Текст книги "Деньги и власть. Как Goldman Sachs захватил власть в финансовом мире"

Он сказал, что, несмотря на этот инцидент, его отношение к Леви не изменилось. «Он руководил компанией, и я всегда считал его одним из самых сильных людей, – говорит Майерс. – Он стоял отдельно от остальных. И я подумал: “Наверное, есть вещи, которые ему неприятны, но он должен их делать ради компании”, – поэтому просто постарался забыть о случившемся, и на этом все закончилось». К тому же вряд ли его статус в компании мог вырасти от произошедшей ссоры. «Все это однозначно сыграло мне на пользу: о ссоре все знали, так как я постоянно ходил и возмущался, я ведь очень люблю это делать – выхаживать взад-вперед, говоря: “Черт возьми, как же так можно? Это же Goldman Sachs, а не какая-то мелкая фирмочка. И какое нам дело до другой компании!”» Майерс проработал в Goldman Sachs 30 лет, но так и не стал партнером. Роберт Рубин, который вскоре начнет играть в компании большую роль, сказал, что, если бы мы жили в более «справедливом мире», Майерс был бы партнером фирмы. Но этого не произошло. Он ушел на пенсию в 1995 г. и сейчас живет на Лонг-Айленде.

Глава 6
Человек с большим портфелем

Арбитражная машина Goldman не могла снижать ход, и Тененбауму понадобился новый ассистент. Ему позвонил Мартин Уитман, управляющий инвестиционного фонда, и предложил рассмотреть кандидатуру Роберта Рубина, сына его знакомого, юриста Александра Рубина из Нью-Йорка. В то время Боб Рубин работал в нью-йоркской юридической компании Cleary Gottlieb Steen & Hamilton LLP, но подумывал о карьере на Уолл-стрит. Руководителем Рубина был Фаулер Гамильтон, один из партнеров компании и бывший адвокат по антимонопольному праву Министерства юстиции. Тененбаум решил, что Рубин должен быть знаком с антимонопольными процедурами, которые проводятся при слияниях, и знание этих нюансов пошло бы на пользу процветающему арбитражному отделу Goldman.

«Правда, есть одна проблема, – сказал Уитман Тененбауму. – Мне кажется, что он собирается уйти в Lazard и работать на Феликса Рогатина»[279]279
  Интервью с Джеем Тененбаумом.


[Закрыть]. Тененбаум позвонил Рубину. «Я разговаривал с Марти Уитманом, – сказал он, – хорошим другом вашего отца. Мне известно, что вы хотите работать на Уолл-стрит. Уделите мне немного времени. Давайте вместе пообедаем». Рубин встретился с Тененбаумом за обедом в ресторане неподалеку от Уолл-стрит.

Чтобы повлиять на молодого человека, Тененбаум затронул вопрос о его возможной работе на Рогатина. «Я слышал, что вас могут взять на работу к Феликсу Рогатину, – сказал он. – Я давно знаю Феликса: специалист высокого класса, очень большой игрок на рынке. Кстати, он является членом совета директоров четырех крупных компаний. Вы будете работать на важного человека. Будете носить его портфель на заседания. Да, да, именно этим вы и будете заниматься». Тененбаум надеялся поразить и заинтересовать Рубина. «А я остался без ассистента, – продолжил он, имея в виду Ленцнера, который к тому времени покинул компанию. – В прошлом году я заключил 428 сделок. Мне нужен человек, который мог бы взять половину этого объема на себя. Я предлагаю вам работать со мной. Вы будете свободны в своих действиях. Станете заниматься анализом сделок – это как раз соответствует вашему опыту работы в юридической фирме. Уверен, вам понравится. Вы будете работать вместе с Гасом Леви. Он тоже большой игрок, как и Феликс. Но работать вы будете как основной сотрудник компании, а не ассистент важного человека».

Вспоминая об этом разговоре много лет спустя, в статье «В непредсказуемом мире» (In an Uncertain World: Tough Choices from Wall Street to Washington) Рубин писал: «Довольно странно, что Goldman Sachs выбрал меня, 28-летнего молодого юриста, в качестве сотрудника легендарного арбитражного отдела. В то время ни моя манера поведения, ни мой опыт не давали возможности предположить, что я могу подойти для этой работы»[280]280
  Robert E. Rubin, In an Uncertain World: Tough Choices from Wall Street to Washington (New York: Random House, 2003), p. 37.


