Текст книги "Горбачев. Его жизнь и время"

Ученую степень Раиса Горбачева получила, защитив кандидатскую диссертацию по социологии. Тогда эта область считалась спорной. Как позже объясняла Раиса, социология в СССР “как наука… перестала существовать” в 1930-е годы, потому что была “опасной” для командно-бюрократической системы, построенной Сталиным. Эта система просто не признавала той “обратной связи”, которую обычно позволяют получать социологические исследования. “Система команд ей органически чужда. Так же, как и она этой системе”.

Социология возродилась благодаря хрущевской “оттепели” и продолжала развиваться в 1960-е и 1970-е годы, хотя по-прежнему встречала мощное противодействие со стороны блюстителей идеологической чистоты[333]333
  Из интервью Ольги Здравомысловой автору, взятого 2 апреля 2007 года в Москве.


[Закрыть]. Уже само то, что Раиса выбрала эту область, свидетельствовало о независимом мышлении. Название ее диссертации – “Формирование новых черт быта колхозного крестьянства (по материалам социологических исследований в Ставропольском крае)” – не выглядит радикальным, однако ее подход к исследовательской работе, безусловно, таковым являлся. Не желая опираться на одобренные тексты, она вознамерилась провести настоящее полевое исследование. Горбачев заручался поддержкой друзей-аппаратчиков из партийных и комсомольских органов, чтобы обеспечить жене радушный прием в деревнях, которые она собиралась посетить. Но даже при такой “протекции” ей приходилось проезжать сотни километров по грунтовкам на чем придется – на “газиках”, попутных грузовиках, мотоциклах, телегах, а часто случалось и вовсе идти пешком в резиновых сапогах. Она опросила сотни людей, преимущественно женщин, собрала множество документов и статистических данных, составила и обработала три тысячи опросных листов. Поскольку в тех селах, которые она посещала, еще ни разу не видели живьем философа-социолога, она предлагала прочитать местным жителям лекцию или провести вечер дискуссий. Вернувшись в Ставрополь, она выступала с докладами на конференциях, семинарах и других встречах, рассказывая о результатах своих опросов и рекомендуя осуществить те или иные улучшения в сельском быте.

Занимаясь такой “социологией с человеческим лицом”, как выразилась сама Раиса Горбачева, она ближе познакомилась с “реалиями жизни”. Особенно это касалось жизни пожилых женщин-одиночек, которых она обнаруживала в каждом четвертом или каждом пятом крестьянском доме. Всех этих женщин обездолила война. Они так и не познали “радости любви, счастья материнства”, а теперь “одиноко [доживали] свой век в старых, разваливающихся, тоже доживающих домах”. И все-таки эти женщины “в большинстве своем не озлобились, не возненавидели весь белый свет и не замкнулись в себе – они сохраняли эту вечно живущую в русской женской душе самоотверженность и сострадание к несчастью и горю другого”.

Сентиментально? Пожалуй. Однажды поздним вечером она постучалась в дом одной пожилой женщины. После разговора и ответов на вопросы старушка вздохнула и спросила:

– Доченька, что ж ты больно худенькая?

– Да что вы, нет, нормальная, – ответила Раиса.

– Мужа-то, небось, нету у тебя? – не унималась та.

– Есть…

– Небось, пьет? – опять вздохнула крестьянка.

– Нет…

– Бьет?

– Что вы?! Нет, конечно.

– Что ж ты, доченька, меня обманываешь? Я век прожила и знаю – от добра по дворам не ходют[334]334
  Gorbachev R. I hope. P. 94–99; Горбачева Р. М. Я надеюсь. С. 122, 124–125.


[Закрыть].

В другой раз, беседуя с бойкой, энергичной дояркой-казачкой, Раиса спросила ее, на чем держится ее семья – на любви, дружбе, на любви к детям или, может быть, на физической близости? “А что это такое?” – не поняла казачка. Раиса объяснила: “Речь идет об интимных отношениях с мужем”. Увидев по-прежнему недоуменное лицо собеседницы, она пустилась в разъяснения: “Но есть же у мужа и жены личные отношения. Ну ладно…” – добавила Раиса, уже собираясь завершить опрос. “Нет, – вдруг сказала казачка, – обязательно пиши: а на какой черт тогда мужик нужен, если этого нет!”[335]335
  Горбачев М. С. Наедине с собой. С. 173–174.


