Текст книги "Смертельный ход"

Глава третья

Солнечные лучи сверкали на рыбьей чешуе, играли на волнах и согревали деревянный причал оптового рыбного рынка, хозяином которого был Джузеппе Бресикола. Причал выдавался в залив Сан-Франциско, напоминая грязную игрушку на голубом подносе.

Рынок не просто пропах рыбой, он дышал рыбой, звучал рыбой – одна макрель плюхалась на другую, шуршала сталь по чешуе. В гигантских чанах начинался неизбежный процесс разложения рыбьих внутренностей. Морская вода с шипением окатывала залепленное чешуей дерево. А Бресикола улыбался, потому что к нему снова пришел друг.

– Сегодня моя не будет рассказывать про заказы, мистер Хронометраж.

Бресикола сделал шутливый выпад в голову своего друга. Как здорово передвигается этот парень, как танцор! Как Вилли Пеп.

– Сегодня твоя заказы получать не будет.

– Что значит получать не будет? – поинтересовался друг – крепкий, ростом под шесть футов – и игриво поскреб носком коричневого башмака по деревянному настилу – маленький танец без движения. Это были хорошие ботинки, за пятьдесят долларов. Как-то раз он купил десять пар стодолларовых ботинок, а потом вышвырнул их все в залив. И что же? А ничего. Просто назавтра пришлось снимать деньги со счета в банке и покупать новую обувку. Выбрасывать ботинки – значит создавать себе лишние хлопоты по покупке других.

– Абалон, – сказал Бресикола. – Мы только что получать из Нью-Йорка заказ на абалона. Только что.

– Ну и что?

– А то, что когда я в прошлый раз говорила тебе о заказ на абалон, ты не приходила целый месяц.

– Ты что же, думаешь, что абалон имеет какое-то отношение к моей работе?

– По-твоему, Джузеппе дурак, мистер Хронометраж?

– Нет. На свете много дураков, особенно там, на востоке. Но ты, мужичок, не дурак. Не дурак.

– Может, это относится к биржа?

– А если я отвечу «да», ты мне поверишь?

– Я поверю всему, что ты говорить. Всему.

– Да, это имеет отношение к бирже.

– Джузеппе не поверит ни на один секунда.

– Ты ведь говорил, что поверишь?

– Только если есть смысл. Биржа – нет смысл.

– Абалон не имеет смысла? Хронометрирование рабочего времени не имеет смысла?

– Ничего нет смысла, – настаивал Бресикола.

Ладно, подумал хронометрист, сейчас не время спорить. Это кратчайший путь к гибели. Сперва теряешь осторожность, потом равновесие, и очень скоро становишься обычным человеческим существом. А этого не достаточно.

Друзья выпили по стакану терпкого красного вина, поговорили о том, о сем и решили, что неплохо бы как-нибудь поужинать вместе. Покинув друга-Бресиколу, псевдохронометрист решил, что настала пора расставаться с образом «мистера Хронометриста».

Некоторое время он еще будет существовать. По его кредитной карточке будет приобретен авиабилет, а по дорожным чекам получены восемьсот долларов. Он еще будет существовать на всем пути от Сан-Франциско до аэропорта Кеннеди в Нью-Йорке. Он войдет в мужской туалет, ближайший к стенду авиакомпании «Пэн-Эм», найдет торчащие из-под двери крайней кабинки синие замшевые ботинки, подождет, пока в туалете никого, кроме него и обладателя ботинок не останется, а потом громко заметит вслух, что писсуары не работают, и что искусству сантехники американцам надо бы поучиться у швейцарцев.

Из-под закрытой двери кабинки появится бумажник, а взамен мистер Хронометрист должен подсунуть под дверь свой. Человек в кабинке вряд ли станет открывать дверь, чтобы взглянуть на коллегу – его предупредили, что в этом случае он лишится работы. Существовал и другой, более убедительный аргумент, о котором он, правда, не знал: если хоть краем глаза взглянешь на того, кто заберет бумажник, то лишишься не только работы, но и жизни.