[Закрыть]. Единственное, что можно сказать наверняка, – Боб Рубин был воспитанным, скромным и самокритичным человеком. И во всем – начиная с консервативного, слегка поношенного костюма и заканчивая стремлением к компромиссу вместо принятия одностороннего решения и даже склонностью якобы невзначай звонить репортерам с целью выведать их мнение – являлся воплощением подхода Goldman к банковской работе. Истории из жизни Боба Рубина целиком соответствуют его образу скромного трудяги. И его мнение о том, что он не годится для работы в Goldman, тоже идеально согласуется с его манерами. «В те дни типичный арбитражер представлялся волевым и довольно агрессивным человеком, – продолжает он. – Я же умел сдерживаться и никогда не проявлял склонности к агрессии. Что же касается моих профессиональных навыков, то не уверен, слышал ли я когда-либо термин “высокорисковый арбитраж”, до того как поиски работы привели меня в Goldman Sachs».

Моррис Рубин, дед Роберта Рубина по отцовской линии, родился в Минске в 1882 г. и прибыл на остров Эллис[281]281
  Остров Эллис – остров в устье р. Гудзон в бухте Нью-Йорка; до 1954 г. самый крупный пункт приема иммигрантов в США. – Прим. пер.


[Закрыть] в 1897 г., уклоняясь от службы в царской армии. «Как еврей, рожденный в России, – пишет Рубин о своем деде, – он не считал карьеру военного лучшим выбором для себя»[282]282
  Robert E. Rubin, In an Uncertain World: Tough Choices from Wall Street to Washington (New York: Random House, 2003), p. 45.


[Закрыть]. В 1906 г. он женился на польской иммигрантке Роуз Кребс. Они поселились в многоквартирном доме в Нижнем Ист-Сайде[283]283
  Нижний Ист-Сайд – район в юго-восточной части Манхэттена. – Прим. пер.


[Закрыть], где Моррис работал молочником. В 1907 г., вскоре после рождения первенца Александра, семья переехала на Флэтбуш-авеню в Бруклине, что Рубин считал «шагом вверх» по сравнению с предыдущим местом жительства. В Бруклине финансовое положение Рубинов улучшилось, однако в 1920-х гг. Моррис тяжело заболел вследствие перенесенной инфекции после операции по удалению миндалин.

По совету врача, который считал лучшим лекарством теплый солнечный климат, Рубины покинули Бруклин и переселились в Майами. Чудесным образом трюк с переменой климата возымел свое действие, и здоровье Морриса улучшилось так же, как с течением времени изменилось и его материальное положение. Приезд Рубина в Майами в 1920-х гг. совпал с волной миграции на юг и роста спекулятивных сделок с землей, устоять против участия в которых настоящему бизнесмену было непросто. «Он быстро заработал достаточно много на сделках с недвижимостью, широко используя леверидж, – пишет его внук. – В 1920-х гг. за короткий срок Моррис Рубин стал богачом»[284]284
  Robert E. Rubin, In an Uncertain World: Tough Choices from Wall Street to Washington (New York: Random House, 2003), p. 46.


[Закрыть]. Однако затем один из предвестников грядущего обвала рынка в 1929 г. – пузырь на рынке недвижимости Флориды – лопнул и унес с собой все состояние Морриса Рубина. Ему понадобился не один год, чтобы смириться с крахом.

К тому моменту, когда родился Роберт, Моррису удалось вернуть свое хладнокровие и научиться жить на накопленные сбережения. Разбогатеть еще раз он так и не смог.

Сэмюэль Сидерман, дед Рубина по материнской линии, происходил из влиятельной бруклинской семьи, которая жила в этой части Нью-Йорка в течение многих поколений. Сидерман был «юристом, инвестором в недвижимость, политическим активистом и крупной фигурой в бруклинском обществе»[285]285
  Там же.


[Закрыть], а также, как писал Рубин, играл важную роль в руководстве отделения Демократической партии в Бруклине. «Согласно семейному преданию, мой дед и его коллеги собирались в подвале его огромного, как я помню, дома по Истерн-Парквей, 750 [в Бруклине], и выбирали судей из числа претендентов». Дед умер в 1958 г., когда Роберт учился на втором курсе Гарварда, но «его влияние навсегда осталось со мной».

