Текст книги "Руки оторву!"

Тролли набросились на сугаков, как волки на стадо овец, вышибая булавами степняков из седел, сдергивали их лишней парой рук и душили на весу. Их бьернене не отставали от хозяев, приподняв передние лапы, они напоминали обозленных тарантулов, хватали всадников и отрывали им головы, пробовали хлещущую кровь на вкус.

Очень скоро все было кончено. Невесть откуда взявшиеся тучи ворон нетерпеливо орали свое «как?», летая прямо над головами так низко, что иногда задевали крыльями шлемы.

Но пиршество крылатым вестникам смерти пришлось отложить.

Наши, к моему удивлению, деловито стаскивали трупы сугаков в одну кучу под присмотром десятников, которые вели учет количеству трупов.

Я спросил Петра:

– Зачем это?

– Э, да ты не знаешь! Сугаки – шакалы травы, они шастают скрытно по степи и грабят караваны и путников, тянут все, что плохо лежит. А все добро и рабов они меняют на золото. А друг другу не доверяют, вот и придумали: носить под одеждой кольчугу из монет, у одного она покороче, у другого подлиннее, это как удача улыбнется, но у каждого есть!

Когда сугаков стащили в неаппетитную кучу из меха и плоти, десятники намылили руки, надели длинные кожаные перчатки, посыпали их пеплом из костра и начали раздевать трупы и срывать с них монеты, которые бросали в бочонки с мыльной водой. Зрелище было не из приятных. Так что я по-быстрому удалился.

Палатки в лагере пестрели черными пятнами от зажженных стрел, повсюду сновали обозные и дружинники, приводили общими усилиями в порядок телеги, грузили на них кладь.

Наблюдая за муравейником лагеря, мне вспомнились мемуары Цезаря о галльских войнах. Каждый легионер обязан был тащить деревянный кол, который использовали для укрепления лагеря. Это гораздо удобнее, чем калечить телеги, а потом их восстанавливать. Я немедленно отправился к Петру, чтобы поделиться соображениями на этот счет, но когда его нашел, сразу понял, что с инновациями в области фортификации придется повременить. Петр восседал на деревянном кресле, положив ногу на бочонок, а перед ним стояли на коленях двое сильно избитых степняков.

– Кто ночью угнал чужой скот, повинен смерти, – рычал Жеребцов, посверкивая глазами, – так у русов, и так у всех народов степи; кто посягнул на жизнь, будет казнен. Ваши вонючие кишки в моей руке, чем можете продлить свои дни? Говорите или умрете!!!

Один из сугаков горделиво выпрямился, видно было, что сейчас он выкрикнет что-то высокомерное и оскорбительное в лицо командира всадников, но стоявший сзади Захар Кошка отсек ему голову раньше, чем степняк издал хотя бы звук. Его голова с заплывшим от кровоподтека глазом и высунувшимся языком покатилась по земле и застыла перед вторым пленником. Хлещущая из шеи кровь поливала стоящих рядом дождем. В свете костра и луны она казалась черной. Сугак попытался вскочить, но кто-то из дружинников сильным ударом в спину швырнул его обратно. Пленный ударился об голову соплеменника с сухим стуком и затих.

Захар треснул дружинника ладонью в ухо и заорал:

– Ну, Прошка, если пастух сдохнет, один поедешь нового добывать!!!

Прошка присел на корточки, схватился руками за голову, между пальцев руки, зажимающей ухо, выступила кровь.

Но сугак зашевелился, и Захар, забыв про дружинника, рывком поставил пленного на колени. Петр продолжил допрос:

– Видел, что с дружком твоим приключилось? У нас не забалуешь, не то враз со своим богом увидишься! Ты русских не в первый раз встречаешь. А значит, знаешь, что, где вы своих баб с малютками схоронили, нам знать без надобности, мы рабами не торгуем. А вот союзнички наши – мрассу, дело другое. Если найдут ваши семьи, то которые им глянутся из ваших баб да детишек – себе оставят, остальных хуннурам или турюкам продадут. А мы хотим немного – табун лошадей и гурт бычков. Отдай, и мрассу к вам не сунутся, мы их с собой дальше утянем. Некогда им будет по округе шастать… А еще тебе золото безголового отдадим.

