Текст книги "Чахотка. Другая история немецкого общества"

Около 1900 года медицина как естественная наука достигла своего доминирующего положения. И успехи ее были действительно поразительны. Между 1880 и 1890 годами были открыты возбудители таких болезней, как проказа и малярия, холера и дифтерия, столбняк и пневмония, чума, сифилис и коклюш. Причины заболеваний становились всё четче и яснее.

И всё же бактериология с ее притязанием на абсолютное знание страдала от нескольких очевидных недостатков и изъянов. Методы и медикаменты, которыми наука предполагала бороться с инфекционными болезнями, заметно отставали от триумфального развития дисциплины. На каждого возбудителя требовалось свое лекарство, а для многих болезней, в том числе для чахотки, это означало «когда-нибудь потом».

Кроме того, медицина не в силах была объяснить многие факты, связанные с болезнью: например, почему смертность от туберкулеза с последней трети XIX века пошла на спад[60]60
  Ср.: Hähner-Rombach S. Sozialgeschichte der Tuberkulose. S. 74.


[Закрыть] или почему болезнь прогрессировала не у всякого, кто уже был инфицирован. Основательные и обширные исследования 1900 года показали, что практически все люди так или иначе инфицированы туберкулезом, но лишь небольшая часть из них действительно заболевает. Очевидно, существует предрасположенность к туберкулезу, но существует и резистентность. Ведь были же действительно здоровые «носители бациллы»[61]61
  См.: Dietrich-Daum E. Die «Wiener Krankheit». Eine Sozialgeschichte der Tuberkulose in Österreich. Wien; München, 2007. S. 108; Max K. Liegekur und Bakterienrausch. Literarische Deutungen der Tuberkulose im «Zauberberg» und anderswo. Würzburg, 2013. S. 39.


[Закрыть].

Mycobacterium tuberculosis была открыта, но не побеждена и не исследована. Граница между двумя эпохами, проведенная открытием Роберта Коха, оказалась проницаемой для разнообразных старых и новых концепций болезни там, где бактериологии недоставало объяснительной силы. Чахотку научились диагностировать, но всё еще не способны были лечить, а это привело к тому, что прежние, зачастую уже устаревшие трактовки болезни никуда не исчезли – и порой выглядели даже убедительнее и правдоподобнее, чем ранее.

2. Возбудитель

Туберкулез – это хроническая инфекционная болезнь, которую вызывает бактерия Mycobacterium tuberculosis[62]62
  См. прежде всего: Deutsches Zentralkomitee zur Bekämpfung der Tuberkulose (далее DZK). Was man über Tuberkulose wissen sollte. Eine Informationsschrift für Patienten und ihre Angehörigen. Berlin, 2014. S. 8–12; а также: Hähner-Rombach S. Sozialgeschichte der Tuberkulose. S. 20.


[Закрыть]. Болезнь может поразить любые органы и системы человеческого организма. Существует туберкулез кожи, костей, кишечника, урогенитальной системы, горла, а также туберкулезное воспаление коры головного мозга[63]63
  Особая форма туберкулеза – скрофулёз, или золотуха, туберкулез шейных лимфатических узлов, ему подвержены в основном дети. Для этой болезни характерны вздувшиеся шейные лимфоузлы, распухший из‐за постоянного насморка нос, вспухшая и потрескавшаяся верхняя губа, напоминающая свиной пятачок. Отсюда и название болезни: на латыни scrofulus означает «поросенок». В Англии и Франции веками верили, что король умеет исцелять золотуху наложением рук. Этот обычай был упразднен во Франции накануне Великой буржуазной революции, но в 1824 году Карл X ненадолго ввел его снова. См. об этом: Winkle S. Geißeln der Menschheit. Kulturgeschichte der Seuchen. Düsseldorf, 2005. S. 101, а также: Vasold M. Pest. Not und schwere Plagen. Seuchen und Epidemien vom Mittelalter bis heute. Augsburg, 1999. S. 256.