Родители Рубина познакомились в 1933 г. на благотворительном вечере в отеле Waldorf-Astoria. Александр Рубин, окончивший Юридический колледж Колумбийского университета, занимался вопросами налогообложения в сфере недвижимости и пришел на вечер с одним из своих клиентов, сделавшего значительное пожертвование на строительство больницы, ради чего и был организован вечер. Клиент Рубина, который никогда не был женат, весь вечер убеждал Рубина не совершить той же ошибки и предложил ему пригласить на танец девушку, сидевшую рядом. Глянув на нее, Александр ответил, что не настроен танцевать, но с удовольствием бы познакомился с другой девушкой, которую заметил на балконе и которая ему подойдет. Сэма Сидермана заинтересовал комментарий Рубина: «Вы бы хотели пригласить на танец ту молодую леди? Это моя дочь»[286]286
  Там же, p. 48.


[Закрыть]. Их брак продлится 70 лет.

Рубины жили в престижном микрорайоне Непонзит района Куинс в Нью-Йорке. В 1938 г. родился Боб Рубин. Когда ему было три года, семья переехала из Куинса на 81-ю Западную улицу Манхэттена, в дом через дорогу от Музея естественной истории. Мальчик посещал Уолденскую школу на Сентрал-Парк-Уэст-авеню. Во время Второй мировой войны Александр Рубин предложил пожертвовать слюдяную шахту, оставшуюся во владении семьи со времен бизнес-империи Морриса Рубина, правительству США для обеспечения потребностей военной промышленности. (Слюда использовалась в качестве изоляционного покрытия проводов в авиации.) Правительство приняло пожертвование, но потребовало, чтобы Александр взял на себя управление шахтой. Семье пришлось переехать, как оказалось, ненадолго, в городок Сильва, штат Северная Каролина, в Грейт-Смоки-Маунтинс. «Горожане звали моего отца “мужчиной-евреем” и “мистером евреем”, – вспоминает Рубин. – Для матери это был перебор – ей казалось, что она попала в другой век»[287]287
  Там же, p. 49.


[Закрыть]. Поэтому Роберт и его сестра Джейн вместе с матерью вернулись в Нью-Йорк, а Александр остался в Сильве и приезжал к ним каждые несколько недель.

Когда Бобу было девять, семья переехала в Майами-Бич, чтобы жить рядом с его дедом и дать возможность отцу весть «спокойную, радостную жизнь». Александр Рубин построил торговый центр, продолжил заниматься юридической практикой и играл в гольф вместе с женой, у которой была «целая полка кубков за победу в местных турнирах». Боб поступил в четвертый класс начальной школы Норт-Бич, и в первый же день учитель обратился к ученикам: «В Нью-Йорке Робби Рубин посещал частную школу, и его не учили писать прописью. Давайте посочувствуем ему»[288]288
  Там же, p. 50.


[Закрыть]. В тот же день, несмотря на его протесты, он был избран президентом класса. «Я не относился к тому типу учеников, кого обычно выбирают, но, как ни странно, это звание преследовало меня, – пишет он. – Хотя я никогда не был лидером класса, меня периодически назначали то на одну, то на другую должность».

В своей автобиографии Рубин описал типичное идеальное детство мальчика в послевоенной Америке. Он ездил в школу на велосипеде, по выходным развозил газеты, читал детективные романы о братьях Харди[289]289
  «Братья Харди» – серия детских детективов, написанных различными авторами под псевдонимом Франклин У. Диксон; выходит в США с 1927 г. – Прим. пер.


[Закрыть], на всю жизнь пристрастился к рыбалке и старался избегать чрезмерного внимания раввина Леона Крониша в местной синагоге. У родителей было много друзей, они регулярно играли в карты и в гольф и любили проводить свободное время в пляжном клубе отеля Roney Plaza. Однако, как и в Северной Каролине, Рубину пришлось столкнуться с дискриминацией. Он и его сестра ходили в сегрегированные школы, а в местных магазинах Woolworth’s были отдельные фонтанчики для питья для белых и «цветных». Джейн Рубин намеренно пила из фонтанчиков для «цветных» и ездила в задней части автобусов[290]290
  Ранее в США сиденья в задней части автобуса предназначались для чернокожего населения. – Прим. пер.


[Закрыть]. В этой обстановке Бобу удалось добиться успеха благодаря частой игре в покер, которая, по его словам, ему «неплохо удавалась».

Причиной поступления в Гарвард Рубин называет свое везение, а также тот факт, что в выпускном классе старшей школы он был избран президентом. «Мои оценки были хорошими, но не выдающимися, – говорит он, – да и учился я в обычной муниципальной школе»[291]291
  Robert E. Rubin, In an Uncertain World: Tough Choices from Wall Street to Washington (New York: Random House, 2003), p. 52.