Когда речь пошла о деньгах, скучное лицо пленного просветлело, он выпрямился, и Захар подхватил его под мышки и поставил на ноги. Степняк блеснул остатками зубов и прохрипел:

– Один золотой халат – один табун лошадей и бычья сотня…

– Идет, – тут же согласился Петр, – значит, прибавишь еще! Два золотых халата: два табуна и две сотни бычков! Прошка, хватит убогого изображать. Беги к десятникам, привези неободранного сугака. Захар, развяжи скотника, верни ему коня, дай второго для добычи. Возьмешь свой десяток и Буса, сопроводи нашего нового друга, ты старший. Как скот пригоните – отдыхать. Дионисий! Протри меня.

К Петру подскочил невысокий обозный с двумя ведрами дымящейся воды. Командир русской конницы присел на корточки, а Дионисий окатил его из ведра, промокнул чистой льняной тканью, снова полил водой и протер уже другой тряпицей, промокая ее в посудине с пахучим маслом. Даже в сумерках доспехи Петра заблестели и заиграли бликами.

Захар с пастухом и его зловещей поклажей поехали вперед. За ним потянулись два десятка всадников, предварительно надев своим скакунам кожаные чулки. Кавалькада практически беззвучно растворилась в волнах ковыля.

Петр посидел немного на своем «троне», вдруг скомандовал:

– На конь.

Я с недоумением подчинился. Большаки сплотились вокруг Петра. За нами рядами по десять всадников выстроилась конница.

Рысью кавалькада тронулась вслед за Захаром и Бусом, на запад. Я догнал Петра, но вопрос задать не успел, командир сказал, как только я подъехал:

– Едем, на случай, если сугак наших на засаду наведет, вот сразу же об этом сильно пожалеет. Ненадежная птица – человек, который только за золото воюет, а тем паче своих предает. Пастух поверил, что бойцов только двадцать, значит, к стоянкам своим все равно поведет. А может, и по-честному расплатится, такое тоже бывает… Но очень редко. Недаром «сугак» по-кеценежски означает «предатель». А ведь раньше эти два народа заодно были… Все, всем молчок!

Подхваченные командирами сотен и десятков, эти слова шорохом облетели воинов.

По сигналу Петра все остановились. Несколько бойцов спешились, приложили уши к земле. Легкий ветерок шевелил ковыль, по небу забегали тучи, стало совсем темно. Где-то, то ли вдалеке, а то ли вблизи, послышалось звяканье упряжи и мерное постукивание, не похожее на копытную чечетку. Слухачи вскочили на коней, быстро обсудили что-то между собой, один из них подъехал к Петру, доложил:

– Колесницы, штук восемь-десять, запряжены четверками лошадей, пешцов пара сотен, не больше, лукари, скорей всего, ступают легко.

– От оно как, значит, – задумчиво проговорил Петр и, уже громко, обращаясь ко всем: – Большакам спешиться, стать широким клином, но так, чтобы слева и справа между вами места хватало двум телегам разъехаться. Коннице развернуть строй двумя полумесяцами от последних большаков.

Дождавшись, когда приказы были исполнены, Жеребцов зычно крикнул в темноту:

– Эге-гей, кто степь топчет, ковыль трясет, отзовись!

Ответ не заставил себя ждать:

– Сейчас, уруз, зазнакомимся, на могилке-то что написать?

– Ты писать все одно не умеешь, неумытый! А я для тебя яму рыть не стану! Зовут меня Петр Жеребцов, боярин светлого князя Всеволода! Запомните все, может, выживет кто из вас, чтобы детям своим рассказать, куда башку никогда не совать!

– Степь знает твое имя, Серп Гнева, – уже совсем близко прозвучало из темноты.

Мы стояли, как велел боярин, между нами проехали конники, раздавая длинные пики. Только Трегуз отказался, размахивая своим Дубасом. А наш командир возглавил строй большаков и крикнул мне:

– Повторяй за мной, а то без ног останешься!