[Закрыть]. Поскольку возбудитель может вызывать столь разные симптомы, до открытия бактерии все эти проявления считались разными болезнями. В нашей книге речь идет о наиболее распространенной форме туберкулеза – легочной, о чахотке. Она наложила свой отпечаток на историю общества, культуры, идей.

Mycobacterium tuberculosis передается, как правило, воздушно-капельным путем. Когда человек, больной туберкулезом, говорит, кашляет, чихает, крошечные капельки, которые он выдыхает, могут содержать туберкулезную бактерию. И если другой их вдохнет, бактерии попадут в дыхательные пути. Контакт с пылью или мокротой, зараженным молоком или мясом также может стать причиной заражения[64]64
  Раньше бактерии туберкулеза могли попасть в кишечник через зараженное молоко, однако случаи заражения коровьим туберкулезом крайне редки.


[Закрыть].

При первичном заражении проникшие в организм микобактерии оседают в легких и вызывают воспаление. Организм отгораживает микробов стеной из антител, так называемых макрофагов, и инкапсулирует очаг воспаления. Появляются узелки под названием туберкулы. Так развивается первичный туберкулезный комплекс, который, как правило, затухает. При полной инкапсуляции воспаление исчезает, и инфицированный не заболевает. Инфекция может прибывать в таком состоянии годами, не беспокоя человека никакими симптомами.

Если человеку удается справиться с первичной инфекцией, у него не вырабатывается иммунитет, как при других инфекциях. Туберкулез может вернуться в любую минуту, если иммунная система ослабеет, будь то в период первичной инфекции или спустя много времени. В легких снова появляются очаги воспаления, туберкулы сливаются вместе, легочная ткань распадается и превращается в жидкость. Образуются полости – каверны, раньше это явление называли «истощением» легких[65]65
  См.: Hähner-Rombach S. Künstlerlos und Armenschicksal. S. 279.


[Закрыть]. Каверны создают идеальную почву для Mycobacterium tuberculosis. Если воспаление в легком разрастается, бактерии добираются до бронхов, и больной начинает кашлять, речь идет об открытой форме туберкулеза, заразной. Если в редких случаях болезнь через кровеносную или лимфатическую систему распространяется по телу, это называют милиарным туберкулезом.

Заболеет ли инфицированный человек, зависит в равной степени как от количества и активности бактерий, которые он вдохнул, так и от сопротивляемости его организма. Как и в случае со СПИДом, при туберкулезе четко различают инфицированных и заболевших, поскольку лишь у 10–15 % заразившихся инфекция переходит в болезнь[66]66
  Ср.: Max K. Op. cit. S. 25.


[Закрыть].

Чахотка начинается безо всяких специфических симптомов, такие могут быть у множества других болезней: кашель, в том числе хронический, потеря веса и аппетита, утомляемость, легкая температура, покалывание в груди, боль в суставах, учащенный пульс, ночная потливость. Если заболевание прогрессирует так, что разрушается легочная ткань, появляются мокрота и кровохарканье[67]67
  Ibid. S. 25f.


[Закрыть].

3. Бактерия с историей

Mycobacterium tuberculosis, пожалуй, всё же моложе человечества. Молекулярные биологи полагают, что бактерия впервые инфицировала человека около 15–20 тысяч лет назад[68]68
  Ср.: DZK. Was man über Tuberkulose wissen sollte. S. 7.


[Закрыть], тогда как человеку уже около 2 миллионов лет. Нельзя, однако, исключать, что больные туберкулезом существовали и в более ранние времена. В ходе исследования останков человека прямоходящего на территории Турции внутри черепной коробки были обнаружены следы, какие могло бы оставить воспаление коры головного мозга, вызванное туберкулезом.

В древности с чахоткой были хорошо знакомы. Некоторые из древнеегипетских мумий носят следы туберкулеза костей, который позднее называли туберкулезным спондилитом, или болезнью Потта[69]69
  Ср.: Winkle S. Op. cit. S. 87f.