[Закрыть]. По его мнению, ключевую роль все же сыграла счастливая случайность. На концерте Harvard Glee Club, мужского хора Гарвардского университета, отец Рубина повстречал знакомого юриста, чей друг – председатель приемной комиссии Гарвардского колледжа – как раз был проездом в Майами. И так получилось, что Боб Рубин смог поговорить с деканом.

В годы учебы в Гарварде (он окончил его в 1960 г.) Роберта не покидало ощущение собственной неполноценности. Так, хотя он изучал французский в старших классах школы, он не смог сдать экзамен и пришлось учить язык с нуля. Не удалось ему пройти и вводный курс по математике, так как в школе он не изучал математический анализ. Надо сказать, что вообще он близко к сердцу принял слова декана на общем собрании первокурсников, который заметил, что к концу курса 2 % студентов будут отчислены за неуспеваемость. «Я огляделся вокруг и подумал, как же остальным повезло, потому что я уж точно вхожу в это число»[292]292
  Там же, p. 53.


[Закрыть], – писал он позже.

Рубин успешно окончил первый курс Гарвардского колледжа. Поскольку первоначально он планировал учиться в юридической школе университета, то выбрал специализацией государственное управление. Однако затем переключился на экономику, которую в то время читали как общий курс без глубокого погружения в математику, в отличие от последующих десятилетий. «Курс был сложным, но очень увлекательным», – вспоминает он. Руководителем его дипломного проекта под названием «Инфляция и ее взаимосвязь с экономическим развитием в Бразилии» был нобелевский лауреат, экономист Томас Шеллинг. Он в то время только перевелся в Гарвард из Йеля, и Рубин был его единственным подопечным. Рубин пишет, что ему нравилась тема исследования, потому что, как ему казалось, она «имела большой потенциал для плодотворной предпринимательской деятельности»[293]293
  Там же, p. 55.


[Закрыть].

Довольно странно, но лето перед выпускным курсом Рубин провел в Кембридже «без работы, ночуя на сломанном диване в гостиной квартиры, которую он снимал вместе с другом, и работая над дипломным проектом, чтобы получить преимущество в начале учебного года»[294]294
  Там же.


[Закрыть]. Эти исследования и работа над проектом «в книгохранилище Библиотеки им. Уайденера» впоследствии вспоминались как одни из лучших дней учебы в Гарварде, точно так же как и беседы об экзистенциализме и смысле жизни за чашечкой кофе на Гарвардской площади.

Рубин практически до последнего года обучения не чувствовал себя своим в университете. Он признавался, что в начале зря беспокоился о том, что он не сможет учиться и его отчислят, но пришел к выводу, что эти волнения стали для него «мощным стимулом». «Убежденный заранее, что дойти до финиша не удастся», как он писал позже, Рубин сумел окончить колледж «с неожиданной степенью отличия» – summa cum laude[295]295
  Summa cum laude (лат. – с наибольшим почетом) – уровень отличия при получении степени бакалавра в США, когда все дисциплины сданы с оценкой «отлично». – Прим. пер.


[Закрыть]. Он был избран членом общества «Фи-Бета-Каппа»[296]296
  «Фи-Бета-Каппа» (Phi Beta Kappa Society) – почетное общество, которое существует в США с 1776 г. и имеет свои подразделения во многих университетах и колледжах; членами общества могут стать студенты, демонстрирующие наилучшие результаты в изучении наук и искусств. – Прим. пер.


[Закрыть], а также получил степень отличия summa minus[297]297
  Summa minus (лат. – меньше наибольшего) – уровень отличия при получении степени бакалавра в США, при котором студенту не хватило нескольких баллов для получения summa cum laude; во многих учебных заведениях приравнивается к summa cum laude. – Прим. пер.


[Закрыть] за дипломную работу по экономике Бразилии. Рубин подал заявление – и был принят – в школу права и в докторат по экономике Гарвардского университета. В качестве шутки после окончания Гарварда Рубин направил письмо председателю приемной комиссии Принстонского университета, из которого получил отказ четырьмя годами ранее. «Полагаю, Вы отслеживаете судьбы Ваших выпускников, – писал он. – Я подумал, что Вам, возможно, было бы интересно узнать о судьбе одного из тех, кому было отказано в зачислении. Хочу сообщить, что я окончил Гарвард с отличием summa cum laude и был избран членом “Фи-Бета-Каппа”»[298]298
  Robert E. Rubin, In an Uncertain World: Tough Choices from Wall Street to Washington (New York: Random House, 2003), p. 57.