Римо Уильямс сунул документы мистера Хронометриста в руку, высунувшуюся из-под двери кабинки, и забрал новый бумажник с такой быстротой, что человек в кабинке догадался о том, что обмен состоялся лишь по другому оттенку цвета бумажника.

На этом с мистером Хронометристом было покончено. Выйдя из туалета, Римо Уильямс поднялся на второй этаж и вошел в небольшой коктейль-бар, откуда можно было проследить за синими замшевыми ботинками, ежели они вздумают-таки разыскать коллегу в зале ожидания.

Несмотря на солнечный день, в баре, словно во чреве, стоял полумрак. Посетители успокаивали свои нервы специальными средствами на основе алкоголя, для Римо недоступными, поскольку он находился в данный момент в состоянии максимальной готовности. Он спросил лимонаду и принялся изучать содержимое бумажника.

Бумажник был опечатан. Вскрыв его, Римо поискал среди кредитных карточек в развороте бумажника иголку, несущую, как его заверили, моментальную смерть. Вместе с кредитными карточками лежал листок бумаги с телефонными номерами, которые на самом деле не были телефонными номерами. Поколдовав над цифрами, Римо узнал, что:

а) система связи остается прежней – через службу молитв по телефону в Чикаго (что следовало бы переменить, так как качество телефонной связи все ухудшалось);

б) следующая тренировка с Чиуном, его учителем-корейцем состоится через шесть недель в спортзале Пленсикофф, на Грэнби-стрит в Норфолке, штат Вайоминг (черт возьми, Чиун может прожить еще долго…);

в) для получения задания следует быть сегодня в восемь часов вечера в ночном клубе «Порт-Александрия», куда прибудет лично (о Господи!) сам Харолд В. Смит;

г) его зовут теперь Римо Пелхэм. Бывший полицейский. Родился в Бронксе. Учился в школе «Девитт Клинтон». Со школьных лет помнит только тренера по футболу – Дока Уидемана, который в свою очередь его, Римо, не помнит. Служил во Вьетнаме в военной полиции. Потом работал начальником охраны на хлебоперерабатывающем комбинате в Питсбурге. Холост. Только что принят на работу в Брюстер-Форум ответственным за безопасность с окладом семнадцать тысяч долларов в год. Через два дня в Брюстер-Форум прибудет его багаж – книги, одежда.

Римо еще раз взглянул на листок бумаги и запечатлел его в памяти. Потом сложил несколько раз и бросил в бокал с остатками лимонада. Через десять секунд бумажка полностью растворилась, а жидкость помутнела. Кто-то там, наверху, хотел, чтобы Римо по соображениям секретности глотал такого рода бумажки, однако он не собирался этого делать. По двум причинам: первое – у них был привкус клея; второе – он был принципиально не согласен глотать всякую гадость, тем более полученную неизвестно от кого.

В Нью-Йорк он отправился на такси с попутчицей, которая, как вскоре выяснилось, не только не любила этот город, но и не знала, зачем вообще сюда приехала, и больше посещать это место не собиралась. Столько народу, и у всех лишь одно на уме. Совсем не то, что город Трой в штате Огайо. Мистер Пелхэм слышал о городе Трой в штате Огайо?

– Да, мне известен город Трой в штате Огайо, – отвечал Римо. – Суммарный интеллектуальный показатель его населения несколько выше уровня среднего идиота.

Мистеру Пелхэму не следует грубить, он мог бы просто сказать, что он из Нью-Йорка. В конце концов, она уверена, что не у всех в Нью-Йорке лишь одно на уме.

Мистер Пелхэм проинформировал ее, что он родился в Бронксе и поэтому все, сказанное о Нью-Йорке, принимает близко к сердцу. Он любит свой город.