[Закрыть],[70]70
  Болезнь Потта названа по имени Персиваля Потта, который первым в 1779 году научно описал симптомы туберкулеза позвоночника.


[Закрыть]. Останки скелета представляют определенную деформацию позвоночника: инфекция разрушила несколько позвонков и сплавила их в бесформенную костяную массу. Если у больного под тяжестью тела ломается позвоночник, человек становится горбатым. Кавернозный туберкулез позвоночника обычно протекает вместе с легочной чахоткой. Науке известны подобные находки из эпохи империи инков и древнего Вавилона. Болезнь Потта – единственная форма туберкулеза, позволяющая поставить точный диагноз спустя такое количество времени.

В древнегреческой литературе времен Гиппократа употребляется термин «фтизис» – чахотка. Сам Гиппократ описывает в основном симптомы, которые могут свидетельствовать и о другой болезни, например, об абсцессе легкого[71]71
  См.: Ferlinz R. Die Tuberkulose in Deutschland und das Deutsche Zentralkomitee zur Bekämpfung der Tuberkulose // 100 Jahre Deutsches Zentralkomitee zur Bekämpfung der Tuberkulose (DZK). Der Kampf gegen die Tuberkulose. Frankfurt/M., 1996. S. 9–50, зд. С. 9.


[Закрыть].

Греки воспринимали болезнь как естественное проявление человеческого тела, само собой разумеющееся. Они первыми сформулировали рациональную и секулярную концепцию медицины, удалив из нее всё иррациональное, магическое, любое влияние высших сил[72]72
  Winkle S. Op. cit. S. 91.


[Закрыть]. Здоровье достигалось через гармоничный образ жизни.

Еще в античности чахотка заявила о себе как болезнь городов, где люди живут скученно, тесно и без должной гигиены. Если греческие полисы вмещали в себя обозримое количество постоянных жителей, то древний Рим, столица постоянно растущей империи, разросся до настоящего мегаполиса-молоха. Еще задолго до эпохи императоров здесь строили и сдавали внаем многоэтажные и многоквартирные доходные дома казарменного типа, где жильцы ютились иногда в крошечных комнатушках даже без окон. Идеальные условия для чахотки. Кровохаркающий больной назывался «хемофтизикус» (haemophthisicus)[73]73
  О плевании см.: Ibid. S. 94.


[Закрыть]. Драматург Плавт, никогда не употребивший ни единого бранного слова или резкого выражения, упоминал в своих комедиях о том, как кого-то «стошнило собственными легкими» (pulmoneum vomere)[74]74
  Ibid. S. 95.


[Закрыть].

В Средневековье, должно быть, немалую роль в распространении чахотки сыграла привычка людей плеваться. Тогда верили, что слюна защищает от грозящей беды: троекратный плевок прогонял дьявола и злых духов[75]75
  Ibid. S. 109.


[Закрыть]. Плевали везде: на улицах, в жилище, даже в церкви. Социолог Норберт Элиас в своем главном труде «О процессе цивилизации» посвятил этой теме целую главу. Он пишет, что плевание было принято даже среди западноевропейского дворянства, даже в трапезных во время застолья. Перемещения больших людских масс во время Крестовых походов также способствовали распространению инфекционных болезней[76]76
  Ibid. S. 106.


[Закрыть].

Поскольку средневековая Европа была населена неплотно, чахотка не играла большой роли. Зачастую ее даже не узнавали, она протекала хронически, незаметно, медленно сводя больного в могилу. Европейское население выкашивали проказа и чума, их боялись сильнее всего.

В XVI и XVII веках хроническая хворь стала привлекать больше внимания, поскольку даже царствующие особы болели туберкулезом, среди них – представители династий Бурбонов и Валуа[77]77
  См.: Ruffie J., Sournia J.-Ch. Op. cit. S. 99.