[Закрыть]. «Благодарим за Ваше письмо, – ответил ему председатель. – Каждый год мы в Принстоне думаем о том, что наш долг – отказать в зачислении определенному числу хорошо подготовленных молодых людей, чтобы у Гарварда тоже были достойные студенты».

Осенью 1960 г. Рубин снова приехал в Кэмбридж, но вдруг осознал, что не хочет снова начать учебу и постигать науки в Юридической школе. Через три дня он подошел к заместителю декана и заявил, что покидает университет. Последний отреагировал довольно жестко: «Вы заняли место, которое мог бы получить другой студент».

«Но я заявил, что все равно уйду»[299]299
  Там же.


[Закрыть], – рассказывает Рубин.

Заместитель декана заметил, что, если у него нет никаких «смягчающих обстоятельств», восстановиться в Юридической школе после отчисления будет невозможно. А потом предложил пройти обследование у психиатра: если тот подтвердит, что Рубин принял осмысленное решение, его восстановят в числе студентов на следующей год. Психиатр рассказал Рубину, что и он, когда поступал в медицинский колледж, сделал годовой перерыв в учебе. По его мнению, состояние Роберта соответствовало норме, а вот и заместителю декана, возможно, «следует посетить его, если уход Рубина настолько его взволновал»[300]300
  Там же.


[Закрыть]. Теперь, когда Рубин знал, что через год может восстановиться в юридической школе, он задумался о том, чем бы ему заняться.

Поскольку подавать заявление в Кембридж или Оксфорд было поздно, он отправил заявление в Лондонскую школу экономики, «упомянув о своих заслугах в Гарварде». Школа ответила согласием. И лишь тогда Рубин сообщил родителям, что он покидает Гарвардскую школу права и отправляется в Лондонскую школу экономики. Однако, прежде чем отправиться в Лондон, ему пришлось вернуться в Майами, чтобы получить отсрочку от призыва в армию в связи с обучением в аспирантуре за границей: такое было возможно, если вуз имел соответствующую аккредитацию. Инспектор призывной комиссии в Майами никогда не слышал о Лондонской школе экономики. «Проблема с юношами вашей национальности состоит в том, что они не хотят служить в армии»[301]301
  Там же, p. 58.


[Закрыть], – заявил он Рубину. Поэтому, чтобы получить отсрочку, Рубину пришлось попросить Артура Смитиса, заведующего кафедрой экономики Гарвардского университета, написать в призывную комиссию и подтвердить существование Лондонской школы экономики. Это сработало.

Если не считать поездки с классом на Кубу – в те времена это было еще возможно, – а также отдыха с родителями в Мексике, Рубин никогда не был за границей. Поэтому, попав в Лондон, как позже рассказывал, он старался ни в чем себе не отказывать. Появлялся в школе «изредка», желая «получить сертификат об окончании курса, а не научную степень», а в остальном жил в свое удовольствие. «Я проводил много времени, общаясь с людьми, – писал он. – У меня было невероятное чувство свободы. Я снимал комнату на Эрлз-Корт-роуд и жил как хотел: мог ужинать в полночь, затем спать допоздна, а проснувшись, весь день читать книги»[302]302
  Там же, p. 59.


[Закрыть].

А еще вместе со своим товарищем Дэвидом Скоттом он объездил чуть ли не всю Европу. По Англии они путешествовали автостопом – ну кто откажет приличным молодым людям с написанной от руки табличкой: «Подбросьте двух студентов из Гарварда». Побывал в Австрии, где впервые в жизни катался на лыжах. Во время рождественских каникул провел шесть недель в Париже – жил в дешевом отеле на левом берегу Сены, гулял, читал Джека Керуака[303]303
  Джек Керуак (1922–1969) – американский писатель, поэт, представитель литературы «бит-поколения» («битников»), который ввел в обращение этот термин.


[Закрыть] и Артура Миллера[304]304
  Артур Миллер (1915–2005) – американский писатель и драматург, удостоенный Пулитцеровской премии за пьесу «Смерть коммивояжера».


[Закрыть]. На Пасху отправился в Италию, а летом вместе со Скоттом проехался по Дании, Норвегии и Швеции.

К этому моменту он мог выбирать между Гарвардской школой права и Йельской школой права, куда тоже подал заявление и был принят. «У меня не было цели стать юристом, – пишет он, – но юридическое образование, казалось, давало больше возможностей»[305]305
  Robert E. Rubin, In an Uncertain World: Tough Choices from Wall Street to Washington (New York: Random House, 2003), p. 61.


