Текст книги "Крайний срок"

Глава одиннадцатая

Руби не могла сомкнуть глаз. Даже в 2 часа ночи за окном гостиницы не утихал уличный шум. К нему добавлялся вой обогревателя. К тому же мучила мысль о том, что Римо может обогнать ее в расследовании дела.

Она включила лампу и позвонила Смиту. В спальне у Смита был установлен особый телефон: вместо звонка на нем мигала красная лампочка. Смит, работавший в юности в секретной службе, а потом в ЦРУ, спал так чутко, что мигание красной лампочки мгновенно будило его.

Он снял трубку, оглянулся на похрапывающую жену и шепнул:

– Не вешайте трубку.

Перейдя в ванную комнату, он снял трубку там и сказал:

– Смит.

– Это Руби. Простите за поздний звонок, но я не могу заснуть.

– И я, – солгал он. Он не любил ставить людей в неудобное положение, поскольку, испытывая замешательство, они дольше не переходят к сути. – Вы что-нибудь выяснили?

– Я рада, что не разбудила вас, – сказала Руби. – Помните Мидоуза, частного детектива? Письмо написал он. Две недели назад он пропал. Заговор против Липпинкоттов как-то связан с лабораторией «Лайфлайн» в Ист-сайде. С Мидоузом был еще один человек.

– Как вы это узнали? – спросил Смит.

– Я раздобыла черновики Мидоуза. В них было больше информации, чем осталось в письме.

– Как вы думаете, что произошло с Мидоузом?

– Скорее всего, он сыграл в ящик, – ответила Руби.

– Весьма вероятно.

– А как наш балбес? Что-нибудь раскопал?

– Римо? Не очень много, но его сведения согласуются с вашими. – Он коротко поведал о попытке убить Римо и Чиуна, предпринятой людьми в больничной форме, и о том, что Римо предположил существование заговора медиков.

– Он близок к истине, – буркнула Руби.

– Я заложил информацию в компьютер, прежде чем выехать из Фолкрофта, – сказал Смит. – Не вешайте трубку.

Он набрал помер прямого выхода на огромные банки данных санатория Фолкрофт – штаб-квартиры КЮРЕ. Ему ответил механический голос. Смит набрал комбинацию цифр, запускающую автоматическое считывание компьютерной информации. Тот же голос сообщил нечто Смиту, который, учтиво поблагодарив машину, сказал Руби:

– Вы правы: лаборатория существует на деньги Липпинкотта. Там заправляют двое медиков: Елена Гладстоун и Лорен Бирс. Они же – врачи, пользующие семейство Липпинкоттов.

– Чем занимается лаборатория? – спросила Руби.

– Какими-то сложными опытами по изучению поведения.

– Понятно. Где остановился наш балбес?

Смит назвал ей отель.

– Что вы сделаете теперь? – спросил он.

– Собираюсь побывать в лаборатории.

– Не советую ходить туда одной. Свяжитесь с Римо, – посоветовал Смит.

– С этим недоумком? Он ни на что не способен. Он во все лезет и все запутывает. Ломает мебель, дурачится... С ним никогда не докопаешься до истины.

– Теперь вы понимаете, какой крест мне приходится нести, – терпеливо проговорил Смит. – Просто мне не хочется подвергать вас опасности.

Сказав это, он умолк. На другом конце тоже молчали.

– Ладно, – сказала, наконец, Руби, – объединяюсь с Римо.

– Вот и хорошо, – сказал Смит. – Держите меня в курсе событий.

Оба повесили трубки. Руби выругалась и села на край постели. На самом деле Римо вовсе не был ей неприятен. Более того, думая о нем, она часто заливалась краской. Если бы не Чиун, который вечно пытался уложить их в постель, чтобы они произвели для него на свет желто-коричневого ребеночка, они с Римо давно нашли бы общий язык.

А ведь какой получился бы ребенок! Сверхчеловеческий! В том случае, разумеется, если бы от Римо он унаследовал физическое, а от нее – умственное совершенство. А вдруг у него будут мозги Римо? Разве можно подвергать судьбу ребенка такой опасности?

Она решила позаботиться об этом в свой срок. Сейчас же она поспешно оделась и проверила, имеется ли в ее объемистой сумке нужное удостоверение. Выйдя на улицу, она подозвала такси и сказала водителю:

– Городской морг.

