Текст книги "На руинах Османской империи. Новая Турция и свободные Балканы. 1801–1927"

1 июля 1835 года Оттон достиг совершеннолетия; однако Армансперг, носивший титул архиканцлера, сохранил свою власть. Назначение его на этот пост, после которого Колеттис, самый влиятельный греческий государственный муж, был отправлен послом в Париж, очень не понравилось грекам, ибо это свидетельствовало о том, что с наступлением совершеннолетия короля власть баварцев не закончилась. Впрочем, Оттон всего лишь выполнил совет своего отца. Король Баварии составил для него обширную программу. «Греков, – призывал он, – не надо превращать в баварцев»; тем не менее он полагал, что время, когда Грецией смогут управлять сами греки, еще не пришло.

Людвиг I посоветовал сыну составить свой кабинет министров из одних только греков, однако к этому совету его сын тогда не прислушался; он убеждал сына, что королевский кабинет должен возглавить немецкий канцлер с правом совещательного голоса, и на этот пост Людвиг I рекомендовал Армансперга. Страна, писал баварский король, еще не созрела до конституции, которая к тому же оскорбит государей Австрии и России, где царило самодержавие. Людвиг I советовал сыну пообещать грекам создать сенат, назначаемый королем. В конце своего отеческого наставления король Баварии предлагал сыну побыстрее распустить всю германскую пехоту в Греции; распределить земли между палликарами; а для уменьшения государственных расходов, например, заменить послов за границей на простых поверенных в делах (эта мера была частично осуществлена в 1910 году) и вернуть монастырям их собственность. Позже, в том же году, король Баварии посетил Афины, чтобы своими глазами увидеть, в каких условиях живут Греция и его юный сын.

Он обнаружил, что, благодаря усилиям генерала Гордона, континентальная Греция была очищена от бандитов; греческим семьям розданы участки общественных земель; создана «Королевская фаланга», состоящая из одних греков, в основном ветеранов войны; существует Государственный совет, назначаемый королем и наделенный властью отвергать изменения в финансовую систему.

Однако эти меры молодого короля не удовлетворили общественное мнение. В начале 1836 года в Акарнании вспыхнуло восстание, которым руководили три человека: Демос Целиос, Зервас и Маламас, бывший адъютант Августиноса Каподистрия. Эти люди были не бандитами, а политическими агитаторами; они требовали удаления баварцев и дарования стране конституции.

Армансперг подавил этот мятеж, позволив вождям вроде Кицоса Цавелласа и Феодора Гриваса собрать иррегулярные войска. Эдмунд Лайонс, капитан фрегата, на котором в Грецию приехал король Оттон, и назначенный послом в Афинах, после того, как король достиг совершеннолетия, воспользовался восстанием, чтобы обратиться к Пальмерстону (британскому премьер-министру) с просьбой выделить Греции третью часть займа, обещанного тремя державами в 1832 году. В ответ на нее русский царь потребовал отложить на неопределенное время введение в Греции конституции; французы добивались удаления из Греции всех баварцев, создания национального правительства, а также институтов, необходимых для его нормального функционирования; британский министр иностранных дел обратился в парламент с просьбой гарантировать грекам выдачу британской доли займа, не дожидаясь двух других держав. А тем временем послу Англии в Афинах было велено всячески поддерживать Армансперга.

6 февраля 1836 года, в годовщину приезда своего сына в Грецию, король Баварии присутствовал на закладке фундамента королевского дворца на «достаточном расстоянии от моря, чтобы быть [в безопасности] во время бомбардировок», как выразился заботливый отец. Людвиг I вернулся в Германию, а летом того же года Оттон приехал в Баварию. Он явился, чтобы выбрать себе жену; и, поскольку отец категорически возражал против французской принцессы или русской великой княжны, выбор Оттона пал на Амалию, дочь великого герцога Павла Ольденбургского, энергичную и решительную принцессу. Такая супруга и нужна была постоянно сомневающемуся в себе Оттону, чья природная решимость часто «ослаблялась бледным отсветом мысли».

Но Оттон привез с собой в Грецию не только королеву, но и нового премьер-министра.