[Закрыть]. Например, Карл IX, в чье краткое царствование во время Варфоломеевой ночи в 1572 году в Париже католики устроили резню гугенотов. Карл часто кашлял кровью, и после его смерти в 1574 году в возрасте 24 лет во время вскрытия в его легких были обнаружены каверны. Болели чахоткой и английские Тюдоры[78]78
  О Валуа и Тюдорах см. также: Winkle S. Op. cit. S. 103, 113.


[Закрыть].

C XVII века заболеваемость чахоткой возросла. Причиной стали рост городов и недостаток гигиены. В Средневековье любили бани, а вот горожане XVII века начали бояться воды после эпидемии сифилиса, захлестнувшей Европу в эпоху Возрождения, в результате бани были закрыты[79]79
  См. об этом: Redeker F. Epidemiologie und Statistik der Tuberkulose // Handbuch der Tuberkulose in fünf Bänden. Allgemeine Grundlage. Stuttgart, 1958. Band I. S. 407–495, зд. С. 416.


[Закрыть]. Особенности одежды того времени тоже очевидным образом влияли на распространение чахотки. Из-за тесных шнурованных корсетов у женщин легкие не могли дышать в полную силу, отчего дамы были предрасположены к легочным заболеваниям. Еще один экстравагантный элемент женской моды сыграл свою роль в истории болезни: длинные подолы, волочившиеся за платьем по земле, оборки, длина которых свидетельствовала о социальном статусе и общественном положении хозяйки. Именно эти шлейфы заметали с улицы в дом всякую грязь и микробов[80]80
  Ср.: Winkle S. Op. cit. S. 110.


[Закрыть].

С этого времени всё чаще можно обнаружить свидетельства того, что чахоткой болели художники и их семьи. Чахотка стала проклятием для семьи Рембрандта[81]81
  О Рембрандте см.: Ibid. S. 114f.


[Закрыть]. Его жена, дочь знатного горожанина, Саския, чью красоту художник запечатлел на многочисленных полотнах и рисунках, в детстве осталась сиротой, когда ее мать умерла от чахотки. Трое детей Рембрандта и Саскии умерли в младенчестве. Во время четвертой беременности Саския заболела и впоследствии не смогла кормить новорожденного сына Титуса, ребенку взяли кормилицу. Рембрандт изобразил свою умирающую жену на одном трогательном рисунке. Саския скончалась, вероятно, от туберкулеза 14 июня 1642 года. Натурщица и сожительница Рембрандта Хендрикье Стоффельс, воспитавшая его сына Титуса, умерла от чахотки в 1663 году. Спустя пять лет та же болезнь унесла и 27-летнего Титуса.

В том же XVII веке жертвой чахотки стал Жан-Батист Поклен, известный миру под именем Мольера[82]82
  Ibid. S. 118–120.


[Закрыть]. Тринадцать лет он колесил по Франции со своей труппой странствующих артистов и, вероятно, в этот период и заразился туберкулезом. Вскоре после того как Людовик XIV пригласил труппу в Версаль, Мольер перенес обширное легочное кровотечение. Он прожил после этого еще восемь лет, и эти годы прошли в постоянной борьбе не только с недугом, но и с врачами парижского медицинского факультета, которые норовили его лечить, прописывая клистиры и пуская кровь, отчего ему становилось только хуже. Не случайно Мольер считал, что его пользуют дилетанты, и от души поиздевался над беспомощными недоучками в своих пьесах.

Когда Мольер писал комедию «Мнимый больной», он сам был уже смертельно болен. Во время представления 17 февраля 1673 года, когда автор играл роль мнимого больного, на сцене его мучил тяжелый приступ кашля. Он доиграл пьесу до конца и скончался вскоре после финала от легочного кровотечения, не успев даже снять костюм.