[Закрыть]. В конце концов он выбрал Йель, потому что, по его словам, в Гарварде «вы обсуждаете контракты», а в Йеле – «проблемы добра и зла». Очевидно, какое-то время Рубин все же занимался поиском смысла жизни, и это стало источником скептицизма, зерна которого были посеяны еще раввином Леоном Кронишем в Майами. Столь же сильно повлиял на его мировоззрение и профессор философии Гарвардского университета Рафаэл Демос, «укрепивший в нем стремление не принимать на веру существующие мнения и убеждения».

* * *

Во время учебы в Лондонской школе экономики Рубин познакомился с Джуди Оксенберг – подругой девушки, с которой одно время встречался в Гарварде. Она училась на предпоследнем курсе Колледжа Уэллсли и вместе с бывшей девушкой Рубина заехала в Лондон по пути во Францию, где они планировали провести летние каникулы. Он вспоминает, что с первого момента был сражен красотой Джуди. На втором курсе Йельского университета они начали встречаться, когда она поступила в университет на курсы французского для аспирантов. Ей нравились классическая музыка, театр и танцы. Как писал Рубин, их объединял «интерес ко всему вокруг – от наших знакомых до событий в мире и прочитанных книг»[306]306
  Там же, p. 64.


[Закрыть]. В ноябре последнего года его обучения в Юридической школе пара объявила о помолвке, и в марте следующего года они обвенчались в Брэнфордской часовне в Йеле.

Хотя Рубин подумывал вернуться в Майами и заниматься недвижимостью вместе с отцом, после трех лет в юридической школе Йельского университета он решил поработать в юридической сфере, хотя бы недолго. И стал искать работу в крупных юридических компаниях, обслуживающих корпоративных клиентов в Нью-Йорке. В итоге остановился на Cleary Gottlieb, поскольку там были «более комфортные условия»[307]307
  Там же.


[Закрыть], к тому же она была «одной из ведущих», хотя и меньшей по размеру, чем другие компании. Рубин и Джуди жили на подвальном этаже на Генри-стрит в районе Бруклин-Хайтс, арендную плату за квартиру вносили их родители. В Манхэттен ездили на метро – офис Рубин был на южном конце острова, а Джуди смогла найти временную работу в театрах на Бродвее и в его окрестностях.

Рубину нравилась «престижность» его работы в Cleary Gottlieb и то, что он «работает на одну из ведущих фирм», но подготовка документов для крупных судебных процессов или анализ вопросов, связанных с деятельностью корпоративных клиентов или налогообложением личной собственности, были ему не по душе. Как и многие юристы, занимающиеся оформлением сделок на Уолл-стрит, Рубин восхищался работой инвестиционных банкиров, которые, как казалось, находят интересные инвестиционные решения и получают большие деньги, в то время как юристы занимаются рутиной за свою (хотя и внушительную) почасовую оплату. «Когда мне будет лет 40, – думал Рубин, – я хочу заниматься тем, чем занимаются эти люди, а не тем, что делаю сегодня».

Но Рубин не собирался ждать, пока ему исполнится 40, чтобы изменить свою жизнь. Прослужив пару лет в Cleary, он разослал резюме в компании на Уолл-стрит, надеясь попасть в мир, где заключаются сделки. «По случайному совпадению, две компании предложили мне заниматься тем, о чем я никогда даже не слышал», – рассказывает он. Сравнивая Lazard и Goldman, он выбрал последнюю, потому что, благодаря мастерству Леви, она «считалась ведущей компанией на рынке арбитража» и «оплата там была немного выше»[308]308
  Там же, p. 67.


[Закрыть]. Рубин пришел в компанию в октябре 1966 г. Он опасался, что не сможет выполнять обязанности арбитражера: «обзванивать руководство различных компаний и узнавать у них о нюансах планирующихся сделок»[309]309
  Там же.


[Закрыть]. «Я не был уверен, – вспоминал он, – что у меня хватит смелости». Его годовой доход увеличился с $13 000 до $14 400. Однако многие ему говорили, что работа в Goldman – «это шаг вниз по социальной лестнице» по сравнению с работой в Cleary.