Во время его отсутствия Армансперг стал еще более властным, а значит, и менее популярным; постоянные жалобы на его поведение дошли до ушей короля, и 14 февраля 1837 года Оттон назначил на его место другого баварца, герра фон Рудхарта, которого ему удалось убедить помочь в управлении. Он стал премьер-министром и одновременно министром иностранных дел. Так пал последний представитель первоначального Регентства.

Политическая карьера Рудхарта в Греции была гораздо короче и не более успешна, чем карьера архиканцлера. В самом начале он совершил большую бестактность в глазах греков, посетив австрийского канцлера Меттерниха. Из-за этого Рудхарт получил кличку австрийской марионетки, из-за которой греки стали относиться к нему с подозрением, а британский министр его невзлюбил.

Вскоре в Поросе разразилась эпидемия чумы; торговцы Патраса отказались платить налог на свой бизнес; был принят закон о преследовании прессы, за который так ратовал король Баварии, и все это сильно ухудшило положение премь ера, а изгнание итальянского беглеца, некоего синьора Усильо, обладателя английского паспорта, заставило британского премьер-министра написать Рудхарту одно из самых грубых писем в истории современной дипломатии.

Оскорбленный всем этим, баварец, мечтавший сделать добро для Греции, подал в отставку, прослужив всего десять месяцев; в наши дни его помнят только потому, что он открыл университет, приспособив для него наемный дом у подножия Акрополя. Позже для университета было построено красивое современное здание. Следует отметить, что Милош Обренович Сербский был одним из спонсоров этого университета, который сначала назывался Оттонским, а потом был переименован в Национальный университет Греции.

После ухода в отставку Рудхарта, состоявшегося 20 декабря 1837 года, в правительстве остался всего один баварец – военный министр. Король, не желая назначать премьер-министра, лично возглавил кабинет министров. Таким образом, за ошибки министров ответственность теперь несла корона; король не мог спрятаться за спины своих советников, и непопулярность Армансперга и Рудхарта перешла к суверену.

К сожалению, росту недовольства людей способствовали несколько неприятных событий. На Идре в 1838 году вспыхнуло восстание, вызванное призывом в армию жителей этого острова, которые, по словам популярного в то время стихотворения, «предпочли самоубийство армейскому рабству». Впрочем, главной причиной бунтов были большие потери кораблей, которые понесли судовладельцы Идры во время войны, и землетрясение, случившееся в 1837 году.

Торговый договор с Турцией, о котором в 1839 году договорился Зографос, министр иностранных дел, был отвергнут как пораженческий.

До этой даты ни один греческий дипломат не был официально принят султаном, и отношения двух стран оставались очень напряженными.

Чрезмерный восторг, с которым был принят на Смирне (Измире) Оттон, приехавший туда как частное лицо, привел к тому, что султан Махмуд II велел экуменическому патриарху убрать слишком патриотически настроенного митрополита этого эллинского города[43]43
  Всех греков в Измире перебили или изгнали после победы турок в войне 1919–1922 гг. Всего тогда турки вырезали 300 тысяч человек мирного населения греческого происхождения, 950 тысяч греков было изгнано, половина из них умерла от голода и болезней. С учетом уже происходившего ранее геноцида всего с 1914 г. было вырезано 600 тысяч греков, изгнано 1,5 миллиона.


[Закрыть]; за этим последовали временная отставка патриарха и запрет на поминовение в церквях Константинополя Караиса, одного из отцов греческой революции.

Жители Самоса тоже своими требованиями объединения вызвали турецкую блокаду острова; они громко жаловались на Стефана Вогоридиса, первого правителя, отправленного к ним до тех пор, пока британская поддержка не позволит на какое-то время решить их проблемы.

Впрочем, было вполне естественно, что те греки, которые стремились расширить свои границы, надеялись получить выгоду от тех трудностей, которые испытывала Турция во время своей второй войны с Мухаммедом Али и его победоносным сыном Ибрахимом. Не было ничего более опасного для популярности греческого государственного мужа, чем неспособность удовлетворить требования народа об освобождении «порабощенной Греции», когда наступало подходящее время, например кризис в решении восточного вопроса. Соответственно, в 1840 году Зографос, автор договора с Турцией, вынужден был уйти в отставку и подвергся политическому остракизму.