Один из крупнейших живописцев эпохи рококо Антуан Ватто, живописец «галантных празднеств» (fêtes galantes), сам мог пережить этот праздник жизни только в своем воображении[83]83
  О Ватто см.: Ibid. S. 120f.; Gombrich E. H. Die Geschichte der Kunst. Erweiterte, überarbeitete und neu gestaltete 16.Ausgabe. Frankfurt/M., 1996. S. 454f.


[Закрыть]. Он писал пастельными красками ликование жизни, радость бытия, чрезмерную утонченность и изысканность умирающего рококо. Его полотна – невесомые воздушные сны о жизни, лишенной малейшей заботы и тяжести: пикники на природе под неизменным солнцем, музыкальные концерты в саду, изящные дамы в мерцающих шелковых платьях, кавалеры, воплощенная галантность и внимательность. И всё же на этих полотнах лежит отпечаток печали, ощущения конечности всей этой красоты и легкости. Вероятно оттого, что Ватто болезненно ощущал собственную смертность. Чахоточный больной, он кашлял кровью у себя в мансарде под крышей. Как и Мольер, он чувствовал, что его допекают врачи-шарлатаны. Перед кончиной он набросал рисунок, который сохранился в виде резцовой гравюры: знахари-шарлатаны с клистирами преследуют пациента.

Философ культуры и журналист Эгон Фридель писал о художнике: «Ватто умирал от чахотки, и вся его жизнь, всё его творчество были чахоточной эйфорией. Само рококо было умирающей эпохой, и его жизнерадостность и жизнелюбие не что иное, как своего рода туберкулезная чувственность и последняя попытка обмануть смерть. Яркий румянец на их щеках – это следствие лихорадки, так называемые гектические пятна»[84]84
  Friedell E. Kulturgeschichte der Neuzeit. Die Krisis der Europäischen Seele von der Schwarzen Pest bis zum Ersten Weltkrieg. München, 2008. S. 565.


[Закрыть].

Фридель писал о Ватто уже в другую эпоху, когда бактериология была развита как наука, с помощью понятий и образов, уходящих корнями еще в античность. В конце XVIII века эти образы приводят к новому, возвышенному пониманию болезни, и прежде всего туберкулеза.

Начиная с XVIII века толкование и изображение чахотки изменились. Романтики видели в чахотке не просто болезнь, но способ познания и просветления. Чахотка превратилась в «романтическую лихорадку», смертельную, но чувственную, окрыляющую дух и облагораживающую.

Часть II. Романтическая лихорадка

1. Воплощенное страдание

В XIX веке врачи распознавали чахотку по типичному «кладбищенскому кашлю», он же «кладбищенский йодль»[85]85
  См.: Dietrich-Daum E. Op. cit. S. 41.


[Закрыть], по хронической температуре, испарине, приступам удушья и потере веса. Но лечить болезнь не умели и не понимали ее причин.

Чахотка поражала прежде всего молодых и была самой частой причиной смерти среди населения от 15 до 30 лет. В Пруссии в 1890 году 44 % всех смертельных случаев во всех возрастных группах приходилось на чахотку[86]86
  Condrau F. Lungenheilanstalt und Patientenschicksal. S. 43.


[Закрыть],[87]87
  Среди мужчин группу наибольшего риска умереть от чахотки составляли тридцатилетние, среди женщин чаще всего умирали от чахотки двадцатилетние. См.: Condrau F. Lungenheilanstalt und Patientenschicksal. Sozialgeschichte der Tuberkulose in Deutschland und England im späten 19. und frühen 20. Jahrhundert. Göttingen, 2000. S. 46.


[Закрыть]. Молодые люди заболевали и умирали в том возрасте, когда самая пора влюбляться, жениться, рожать детей. «Для больного время самой большой любви совпадает со временем смерти»[88]88
  См.: Ruffie J., Sournia J.-Ch. Op. cit. S. 100.


[Закрыть].