Одна из первых сделок Рубина в сентябре 1967 г. касалась объявленного соглашения о слиянии на $35 млн между производителем медицинского оборудования Becton, Dickinson и производителем линз для очков Univis Lens Co. Рубин начал делать звонки. «Первым делом я должен был быстро провести анализ, – рассказывает он. – Мне нужно было изучить всю общедоступную информацию, которую я мог раздобыть. Нужно было пообщаться с доверенными юристами и юристами по антимонопольному праву. Потом следовало поговорить с представителями руководства обеих компаний – почти так же, как делают аналитики на рынке ценных бумаг. У меня почти никогда не было полной информации, хотя она была мне нужна. И не хватало времени, чтобы все обдумать»[310]310
  Там же, p. 41.


[Закрыть]. К несчастью для Рубина, сделка не состоялась.

К концу января 1968 г., первого месяца нового финансового года, сделанная Рубином ставка принесла компании убыток в размере $675 000. «На тот момент это была огромная сумма, – пишет Рубин. – Мы потеряли больше, чем заработали на любой из арбитражных сделок за тот год. К тому же это была значительная доля ежегодной прибыли компании». Леви, который, по мнению Рубина, «обладал невероятной интуицией в отношении сделок», был «в ярости» и «вышагивал по торговому залу, ворча, что нам нужно было лучше думать, прежде чем приступать к сделке, любому дураку было ясно, чем это все закончится».

Хотя потери компании были значительными, Леви и Тененбаум понимали, что такова природа арбитражных сделок по слиянию. Иногда сделки распадались и сделанная компанией ставка могла сыграть против нее, но все же шансы благоприятного исхода – во всяком случае, когда их определяли специалисты Goldman, – были выше. В конце концов большинство сделок, о которых объявлено публично, в том или ином виде доходят до логического завершения, а учитывая объем оперативной информации, которую собирали на рынке Рубин, Тененбаум и Майерс, шансы Goldman на успех увеличивались. «Когда Гас Леви начинал перечислять все причины, согласно которым считает вас болваном, – это было не самое лучшее начало дня, – объясняет Рубин. – Но мне удавалось справляться с постоянным риском, и я лишь потому не превратился в неврастеника, что такая работа соответствовала моей жизненной позиции»[311]311
  Там же, p. 45.


[Закрыть]. Хотя истоки подобного взгляда на жизнь не вполне ясны, Рубин утверждает, что «относился вполне нормально к необходимости заниматься анализом, строго взвешивая все возможности»[312]312
  Там же, p. 44.


[Закрыть] и «чувствовал себя, как блокнот для записей». «Высокорисковый арбитраж иногда сопряжен с большими убытками, но, если вы все тщательно проанализировали и не поддались настроениям толпы, вас ждет успех», – говорит он. «Постоянное движение и неопределенность делают арбитраж весьма нервным занятием, с точки зрения некоторых людей, – продолжает Рубин, – но мне каким-то образом удавалось с этим справиться».

Однако ответственность за ставки, сделанные сотрудниками, оставалась высокой, хотя Рубин и стремился свести к минимуму испытываемое им давление, но положение Goldman на рынке давало компании некоторые преимущества.

* * *

В мае 1968 г. фотографию Леви напечатали на обложке Finance, который тогда называли «журналом про деньги». Заголовок статьи – «Человек с большим портфелем» – намекал на ведущее положение Леви и компании Goldman на рынке портфельных сделок. Компания никогда не увлекалась инновациями, хотя портфельные сделки были именно таковыми. Идея состояла в том, что с увеличением числа институциональных инвесторов – взаимных и пенсионных фондов и похожих организаций – готовность приобретать большие пакеты акций у своих клиентов может стать ценным преимуществом для Goldman. Ранее, если клиент желал продать большой пакет акций, его требовалось разбить на меньшие пакеты, которые можно реализовать на рынке без значительных колебаний курса (как правило, цена падала из-за большего предложения). Часто продажа отнимала много времени и плохо сказывалось на стоимости акций, т. е. клиент терял деньги. Соглашаясь приобретать у клиентов весь портфель акций, Goldman брал на себя риски, связанные с их размещением, и использовал собственный капитал, надеясь, что позже удастся продать акции по более высокой цене. Кроме того, компания получала комиссию за покупку и продажу акций. Наибольшая доля риска приходилась на момент покупки, и Леви однажды заметил: «То, что удачно куплено, уже наполовину продано».