[Закрыть]

Но ни разговоры вроде этих, ни сочувствие, которое Раиса так остро ощущала, встречаясь с нищими одинокими старухами, не отразились на страницах диссертации, которую она защитила в Московском государственном педагогическом институте в 1967 году. Ее работа является классическим образцом того, как можно, не высказывая напрямую, все-таки слегка обозначить критические взгляды (которых она тогда придерживалась). В диссертации восхвалялись некоторые советские достижения, в частности рост уровня грамотности на селе, однако, в соответствии со стандартными советскими требованиями к научным работам, захолустные села сравнивались с дореволюционными деревнями, существовавшими в еще более мрачных условиях. Такие фразы, как, например, “социалистическое преобразование колхозной деревни еще не окончательно устранило неравенство”, лишь намекают на пропасть, пролегшую между городом и деревней – ту самую разницу, которую на словах обещали “стереть” проповедники официальной идеологии. Читая между строк, можно догадаться о потемкинской природе сельских библиотек, больниц, яслей и домов для престарелых – всех этих учреждений, явно не дотягивавших до соответствия своим названиям[336]336
  Например, в одном селе Раиса выяснила, что, помимо живших там 2350 семей, еще около 590 человек живут бобылями. Впечатляет эмпирический характер этой диссертации: все выводы подкрепляются таблицами со статистическими данными. Горбачева Р. М. Формирование новых черт быта колхозного крестьянства (по материалам социологических исследований в Ставропольском крае): автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. М., 1967.


[Закрыть].

Раиса Горбачева сделалась настоящим социологом. В частности, в третьей главе диссертации (“Изменение характера взаимоотношений в семейной жизни: утверждение социалистических норм и обычаев в сфере непроизводительной жизни колхозного крестьянства”), где подчеркивалось отсталое положение женщин, ее выводы граничили с феминизмом западного типа, хотя сам этот термин не был употреблен ни разу. Она старалась помочь тем людям, которых встречала, рассказывая мужу о том, что увидела и услышала в их селах. Хорошо зная, как устроена система, и используя свое положение, Горбачев с помощью бывшего коллеги, перебравшегося в Москву, разыскал видного социолога Г. В. Осипова, и тот стал научным руководителем Раисы. Ее муж очень гордился результатом: “Кто-то сказал, боже мой, тут же план материала, фактуры, можно было написать докторскую. Если бы хватило обобщений, и больше… Но это были еще не те времена, чтобы обобщать. Если обобщать тот материал, который у нее был, то там [нужно] было бы приходить к выводам серьезным, тем, к которым сейчас приходим”[337]337
  Из интервью Горбачева автору, взятого 2 мая 2007 года в Москве.


[Закрыть].

Пока Раиса работала над диссертацией, ей пришлось четыре раза съездить в Москву, чтобы проконсультироваться с научным руководителем, представить реферат диссертации, подготовиться к защите и, наконец, защититься. К тому времени Ирине уже исполнилось десять лет, полдня она проводила в школе, но ее отец всегда старался прийти домой (хотя бы ненадолго) к ее возвращению. Они вместе готовили, он давал ей всякие поручения по хозяйству, а по выходным, если у него истощалась фантазия, они просто шли вместе в кино и смотрели два или три фильма подряд. Раиса (как и ее мать, и свекровь) следила за тем, чтобы в доме царил идеальный порядок, и дочь тоже приучала к порядку. Ирина помогала матери разбирать заполненные опросные листы, которые Раиса раскладывала на полу. По словам Лидии Будыки, Раиса не ставила превыше всего порядок ради порядка, она просто любила свой дом и старалась сделать его уютным и гостеприимным. Впрочем, этим дело явно не ограничивалось. Например, Раиса попросила дочь составить каталог для домашней библиотеки, состоявшей из сотен, если не тысяч книг. Среди них, конечно, много философских трудов. К 1960-м годам, с помощью мужа, Раисе удалось достать Библию, Евангелия и Коран (все эти книги было очень нелегко раздобыть в атеистическом государстве). К тому же у Горбачевых имелись полные собрания сочинений Маркса и Ленина, а еще 200-томная серия “Библиотека всемирной литературы”, на которую Горбачев подписался, бывая в командировках в Москве. “У нас вся читающая семья, Ирина страшно как читает”, – вспоминал он. Она читала с четырехлетнего возраста. Отец сознательно старался прививать ей вкус к чтению, но даже сам не мог поверить, что она читает так много. “Я ее проверял, говорю: ты халтуришь, ты не читаешь, не вдумываешься”, – приставал он к дочери, когда та была еще школьницей. Сама Ирина вспоминала, что дома подолгу стояла тишина: вся семья была занята чтением. А недоверчивому папе она объясняла, что много читает по ночам, когда они с мамой спят. Телевидение ее не соблазняло, потому что телевизор родители намеренно не покупали[338]338
  Там же; Горбачев М. С. Наедине с собой. С. 178; Ерошок З. “Ирина Вирганская-Горбачева: о родителях и семейных ценностях” // Новая газета. 2011. 25 февраля (цит по: Горбачев в жизни. С. 113).