Силуэты колесниц уже прорисовались во мраке и начали быстро приближаться, неприятно завывая. Трегуз, который стоял чуть впереди меня, со знанием дела сказал:

– Ножи на колесах жужжат, прыгай, потом бей!

Первая колесница уже поравнялась с Петром. Боярин резко оттолкнулся от земли и как будто ненадолго завис в воздухе, размашистым ударом древка пики выбрасывая из колесницы возничего и двух лучников. Четверка лошадей, лишившись управления, набирая скорость, унеслась в степь.

Трегуз не шелохнулся, когда на него выехала следующая жужжащая повозка. Точный удар Дубаса угодил прямо в дышло упряжки. Лошади остановились и даже попятились. А корзина с седоками, следуя беспощадному закону инерции, сделала широкую дугу и, выворачивая постромки, грохнула седоками по земле, только меховые шапки и потроха полетели в разные стороны.

Я был так увлечен этим зрелищем, что чуть не прозевал собственный выход.

Колесница вылетела из ковыля прямо передо мной. Прыгать вверх было поздно, и я нырнул головой вперед, спасая от гудящих лезвий ноги. При этом потерял пику, да еще и рука попала между деревянных спиц. Меня потащило прямо на острые ножи, закрепленные на ступице. Я что было сил схватился за обод колеса и рванул на себя. Вращение остановилось, и колесница замерла как вкопанная, возница ударился о высокий передок и затих, а лучники повалились друг на друга и очумело осматривали окрестности, соображая на каком они свете. Лошади стояли смирно, только фыркали и запаленно дышали.

Я осмотрелся: вокруг большаков валялись обломки пяти колесниц, значит, нужно ждать второй волны. Как только появились следующие пять, конница сорвалась с места, и за жужжащими повозками послышались крики и лязг оружия: наши рубили лучников противника.

На центральной колеснице, запряженной, в отличие от других, шестеркой лошадей, поднялся во весь рост возничий, судя по одежде – вождь. Его шапка и меховой жилет были из черно-бурой северной лисицы, на руках массивные золотые браслеты. Он закричал:

– Не по чести поступаешь, рус! Среди нас нет сыновей грома, выставляй простого бойца, а мой батыр увидит цвет его печени!

Петр отозвался:

– Останови своих, и поговорим!

Боярин Жеребцов тут же подозвал коня и дважды протрубил в рог. Вождь сугаков тоже продудел какой-то замысловатый сигнал с помощью визгливой дудки.

Степь наполнилась движением: за колесницами появилась потрепанная пехота, а за Петром выросла стальными рядами русская конница. Командир наших всадников сурово спросил:

– Так чего же ты хочешь? Поединка воинов? Я согласен, но давай определим цену! Что предложишь, если мой боец победит?

– Я отдам золотые халаты всех моих людей! – с трудом выдавил вождь.

– Они и так стали бы моими еще до восхода солнца, – парировал Петр.

– Мы дадим вам скот в придачу… – начал было главный сугак.

Боярин резко его оборвал:

– Скот и золото, и все вы, и ваши женщины и дети – станет моим, как только я этого захочу! Предложи мне что-то действительно стоящее, тогда двобою быть, а нет – мы вас передавим, возьмем, что нужно, и дальше поедем…

Петр взмахнул руками, и стоящая за ним конница стальными реками растеклась вправо и влево, создавая два широких крыла. Будто огромный человек развел железные ладони, чтобы прихлопнуть комара. Трегуз взял под уздцы переднюю лошадь упряжки вождя.

На главного сугака было жалко смотреть: лицо его съехало набок, как плохо закрепленная маска, он зачарованно уставился на Дубас Трегуза. Но вдруг щека встала на место, и в темные глаза вернулся блеск:

– По ярлыку твоему в степи не трону ни гонца, ни купца, ни путника! Если войско русское придет – припасов дам! Увижу русский полон у соседних народов – весть пошлю… – вождь с надеждой уставился на Петра, но боярин был непроницаем, – себе русского раба не возьму, другим заповедаю, которые на сейчас есть, с вами отпущу…

– Это другое дело, – сменил гнев на милость командир конницы, – за это и побиться можно. Захар! Покажи шкурникам ковыльным, как на лошади сидеть.