Этот мифологический союз молодости и смерти, расцвета и распада завораживал художников и поэтов по всей Европе. Многие из них сами были больны. Список тех, чью жизнь и творчество прервала чахотка на рубеже XVIII и XIX веков, длинен и полон известных имен: Кристоф Хёльти, Готфрид Август Бюргер, Карл Филипп Мориц, Новалис, Филипп Отто Рунге, Джон Китс, Адельберт фон Шамиссо, Никколо Паганини, Фредерик Шопен, Эмили и Энн Бронте. «Следует однажды написать литературную историю чахотки, – заявил в начале XX столетия поэт и писатель Клабунд, также страдавший от этой болезни, – этот физический недуг имеет свойство менять душевный склад заболевших. Они носят на себе каинову печать обращенной вовнутрь страсти, которая разъедает их легкие и сердце»[89]89
  Цит. по: Max K. Op. cit. S. 105.


[Закрыть].

Загадочное происхождение чахотки, скрытые поначалу симптомы способствовали эстетизации болезни и представлению о ней как о недуге натур возвышенных, художественных, тонких и чувствительных.

Чахотка была болезнью XIX века, на протяжении столетия с лишним она была воплощением страдания и породила новое, романтизированное восприятие болезни[90]90
  См.: Herzlich S., Pierret J. Op. cit. S. 40.


[Закрыть]. Считалась, что чахотка – болезнь «особенная», что она одухотворяет, украшает, делает чувствительным и восприимчивым, о чем свидетельствовали не только произведения искусства и литературы, но и медицинские труды.

2. Идеализированная болезнь

Романтизм трактовал болезнь не как ограничение, дефицит или недостаток: напротив, он считал ее закономерной частью бытия, более того – способом глубинного познания жизни. Классицизм провозглашал «Прекрасное, доброе, истинное», гуманное, добродетельное и возвышенное, равновесие и гармонию, фантазию, усмиренную стилем и разумом. Романтики высвободили фантазию из этих рамок. Они покончили не только с просветительским требованием рациональности и полезности, но еще и открыли для себя смутность и расколотость мира. Сказки, религия, мечта и волшебство, но и «ночная сторона жизни», кошмар и морок. Новые мотивы и состояния засверкали всеми гранями: любовь и смерть, затмение разума и бессознательное, отчаяние, безумие, болезнь[91]91
  См.: Beutin W. u. a. Deutsche Literaturgeschichte. Von den Anfängen bis zur Gegenwart. Stuttgart; Weimar, 1994. S. 173ff. А также: Frevert U. Der Künstler // Der Mensch des 19. Jahrhundert. Essen, 2004. S. 292–323, зд. S. 298f.


[Закрыть].

Новалис писал: «Поэзия властно правит болью и соблазном – желанием и отвращением – заблуждением и истиной – здравием и недугом. Она смешивает всё во имя собственной великой цели всех целей – во имя возвышения человека над самим собой»[92]92
  Цит. по: Engelhardt D. von. Krankheit, Schmerz und Lebenskunst. Eine Kulturgeschichte der Körpererfahrung. München, 1999. S. 67.


[Закрыть].

Романтизм эстетизировал болезнь и смерть, придал им философскую ценность. Естествоиспытатели, врачи, поэты и художники открыли их метафизический смысл. Филипп Арьес назвал романтизм «эпохой прекрасной смерти»[93]93
  Aries Ph. Geschichte des Todes. München, 1995. S. 521.


[Закрыть],[94]94
  Здесь и далее «Человек перед лицом смерти» Филиппа Арьеса цитируется в переводе В. Ронина. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Смерть «…не страшна, не безобразна. Она прекрасна, и сам умерший красив»[95]95
  Ibid. S. 601.


[Закрыть].