[Закрыть].

Подстегиваемый собственными интеллектуальными амбициями (и не желавший отставать от жены), Горбачев решил получить второе высшее образование. К тому же такое достижение помогло бы ему в партийной карьере, о чем в 1960 году ему напомнил Кулаков. “Кулаков заставил меня, чтобы я учился, – вспоминал Горбачев. – ‘Ну слушай, хватит заниматься экономикой, экономику ты мало знаешь, давай’. …Тут, как ангел-хранитель, Кулаков уже заставил”[339]339
  Из интервью Горбачева автору, взятого 2 мая 2007 года в Москве.


[Закрыть].

В 1961 году Горбачев поступил в сельскохозяйственный институт – тот самый, где преподавала его жена. (Она рассказывала, что не имела никакого отношения к приему экзаменов у мужа.) Он выбрал заочное отделение при агроэкономическом факультете, созданном незадолго до того путем слияния агрономического и экономического факультетов. Его дипломная работа называлась “Концентрация и специализация в сельскохозяйственном производстве Ставропольского края”[340]340
  Brown A. Gorbachev Factor. P. 43. См. Левзина В. “Разговор с земляком” (цит. по: Горбачев в жизни. С. 55).


[Закрыть]. “Я просто с воодушевлением опять сдавал высшую математику, – вспоминал он. – Всегда я вставал в пять часов, утром, и до семи, пока спит моя женская часть… я два часа, каждый день, каждый день”.

Кулаков снабдил Горбачева собственными конспектами, оставшимися со времен его учебы, а потом устроил своему протеже нечто вроде экзамена, желая проверить, действительно ли тот прилежно занимается. “Он говорит: ‘Что ты сдавал?’ Кулаков, я говорю: ‘Почвоведение’. ‘Ну как? Какую отметку получил?’ Я говорю: ‘Пятерку’. Он говорит: ‘По блату’”. Подразнив Горбачева, Кулаков устроил ему блиц-опрос: попросил назвать химические элементы, типичные для засоленных почв[341]341
  Из интервью Горбачева автору, взятого 2 мая 2007 года в Москве.


[Закрыть].

Горбачев сдал и этот “экзамен” не хуже институтских, а второй диплом о высшем образовании получил в 1967 году – тогда же, когда Раиса защитила кандидатскую диссертацию.

А через год Горбачев задумался о том, не бросить ли ему партийную карьеру и не уйти ли в науку. Отчасти это объяснялось усталостью. Ведь последние годы он каждый день (включая субботу) вставал в пять утра и сидел за учебниками по сельскому хозяйству и экономике, а в семь часов будил жену и дочь. На работе он был так загружен, что не успевал пообедать, и, приходя домой в девять или десять вечера, переедал и поэтому неуклонно набирал вес. (Потом он сел на диету и за три года сбросил почти 20 килограммов.) Еще в студенческие годы, в МГУ, он пренебрегал нормальными завтраками и обедами и питался в основном пирожками с мясом и капустой, что привело к гастриту, а со временем и к язве желудка. В Ставрополе Горбачев перешел на более здоровое питание, периодически ездил в кавказские здравницы, но лишь в 1971 году, когда ему уже исполнилось сорок, он “вошел в норму”[342]342
  Горбачев М. С. Наедине с собой. С. 178, и некоторые дополнительные сведения, которые приводятся только в английском переводе.


[Закрыть].