Трегуз отпустил узду лошади вождя, сугаки отступили чуть назад, давая место бойцам. Двое степняков споро выпрягли коня из упряжки одной из колесниц, и на него взобрался высокий худощавый воин с хищным лицом, вспаханным шрамами от сабельных ударов.

Правил сугак конем без уздечки – коленями, вместо седла – кусок оленьей шкуры. Ему подали цельнометаллический щит и длинное копье необычного вида. Наконечник странного оружия был сделан в виде трезубца, каждое острие которого длиной в метр.

Захар в стальных доспехах, на лошади, защищенной броней, встал метрах в пятидесяти от противника, подняв вверх острие пики. В лунном свете он казался нереальным, серебряным всадником судьбы. Бойцы, по внутреннему сигналу готовности, понеслись навстречу друг другу. Сугак пронзительно завизжал, Захар, напротив, надвигался беззвучно, что усиливало эффект мистичности его безмолвного образа. Когда до столкновения оставалось несколько метров, бойцы наставили оружие: пика Захара надвигалась прямо на острый кадык сугака, а степняк поднял свой трезубец так высоко, что понять, куда направлен его удар, было невозможно.

Зазвенела сталь, оружие сугака пригвоздило острие пики русича к земле. Неожиданный удар вышиб Захара из седла, но он непостижимым образом успел оттолкнуться ногами от крупа лошади и в немыслимом прыжке долететь до ошеломленного этим кульбитом противника.

Захар обхватил сугака левой рукой за шею, правым предплечьем уперся ему в лоб и резко закинул ноги вверх, на секунду замерев в позиции север – юг, а затем завалился за спину своего противника. Даже издалека был слышен треск шеи степняка.

И снова русич удивил сноровкой: ловко извернулся и сел на круп позади мертвого всадника. Теперь понятно, за что его зовут Кошка. Захар перекинул тело противника через шею коня, пересел на оленью шкуру.

Лошадь было заартачилась, но русский конник быстро ее обуздал: сильно сжал коленями мохнатые бока: строптивица даже присела. Рысью, красуясь, Захар подъехал к колеснице вождя и швырнул труп прямо под ноги местного правителя.

– Видел, ковыльник, мой боец, даже меча не обнажил! Нет вам удачи с нами биться! – громогласно объявил Петр, обводя грозными очами поникшее войско сугаков.

– Теперь смотрите – вот мой знак, – Петр поднял над головой огромный щит с гербом: вздыбленный синий конь на красном поле, – тебе, сугакскому вождю, его отдаю. Но не в дар, а как знак вашего смирения. Посреди селения своего поставишь высокий столб, на него повесишь мой щит, смотри – заеду и проверю! А на ком увидишь герб мой – волю того исполнять как мою! Теперь отдай, что должен, и обещания свои помни: про русов в степи, про припасы и про полон! Пошевеливайся! И так всю ночь на тебя потратил!

Через час мы уже подъезжали к лагерю, за нами ехали пара десятков повозок с золотом, вяленым мясом, шкурами и мехами. Всадники гнали стада коров, бычков, овец и огромный табун мохнатых лошадей.

Наш обоз был полностью готов в путь, телеги стояли цепочкой, оглобли передней упряжки смотрели на юг: где-то там находился загадочный Карлук. Возницы и воины разнуздали лошадей и дремали в тени под телегами и возками, правда, не забыв выставить караулы.

Конные разъезды встретили нас приветственными криками, потрясая оружием. Услышав шум, из-за рощи выехали тролли, радостно порыкивая.

Петр скомандовал:

– Всем, кто с ночных дел вернулся, спать в возах, сегодня полперехода сделаем – отдохнуть бойцам надо! – И уже потише, только мне: – А нам с тобой в седлах дремать придется: для большаков телегу еще не придумали. Ничо, через четыре часа большой привал сделаем!