Миссис Джонс тоже любит Нью-Йорк, она просто пошутила, а в какой гостинице остановился мистер Пелхэм?

– Пока не знаю. Я еду на Риверсайд-Драйв.

– Приятное место?

Римо повернулся к женщине для более подробного ознакомления. От нее надо избавиться. Остается решить, хочет он этого или нет.

У нее была фигура настоящей женщины, правильные черты лица. Блондинка с карими глазами, сильно подведенными голубыми тенями. Строгий костюм. Пошив и ткань Римо оценил в двести пятьдесят долларов, по расценкам крупных магазинов Кливленда, и в пятьсот пятьдесят – Нью-Йорка. На пальце – кольцо с камнем в три карата: хороший камушек, если только чистой воды.

Туфли дорогой кожи. Жена фабриканта или видного горожанина направлялась за покупками в Нью-Йорк, где, по случаю, можно без всяких осложнений и переспать с кем-нибудь.

Идентификация и оценка одежды и барахла никогда не были его сильным местом. Однако он чувствовал себя в достаточной степени уверенно и доверял своим ощущениям. Одежда говорит не только о достатке, она показывает, каким ее хозяин хочет выглядеть в глазах окружающих. Это бывает полезно для дела.

Римо Пелхэм отвечал:

– Риверсайд-Драйв проходит вдоль Гудзона. Это приятное место.

– Какое место на Риверсайд-Драйв, приятель? – вмешался таксист.

– Любое, – ответил Римо.

– Вам туда же, мэм?

– Если это никого не обременит, – последовал ответ.

Римо Пелхэм промолчал. Он ничего не сказал, когда расплачивался с водителем на углу 96-й улицы и Риверсайд-Драйв, не обернулся, не предложил попутчице помочь с багажом.

Человеку по имени Римо Пелхэм багаж был ни к чему, как и полдюжине других людей, под чьими личинами и именами ему приходилось жить раньше. Подойдя к невысокому каменному парапету набережной, он посмотрел через Гудзон, поблескивающий под жарким осенним солнцем.

На том берегу, за догнивающими доками Хобокена, в городе Ньюарк, молодого полицейского судили, признали виновным в убийстве и казнили в тамошней тюрьме. Этот полицейский перед самой казнью получил от странного священника, пришедшего спасти его душу, загадочную таблетку и обещание хотя и не вечной, но все-таки жизни. Таблетку он проглотил; когда его усадили на электрический стул – потерял сознание, а очнувшись, услышал от человека с крюком-протезом вместо руки такую историю:

С каждым годом Конституция США срабатывала все хуже и хуже. Преступные элементы, используя имеющиеся в Конституции лазейки, с каждым днем расширяли ряды и набирали силу. Следующей ступенью могло стать установление полицейского государства. Сбывался классический прогноз Макиавелли: сначала хаос, потом – репрессии.

Что делать правительству? Наплевать на Конституцию? Или допустить распад страны? Был, однако, и третий путь. Положим, организация, существующая вне правительства, поможет хотя бы уравнять шансы в борьбе с преступностью. Организация, которая Конституцию не скомпрометирует, поскольку не будет существовать официально.

Если официально ее нет, кто скажет, что Конституция не срабатывает? А когда шансы в борьбе, наконец, уравняются, можно будет тихо прикрыть эту лавочку. Легко и просто. Только четыре человека знали в то время, чем на самом деле занимается КЮРЕ: президент США, Харолд В. Смит – руководитель всего проекта, Конрад Макклири – человек с крюком, подобравший главного и единственного исполнителя и, наконец, сам исполнитель – молодой полисмен Римо Уильямс, официально окончивший жизнь на электрическом стуле.

Именно президент США, высшее выборное должностное лицо государства, дал добро на то, чем предстояло заниматься Уильямсу, то есть на физическое устранение. Когда будут исчерпаны все другие средства, он будет убивать.

– Но почему я? – спросил тогда Римо.