Другой причиной, по которой Горбачеву захотелось сменить сферу деятельности, были напряженные отношения с Ефремовым. Кроме того, сказалось общее разочарование в обещаниях, с которых началась постхрущевская эпоха. В частности, экономические реформы, объявленные в 1965 году новым премьер-министром Алексеем Косыгиным и вселившие надежды в Горбачева, потерпели крах из-за того самого сопротивления, которое он своими глазами наблюдал в Ставрополе. “Они там в Москве болтают, – ворчали местные бюрократы, – а нам тут надо план выполнять”. В январе 1967 года сняли с работы ставропольского чиновника, которым Горбачев как раз восхищался за серьезное отношение к реформам. Иннокентий Бараков осмелел до того, что просто перестал доводить спускавшиеся из центра планы до подведомственных ему колхозов, понимая, что те все равно не смогут их выполнить, а значит, должны развивать собственные инициативы и вообще проявлять самостоятельность. Бараков был поклонником московского экономиста-реформатора Геннадия Лисичкина, который по-прежнему ратовал за перемены, публикуя статьи в либеральном журнале “Новый мир”. В сентябре того года несколько ставропольских чиновников во главе с Ефремовым опубликовали в газете “Сельская жизнь” (печатном органе ЦК КПСС) статью, в которой разносили идеи Лисичкина[343]343
  Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 117–118.


[Закрыть].

Летом 1967 года в жизни Горбачева снова появился его друг и однокашник по Московскому университету, чех Зденек Млынарж. После окончания МГУ Млынарж работал в пражской прокуратуре, а затем перешел в Академию наук. И там (рассказывал он Горбачеву) он прочитал тех самых “классиков”, о которых профессор Кечекян в МГУ “рассказывал нам на лекциях; но не только эти книги, а еще и полемические сочинения марксистов, в том числе так называемых ревизионистов и ренегатов вроде Троцкого”. Млынарж дважды побывал в Югославии, где Тито развивал несоветскую модель “социалистического самоуправления”. А еще он дважды побывал в Италии и Бельгии, посетил в 1958 году Всемирную выставку в Брюсселе, и – как он признавался много позже – этот опыт “буквально открыл для меня ‘окно в мир’”[344]344
  Gorbachev M., Mlynář Z. Conversations with Gorbachev. P. 29–30.


[Закрыть]. В 1967 году Млынарж приехал в Москву, чтобы прозондировать почву – понять, как относятся в Советском Союзе к тем политическим реформам, которые собирались провести либералы в Чехии, – однако не встретил особой поддержки. Он приехал и в Ставрополь, в гости к Горбачевым, в их двухкомнатную квартиру на четвертом этаже, и объявил, что это весьма скромное жилье, если сравнивать с хоромами, какие обычно занимает руководитель чешской компартии в каком-нибудь крупном провинциальном городе. Млынарж с Горбачевым провели два дня в горах, гуляя по окрестностям Минеральных Вод, ели и пили от души, вели долгие откровенные разговоры.

Млынарж говорил, что в Чехословакии скоро произойдут большие перемены, и, как вспоминал Горбачев, “не утаил своей позиции, сказав, что политическую систему в Чехословакии необходимо сделать более демократической”. Когда же друг спросил, что происходит в Советском Союзе, Горбачев высказал мнение, которое ему предстояло позднее переменить: “В вашей стране такие вещи возможны, а в нашей о таком даже думать нечего”[345]345
  Ibid. P. 2, 64.


[Закрыть].

Горбачев по-прежнему верил, что есть верный способ преодолеть “искажения” в советском социализме: нужно находить и продвигать новые “кадры”. Однако к 1967 году ему стало ясно, что Брежнев не настроен ничего менять “коренным образом”. Напротив, кадровые перестановки делались с явной целью – выдвигать кланы верных приспешников в “войне между различными группировками, которая велась внутри самого руководства”[346]346
  Ibid. P. 30.


[Закрыть].

Если таковы были сомнения, которые заставили Горбачева задуматься о смене поприща, то, возможно, на него повлияло и еще одно соображение (пускай даже косвенно). В характеристике, составленной в апреле 1961 года, один комсомольский деятель сетовал: “Товарищ Горбачев не всегда доводит до конца задачи, за которые берется, и порой недостаточно требователен” к комсомольским кадрам[347]347
  Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Фонд M-1. Опись 19 (1). Документ 425. Лист 11.


[Закрыть]. Можно было бы, конечно, отмахнуться от такой жалобы, сочтя, что написал ее человек, имевший против Горбачева зуб или расходившийся с ним в политических взглядах, однако в годы перестройки и позднее такому мнению вторили и бывшие союзники и друзья. Быть может, и сам Горбачев сознавал свою слабость в роли управленца и иногда задумывался: а что, если из него получится скорее талантливый ученый и мыслитель, чем политический руководитель?