– Забудьте о самоубийстве, леди. Лучше выходите за меня замуж.

– Один растяпа у меня уже есть, – ответила Руби – Поехали.

Удостоверение сотрудницы министерства юстиции позволило ей преодолеть заслон из служащих, орудовавших в морге даже среди ночи. Невзирая на хроническое банкротство, Нью-Йорк неизменно находил деньги, чтобы нанимать все больше бездельников. Они располагались между входом и «складом» в добрые семь слоев.

Скучающий полицейский внимательно изучил ее удостоверение, шевеля губами, после чего осведомился, кого она ищет. От полицейского пахло дешевым виски. Ремень врезался в его необъятный живот, как нож в свежий пирог. Руби подумала, что он приходится родственником какому-нибудь шишке, раз торчит в помещении в зимнюю стужу.

Она показала фотографию Зака Мидоуза.

– Вот этого.

– Что-то не узнаю, – ответил полицейский. – Но они тут сами на себя не похожи. Когда он поступил?

– Неделю-две тому назад.

– Нельзя ли поточнее?

– Нельзя. А что, за последние две педели к вам поступило много неопознанных тел?

– Пару дюжин. Это вам не Коннектикут, это Нью-Йорк.

– Знаю, – вздохнула Руби. – Что ж, будем искать.

Трупы хранились в ячейках за тяжелыми дверями из нержавеющей стали. Лежали они головами к двери. Каждый труп был накрыт простыней, к большому пальцу левой ноги была привязана бирка. Если тело прошло опознание, об этом свидетельствовала надпись на бирке имя, возраст, адрес. В противном случае на бирке было проставлено время и место обнаружения тела и номер дела, заведенного в полиции. Большинство неопознанных погибли от огнестрельного оружия.

– Разве вы не посылаете отпечатки пальцев в Вашингтон для опознания? – спросила Руби полицейского, в очередной раз качая головой.

Полицейский задвинул тело обратно в ячею морозильного шкафа. Помещение было ярко освещено, ошибиться здесь было невозможно.

– Посылаем, – ответил полицейский. – Когда до этого доходят руки. Просто у нас много дел, и руки доходят до этого своим чередом, без спешки. Это Нью-Йорк, знаете ли.

– Знаю, – сказала Руби. – Не Коннектикут же это!

– Вот-вот.

Зак Мидоуз дожидался ее в шестом по счету пенале. Она сразу узнала его обрюзгшую физиономию. Глядя на укрытое простыней тело и облепленную волосами голову, словно он скончался на пороге душевой. Руби не могла не подумать, что даже мертвым Зак Мидоуз имел глупый вид. Она закусила губу. Мать всегда учила ее не говорить дурно о мертвых, иначе ее покарает Господь. Она тщательно осмотрела тело. Кончики пальцев на обеих руках были изуродованы, словно их искромсали ножом.

– Не очень обычно, да? – спросила она у полицейского.

– Что? – не понял тот.

Она указала на пальцы. Полицейский пожал плечами.

– Вот уж не знаю!

Судя по надписи на бирке, Мидоуза и еще одного утопленника вытащили из озера в Центральном парке две недели тому назад.

– Где другое тело? – спросила Руби.

– Сейчас поглядим. – Полицейский повертел бирку. – Это должно было быть написано здесь. Что за люди здесь работают? От них нет ни малейшего проку. Не могут даже толком заполнить бирку.

– Так где же другое тело? – терпеливо повторила Руби.

– Где-то тут! – сердито ответил полицейский. – С этим все?

– Все.

Полицейский впихнул носилки с телом обратно в пенал. Носилки с лязгом стукнулись о заднюю стенку. Помилуй Боже Зака Мидоуза! Кажется, он попал в лапы неисправимому кретину! – подумала Руби.

Полицейский принялся по очереди выдвигать носилки, довольствуясь надписями на бирках. Искомое обнаружилось с четвертой попытки.

– Нашелся, голубчик! Озеро в Центральном парке, та же дата. Хотите на него взглянуть?

– Хочу.