– По многим причинам, – отвечал Макклири. – Во Вьетнаме я видел тебя в деле. Докторишка, сам не понимавший с чего это вдруг ему поручили обследовать молодых полицейских, говорил, что у тебя сильна тяга к борьбе за справедливость, к отомщению. Честно говоря, я считаю его полным придурком и остановил на тебе свой выбор потому, что видел, как ты передвигаешься.

Убедительное объяснение. Последовал интенсивный курс занятий и тренировок под руководством Чиуна, пожилого корейца, который мог убивать одним только ногтем, и в чьих морщинистых ручках любой предмет становился смертоносным оружием. Потом Римо еще раз встретился с человеком с крюком. Тот был при смерти, а у Римо был приказ убрать его.

Это было восемь лет назад, и теперь Римо не имел даже старого пиджака. Все было новое; ничто не имело ценности. Гудзон выдыхал в Атлантику смрад цивилизации. Гудзон – гигантская сточная канава большого города, превращающего все вокруг в парашу.

– А река симпатичная, – сказала женщина.

– Знаете, мадам, – отвечал Римо, – по-моему, вкус сосредоточен у вас в нижней части тела.

И пошел было прочь, но она завизжала:

– А мои вещи?! Вы не имеете права бросать меня здесь! Мы же ехали вместе. Вы мужчина и должны позаботиться о моем багаже!

Римо позаботился: увесистый чемодан и коробка поменьше полетели через каменную стенку, в пятнадцати метрах за которой проходило Вест-сайдское скоростное шоссе, где, приземлившись на крышу проносившегося мимо «кадиллака», багаж разлетелся вдребезги.

Глава четвертая

Человек с кислым лицом сидел на границе освещенного прожекторами пятачка в центре зала, положив ногу на ногу и опершись левым локтем на круглый столик. Правая рука лежала на сгибе левой. На нем был серый костюм и белая рубашка с серым галстуком. В очках без оправы поблескивал отраженный свет. Свет отражал и пробор его аккуратной прически, уложенный словно с помощью микрометра.

Так он сидел уже минут пятнадцать. Неподалеку пышнотелая танцовщица в полном экстазе сражалась со своей одеждой, представленной несколькими нитями бус. Довольные посетители с энтузиазмом швыряли на пол долларовые банкноты или запихивали их за унизанный фальшивыми драгоценностями бюстгальтер. К потолку струился дым. Груженые сладостями подносы нависали над головами снующих между столиками официантов. Возбуждающее треньканье бузуки отдавалось в зале ритмом, радостью и воплями. Человек не двигался.

Двигался другой, словно плывущий сквозь толпу к столику, за которым сидел кислолицый.

– Вы здесь совсем не к месту, как корзина с мусором в ювелирном магазине, – сказал человек, известный под именем Римо Пелхэма.

– Рад вас видеть. Поздравляю с назначением на должность офицера по безопасности Брюстер-Форума.

– Вы сидите как каменный, и любому должно прийти в голову: а что делает в «Порт-Александрии» человек, смахивающий на гробовщика? Дураку ясно, что вы здесь для конспиративной встречи.

– Ну и что?

– Да сделайте вид, что развлекаетесь. В конце концов, разве мы не играем роль сексуально неполноценных чиновников, шляющихся по кабакам в поисках пикантных развлечений?

– Что-то вроде этого. Кроме того, мы заранее замерили уровень шума в этом заведении.

– Вы не похожи на искателя пикантных приключений, – настаивал Римо. – Всякий заметит, что вас даже женщины не интересуют.

– Меня интересует, как поскорее убраться отсюда. Послушайте… Какого дьявола с вами всегда столько хлопот? Слушайте же.

Смит наклонился вперед. На середину площадки под гром аплодисментов вышла очередная танцовщица.

– Вы чем-то встревожены, Смитти.