Страх перед смертью был прежде всего страхом окончательного прощания с любимым человеком. Романтики противопоставили этой потере фантазию вечного единства и общности: смерть не разлучает влюбленных, она-то как раз и соединяет их навеки[96]96
  См.: Anz T. Der schöne und der häßliche Tod. Klassische und moderne Normen literarischer Diskurse über den Tod // Klassik und Moderne. Die Weimarer Klassik als historisches Ereignis und Herausforderung im kulturgeschichtlichen Prozeß. Stuttgart, 1983. S. 409–432, зд. S. 420.


[Закрыть].

3. Новалис: болезнь как принцип художественного творчества

Ни один поэт не был так тесно и проникновенно связан со смертью, как Георг Филипп Фридрих фон Харденберг, именовавший себя Новалисом[97]97
  О Новалисе см.: Freund W. Novalis. München, 2001; Hädecke W. Novalis. Biographie. München, 2011; Schulz G. Novalis. Reinbek bei Hamburg, 1969.


[Закрыть]. «Никто другой, рассматривая человека по отношению к неизбежной смерти, не доходил до столь фундаментальных глубин в его постижении», – пишет его биограф Винфрид Фройнд[98]98
  Freund W. Op. cit. S. 153f.


[Закрыть]. На неизбежность скорой смерти поэт отвечал неистовым творчеством, чтобы творческое начало восторжествовало над гибелью.

Новалис с детства отличался хрупким здоровьем, едва не умер от дизентерии. Болезненность заставила его рано повзрослеть. Со дня смерти его возлюбленной Софи фон Кюн он знал, что и ему не суждено дожить до старости.

Двадцатидвухлетний поэт впервые встретил свою будущую возлюбленную 17 ноября 1794 года. Софи на тот момент было всего двенадцать с половиной. Ее детская невинность и чистота поразили Новалиса настолько, что он уже через четверть часа был уверен, что влюблен в нее навсегда[99]99
  О Софи фон Кюн см.: Lavizzari A. Lolita, Lulu und Alice. Das Leben berühmter Kindsmusen. Berlin, 2005. S. 11f., 49, 51, 65f.


[Закрыть]. Девочка показалась ему совершенно небесным созданием. На момент помолвки в марте 1795 года Софи исполнилось 13 лет. Она тяжко заболела и умерла 19 марта 1797 года, через два дня после своего пятнадцатого дня рождения. Причиной смерти предположительно была чахотка – это указано в церковной книге Грюнингена. Утрата любимой пробудили у Новалиса одно желание – последовать за ней. Об этом он почти ежедневно пишет в своем дневнике: «Решение мое неизменно»[100]100
  Цит. по: Schulz G. Op. cit. S. 70;


[Закрыть]. С этого времени его поэтическое творчество определено представлением о том, что смерть есть врата к вечной жизни[101]101
  Ср.: Hädecke W. Op. cit. S. 11.


[Закрыть].

Умирали и другие близкие и родные Новалиса: его брат Эразм скончался от болезни легких через месяц после Софи. В октябре 1800 года еще один брат, тринадцатилетний Бернхард, свел счеты с жизнью.

Когда умерла Софи, появились явные признаки болезни и у самого Новалиса. В августе 1800 года он начал кашлять кровью. Примерно в то же время он стал всё больше погружаться в изучение медицинских трактатов, из которых делал обширные выписки[102]102
  См.: Schulz G. Op. cit. S. 156.


[Закрыть].

Вместе с тем Новалис записывал и свои размышления о понятиях здоровья и болезни, не составляющие, впрочем, законченного текста. Здесь встречаются разрозненные афоризмы и наблюдения, результаты внутреннего диалога, интроспекции[103]103
  См.: Schipperges H. Krankwerden und Gesundsein bei Novalis // Romantik in Deutschland. Ein interdisziplinäres Symposion. Sonderband der «Deutschen Vierteljahrsschrft für Literaturwissenschaft und Geistesgeschichte». Stuttgart, 1978. S. 226–242.


[Закрыть]. Новалис радикально меняет толкование болезни: он видит в болезни силу, которая делает жизнь интенсивней и увеличивает творческую продуктивность, он понимал болезнь как власть, одновременно раскрепощающую и разрушающую[104]104
  Ср.: Pohland V. Op. cit. S. 13.