Полицейский выдвинул носилки до упора и откинул с лица простыню. Руби увидела безобидную мышиную мордашку, реденькие волосенки. Кончики пальцев трупа претерпели ту же операцию.

– Наверное, набрались, решили посоревноваться в плавании и пошли на дно, – выдвинул полицейский собственную версию.

– В декабре?

– А что? Не забывайте, это...

– Знаю, не Коннектикут. Как вы поступаете с такими изуродованными пальцами?

– Никак не поступаю, – ответил полицейский.

Неудивительно, что город напоминает становище апачей. Руби ласково похлопала тщедушный труп по голой ноге и улыбнулась полицейскому.

– Спасибо. Вы мне очень помогли.

– Пожалуйста. Может, и вы мне когда-нибудь поможете.

– Надеюсь, – ответила Руби и мысленно добавила: «Чтоб тебе так же лежать с биркой на большом пальце!»

На улице Руби снова поймала такси и назвала адрес отеля, где поселился Римо. Портье посмотрел на нее, как на уличную проститутку, явившуюся по вызову к клиенту, загоревшемуся среди ночи, неодолимой похотью. Она поднялась в скрипучем лифте на 23-й этаж, нашла дверь с нужным номером и написала записку.

Чиун услышал шум. Под дверь их номера подсунули бумажку. Он тихо поднялся с соломенной циновки, на которой по обыкновению спал. Римо почивал в спальне. Чиун развернул записку и прочитал начало: «Дорогой балбес». Это не ему. Он бросил листок на пол и снова улегся на циновку, надеясь заснуть. Лишь бы лифт не скрипел всю ночь.

Дежурный портье снова с омерзением взглянул на Руби. Один раз такой взгляд еще можно было простить, но во второй раз с наглецом необходимо было расквитаться.

Руби подошла к стойке и со всей силы прихлопнула ладонью звонок ночного вызова, хотя портье стоял прямо перед ней. По вестибюлю разнесся пронзительный звон.

– С какой стати? – пробурчал портье как можно более угрюмо.

– Просто чтобы удостовериться, что вы живы, – ответила Руби.

– Ну, удостоверились?

– С чего вы взяли? Просто передо мной торчит какой-то длинноносый тип, издающий нечленораздельные звуки.

Портье остолбенел.

– Что вам угодно, мисс? Мы не любим, когда по вестибюлю околачиваются посторонние. Вам понятно, куда я клоню?

Руби вынула из сумочки удостоверение сотрудницы нью-йоркской полиции.

– Вой тот лифт, вопреки правилам, ни разу не проверяли за последние полгода.

Портье заморгал и, заикаясь, пробормотал:

– Простой недосмотр...

– По вашему недосмотру могут погибнуть люди. Наверное, и остальные ваши лифты в таком же состоянии?

– Не знаю...

– Ладно, облегчаю вам задачу. Я вернусь после полудня. Потрудитесь к тому времени организовать проверку лифтов, в противном случае я все их закрою, и ваши постояльцы будут карабкаться по лестнице. Вам понятно, куда я клоню?

– Понятно, мэм.

Глава двенадцатая

Доктор Елена Гладстоун не могла сомкнуть глаз в своей квартире, расположенной над лабораторией «Лайфлайн». Она с облегчением вздохнула, когда Джесс Бирс позвонил и сказал ей, что «разобрался» с Рендлом, прежде чем тот заговорил. «Лучше поздно, чем никогда», – был ее ответ.

Однако она ждала еще одного звонка, а его все не было. Стрелка приближалась к 4 часам, и она уже сомневалась, что вообще услышит доклад тех двоих, которых она послала следом за азиатом и молодым американцем. Им давно уже пора вернуться, а их все не было, телефон молчал, и в ней зрела уверенность, что два правительственных агента – кажется, их зовут Римо и Чиун – на самом деле более крепкие орешки, чем кажется на первый взгляд. Они сумели оживить Рендла Липпинкотта, хотя по всем правилам медицины он был смертником. Как им это удалось? Конечно, Джесс Бирс успел устранить опасность, однако эти двое – явная угроза. Она поежилась и даже подумала, не лучше бы ей выйти из игры.

Однако она немедленно отвергла эту мысль. Она стремилась не к достатку, а к настоящему богатству: ей требовались не жалкие миллионы, а сотни миллионов. Она грезила о яхтах, виллах, водителях в ливреях, роскошной жизни.