– Да, я очень обеспокоен. Слушайте: на пароме до Стейтн-Айленда, отправляющемся от Бэттери завтра в 11 утра, вы встретите человека. На нем будет галстук в синюю и красную полоску, а в руках – серый сверток размером с «дипломат». Сверток тяжелый. Это наполненная водой коробка, внутри – растворяющиеся в воде документы. Фото и биографии. Достать документы сухими сможете только вы, пользуясь методом восточной головоломки со шнурками. Чиун говорит, что вы с ней знакомы.

– Как поживает Чиун?

– Черт возьми, вы слушаете?

– Скажите, как поживает Чиун?

– С ним все в порядке.

– Его беспокоили сосуды.

– Я ничего не знаю о его сосудах. С ним всегда все в порядке. Слушайте главное: Брюстер-Форум имеет важнейшее значение для нашей страны, а, может быть, и для всего мира. Вашим предшественником там был один из наших людей. Его убили, хотя и представили это как случайное самоубийство. Смертельная передозировка героина. Он на что-то натолкнулся.

– На что?

– Точно не знаем. В нашем распоряжении оказались порнографические фото ведущих ученых Форума. Фотографии подлинные, но что-то тут не так. Вы поймете, когда встретитесь с этими людьми. И проверьте пункт четыре по фотографиям 10, 11 и 12.

– Я, вроде бы, по другой специальности, – сказал Римо.

Смит не обратил внимания на возражение.

– В обычных случаях мы бы заподозрили шантаж, но здесь иное. Чего ради шантажисту заниматься сразу всем штатом Брюстер-Форума? Существуют другие, более очевидные жертвы, побогаче. Нет, в этом есть что-то еще.

– И все равно это не мой профиль.

Смит взглянул снизу вверх в спокойные карие глаза Римо.

– Поймите правильно: Брюстер-Форум – это очень, очень важно.

Он по-заговорщицки наклонился вперед.

– План покорения мира. Вы поймете из текста, прилагаемого к фотографиям. Мой шеф не хочет, чтобы работа Форума остановилась. Но если ее все же придется остановить, это сделаем мы. То есть вы. Если удастся выяснить, кто занимается секс-фото – хорошо. Если сможете разобраться в этой каше без ущерба для работы Форума – еще лучше. Но главное – подготовить физическое устранение руководства, всех сразу или поодиночке. Если поступит приказ, они должны будут умереть в течение часа. Никаких ошибок. Смерть должна быть неизбежной на сто процентов.

Римо прервал Смита:

– Я что-то в этом роде читал однажды. Мы собираемся их уничтожить во имя их же спасения, так?

– Не умничайте, – сказал Смит. – Чем бы они там ни занимались, моего шефа беспокоит, как бы не пронюхал противник. Кто-то собирается шантажировать наше правительство. Только этим можно объяснить фотографии. Они могут нам дорого обойтись. Снимками уже занимаются другие организации, а мы должны быть наготове на случай реальной угрозы Форуму.

– Сколько у меня в запасе времени?

– Неизвестно. Нам удалось выиграть какое-то время благодаря Маккарти – это ваш предшественник, который раздобыл негативы, Если фотографии действительно имеют отношение к делу, то, возможно, всех этих людей придется убрать, на что потребуется определенное время. Кстати…

– Знаю я ваши «кстати»!

– Кстати. Когда получите от человека на пароме сверток, он захочет, скорее всего, с вами поговорить. Расспросить о вашей работе. Не исключено нападение. В этом случае вы знаете, что делать.

– Да, знаю. Еще я знаю о вашей неприятной привычке убирать всех вокруг перед тем, как отправить меня на новое задание. Кто этот человек на пароме?

– Вас это не касается.

– Тогда я просто заберу сверток.

– Ну что же… Когда встретитесь с ним, упомяните невзначай, что собираетесь заняться фотографией, поскольку уверены, что у вас выйдут замечательные виды Нью-Йорка.

– Понятно. А теперь выслушайте мое «кстати»: я просто возьму сверток.