К примеру, в 1968 г. почти половина объема акций, проданных на Нью-Йоркской фондовой бирже, поступила от институциональных инвесторов. «Конечно, нам известно, кто держит крупные портфели», – сказал Леви в мае 1968 г. Кстати, Леви был крупнейшим из портфельных трейдеров, работавших на Investors Diversified Services (IDS) – крупнейший взаимный фонд, принадлежащий Алану Кирби, бывшему противнику Леви в период дружбы с Мерчинсонами. В то время Goldman называли «крупнейшим игроком рынка акций на Уолл-стрит». И было немало фактов, которые подтверждали эту репутацию. Например, 31 октября 1967 г. Леви заключил «кросс-сделку», т. е. выступал одновременно от лица и продавца, и покупателя, на 1 150 700 акций Alcan Aluminum по цене $23 за акцию и получил соответствующие комиссионные. На тот момент это была крупнейшая из когда-либо зарегистрированных единовременных сделок. Журнал Finance сообщает, что Леви был «настолько захвачен» сделкой, что лично пришел на биржевую площадку, чтобы работать совместно со специалистом биржи в тот момент, когда сделка проходила на табло.

Журнал предположил, что с годами Леви все больше «превращается» из «жесткого трейдера, ориентированного на работу со спредами» в государственного деятеля, представляющего финансовое сообщество. По словам одного из друзей Леви, «он хочет быть мистером Уолл-стрит», как Сидни Вайнберг. Как признался Леви однажды утром в субботу, когда был дома на Саттон-плейс, что, наверное, он все же «слишком много работает», хотя, как ни странно, ему это нравится. Он также допускал, что когда-нибудь в будущем, может быть, и неплохо было бы получить «какой-нибудь пост в правительстве – по назначению, а не выборный», но это все же будет «шагом назад; и к этому я пока не готов».

Леви был стремился укрепить свою власть в Goldman Sachs. В конце 1960-х гг. его трейдинговый отдел стал главным источником прибыли для компании. «В период его руководства компания росла быстрее, чем при Сидни, – пишет Джон Уайтхед. – Сидни обеспечил выживание компании, а также поднял ее репутацию на высокий уровень, но в этот период именно Гас дал ей импульс для роста»[313]313
  Lisa Endlich, Goldman Sachs: The Culture of Success (New York: Touchstone, 2000), p. 64.


[Закрыть].

Вайнберг, которому было уже за 70, несомненно, все еще имел в компании большое влияние. Но именно Леви и его сотрудники – Тененбаум, Рубин и (до того как покинул компанию) Ленцнер – приносили фирме основную прибыль. «Это была единственная компания на Уолл-стрит, которая одновременно была и инвестиционным банком, и трейдинговой компанией»[314]314
  Интервью с Робертом Рубином.


[Закрыть] – так характеризует Боб Рубин положение Goldman, когда он начал в ней работать. Рубин встречался с Сидни Вайнбергом – для всех он был «мистером Вайнбергом» – лишь однажды, после того как по просьбе Леви написал для него письмо, когда встал вопрос об интересах семьи Форд, поскольку у компании была возможность провести для них несколько опционных сделок.

Рубин поговорил с Вайнбергом по телефону, и тот объяснил ему, какие факты должны быть изложены в письме. «Уже позже Гас заявил, что, как сказал Вайнберг, я проделал хорошую работу, – продолжает рассказ Рубин. – А однажды, когда я был в торговом зале, я увидел, как Джей неожиданно встал со своего места. Мне было интересно, в чем дело. Отказалось, что в дверь входит какой-то невысокий человечек в жилетке – это был Сидни Вайнберг. Так мы с ним и встретились. Это был единственный раз, когда я его видел»[315]315
  Там же.


[Закрыть]. Причина, по которой Рубин повстречал Вайнберга лишь однажды, состояла в том, что в то время Вайнберг сидел не на Броуд-стрит, 55. К середине 1960-х гг. его офис находился в Верхнем Манхэттене – в здании Сигрэм-билдинг на Парк-авеню, 375. С годами Вайнберг и Леви стали хуже относиться друг к другу. «Сидни смотрел на Гаса свысока, – говорит Уайтхед. – Но я уверен, Сидни понимал, что выбора нет, и поэтому назвал Гаса [своим преемником]»[316]316
  Endlich, p. 63.


[Закрыть]. «Он выступал за принудительную отставку и уход на пенсию в возрасте 65 лет, – писала Times в 1971 г., – но сам не сильно придерживался этого правила»[317]317
  NYT, July 11, 1971.


[Закрыть]. Далее газета пишет, что «полуотставка» Вайнберга позволила Goldman перейти от «театра одного актера к более активной деятельности». Фактическое устранение из офиса старшего партнера компании было нестандартным решением, но его отсутствие на Броуд-стрит, 55, позволило Леви действовать более свободно и руководить компанией в нужном ему ключе.