Конечно, характер у Горбачева был не такой, чтобы предаваться уединенным размышлениям в башне из слоновой кости (да в СССР никому и не предоставляли такой возможности). Однако не принадлежал он и к тем развязным, “своим в доску” чиновникам, каких полно было в партийном аппарате. По особым случаям Горбачев устраивал шумные празднества, но и они всегда отличались от тех развлечений, какие предпочитало большинство его коллег мужского пола. Однажды, как вспоминала Лидия Будыка, Горбачев забронировал для какого-то торжества большой пансионат, позвал коллег на торжественный ужин, а потом запер дверь в бильярдную и потребовал, чтобы мужчины приглашали своих жен танцевать[348]348
  Из интервью Будыки автору, взятого 3 августа 2008 года в Ставрополе.


[Закрыть].

Еще одна особенность, которая прослеживается в ставропольских партийных документах 1960-х годов, по-видимому, свидетельствует о том, что Горбачев разочаровался в партийной работе в Ставрополе. На партийных заседаниях он оставался на удивление молчаливым и крайне редко вступал с другими ораторами в ритуальные обмены репликами, сходившие за дебаты. Делиться вслух радикальными взглядами, которых он придерживался, было небезопасно, а обязательную лесть и подхалимаж он, вероятно, старался свести к минимуму. Впрочем, можно найти и другое объяснение тому, что он стал ограничиваться лишь короткими замечаниями (как правило, в поддержку кого-то из вышестоящих чиновников): он сам со временем осознал, что говорит чересчур много. А в темах его более продолжительных, содержавших больше критики выступлений – с одной стороны, проблемы образования, а с другой – пьянство и преступность – можно усмотреть гордость за собственные достижения и презрение к неудачникам.

Сам Горбачев по-другому объясняет, почему он едва не отошел от партийной работы: “Мне не нравилось, что мною начинает командовать кто-то. Натура независимая, самостоятельная. Я могу ладить со всеми и адаптироваться… Я не такой… или задира или зазнайка. Ну, все-таки внутренне я человек, который сделает в десять раз больше, если меня не толкают и не дергают и дают возможность мыслить”[349]349
  Из интервью Горбачева автору, взятого 4 мая 2007 года в Москве.


[Закрыть]. Поэтому “внутренний выбор для себя я сделал: надо разворачиваться в сторону науки. Сдал кандидатские экзамены, выбрал тему… стал собирать материалы для исследования, оформил отпуск”[350]350
  Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 112–113.


[Закрыть].

Весной 1968 года Зденек Млынарж уже работал в ЦК Коммунистической партии Чехословакии. Он стал одним из главных авторов пражской “Программы действий КПЧ”, призывавшей к демократическим реформам, и ближайшим советником лидера-реформатора Александра Дубчека. Руководство в Москве все больше тревожили события в Праге, и Горбачев послал другу письмо: “Зденек, в это трудное время нам нужно поддерживать отношения”, но не получил ответа. Зато начальник ставропольского управления КГБ намеками дал Горбачеву понять, что его письмо “пошло совсем по другому адресу”, иными словами, попало в советские органы госбезопасности[351]351
  Там же. Из интервью Горбачева автору, взятого 4 мая 2007 года в Москве.


[Закрыть].

В июле 1968 года Брежнев и остальные московские руководители уже готовились к подавлению Пражской весны. Чтобы как-то подготовить советский народ к возможности такого шага, по всему СССР парторганизации начали предупреждать людей об опасности, которую представляют чехословацкие реформы для всех стран советского лагеря. Ставропольский партийный шеф Ефремов выступил с осуждением чешской крамолы. Горбачев тоже примкнул к атакам на деятельность своего друга (правда, не упоминая имени Млынаржа): “Нынешнее руководство ЦК КПЧ в должной мере не отнеслось к нашим товарищеским советам, основанным на огромном опыте нашей партии в борьбе за завоевание и упрочение социализма и построение коммунизма…” Он усмотрел в идеях реформаторов подстрекательство чехословацкого народа к “забастовкам, беспорядкам, анархии”. Горбачев призывал Советский Союз выполнить свой долг и одобрил “активное действие ЦК КПСС по защите социалистических завоеваний в Чехословакии”[352]352
  Заседание Второго Ставропольского краевого актива партии, 19 июля 1968 года. ГАНИСК. Фонд 1. Опись 27. Дело 28. Листы 50–51.


[Закрыть].

Мучила ли Горбачева совесть из-за подобных выступлений? Было ли это еще одной причиной, по которой он хотел сделать выбор в пользу науки: “…казалось, что в науке будет комфортнее, что я смогу там применить и свою энергию, и пристрастие к анализу, мое любопытство с пользой для себя и для дела”? К тому же, у преподавателей и профессоров “была более свободная жизнь, насколько это тогда было возможно”[353]353
  Горбачев М. С. Наедине с собой. С. 165.