– Вы могли бы нам очень помочь.

Римо откинулся назад и, улыбнувшись, перевел взгляд карих глаз с пышных женских прелестей, поблескивающих и ритмично извивающихся среди столиков, на напряженную фигуру сидящего перед ним взволнованного Харолда В. Смита, оперативного руководителя КЮРЕ.

– Засуньте ей в бюстгальтер доллар.

– Что? – удивился Смит.

– Засуньте ей в бюстгальтер доллар.

– Нет.

– Кладите!

– Хотите поставить меня в неловкое положение и доставить себе удовольствие?

– Не знаю, – ухмыльнулся Римо.

– Хорошо. Доллар, вы сказали?

Римо наблюдал, как Смит вынул из бумажника доллар и, брезгливо взяв его двумя пальцами, словно мерзкое насекомое, протянул руку по направлению к танцовщице. Женщина, чья молочно-белая кожа поблескивала от пота, плавно приблизилась и подставила свой бюст, потряхивая при этом плечами. Смит бросил на него доллар и быстро отвернулся к столу, сделав вид, что абсолютно не при чем. Долларовая бумажка осталась лежать на подрагивающих бело-розовых возвышенностях.

– Теперь засуньте бумажку внутрь.

– Не за что!

– Тогда до свиданья.

– Согласен!

– Пять долларов.

– Пять? Послушайте…

– Пять!

– Хорошо. Пять. Вы любите сорить деньгами!

Смит скомкал в ладонях пятидолларовую банкноту и, чтобы поскорее отделаться, наклонился к женщине, начавшей подниматься, чтобы принять деньга на грудь. Он не заметил, как его спутник тоже потянулся вперед, под прикрытием движения Смита сунул руку под металлическую полоску между чашками покрытого бижутерией бюстгальтера, и разорвал ее. Бюстгальтер вместе с чашками и фальшивыми камнями обрушился в руки Смита.

Груди вывалились наружу. У Смита отвалилась челюсть. Толпа радостно загоготала. Схватив бюстгальтер, женщина ударила Смита по голове.

– Мы можем лишиться лицензии, ты, тупой недоносок! – заорала она и еще раз огрела по лбу одного из самых могущественных людей страны, который отчаянно пытался удержать на носу очки и одновременно выбраться из-за стола.

А человек, известный как Римо Пелхэм, проплыл к выходу, возмущенно говоря при этом встречным:

– А с виду никогда не скажешь. Никогда не скажешь! С ума сойти, что вытворяют эти выродки.

Глава пятая

У человека с пакетом был шанс пережить сегодняшний вечер. Он мог бы даже спасти жизни своих коллег. Но человек, упомянувший в разговоре о своем пристрастии к фотографии и видам Нью-Йорка, определенно не представлял никакой опасности.

Человек с пакетом начал разговор, рот растянула ухмылка:

– Мы знаем, что находится в этом пакете с секретом. И мы знаем, что сами вскрыть его не сможем. Поэтому откроешь его ты. А знаешь почему?

– Нет, – соврал Римо. Он уже заметил сзади двух здоровяков – черного и белого, развалившихся на сиденьях. – Прекрасная панорама, не так ли?

Он глубоко вдохнул почти пригодный для дыхания воздух над проливом между Стейтн-Айлендом и Нью-Йорком.

– Ты откроешь пакет, чтобы спасти свою жизнь. Оглянись.

– Оглянуться и не увидеть прелести парящих чаек, башен-близнецов Торгового центра, небоскреба Эмпайр Стейт Билдинг? Отвернуться от моего маленького солнечного острова?

Римо слегка перегнулся через ограждение верхней палубы парома и принялся наблюдать за белыми пенящимися водоворотами, уплывающими назад, к Манхеттену. Тут он почувствовал на плечах две пары крепких рук, опять взглянул на человека с серым свертком и ухмылкой и сказал:

– Ты не поверишь, но я даю тебе шанс выжить.