[Закрыть].

Абсолютного здоровья, считает Новалис, не существует, оно «разделяется на бесконечное число степеней и сфер»[105]105
  См.: Schipperges H. Krankwerden und Gesundsein. S. 232.


[Закрыть]. Болезнь и здоровье – не противоположности, в здоровье всегда присутствует болезнь, а в каждой болезни – здоровье.

Для Новалиса в болезни выражается индивидуальность человека, его личная предрасположенность и склонность, его собственный переход к смерти. «У каждого человека – собственная болезнь, у каждого она протекает особенно, со своими симптомами и осложнениями»[106]106
  См.: Ibid. S. 228.


[Закрыть]. Всякая болезнь несет в себе свой смысл. Каждый человек отмечен своей болезнью. «Наши болезни суть феномены повышенной чувствительности»[107]107
  Цит. по: Freund W. Op. cit. S. 152.


[Закрыть].

Болезни – это выражение внутренней чувствительности, сентиментальности, они плодотворно влияют на духовную жизнь и составляют принцип художественного творчества. Хронические болезни для Новалиса – это прежде всего «годы учения искусству жизни и становления нрава»[108]108
  Цит. по: Engelhardt D. von. Krankheit, Schmerz und Lebenskunst. S. 66.


[Закрыть]. Каждая болезнь приносит собственную пользу, обладает собственной философией и поэзией.

В какое время опасно заболел сам Новалис, определить трудно. На рубеже 1800 и 1801 годов его брат писал Людвигу Тику, что Новалис сам «живет теперь в самых печальных ожиданиях». А Шарлотта Эрнст писала своему брату Августу Вильгельму Шлегелю, что Новалис превратился почти в тень, что вид этого молодого человека теперь крайне удручает, надежды на выздоровление мало, и больной столь истощен духом, что его не узнать, он говорит с трудом, а когда засыпает, совсем похож на мертвого[109]109
  Цит. по: Hädecke W. Op. cit. S. 354.


[Закрыть]. Однако, как только болезнь хоть немного отпускала, у Новалиса появлялась новая надежда и вдохновение. Он планировал продолжение «Генриха фон Офтердингена», незаконченного романа, навсегда превратившего синий цветок в символ романтизма.

Один из его врачей, надворный советник Штарк, описывает вспышки эйфории Новалиса, характерные, как тогда считалось, для чахотки: «Самый малый проблеск облегчения снова дает надежду. Чахоточные больные подобны угасающему светильнику, в котором осталась единственная капелька масла, из которой в одно мгновение может снова возгореться пламя, но затем так же скоро гаснет»[110]110
  См.: Schulz G. Op. cit. S. 160.


[Закрыть].

25 марта 1801 года брат Новалиса записал в своем дневнике: «В восемь часов пришел доктор и объявил, что сегодня, вероятно, последний день его [Новалиса] жизни… теперь в половине одиннадцатого он глубоко спит, дышит тяжело, хрипит, он просыпается на мгновение и говорит, как безумный; лишь иногда он в себе, но неизменно спокоен и, кажется, совсем не терзаем болью. В половине первого он умер тихо, кротко, безо всякого движения»[111]111
  См.: Freund W. Op. cit. S. 153.


[Закрыть]. Новалис скончался от чахотки в неполные 29 лет; с ним были брат и друг Фридрих Шлегель.

Не только поздние биографы, но и современница Каролина Шлегель истолковали его смерть как долгожданную возможность последовать за его любимой Софи. За два месяца до кончины поэта Каролина Шлегель писала: «Я могу лишь позавидовать ему, когда он, наконец, последует за той, о которой тоскуя он давно уже существовал между жизнью и смертью»[112]112
  Цит. по: Hädecke W. Op. cit. S. 362.


[Закрыть].