет. Или у меня развились способности хамелеона? Выделялся ли я на фоне чугунного стола или выступа каменной стены?

Темные очки! Вот почему меня не беспокоит утреннее солнце! Я их купил рядом с отелем, когда вышел на прогулку. Они закрывали все лицо, кроме бороды, а бород в Риме, что васильков в поле. Меня не отличишь от профессионала, занимающегося супружескими изменами, или шпионажем, или магазинными кражами; и тут, напуганный воспоминаниями о Рике, я вспомнил, что оставил их на чугунном столе. Том самом круглом чугунном столе. Сначала мне показалось слишком опасным возвращаться на Навону за очками, но я все же решился, осторожно прокрался туда, как профессиональный джентльмен удачи, и выглянул из-за угла. Да, темные очки исчезли. Видимо, там прогулялся еще один бродяга.

Я очень расстроился, к полудню отбыл из отеля (оставив адрес: отель «Конфедерат», Роанок, штат Виргиния) и мчал по автостраде в направлении, которое, как я рассчитывал, сбило бы с толку любого преследователя. Я направился на восток, надеясь, что удастся скрыться на проселках.

Но если это не было совпадением, то как, черт возьми, Рик дознался? Если бы он опирался на показания свидетелей, то сейчас должен был бы находиться на пути в Исландию. Правду-то я никому не сказал. Таможеннику было все равно, этот молодой человек взял паспорт и закрыл его, не заглядывая – а может, это он делал нарочно, чтобы обмануть меня мнимым равнодушием?

Тут я сбавил скорость, съехал на обочину и выключил двигатель. Я сказал себе: Уилфрид Баркли, ты еще в шоке. Тебе надо было выждать пару дней. Мэри-Лу должна была увидеть Рим и Дублин. Они осмотрели бы Рим, возможно, сожалея, что старина Уилф исчез столь необъяснимым образом, но ведь он не просто англичанин, он еще и писатель. Сложи два и два, Мэри-Лу, и тебе станет совершенно понятно, куда направиться. Вспомните хотя бы Шелли и Ноэла Коуарда20. Нет, мил, не вместе, порознь. Мил, ты же специализировалась по английской литературе, ты была моей любимой студенткой, не-а, ты, как выражается старина Уилф, морочишь мне голову. Нет, скажет он, ты входишь в мои верхние пределы с намерением напустить туману. Ха-ха. Ха-ха-ха-ха. Ха-ха. Ха-ха. Ха-ха. Ха-ха. Но что скажет мистер Холидей? С этой точки зрения поведение Уилфа явно неадекватно. В конце концов, мы просто хотели кое-что узнать о его прошлом, особенно жареные кусочки, отдельные правонарушения, не говоря уже о том, что он бессчетное множество раз выставлял себя идиотом, отчего теперь просто дергается. Он не имеет права скрывать это, мил. Почему нам не подкормиться на нем?

А что сказала бы она! Почему-то у меня не получалось сочинять речи за эту очаровашку.

Вот с Риком все было ясно.

Мил, должен сказать, я не хотел причинять тебе вреда. На меня действительно подействовала высота. Повлияла на мои мозги то есть. Но я был уверен, что с тобой ничего не случится, он тебя прогонит. Он же из тех, мил. Он тронутый. Я понимал, можешь считать это озарением, мил, что он вообще никогда не имел дела с женщинами. Он гомик. В конце концов, милая, его воспитывала мать, он учился в британской частной школе, а ты знаешь, что это такое. А теперь, милая, давай выбирайся из кровати, пойдем для начала в собор Святого Петра.

Мне понравилась моя жалкая выдумка, и я повеселел. Я сказал себе, что придаю всему этому чересчур много значения. После Рима они направятся в Дублин и будут изучать памятные места старины Блума21.

А этот миллиардер, Холидей. Мэри-Лу в своей невинности явно им восхищалась. Богатство – это такой же вторичный половой признак, как талант, как гений. Я даже решил было вернуться в Рим и поискать мистера Холидея в соответствующем справочнике, но передумал.