Ничто не сможет помешать осуществлению ее мечты.

Руби увидела провода сигнализации и не стала открывать дверь лаборатории. Вместо этого она порылась в сумочке и нашла длинный провод с зажимами на концах, которым сумела шунтировать проводку. Только после этого она вскрыла замок специальным инструментом, всегда находившимся при ней.

– Школа ЦРУ, – удовлетворенно прошептала она.

Войдя и затворив за собой дверь, она остановилась, готовая броситься наутек, если прозвучит сигнал тревоги. Постепенно ее зрение привыкло к темноте, и она увидела вдоль стены клетки с мышами, крысами и обезьянами. Она подошла ближе. Большинство боится крыс и мышей, но Руби выросла в райончике, где они были постоянными спутниками жизни, и была к ним равнодушна. Однажды крыса забралась к ней под одеяло и укусила ее. Девочка схватила зверька за голову и молотила острым каблуком маминой туфли, пока не забила до смерти.

Звери почуяли Руби и притихли. Она прислушалась. Наверное, Зак Мидоуз тоже побывал здесь. Неужели за это он поплатился смертью в грязной жиже паркового озера? Руби подумала, что ей следует соблюдать максимальную осторожность.

Елена Гладстоун, отчаявшись уснуть, натянула джинсы и клетчатую рубашку и решила спуститься в лабораторию, чтобы посмотреть на результаты недавних экспериментов. Ей удалось привить крысе страх перед металлом, причем такой сильный, что зверек начинал беситься, оказавшись в простой металлической клетке. Даже после сотен экспериментов Елена не переставала удивляться тому, что благоприобретенный рефлекс, в частности страх, приводит к образованию в мозге животного вещества, которое, будучи после выделения, очистки и усиления введено в кровеносную систему другого животного, вызывает у того столь же неодолимый страх.

Она занялась этими исследованиями десять лет назад, когда, окончив медицинский факультет, попала на работу в лабораторию, проводившую знаменитые опыты с плоскими червями, которых учили реагировать на свет. Затем обученных червей резали и скармливали другим плоским червям, которые демонстрировали точно такую же реакцию на свет.

Врач-эксцентрик, руководивший опытами, не был склонен придавать им значение, считая разве что курьезом, однако в жизни доктора Елены Гладстоун они стали поворотным моментом. Она так и не опубликовала результатов исследований. Ее никогда не оставляло чувство, что из этих опытов можно извлечь доход, причем прямо пропорциональный объему ее собственных знаний и неведению остальных.

Одевшись, она босиком направилась вниз.

Руби давно заметила охранника, сидевшего за парадной дверью, а также кабинетик сбоку от главного лабораторного помещения. Проникнув в кабинетик, она чиркнула спичкой, чтобы удостовериться, что в стене имеется окно, через которое она в случае необходимости сможет спастись бегством.

Она заперла за собой дверь, открыта окно и вернулась к письменному столу. Табличка на столе гласила: «Доктор Гладстоун».

Руби зажгла настольную лампу и занялась шкафом с папками. Он был заперт, однако она быстро справилась с замком. Открыв верхний ящик, она присвистнула: там лежали истории болезни пациентов, среди которых фигурировали все Липпинкотты: Элмер, Лэч, Дуглас, Рендл. Она пододвинула лампу ближе к шкафу и развернула кресло, чтобы было удобнее читать.

Елена Гладстоун вошла в лабораторию и замерла, отпрянув к стене. Из-под двери ее кабинета выбивался свет. Она неслышно прошла вдоль стены по коридору и заглянула в стеклянный квадрат в двери. В ее кресле сидела чернокожая женщина с прической в стиле «афро». Женщина читала ее бумаги. Окно кабинета было распахнуто, чтобы облегчить женщине бегство.

Кто она такая? Видимо, она как-то связана с частным детективом, который пытался шпионить здесь две недели назад...

Бесшумно ступая босыми студнями, Елена отошла от двери и вышла из лаборатории. В вестибюле стоял шкаф, в котором она нашла пузырек. Спрятав его под рубашку, она направилась к охраннику.

При ее приближении охранник вздрогнул и виновато попытался спрягать журнал под бумаги на столе.