В том же году возникли проблемы и при решении турецко-египетского вопроса. Франция отомстила за свое дипломатическое поражение, натравив Грецию на Великобританию; благодаря этому Афинский королевский двор превратился в международную арену, где представители великих держав боролись не за благополучие страны, в которой они были аккредитованы, а за интересы своих правительств. Греческие государственные мужи тоже были втянуты в эту борьбу, и при дворе процветали британская, французская и русская партии, которые возглавляли Маврокордатос, Колеттис и Колокотронис соответственно.

Более того, в это же самое время восстал Крит, вернувшийся в 1840 году под власть турок, и потребовал объединения с Грецией. Островитяне претерпели много страданий под властью Мухаммеда Али. С самого начала христиане и мусульмане были возмущены тем, что остров попал под власть Египта; первые хотели навсегда сбросить турецкое иго, а вторые, ненавидя египтян, надеялись остаться сами для себя законом, какими они были до начала восстания. Мухаммед Али с «добротой королей в день их коронации» начал свое правление с обещания, что жители Крита не будут платить налогов, кроме десятины (на самом деле это была одна седьмая часть) и подушного налога; он создал два смешанных совета, один – в Кандии (крепость в Ираклионе), а другой – в Ханье, которые должны были следить за выполнением законов; и до осени 1831 года заявления генерал-губернатора о том, что его единственная цель – избавить христиан от притеснений, которым они подвергались, соответствовали действительности. Законы соблюдались так строго, как никогда еще раньше, и христиане чувствовали, что изменивший султану наместник Египта им благоволит.

Но как только Крит начал возрождаться после ужасов восстания, Мухаммед решил ввести свою любимую систему монополий и стал обращаться с гордыми и воинственными горцами так, словно они были египетскими феллахами. Он начал с того, что забрал у местных ага право собирать десятину; а ведь эти ага были (во многих случаях) ее наследственными сборщиками. Это оттолкнуло от него мусульман; следующим шагом было превращение советов в послушные его воле инструменты. Тайна переписки стала нарушаться; на вино и другие предметы были введены новые пошлины; а пошлины на экспорт масла увеличены; все, что поставлялось его правительству, оплачивалось по низким ценам.

Эти меры позволили Мухаммеду Али получить с Крита за год на 6 тысяч фунтов больше прибыли, чем раньше. Но самое худшее было еще впереди. В 1833 году Мухаммед Али в сопровождении полковника Кемпбелла, британского генерального консула, посетил Крит и издал указ о том, что люди, не обрабатывающие свои земли, будут наказаны, а если положение не будет исправлено в течение трех лет, то эти земли будут конфискованы. Однако население Крита уменьшилось, теперь там проживало всего 129 тысяч человек, а этого было недостаточно, чтобы обработать все земли, и они перешли в руки наместника. Его приказ о создании двух школ на Крите (благое начинание) жители восприняли как ловушку, направленную на то, чтобы отобрать у них детей и отвезти их в Египет.

В Мурниесе, в 5 км от Ханьи, было устроено традиционное собрание островитян в составе нескольких тысяч человек (в основном там были мусульмане), чтобы исправить положение. Были отправлены петиции резидентам, находившимся в Нафплионе, и консулам трех держав на Крите.

Албанский губернатор Мухаммеда Али Мустафа сначала предложил пойти на уступки, а офицер военно-морского флота Британии Палтни Малькольм, оказавшийся здесь проездом, убедил членов Ассамблеи их принять. Но Мухаммед Али настаивал, что необходимо повесить нескольких бунтовщиков в назидание другим; по его приказу Мустафа вздернул на виселицу десять жителей Крита – эта жестокость внушала людям ужас в течение восьми последующих лет.

Тем не менее христиане вовсе не хотели сменить власть турецкого наместника на управление султана; их желание соединиться с греческим королевством усилилось под влиянием речей Пальмерстона. В Греции был создан Критский центральный комитет; среди греков, желавших помочь критским инсургентам, был и будущий премьер-министр Александр Комондрос.