Рядом пристроился на сугакской косматой лошаденке Сергий; поздоровался и сказал, косясь веселым взглядом на Жеребцова:

– Мы тут тебе, Василий, кровать на колесах изладили из пустых повозок, иди отдохни!

– О, как! – удивился Петр. – А куда поклажу с «кровати» дели?

– Дак ить жреть войско-то каждый день. И не помалу, – ответил Сергий, – от площадки-то и освобождаются. Хозяин, ты как снимешь железа, мне отдай, я их в кузню снесу.

Через несколько минут я с наслаждением снял доспехи с себя и Ассама, умылся и завалился на волчьи и медвежьи шкуры, от солнца мое ложе защищал полог из моей палатки, и ничто не помешало мне смежить веки и уснуть. Последняя мысль в этом мире была такая: «Не ошибся я в выборе спутников: что Сергий, что Гриша – молодцы! Надо будет им по приезде премию выписать!»

Невидимый лектор забубнил: «И Православная, и Римско-Католическая церкви считают только себя «единой святой, кафолической (соборной) и апостольской Церковью» (Никео-Цареградский Символ веры).

Официальное отношение Римско-Католической Церкви к Восточным (Ортодоксальным) церквям, не состоящим с ней в общении, включая поместные православные церкви, выражено в Декрете Второго Ватиканского собора «Unitatis redintegratio»[41]41
  «Unitatis redintegratio» – восстановление единства.


[Закрыть]:

«Немалое число общин отделилось от полного общения с Католической Церковью, иногда не без вины людей: и с той и с другой стороны. Однако тех, кто рождается ныне в таких Общинах и исполняется веры во Христа, нельзя обвинять в грехе разделения, и Католическая Церковь приемлет их с братским уважением и любовью. Ибо те, кто верует во Христа и должным образом принял крещение, находятся в известном общении с Католической Церковью, пусть даже неполном… Тем не менее, оправдавшись верой в крещении, они сочетаются Христу и, следовательно, по праву носят имя христиан, а чада Католической Церкви с полным основанием признают их братьями в Господе».

Официальное отношение Русской Православной церкви к Римско-Католической Церкви выражено в документе «Основные принципы отношения Русской Православной Церкви к инославию».

«Диалог с Римско-Католической Церковью строился и должен строиться в будущем с учетом того основополагающего факта, что она является Церковью, в которой сохраняется апостольское преемство рукоположений. В то же время представляется необходимым принимать во внимание характер развития вероучительных основ и этоса РКЦ, нередко шедшего вразрез с Преданием и духовным опытом Древней Церкви».

Основные расхождения в догматике.

Триадологические:

Православие не принимает католическую формулировку Никео-Константинопольского Символа веры с филиокве, где речь идет об исхождении Духа Святого не только от Отца, но и от Сына (лат. filioque).

Православие исповедует два различных образа бытия Святой Троицы: бытие Трех Лиц в Сущности и Их проявление в энергии. Римо-католики, как и Варлаам Калабрийский (противник св. Григория Паламы), считают энергию Троицы тварной (временно сотворенной): купина, слава, свет и огненные языки Пятидесятницы полагаются ими тварными символами, которые, однажды зародившись, затем перестают существовать.

Западная Церковь считает благодать следствием Божественной Причины, подобным акту творения, и их влияние постоянно проистекает в материальный мир.

Святой Дух в римо-католицизме трактуется как любовь (связь) между Отцом и Сыном, между Богом и людьми, в то время как в Православии любовь есть общая энергия всех Трех Лиц Святой Троицы, иначе Святой Дух терял бы ипостасный облик при Его отождествлении с любовью.

Мариологические:

Православие отвергает догмат о непорочном зачатии Девы Марии.

В католицизме значение догмата имеет гипотеза о непосредственном творении душ Богом, что служит опорой для догмата о непорочном зачатии.

Православие отвергает также католический догмат о телесном вознесении Богородицы.