[Закрыть]. Однако прошло меньше месяца, и 5 августа 1968 года Горбачева назначили заместителем Ефремова, то есть вторым по важности человеком в Ставропольском крае. Куда уж тут думать о смене поприща! Вместо того чтобы покинуть партийный аппарат, Горбачев вновь окунулся в партийную работу. Но даже после этого он сомневался: “с миром науки, культуры, с интеллигенцией мы были связаны, пожалуй, больше”, только теперь его звезда восходила именно на партийном небосклоне[354]354
  “Михаил Горбачев: ‘Мы просто были друг для друга. Всю жизнь’”.


[Закрыть].

Глава 4
Первый секретарь крайкома
1969–1978

10 апреля 1970 года состоялось пленарное заседание Ставропольского крайкома партии. Местного первого секретаря Леонида Ефремова переводили обратно в Москву – первым заместителем председателя Государственного комитета по науке и технике СССР. Вряд ли сам он мечтал именно о такой должности, но, по крайней мере, был рад, что возвращается в столицу. Пленум освободил Ефремова от его ставропольской должности и единогласно одобрил предложенную Москвой кандидатуру Михаила Горбачева.

СССР состоял из пятнадцати республик. Россия, самая большая из них, включала в себя 83 края, или области, под управлением первых секретарей местных обкомов партии. В отличие от американских губернаторов или даже французских префектов, эти первые секретари отвечали за все и всех во вверенных им землях. В том числе за экономику, так как в отсутствие сколько-нибудь заметного частного сектора вся хозяйственная деятельность находилась в руках партии и правительства. Областные партийные начальники держали ответ перед руководством ЦК КПСС в Москве, но это лишь укрепляло их власть и авторитет на местах. Ни местный прокурор, ни краевое управление КГБ, ни даже Московский комитет партийного контроля, куда поступали жалобы и доносы на высших партийных чиновников, не имели права трогать региональных партийных шефов без позволения самого генерального секретаря партии[355]355
  Грачев А. С. Горбачев. С. 40.


[Закрыть].

Наряду с другими партийными и правительственными “шишками” первые секретари обкомов являлись членами ЦК и в качестве таковых “избирали” генсека КПСС. На протяжении почти всей советской истории эти “выборы” представляли собой просто автоматическое одобрение предложенных кандидатур. Впрочем, еще в 1957 году ЦК дал отпор попыткам кремлевским коллег Хрущева сместить его с поста генсека, а в 1964-м Брежневу и компании удалось сбросить Хрущева лишь после того, как они заручились поддержкой большинства членов ЦК. По словам Виталия Михайленко, бывшего члена ставропольского аппарата Горбачева, “первый секретарь на уровне страны или края был богом или полубогом и поэтому мог позволить себе все что угодно, ему все это прощалось”[356]356
  Михайленко В. И. Каким ты был… Провинциальные записки. С. 50.


[Закрыть].

В 1970 году Горбачеву было всего 39 лет. Поскольку все остальные ставропольские партийные начальники были значительно старше, с избранием Горбачева, по его собственным словам, “создалась уникальная ситуация”[357]357
  Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 121.


[Закрыть]. В 1969 году его чуть не назначили главой ВЛКСМ – по возрасту он еще годился на такую должность, но помешала лысина[358]358
  Из интервью Горбачева автору, взятого 4 мая 2007 года в Москве.


[Закрыть]. Тогда в Москве покровитель Горбачева Кулаков стал продвигать своего ставленника на пост главы Ставропольского крайкома. Горбачева взял на заметку и Юрий Андропов, ближайший сподвижник Брежнева и председатель КГБ. Андропов, сам уроженец Ставрополья, отдыхал в апреле 1969 года в Железноводске. Согласно протоколу встречать его должен был первый секретарь Ставропольского крайкома, однако Андропов “деликатно отклонил визит вежливости” Ефремова, и тогда к нему отправили с этой миссией второго секретаря – Горбачева. Их первая встреча, состоявшаяся в санатории “Дубовая роща”, где Андропов с женой занимали трехкомнатный люкс, была короткой, но потом, с годами, появлялись новые поводы уже для более продолжительных встреч и бесед[359]359
  Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 147–148.


[Закрыть].