Итак, я наконец-то мог продолжать свой путь почти без забот, в относительной безопасности. Однако я заметил в себе одну вещь. Потакание своей слабости. Я боялся быть объектом биографии. В то же время – как я ни старался этого избегать – мне льстила такая возможность. Всякий раз, натыкаясь в блужданиях ума на какую-то кровоточащую рану в прошлом, я тешил себя иллюзией, что теперь-то я совсем другой. И, вознося свои достоинства все выше и выше, сравнивая себя то с тем писателем, то с другим, я под конец преисполнялся сознания своей ценности, оригинальности и величия. Я ловил себя на том, что смотрю через новые темные очки из-под панамы на стайки английских туристов и думаю: «Вот бы они знали!» Итак, я катил себе и катил или сидел за круглым белым столом и пил. Мне пришло в голову – это было в отеле близ л'Акуилы, где итальянцы спасаются в жару, – что такой человек может поставить на место Холидея и Рика Таккера – такой человек гораздо больше, чем им кажется, – спасибо, профессор Таккер! Так держать! Помню, как я сидел и, как выражаются, беседовал со всепонимающей бутылкой вина, глядя, как солнце скрывается куда-то в сторону Рима, и тогда я решил, что нахожусь в ладу с собой, потому что точно знаю, какую книгу напишу. Она расширит репертуар Баркли. В ней речь пойдет о простых, вечных вещах, таких, как молодость и невинность, чистота и любовь. Я немедленно купил машинку. Место было тихое. Никто мне ничего не говорил, кроме минимальных формул вежливости. Мне нравится секс, но на любовь я не способен – вот вам! Спокойно, даже величественно, я сочинил книгу.

В ней Хелен Давенант и юный Айво Кларк катаются на лошадях по зеленым английским полям, припомнить которые с необходимой точностью мне оказалось довольно затруднительно. В общем-то это не имеет особого значения. «Лошади весной» – такая же пастораль, как «Дафнис и Хлоя» или эклоги Вергилия. Помнится, я сам был тронут до глубины души. В Хелен было что-то от Мэри-Лу – какая-то неуклюжая доброта, старательность и невежество, словом, полная невинность. Айво, должен признаться, служил конюхом после того, как побывал клерком в банке, и мне пришлось основательно почистить этот персонаж. Писалось так легко и радостно! Реакция критики оказалась противоположной (они считали, что книга воняет конюшней), но я-то уверен, что она вышла совсем неплохой. Это было очень мирное время. Со скромным торжеством, но и с некоторым сожалением я отправил рукопись своему агенту. Я дал ему адрес до востребования в Югославии, а потом шатался в ожидании ответа по Титограду, куда никакие туристы не ездят.

Там меня ждала гора почты из Англии. Самой первой прибыла телеграмма от Лиз:

«ПОВТОРЯЮ ЧТО ДЕЛАТЬ С ТВОИМИ ЧЕРТОВЫМИ БУМАГАМИ ВПС ОНИ РАСТУТ С КАЖДЫМ ДНЕМ ТЧК ХЭМФ СЕРДИТСЯ ТЧК НАДЕЮСЬ ЭТО НАЙДЕТ ТЕБЯ БЫСТРО ПРИВЕТ ОТ ЭММИ ТЧК ЛИЗ». Затем преисполненная восторга телеграмма от литагента с сообщением, что он отдал рукопись в перепечатку. Я был очень доволен и поднялся в собственных глазах. Мне нравится секс, но на любовь я не способен – вот вам! Ха и так далее.

А потом вывалилась чуть ли не тонна корреспонденции. Мне уже осточертело пить «дингач» – самое полнящее вино в мире, к тому же отвратительно приторное. Поэтому я забрал почти все в Италию и начал разбираться. Единственным, что представляло интерес, оказалось довольно вразумительное письмо (не телеграмма – письмо было отправлено раньше) от Лиз. Могу ли я избавить ее от Таккеров? Рик, видимо, работает на Пинкертона! Она не возражает против того, что Хэмфри приударяет за Мэри-Лу, она понимает мужскую натуру, а с леопарда (тут она бессознательно подпустила юморок, надо понимать) пятен не выведешь. Но ей не нравится то, что Рик встречается с Эмми в Лондоне. Я еще помню Эмми? (Убийственный сарказм.) Эмми достаточно страдала, ей и так пришлось быть слишком резкой, что не характерно для нормальной девушки, нравящейся мужчинам, и ей кажется, что Рик использует ее как заслон, как «подставу», по выражению Хэмфа, чтобы следить за мной или просто выдавливать из нее воспоминания обо мне как отце. Рик носится с проектом, который, надо сказать, должен увенчаться биографией меня, бедного Уилфа, но для начала он собирает материал об Уилфриде Баркли. Жаль, что этот тип Холидей не нашел лучшего применения своим деньгам, но власть развращает и прочая, и прочая. Она надеется, что, где бы я ни находился, я нашел счастье, ведь я (вот это вполне в духе Лиз) истратил столько времени, денег и людей в погоне за ним. Теперь, когда злость прошла, она понимает, что я поступил порядочно, оставив ей акции, она не знает, что они с Хэмфом, не говоря уже об Эмми, делали бы без них, он пальцем не пошевелит, живет только своими удовольствиями. Постскриптум: Неясыть жалеет о случившемся и надеется, что я счастлив с той, которая у меня есть. Ей нехорошо.