Человек не поверил. Он подумал, что ему стараются пустить пыль в глаза. И тогда человек, интересующийся фотографией, в компании человека с пакетом и двух здоровяков направился в магазин красок на Стейтн-Айленде. В тот день магазин не работал, но какой-то толстяк открыл им двери. С пистолетом в руках.

Человек, увлекающийся фотографией, сделал последнюю попытку. Он сказал:

– Послушай. Ты всего лишь курьер. Ты отдаешь мне пакет. Я всего лишь курьер. Я отдаю пакет еще кому-то Зачем нам из-за этого ссориться?

Человек с пакетом опять ухмыльнулся.

– Ты ошибаешься, я не курьер. С ним произошел несчастный случай. И ты не курьер. Мне сообщили о тебе совсем другое. Ты, кажется, проиграл.

– Даю последний шанс передумать, – сказал Римо.

– Извини, – отвечал собеседник, – но мы все-таки рискнем.

Римо отметил про себя как двигаются его противники. Двое здоровяков, несомненно, были в хорошей форме; он обратил внимание, как легко они ступали, сводя его с парома на берег. Человек с пакетом когда-то был в хорошей форме. Коротышка, открывший дверь, был очень толст и в форме не был никогда. Но у него было нечто, компенсирующее этот недостаток. Короткоствольный револьвер. Короткоствольный револьвер хорош только для одного: для стрельбы в упор. Точность компенсируется его компактностью. Не так-то просто одним движением протянуть руку, схватить за ствол и барабан и задержать спущенный курок. Двое здоровяков по-прежнему стояли позади Римо. Человек с пакетом положил свою ношу на прилавок. Толстяк стоял у треснутой стеклянной двери.

– Ну, – сказал человек, державший пакет.

– Он настоящий, не подделка?

– Настоящий.

– Если он фальшивый, я могу пострадать.

– Он настоящий.

– Такие штуки иногда взрываются.

– Открывай.

Римо аккуратно отклеил прозрачную ленту с углов пакета. Из отверстий в уголках торчали четыре узелка тонкой красной бечевки. Узлы были симметричны. Внимательно посмотрев на них, очистившись от посторонних мыслей, Римо почти физически ощутил внутреннюю гармонию человека, завязывавшего узлы. Да, узлы завязывал Чиун.

– Что-то не так, Пелхэм?

– Откуда ты узнал, как меня зовут?

– Развязывай пакет.

– Откуда ты узнал мое имя?

– Развяжи пакет, тогда скажу.

– Я думал, вы собираетесь меня убить.

Человек снова ухмыльнулся.

– Так и будет. Но мы можем убить тебя быстро и безболезненно. Или медленно и мучительно, как твоего курьера. Вот так.

Он кивнул, и два здоровяка, схватив Римо за голову, начали сдавливать ее. Толстяк с короткоствольным револьвером хихикнул. Человек с пакетом наблюдал за Римо, ожидая, когда во взгляде жертвы появятся боль и капитуляция.

Но ничего такого там не появилось. Только вспышка презрения и ярости. Прежде, чем его успели подхватить, Римо упал на руки. В ближайшую коленную чашечку чернокожего ударил локоть, послав ее назад, сквозь сустав. Тело крутанулось вокруг горизонтальной оси, пышная прическа-"афро" с треском врезалась в прилавок. В пах второго здоровяка, белого, снизу вверх ударил один-единственный палец, и, раздробив яичко, поднял тело сначала на воздух, а затем – бросил назад, на пирамиду банок с красной краской, принявшую удар и рухнувшую. Во все стороны покатились банки.

Толстяк попытался нажать на курок. Он еще продолжал пытаться, но мышцы уже перестали принимать исходящие из мозга сигналы, так как кое-что произошло с позвоночником: один из позвонков очутился у толстяка в горле.