Первым секретарям обкомов устраивали особые смотрины лично кремлевские вожди. Биографию Горбачева внимательно изучали секретари ЦК Иван Капитонов и Константин Черненко (позднее – предшественник Горбачева на посту генсека). Беседы с ним проводили Капитонов, Кулаков и члены Политбюро Андрей Кириленко и Михаил Суслов. На Западе Суслова знали как “серого кардинала” и “главного идеолога” партии. Ни на одной из этих нелепых встреч, где разговор шел в основном о пустяках, никто ни словом не обмолвился о том, с какой целью вызвали сюда Горбачева. Решающие слова должен был произнести сам Брежнев, когда Горбачев явится к нему на прием в кабинет на Старой площади, в нескольких кварталах от Кремля.

В начале 1970-х годов черноволосый и густобровый Брежнев был еще очень бодр. Лишь через несколько лет на него обрушатся болезни, которые вскоре превратят лидера одной из двух мировых сверхдержав практически в ходячего мертвеца. А в ту пору это был весьма сообразительный, энергичный и веселый человек с военной выправкой, приятной улыбкой и живым чувством юмора. Он излучал добродушие и умел (как убедился Горбачев в ходе той и последующих встреч) “расположить к себе собеседника, создать обстановку непринужденности”[360]360
  Там же. С. 123; см. также: Чазов Е. И. Здоровье и власть. С. 11.


[Закрыть]. Брежнев сразу сообщил Горбачеву, что ЦК рекомендует его на пост первого секретаря. И добавил: “До сих пор работали чужаки, а теперь будет свой” (имея в виду, что в Ставрополь до этого направляли руководителей из других областей). Затем Брежнев стал доверительным тоном рассказывать о своем участии в войне и упомянул о невыносимой жаре, стоявшей на юге летом 1942 года, когда Красная армия отступала к Новороссийску. Тогда почтительный, но уверенный в себе Горбачев, который и сам помнил то страшное знойное лето, “подтвердил правильность его наблюдений”.

А затем Горбачев осмелел и, решив использовать момент, попросил Брежнева помочь Ставрополью справиться с последствиями недавних страшных морозов, засухи и пыльных бурь. Тут Брежнев рассмеялся, вызвал по селекторной громкой связи Кулакова и стал ему жаловаться: “Слушай, Федор, кого же мы собираемся выдвигать на первого секретаря? Его еще не избрали, а он уже просьбы забивает, комбикорма требует”. Кулаков тоже в шутку, но нарочито-серьезным тоном ответил: “Ну, так еще не поздно, Леонид Ильич, снять кандидатуру”. После этого Брежнев беседовал с Горбачевым еще несколько часов “на общие темы” – о внешней политике и внутренних делах, словно желал “поделиться своими сокровенными мыслями” с человеком, заслуживающим полного доверия.

1968-й, год Пражской весны, стал поворотным моментом для многих либерально настроенных представителей советской интеллигенции. В том же году начал тайно распространяться (сначала в самиздате, а потом и в “тамиздате”) манифест физика Андрея Сахарова “Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе”. Будущий помощник Горбачева Андрей Грачев, побывав в Западной Европе с официальным визитом, купил эту книжку, спрятал ее на дне чемодана и пронес через советскую таможню, чувствуя себя “неуютно, как начинающий наркокурьер”. Через несколько лет уже сам Горбачев контрабандой провез домой сахаровскую книжку, чтобы дать прочитать жене[361]361
  Грачев А. С. Гибель советского “Титаника”. С. 102–103.


[Закрыть]. Александр Твардовский, главный редактор либерального журнала “Новый мир”, признавался, что подписался бы под “Двумя тысячами слов” – манифестом Пражской весны. После того как советские танки раздавили Пражскую весну, некоторые советские диссиденты эмигрировали на Запад. Брежневская власть арестовала немногочисленную горстку людей, отважившихся выйти на Красную площадь, чтобы выразить протест против вторжения, и приняла “профилактические меры” против других потенциальных диссидентов: их предупреждали представители КГБ, увольняли с работы и вносили в черные списки, насильно помещали в психлечебницы. Однако люди, внешне остававшиеся законопослушными, внутри себя все равно вынашивали разные крамольные мысли. Просвещенные аппаратчики, которые потом, после 1985 года, станут главными помощниками Горбачева, – Анатолий Черняев, Георгий Шахназаров, Иван Фролов, Вадим Загладин, Олег Богомолов, Георгий Арбатов – продолжали работать в ЦК или смежных с ним ведомствах. А некоторые из них, например Черняев и Арбатов, даже работали консультантами по внешней политике и спичрайтерами самого Брежнева. Открытые диссиденты, как правило, не доверяли таким “партийным реформаторам”. Последние же считали, что реформы можно спустить только сверху, и надеялись, что Брежнев, стремившийся к разрядке отношений с Западом (в рамках которой проводились советско-американские саммиты и подписывались соглашения по контролю над вооружениями), подготовит почву для очередного витка реформ, в которых они наконец смогут сыграть ведущую роль.