– Здравствуйте, доктор, – пробормотал он. – Не спится?

– Вот хожу и думаю, – ответила она. – Слушайте, что от вас требуется...

Ее объяснения были весьма подробны. Она потребовала, чтобы Герман повторил поручение слово в слово. Он ничего не понял, – но важно кивал, давая понять, что все исполнит.

Доктор Гладстоун вышла на декабрьский мороз. Герман начал считать про себя:

– Один, два, три...

Досчитав до шестидесяти, он встал и, громко насвистывая, зашагал к задней двери, ведущей в лабораторное помещение. Дверь не была заперта, но он сперва повозился, и лишь потом нащупал выключатель и зажег в лаборатории свет.

Руби услыхала свист и выключила лампу на столе. В темноте она положила на место истории болезни и застыла у окна, ожидая, что произойдет дальше. Сперва она услышала, как где-то поворачивается дверная ручка, а потом в лаборатории зажегся свет.

Руби не дождалась, пока охранник выполнит остальные поручения, каковые состояли в том, чтобы вернуться к столику, надеть пальто и следовать домой. Она уже наполовину вылезла из окна, когда из тени выступила Елена Гладстоун. Руби заметила ее, но было поздно, ей в лицо ударила струя из баллончика, и молодая негритянка задохнулась. У нее защипало лицо, потом глаза, потом ее тело онемело, пальцы, цеплявшиеся за подоконник, разжались, и Руби без чувств свалилась на пол кабинета.

Осторожно ступая, чтобы не пораниться о стеклышки и острые камни, Елена Гладстоун вернулась в здание через главный вход. Удостоверившись, что охранник удалился, она отправилась в свой кабинет, чтобы выяснить, что за птичка попалась в ее сети.

Римо проснулся еще до восхода солнца. Заглянув в гостиную двухкомнатного номера, он застал Чиуна лежащим на спине в розовом ночном кимоно на соломенной циновке. Руки Чиуна были сложены на груди, глаза исследовали потолок.

– В чем дело, Чиун? Не можешь заснуть?

– Да, – ответил Чиун.

– Прости, – сказал Римо.

– Правильно делаешь, что извиняешься, – сказал Чиун, принимая сидячее положение.

– Только я не виноват, – сказал Римо. – Я не храплю, я закрыл дверь в спальню, чтобы ты не жаловался на мое шумное дыхание, на скрип пружин и прочее. Найди себе другого козла отпущения.

– Много ты знаешь! – проворчал Чиун. – Кто выбрал гостиницу со скрипучим лифтом? Если бы на этот этаж не ездили люди, которым понадобился ты, лифт бы не скрипел, и я забылся бы сном.

– Кому это я понадобился? – спросил Римо.

– Если бы под дверь не подсовывали записок, адресованных тебе, я урвал бы хоть минутку отдыха, – сказал Чиун.

Римо увидел на полу скомканную бумажку. Разгладив ее, он громко зачитал:

– "Дорогой балбес! Тебе нужна лаборатория «Лайфлайн» на 81-й Ист-стрит. Руби".

Он взглянул на Чиуна.

– Откуда это взялось?

– Ты не собираешься спросить меня, откуда мне известно, что эта записка предназначена именно тебе?

– Нет. Когда она появилась?

– Откуда я знаю? Два часа назад, час назад.

– Ты прочитал это и ничего не предпринял? Руби могла сама отправиться туда и угодить в переплет.

– Первое: я ничего не прочитал, потому что записка адресована не мне. «Дорогой балбес» – это не ко мне. Второе: если это Руби написала записку и куда-то отправилась, то она не попадет в переплет, потому что может за себя постоять. Именно поэтому из нее вышла бы отличная мать для сына одного субъекта, если бы у означенного субъекта водились мозги. Впрочем, нельзя ожидать многого от бесчувственного булыжника.

Римо стал звонить Смиту. Когда на аппарате Смита замигала красная лампочка, его жена наводилась внизу, занимаясь завтраком, поэтому Смит остался в спальне.

– Да, Римо, это лаборатория «Лайфлайн». Это я велел ей предупредить тебя, прежде чем туда соваться. Хорошо, держите меня в курсе.