В 1841 году воинственные сфакиоты подняли восстание и сформировали временное правительство. Но туркам удалось быстро подавить восстание; его провал вошел в список обвинений, выдвинутых против правительства короля Оттона I.

Маврокордатос, тогдашний премьер-министр, посчитал для себя невоможным оставаться у власти из-за постоянного вмешательства короля и продолжил свою карьеру под другим названием – тайного советника баварцев, который стоял между королем и его министрами. После отставки Маврокордатоса король снова стал присутствовать на заседаниях кабинета министров в роли его председателя.

Напрасно Пальмерстон и Пиль убеждали его даровать Греции конституцию; отец Оттона Людвиг I говорил сыну, что если он уступит этому требованию, то лишится трона.

Недовольство личным правлением короля усиливалось в народе еще и тем, что Россия требовала уплаты процентов по займу, а для этого надо было уменьшить жалованье чиновникам из соображений экономии, что привело к разочарованию ведущих политиков Греции в своем короле. Сочетание этих причин и привело к революции 3 (15) сентября 1843 года.

Эту революцию подготовили двое из трех лидеров партий: Андрей Метаксас, который после смерти старого Колокотрониса в феврале этого года стал лидером русской партии, и Андрей Лонтос, который руководил британской партией после падения Маврокордатоса. Еще один экс-министр Зографос сотрудничал с движением, которое, как ему казалось, могло вернуть ему сочувствие широкой публики. Французская фракция, шеф которой все еще был в Париже, воздержалась от активного участия в движении.

Как это обычно бывает, обе фракции этой коалиции имели совершенно различные цели. Это правда, что они мечтали избавиться от баварцев и других иностранцев, не принимавших участия в войне за независимость; но если британская фракция собиралась посадить на трон конституционного монарха, то русская давно уже мечтала о православном. Лидеры обеих партий предполагали, что Оттон, не желая им уступать, уйдет в отставку.

Люди, особенно те, кто жил в провинции, почти не проявляли интереса к революционным идеям, поэтому можно было рассчитывать только на армию. Понимая это, политические лидеры, выбрав инструментом своих замыслов Деметриоса Калергиса, в ту пору полковника кавалерии в Аргосе, добились его перевода в Афины. Калергис, бывший в ту пору в самом расцвете сил, принадлежал к древней критской семье, которая сыграла столь важную роль в восстании против венецианцев. Шестнадцатью годами ранее он был захвачен в плен в битве при Фалероне; жизнь ему спасла лишь жадность захватившего его в плен албанца, и он смог стать человеком, сбросившим абсолютную монархию Оттона.

После убийства Каподистрии Калергис поддерживал его партию; его храбрость, умение владеть собой и желание выдвинуться стали хорошей рекомендацией для главарей заговора. Его помощником стал другой офицер, полковник Макрияннис, завоевавший себе славу под Смирной и во время турецкой осады Акрополя.

За сутки до начала восстания весть о нем достигла ушей короля, но приказы об аресте главарей и отдаче их под военно-полевой суд были отданы слишком поздно.

Ночью 14 сентября Калергис, который, чтобы усыпить подозрения двора, отправился в театр, после окончания спектакля явился в дом Макриянниса. Обнаружив с удивлением, что его коллега мирно беседует с несколькими штатскими людьми, он решил действовать по своей инициативе. Пройдя по пустынным улицам, он подошел к казарме пехотинцев и, пробормотав что-то, выхватил меч и закричал: «Да здравствует конституция!» Солдаты услышали его крик и отправились вместе с ним через уснувший город к большой площади перед дворцом, которая теперь называется площадь Конституции.

В это же время, узнав, что в дом Макриянниса ворвались полицейские, Калергис отправил отряд солдат на помощь Макрияннису, а остальным велел открыть тюрьму и убеждал всех прохожих присоединиться к их демонстрации у королевского дворца.

Был час ночи 15 сентября; король еще работал в своем кабинете, когда звуки военного оркестра и крики «Да здравствует конституция!» заставили Оттона I подойти к окну. Его адъютант и военный министр, вышедшие для того, чтобы отдать приказ солдатам разойтись, были арестованы по приказу Калергиса, а прибытие Макриянниса и его друзей вместе с отрядом солдат, прогнавших полицию, усилило революционеров.