Горбачев придерживался главного правила игры – сохранять доверие генсека Брежнева. И он, и все остальные первые секретари обкомов прекрасно понимали: если Брежнев выступит против них, то они лишатся всего[362]362
  Горбачев М. С. Наедине с собой. С. 182.


[Закрыть]. Но у Брежнева имелись разные уровни доверия, а Горбачев с самого начала попал на самый высокий. Накануне его назначения на пост первого секретаря Ставропольского крайкома Кулаков сообщил Горбачеву, что теперь тот войдет в ядро активных “брежневцев” внутри ЦК, в своего рода “группу быстрого реагирования”, призванную защищать генсека от любых попыток критики – например, со стороны премьер-министра Косыгина. Существование такой “группы поддержки” не являлось секретом (что само по себе предотвращало те выпады, для противодействия которым она создавалась), и для новичков, вступавших в ее ряды, даже существовала особая “церемония посвящения”: от них требовалось залпом выпить полный фужер водки. Горбачев отказался это делать, и его новые коллеги насторожились. Но потом он рассказал им о своем продолжительном разговоре с Брежневым, какие генсек явно вел только с вассалами, вызывавшими большое доверие, и, услышав об этом, партийцы оттаяли[363]363
  Грачев А. С. Горбачев. С. 41.


[Закрыть].

Если бы “брежневцы” знали тогда об истинных помыслах Горбачева, они бы не удостоили его такого доверия. Летом 1968 года он, как и требовалось, публично осуждал чехословацких реформаторов и одобрял на словах советское вторжение. 19 июля он предупреждал, что пражское руководство игнорирует “наши товарищеские советы, опирающиеся на обширный опыт нашей партии”, что, встав на “реакционную политическую платформу” и “потеряв контроль над событиями”, оно само подтолкнуло Москву к “защите социалистических достижений” в Чехословакии[364]364
  ГАНИСК. Фонд 1. Опись 27. Дело 28.


[Закрыть]. 21 августа – в тот самый день, когда советские войска вошли в Прагу, – он председательствовал на заседании бюро Ставропольского крайкома партии, где “целиком и полностью [одобрил] решительные и своевременные меры”, предпринятые Политбюро[365]365
  Протокол заседания ставропольского бюро крайкома партии. Там же. Коробка 5. Документ 76.


[Закрыть]. Но, вспоминал Горбачев, “что же кривить душой, вопрос все-таки постоянно возникал: в чем смысл этой акции, насколько она соразмерна?”[366]366
  Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 119.


[Закрыть] В сентябре 1969 года его отправили в Чехословакию в составе делегации молодых партийных и комсомольских работников. Прошел всего год после советского вторжения, и у чехов со словаками еще не прошла горькая обида: незадолго до этого визита в Брно и Братиславе проходили демонстрации, и потому к советским “гостям” приставили круглосуточную вооруженную охрану. Глава советской делегации с затаенной угрозой сообщил Горбачеву, что он не сможет повидаться со своим старым другом Зденеком Млынаржем (через три месяца после вторжения тот оставил свои официальные должности, а вскоре его исключат из компартии). Даже новое, поставленное советскими властями правительство Чехословакии манкировало долгом вежливости: советскую делегацию встретил один только министр высшего образования. В Братиславе вообще никто из официальных лиц не явился поприветствовать гостей из СССР. В Брно, где за процессом “нормализации” все еще наблюдали советские войска, представители делегации пытались завязать беседу с рабочими, но те лишь демонстративно поворачивались спиной. Один чешский рабочий прямо на глазах у советских гостей сорвал со стены портрет Ленина. Относительно теплый прием им оказали только фермеры в словацком сельскохозяйственном крае под Кошице (именно там, как вспоминал Горбачев, во время войны его отец получил ранение). Этот визит подкрепил мнение Горбачева о советском вмешательстве: “Народ Чехословакии не принял наши действия”[367]367
  Из интервью Горбачева автору, взятого 4 мая 2007 года в Москве.


[Закрыть].