Закончив разговор с Римо, Смит перевернул аппарат диском вниз. На нижней панели оказалась россыпь кнопок. Смит не глядя набрал десятизначный номер. В трубке не раздалось ни одного гудка. После 30 секунд безмолвия мужской голос сказал:

– Я слушаю, доктор Смит.

– В деле Липпинкотта наши люди вышли на след, – доложил Смит.

– Спасибо, – ответил президент Соединенных Штатов, не зная, что Смит уже повесил трубку.

Глава тринадцатая

Ее привела в чувство головная боль.

Руби знала, что это головная боль, и, приходя в себя, задавалась вопросом, чем вызвана боль. Ее головной болью был Римо. Второй причиной головной боли было то, что она работает на правительство. Будь у нее хоть капля здравого смысла, она никогда не сунулась бы в ЦРУ, а потом в КЮРЕ, а преспокойно продолжала бы торговать париками в своем магазинчике в Норфолке, штат Виргиния, создавая собственный бизнес; со временем она расширила бы поле деятельности и скопила достаточно денег, чтобы к тридцати годам отойти от дел и начать наслаждаться жизнью.

Но нет, она поступила по-другому. Она оказалась такой умницей, что пошла на правительственную службу. Вот вам и головная боль. Головной болью был Римо, а также Чиун и Смит. Да, не забыть родного братца по имени Луций. Этот доставлял ей не, боль в голове, а настоящее жжение на полметра ниже.

Стоило ей открыть глаза, как головная боль стала нестерпимой. Ей казалось, что в основание затылка ее укусил гигантский слепень. Она попробовала дотронуться до места укуса правой рукой и потерпела неудачу. Скосив глаза, она убедилась, что ее правая рука привязана к кровати. Так же обстояло дело с левой рукой и с остальным телом. Она лежала на больничной койке, перехваченная широкими толстыми брезентовыми полосами, препятствовавшими какому-либо шевелению. Она мигом все вспомнила: струя в лицо при попытке к бегству!

В противоположном углу сидела доктор Елена Гладстоун. Она говорила по телефону. Увидев, что Руби очнулась, она широко улыбнулась и направилась к пленнице. Помещение было ярко освещено лампами дневного света, вмонтированными в потолок. Недавно Руби уже видела подобные светильники, вот только где? Вспомнив, она содрогнулась: в городском морге!

– Как самочувствие, мисс Гонзалес?

– Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Я многое о вас знаю: имя, место службы, род занятий. Я знаю также, кто такие азиат и американец, не дающие мне покоя. Мне известны ваши подозрения относительно трагических событий в семье Липпинкотта и гибели мистера Мидоуза.

– Вы накачали меня наркотиками! – Это был не вопрос, а констатация неприятного факта.

– Да, дорогая. Теперь скажите, как вам нравится умереть?

– Одно из двух: либо не слишком, либо вообще не нравится.

– И то, и другое неприемлемо, – сообщила доктор Гладстоун. – Придется поискать что-нибудь получше.

– Не торопитесь. Я ведь не спешу.

Кошачьи глаза Руби успели оглядеть всю комнату. Вдоль стен стояли клетки с крысами и хомяками. На столике поблескивал скальпель. Она подумала, что у нее остались кое-какие шансы.

– Да, вы знаете обо мне все, – сказала Руби. – На меня произвела сильное впечатление обстановка в лаборатории, вот только я никак не могу взять в толк, чем вы тут занимаетесь.

– Ничего удивительного, – ответила доктор Гладстоун, – Это мало кому по зубам.

Ее не подловить, как ребенка. Что ж, попробуем сыграть на тщеславии.

– Ваши достижения по части пептидов – настоящий прорыв в науке, – сказала Руби.

Доктор Гладстоун приподняла брови.

– Пептиды? А вы начитаны!

Руби проигнорировала снисходительный тон.

– Одного не пойму: как вам удается, синтезировав вещества, присущие одному виду, заставить их воздействовать на совершенно другой вид.

В глазах рыжеволосой ученой загорелся интерес.

– Я их не синтезирую. В ход идут натуральные вещества. Путем синтеза получено только одно соединение, благодаря которому все и заработало. Помните, при трансплантации органов требуются медикаменты, предотвращающие отторжение органов из чужого организма?