Прочие:

Православие признает Вселенскими семь Соборов, прошедших до великой схизмы, католицизм признает Вселенскими двадцать один Собор, в том числе проходившие после великой схизмы[42]42
  Великая схизма – раскол христианской церкви, также Великий раскол – церковный раскол, после которого окончательно произошло разделение Церкви на Римско-Католическую Церковь на Западе с центром в Риме, и Православную – на Востоке с центром в Константинополе. Разделение, вызванное расколом, не преодолено до настоящего времени, невзирая на то, что в 1965 г. взаимные анафемы были обоюдно сняты папой Павлом VI и Вселенским Патриархом Афинагором.


[Закрыть].

Православие отвергает догмат о непогрешимости (безошибочности) папы римского и его главенство над всеми христианами.

Православие не принимает учение о чистилище, а также учение о «сверхдолжных заслугах святых».

Существующее в православии учение о мытарствах отсутствует в католицизме.

Теория догматического развития, сформулированная кардиналом Ньюменом, воспринята официальным учением Римско-Католической Церкви. В православном богословии проблема догматического развития никогда не играла той ключевой роли, которую она приобрела в католическом богословии с середины XIX века. Догматическое развитие начало обсуждаться в православной среде в связи с новыми догматами I Ватиканского собора. Некоторые православные авторы считают приемлемым «догматическое развитие» в смысле все более точного словесного определения догмата и все более точного выражения в слове познанной Истины.

В то же время это развитие не означает, что прогрессирует или развивается «понимание» Откровения. При некоторой нечеткости в определении окончательной позиции к этой проблеме просматриваются два аспекта, характерных для православной интерпретации проблемы: тождественность церковного сознания (Церковь знает истину не меньше и не иным образом, чем знала ее в древние времена; догматы понимаются просто как осмысление того, что существовало в Церкви всегда, начиная с апостольского века) и обращение внимания к вопросу о природе догматического знания (опыт и вера Церкви шире и полнее ее догматического слова; о многом Церковь свидетельствует не в догматах, но в образах и символах; Предание во всей его полноте является гарантом свободы от исторической случайности; полнота Предания не зависит от развития догматического сознания; напротив, догматические определения являются только частичным и неполным выражением полноты Предания).

В православии существуют две точки зрения на католиков.

Первая считает католиков еретиками, исказившими Никео-Константинопольский Символ веры (путем добавления веры в Сына, как источника благодати и любви (лат. filioque)).

Вторая – схизматиками (раскольниками), отколовшимися от Единой Соборной Апостольской Церкви.

Католики, в свою очередь, считают православных схизматиками, отколовшимися от Единой, Вселенской и Апостольской Церкви, но не считают их еретиками. Католическая Церковь признает, что поместные Православные Церкви – истинные Церкви, сохранившие апостольскую преемственность и истинные таинства.

Протестантство:

Православное учение строится на авторитете Священного Писания и Священного Предания. Протестантское учение построено исключительно на Священном Писании. Все остальное отвергается.

Священниками в православии могут быть исключительно мужчины, в отдельных направлениях протестантизма это позволено и женщинам.

Протестантизм отвергает монашество.

В православии крестятся и взрослые, и дети. В протестантизме – только взрослые.

В православии существует культ Пресвятой Богородицы, в протестантизме ее принято считать всего лишь совершенной женщиной.

В православии принято семь таинств[43]43
  Таинством называется такое священное действие, через которое тайно, невидимым образом подается человеку благодать Святого Духа, или спасительная сила Божия.


[Закрыть]: крещение, миропомазание, евхаристия (причащение), покаяние, таинство священства, таинство брака и елеосвящение. Крещение, покаяние и евхаристия установлены самим Иисусом Христом, о чем сообщается в Новом Завете. О Божественном происхождении других таинств свидетельствует церковное Предание.

В протестантизме – всего два: крещение и причащение, которые действуют не объективно «автоматически», а субъективно – «силой веры». Анабаптисты и квакеры не признают и их.

Протестантизм не принимает учения о посмертных страданиях души.

Причащение в православии совершается Телом и Кровью Христовыми, в протестантизме – только Телом.

Православные исповедуются в присутствии священника, протестанты признают только прямое покаяние.

У протестантов нет особой формы богослужения. В православии это – Божественная Литургия.

Протестанты не признают икон, креста и не почитают мощи святых».