Король, не обращая внимания на мольбы рыдающей королевы, выглянул в окно и спросил Калергиса, чего он хочет. Революционный лидер ответил, что и армия, и народ желают конституции, на что король сердитым голосом приказал солдатам разойтись, пока он будет рассматривать их требование. Но они не двинулись с места, ибо ждали приказа Калергиса; вскоре к ним присоединились артиллеристы, которых король вызвал на помощь.

После этого на сцену вышли штатские руководители восстания; они быстро собрали Государственный совет и велели ему послать депутацию к королю с просьбой даровать стране конституцию.

Пока депутация народа была еще во дворце, подъехали представители пяти держав и потребовали, чтобы их допустили к королю.

Э. Лайонс уже успел, однако, намекнуть Калергису, чтобы солдаты не пускали дипломатов во дворец, пока Оттон не даст обещание даровать Греции конституцию, ибо посол Великобритании боялся, что из-за их присутствия он заупрямится, что будет на руку русской партии. Калергис сыграл свою роль с замечательным хладнокровием и тактом. Он объявил послам, что они не смогут войти во дворец, пока не закончится аудиенция, данная депутатам, а когда австрийский и прусский представители попытались настоять на своем, он напомнил им, что «дипломатический этикет требует от них следовать примеру их дуайена, русского посла».

Король уступил и подписал декрет о сборе в течение 30 дней Национальной ассамблеи в составе 225 депутатов для составления конституции; об удалении всех иностранцев с его службы, за исключением старых филэллинов, и назначении нового министерства под руководством Метаксаса.

Тем не менее революционеры не были удовлетворены; тогда Оттон пообещал наградить тех, кто принял участие в революции, и поблагодарил Калергиса и Макриянниса.

Наконец в 3 часа ночи солдаты с криками «Да здравствует конституционный король Оттон I!» ушли.

Так в ходе практически бескровной революции, ибо во время стычки в доме Макриянниса погиб лишь один человек, Греция после десяти лет баварского деспотизма стала конституционной страной. «Большая честь греческому народу, – писал лорд Абердин, – за то, как он повел себя во время этих важных событий, – гораздо цивилизованнее, чем народы, считавшие себя таковыми». Греки по праву считают 3 сентября (по старому стилю) днем рождения своей парламентской системы, которая, со всеми ее недостатками, никоим образом не присущими одной Греции, является единственно возможной формой управления для столь политизированного народа. Названия главной площади и главной улицы Афин увековечили дарование конституции в ходе революции 3 сентября; меч, поднесенный Калергису афинянами, сохранился до сих пор; а сцена во дворце, произошедшая в то незабываемое утро, чаще всего встречается в печати.

Баварское самодержавие пало; но мы не должны забывать, как много оно сделало для Греции в течение десяти лет. В большинстве стран, не только на юге и востоке Европы, люди процветают вопреки усилиям правительств, а не благодаря им. С интеллектуальной точки зрения прогресс Греции был ознаменован основанием археологического и других обществ и открытием университета; ученый Бушон, посетивший в 1841 году Афины, отмечал, что греческий язык очистился от иностранных слов, а в стране появились уже две публичные библиотеки. В молодой стране увеличилась площадь засеянных земель и число плантаций винной ягоды; экспортировалось много шелка, торговый флот оправился от урона, нанесенного ему войной, а благодаря усилиям уроженца Эпира Георгия Ставру открылся Национальный банк.

В мраморных карьерах Пентеликона снова стали добывать мрамор для украшения дворца; население Афин достигло уже 35 тысяч человек; Пирей, Патрас (Патры) и Эрмуполис на острове Сирос превращались в цветущие торговые города.

За пределами королевства патриотично настроенные греческие сообщества помогали развитию торговли и промышленности в своей родной стране.

Их отношения с греческим государством стали одним из главных вопросов, которые обсуждались Национальным конвентом, собравшимся 20 ноября 1843 года. Он назвал себя конвентом Третьего сентября, когда было покончено с правлением абсолютного монарха и его иноземных советников. С тех пор судьба Греции перешла в руки самих эллинов, а с иностранным владычеством, продолжавшимся несколько веков, было покончено.