– Помню, – сказала Руби.

– Я получила методом синтеза базовые компоненты, предотвращающие отторжение, и сумела связать их с пептидными. Благодаря этому я могу перемещать вещества от одного вида к другому со стопроцентной эффективностью.

– Невероятно! – воскликнула Руби. – Меня покорило также разнообразие программируемых вами реакций. Я еще понимаю, как можно заставить животное бояться темноты, воды. Но азиатов?! Одежды, любых ограничений?

– Тут нет никакого чуда. Простое расширение примитивного поведенческого рефлекса. Поручите истязание животных ассистенту-азиату. Причиняйте боль в окружении желтых предметов. Нужная реакция не заставит себя ждать. С одеждой еще проще: сочетание покрова с электрошоком, использование различных типов тканей. Крысы обучаются быстро. Любая ткань ассоциируется с болезненным ударом током; рефлекс продуцирует в мозге пептидные вещества, способные и человеку внушить страх точно к тем же раздражителям.

– Так было с Рендлом Липпинкоттом?

– Именно так. В следующую секунду глаза доктора Гладстоун сузились: она вспомнила, что привязанная к больничной койке женщина остается ее врагом.

– Но зачем? Почему Липпинкотты?

– Потому что мы собираемся покончить со всей семейкой. Тогда все их состояние станет нашим.

– Вам могут помешать их наследники, – возразила Руби.

– Это мы еще поглядим! А теперь, дорогая, если вечер вопросов и ответов окончен, настало время решить, как поступить с вами.

Зазвонил телефон. Взяв трубку и выслушав сообщение, доктор Гладстоун сказала:

– Иду. Вот и ваши друзья, – бросила она, обращаясь к Руби. – Римо с Чиуном. Сперва прогоню их, а потом займусь вами.

– Не возражаю подождать, – ответила Руби.

– Между прочим, если у вас появится желание вопить, валяйте, не стесняйтесь. Дело в том, что вы находитесь в подвале глубиной десять футов, так что ни вашего призыва о помощи, ни предсмертного вопля все равно никто не услышит.

Докторша вышла. Руби перевела дух. Какая злобная особа! Не теряя ни минуты, она принялась отчаянно елозить спиной по койке, надеясь, что колесики койки не зафиксированы. Догадка подтвердилась: койка пришла в движение и оказалась на пару дюймов ближе к столику, на котором Руби увидела вожделенный скальпель.

Оставался пустяк: 10 футов минус два дюйма. Руби не грозила праздность.

Елена Гладстоун вошла в свой главный кабинет, заставленный книгами, машинально улыбаясь. Римо и Чиун сидели у стола.

– Здравствуйте, я – доктор Гладстоун, – приветствовала она посетителей. – Насколько я понимаю, вас прислал мистер Элмер Липпинкотт-старший.

– Совершенно верно, – ответил Римо. – Моя фамилия Уильямс. А это – Чиун.

– Можете называть меня «Мастер», – предложил Чиун.

– Рада с вами познакомиться, – сказала она и, проходя мимо Римо, намеренно задела его. От нее исходил сильный аромат, показавшийся Римо знакомым. – Чем могу быть полезна? – осведомилась она, усаживаясь.

– Сперва умирает Лэм Липпинкотт, потом – Рендл, – начал Римо. – Мы подумали, что вы сумеете объяснить нам, почему они так странно себя вели. Мистер Липпинкотт сказал, что вы – семейный врач.

– Это так. Но я не знаю, что с ними произошло. Оба не жаловались на здоровье, хотя и вели малоподвижную жизнь. Насколько я знаю, у обоих не было сильных эмоциональных переживаний. К наркотикам и другим медикаментам они не прибегали. Просто не знаю, в чем дело.

– Рендл Липпинкотт боялся одежды, – сказал Римо. – Он не выносил даже прикосновения одежды к своему телу.

– Вот этого я и не понимаю! – посетовала Елена. – Ни разу за все эти годы не слыхала о такой иррациональной фобии.

– Вы могли бы ему помочь? – спросил Римо.

– Не знаю. Возможно... По крайней мере, попыталась бы. Но когда он заболел, ко мне не обратились.

– В чем состоит ваша работа здесь?