Я много раз перечитывал это письмо, потому что в нем содержалось многое и еще о большем можно было догадаться. Нехорошо! А на что можно было рассчитывать, живя с таким мерзавцем? Вообще женщинам должен устраивать замужество кто-то другой – сами они способны цеплять одних проходимцев! Они… я считал, что она это заслужила, его то бишь, но после многих лет безразличия мне стало ее по-настоящему жаль. Ну и ладно. Гораздо важнее был Рик. Боже милостивый! Пинкертон! Я так разозлился, что, хотя и убеждал себя, что она преувеличивает, не мог думать ни о чем другом. После окончания книги и появления письма от Лиз я понял, что пора двигаться дальше. Я также решил узнать что-нибудь о Холидее, который явно дергает за веревочки. Мне не понравилось упоминание «власти». Мне стали сниться кошмары. То есть не ужасы, но в них ощущалось беспокойство. Ведь во сне ваши возможности реагировать на события, которые наяву повергли бы вас в ужас, ограничены, поэтому когда во сне меня вели на виселицу, я испытывал лишь беспокойство, а не неизбывный страх, как если бы это было на самом деле. Для человека, который обычно не видит снов (лишен подсознания, как она говаривала), это весьма немало. Жаль только Неясыть и Эмми.

Я сложил вещички, выбросил гору писем, которую привез из Титограда, и направился в Рим, не снимая темных очков. В большом городе я пытался найти Холидея в справочниках. И как ни странно, не смог. Видимо, я не в тех книгах искал. Я смотрел «Кто есть кто», а надо было «Кто есть кто в Америке», но, в конце концов, в общем «Кто есть кто» пишут о всяких Фулбрайтах, послах, государственных секретарях и так далее – а Холидея там нет! Я удивился и остался бы в Риме дольше, но тут мне пришло в голову, что он либо маловажная персона, либо настолько важная, что не хочет смешиваться со всякой мелкой шушерой, и при этой мысли я испытал не просто беспокойство. Она наполнила меня ужасом. Мне снилось, что я нахожусь в Риме, и я там и был. Снилось, что я увидел рукописную афишу, из тех, что мальчишки-газетчики постоянно носят с собой и обновляют на злобу дня: например, это может быть GUERRA?22 Или о монахине, выигравшей в лотерею: SBALIO!23 Только на этой было написано: DOV’E BARCLAY?24 Я поспешно проснулся, а потом, как в настоящей жизни, заснул опять и пытался убедиться, что не ошибся, но ничего не нашел и проснулся в холодном поту.

Я пустился в бега. Видимо, так делали и раньше – носились от страха по всему свету, – но для меня это было впервые. Этот тип присутствовал повсюду – или его влияние, или его владения, или его люди. На Гавайях я как-то сидел в баре, и вдруг на другом его конце кто-то недвусмысленно заявил, что Холидей владеет половиной острова. Там было темновато, и на мне были очки, поэтому я смог незаметно подобраться к тому человеку и спросить, о какой половине идет речь, а тот со смехом ответил: о лучшей половине. Поднявшись в свой номер, я стал гадать, о том ли Холидее мы говорили. Это имя появлялось всюду, но что плохо в беготне по миру из-за страха, так это то, что приходится много пить. Кредитные карточки – вещь хорошая, но необходимо следить за сроками их действия. Я не следил. И имел неприятности, когда пересек линию перемены дат, причем до сих пор не пойму, в чем дело. Но кто, в конце концов, кроме пилотов лайнеров, обращает внимание на эту самую линию? Помню, что сделал себе еще хуже, когда сказал, что во всем виноват Холидей. Это само по себе было плохо, поскольку лишило меня инкогнито и сделало объектом внимания прессы. Но еще худшее случилось, когда два дня спустя я гулял по поселку в куда более прохладном климате, не важно где. Итак, я шел по улице и вдруг застыл от ужаса, потому что среди сушившегося белья висел свитер с надписью: «АСТРОХАМ». Тут-то я и понял, что после ареста, хотя и недолгого, опять повредился в голове. Кроме того, как я уже говорил, пил я больше обычного и перед попаданием в этот поселок был на хорошем взводе, кроме двух последних дней. Поэтому вид свитера окончательно доконал меня, и я снова запил, хотя в предыдущие двое суток придерживался сухого закона, и не помнил, что случилось. Милый и нелюбопытный молодой паренек из посольства выручил меня. Он целиком понимал, что мне необходимо скрыться от Холидея и Рика. Он оплатил чеком разные вещи, за которые я задолжал, не помню, что это были за вещи, и усадил меня в самолет.