Здоровяки дергались на полу. У человека с пакетом от изумления отвисла челюсть. Он увидел ставший жестким взгляд темных глаз, проникающий, казалось, прямо в мозг, впитывающий исходящий оттуда страх, почувствовал запах собственной смерти и обмочился.

– Откуда ты узнал, что моя фамилия Пелхэм?

– Мне сказали.

– Кто-нибудь из Фолкрофта?

– Никогда не слышал о Фолкрофте.

– Кто сказал?

Человек слегка отодвинулся от лежащего пакета, шагнул вдоль прилавка. И спокойно произнес:

– Позади тебя человек с пистолетом.

Он был профессионалом и мог, потерпев неудачу, отступить и попытаться восстановить потерянную позицию, воспользовавшись старой, но надежной уловкой. Этот прием предполагал, что противник настолько поглощен беседой, что перестает замечать все вокруг.

С большинством людей так оно и случалось. Но большинство людей никогда не простаивало часами в спортзале, уклоняясь от трех ножей, которые раскачивались на спускающихся с потолка веревках. При этом нужно еще было выкрикивать, сколько позади открывается и закрывается дверей. Практикуемое достаточно часто, это упражнение настолько тренировало восприятие, что требовалось волевое усилие, чтобы его отключить. А в критических ситуациях восприятие окружающего вообще не отключалось. Но откуда человеку за прилавком было знать об этом?

Уверенный в том, что уловка сработает, он был поглощен доставанием из-под прилавка спрятанного там пистолета. О своей ошибке он догадался только тогда, когда руки перестали слушаться и сознание покинуло его.

Римо раз и навсегда прекратил конвульсии двух здоровяков. Потом положил толстяка за прилавок, где тому и было место. Забрал у всех троих бумажники. Он как раз доставал бумажник из кармана человека с пакетом, когда тот зашевелился. У Римо был еще один вопрос:

– Что случилось с моим связником?

Понимая, что гибель неизбежна, человек отбросил страх смерти.

– Я убил его. Стрелял прямо в глаза и получил от этого удовольствие.

Он усмехнулся.

Римо протянул руку, сжал сломанную кисть и почувствовал, как переломанные кости скользнули одна по другой. С воплем человек снова потерял сознание, а когда несколько минут спустя пришел в себя, то обнаружил, что его голове почему-то больнее, чем кистям рук. Глаза от ужаса полезли на лоб: голова оказалась стиснута как в тисках между двумя металлическими зажимами электрической центрифуги для перемешивания красок. Краем глаза он заметил, как Римо нажал кнопку «пуск» и успел почувствовать, что голова отделяется от туловища.

Римо огляделся по сторонам. Хозяин магазина был ограблен и жестоко изуродован. Голова прохожего, пытавшегося ему помочь, оказалась в миксере для красок. О'кэй. Тогда кто же убил обоих грабителей? Кто украл бумажники? Черт с ним, пускай «Дейли Мейл» строит догадки. Они на это мастера.

Римо забрал серую коробку, запихнул в карман плаща четыре бумажника и закрыл дверь снаружи.

Он зашел в писчебумажный магазин, купил коричневой оберточной бумаги и упаковал бумажники. Адресовав бандероль доктору Харолду В. Смиту в санаторий Фолкрофт, Рай, Нью-Йорк, отнес ее в маленькое почтовое отделение.

Смит обожает рыться в бумагах. Пусть выясняет, что это за трупы. Потом и Римо узнает, кому принадлежали документы.

На обратном пути на пароме в Нью-Йорк двое мальчишек лет девяти, стрелявшие (ба-бах!) друг в друга из пальца, неожиданно получили для игры короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра и «Смит-Вессон» калибра тридцать два. Без патронов.

Потрясенные мамаши стали выяснять, где мальчишки добыли пистолеты, но те так и не смогли толком описать незнакомца:

– Он был хороший и… я не знаю… он был просто взрослый.

– Ага, настоящий взрослый, мамуля.