– Сохранение жизни. Мы пытаемся обнаружить болезнь еще до того, как она проявится. Проводим осмотры с целью профилактики тяжелых заболеваний. Скажем, если у человека падает тонус спинных мышц – а у нас есть способ его точного измерения, – мы прописываем комплекс упражнений, которые предотвратят проблему, не дав ей возникнуть.

– Большая клиника, если ограничиваться только немощными спинами, – заметил Римо.

Елена Гладстоун встретила эти слова улыбкой. Обычно ее широкая улыбка срабатывала безошибочно, рождая у мужчин желание сделать ей приятное. Однако на Римо Уильямса она никак не подействовала, разве что заставила прищуриться, отчего его глаза, и без того похожие на бездонные омуты, сделались еще загадочнее. Она решила, что в нем тоже есть что-то восточное, и заподозрила, что он состоит в родстве со стариком-азиатом, который, сидя у ее стола, внимательно изучал заточенные карандаши.

– Почему только спинами? – возразила она. – Мы занимаемся всеми болезнями: сердцем, кровяным давлением, недостатком химических элементов в организме, сосудистыми заболеваниями.

– И все?

Она поняла, что не смогла произвести на Римо сильного впечатления.

– Кроме того, мы проводам опыты на лабораторных животных. Это, скорее, мое хобби, нежели наше основное назначение. Мистер Липпинкотт очень щедро финансирует нашу деятельность.

Чиун приставил грифель к грифелю два остро заточенные карандаша, удерживая их кончиками указательных пальцев за резинки. Казалось, он не видит ничего, кроме карандашей. Взглянув на него, Римо заскучал.

Зато доктор Гладстоун проявила к его занятию интерес: она никогда прежде не наблюдала ничего подобного.

– Теперь, когда нет в живых двоих сыновей Липпинкотта, – сказал Римо, отвлекая ее от карандашей Чиуна, – надлежит позаботиться о третьем.

– О Дугласе, – подсказала она.

– Да, о Дугласе. У него есть какие-нибудь заметные недомогания?

– Нет. Он младший из сыновей. Он регулярно занимается физкультурой и находится в хорошей форме. Я бы весьма удивилась, если бы и Дуглас захворал.

Чиун водил руками из стороны в сторону, по-прежнему не роняя карандашей. При этом он негромко гудел, словно подражая двигателю самолета.

– Понятно, – сказал Римо. Запас коварных вопросов иссяк. – Мы ищем одну негритянку. Вы ее не видели?

– Негритянку? Здесь? Нет. Откуда ей здесь взяться? – Елене Гладстоун показалось, что карие глаза старого корейца прожигают ее насквозь.

– Ниоткуда, – ответил Римо. – Она наша коллега. Она сказала, что увидится с нами здесь.

– Очень жаль, но пока она не заходила. Что ей передать, если зайдет?

– Ничего, спасибо. – Римо поднялся. – Чиун!

Чиун перевернул правую руку ладонью кверху и занес над ней левую ладонь. Между ладонями находились два карандаша, соприкасающиеся кончиками грифелей. На глазах у доктора Гладстоун он убрал левую руку, но два карандаша остались стоять на указательном пальце правой. Чиун прищелкнул пальцами, и оба карандаша, перевернувшись в воздухе, опустились точь-в-точь в узкое жерло пластмассового стаканчика.

Женщина восторженно зааплодировала.

– Перестань валять дурака, – поморщился Римо. – Нас ждут дела.

Чиун нехотя встал.

– На обратном пути я покажу вам лабораторию, – сказала доктор Гладстоун и вывела гостей в коридор. – Я живу наверху. – Она свернула к двери лаборатории. – Здесь, по бокам, – смотровые кабинеты. В них мы проводим общие осмотры, делаем электрокардиограмму, измеряем давление, берем анализ крови и так далее.

Все двери были распахнуты. Римо удостоверился, что на этом этаже Руби нет.

Тяжелый цветочный запах духов, которыми пользовалась Елена Гладстоун, снова достиг ноздрей Римо, когда она посторонилась, пропуская их в просторную лабораторию, залитую светом, где стояли несчетные клетки с мышами, крысами и обезьянами. Зверье так шумело, что могли лопнуть барабанные перепонки.