Текст книги "Заманчивая мишень"

Глава 6

В жаркой аппаратной под «Миром Сэма Бисли» Римо Уильямс блокировал тянущуюся к его горлу руку из нержавеющей стали.

Рука не была ни быстрой, ни сильной. Она столкнулась с широким запястьем Римо и замерла – стальная кисть сжималась и разжималась, словно царапающийся металлический цветок.

Уильямс убрал блок с запястья и схватил стальной кулак. Сжал пальцы. Металлическая кисть с жалобно жужжавшими сервомоторчиками попыталась разжаться. Но не смогла.

Римо поднял взгляд на экран – лицо настоящего Дяди Сэма Бисли напряглось.

Дядя Сэм раздраженно щелкал и щелкал невидимым тумблером.

– Смотрите, – сказал Римо.

И превратил кулак в ком стальной стружки.

Голова аниматронного Бисли дернулась и, щелкнув зубами, попыталась укусить Уильямса. Когда фарфоровые зубы коснулись волосков на запястье Римо, он резко опустил руку. Челюсть Дяди Сэма отлетела, оборванные провода отчаянно заискрили.

На экране челюсть у настоящего Бисли отвисла. Он закрыл рот, потом спросил:

– Из чего ты, черт возьми, сделан?

– Из копыт, из рогов и щенячьих хвостов, – ответил Уильямс и небрежно сбил аниматронную голову. Она полетела к экрану. Настоящий Дядя Сэм отпрянул от неожиданности. Голова врезалась в экран, он погас, повалил едкий дым.

Римо вновь обратил внимание на капитана Мауса.

– Где он?

– Я скорее умру, чем предам Дядю Сэма.

– Проверим эту теорию, – сказал Римо, ухватив капитана за запястье правой рукой.

– Один поросенок на рынок пошел, – произнес он, дернув указательный палец Мауса. Сустав издал легкий щелчок. – Другой поросенок домой повернул, – и сделал то же самое с мизинцем.

Маус, расширив глаза, глядел, как его пальцы поникают, будто увядшие лепестки цветов.

– В Волшебном Замке, – промямлил он.

Из скрытого динамика послышалось рычание Дяди Сэма:

– Маус, ты предатель.

– Но... но, – запротестовал Маус, лицо его исказилось, как нагретая восковая маска. – Я был вашим почитателем с раннего детства!

– Считай, что ты лишен мышиных ушей.

Капитан Маус свесил голову и зарыдал, как ребенок.

– Повзрослей, – бросил ему Римо. – Как лучше всего добраться отсюда до замка?

Маус продолжал рыдать. Уильямс обхватил его голову большим и указательным пальцами и стиснул виски. Верхние черепные кости капитана под редкими волосами стали выпячиваться вверх, он издал нечленораздельный вопль, который многое сказал Римо. За многие годы практики он научился понимать людей, когда выжимал правду из их черепов.

– Люквцентреполаприведетвастуда, – произнес Маус с неимоверной быстротой.

– Большое спасибо, – поблагодарил его Уильямс. – Побудь здесь, пока я не вернусь.

Но стоило Римо откинуть крышку люка в центра пола, как послышался негромкий хруст. Маус что-то разгрыз и обмяк в своем удобном кресле. Уильямс пожал плечами: одной проблемой меньше.

Алюминиевая лестница вела вниз, в прямоугольный, выложенный кирпичом туннель. В туннеле стояла мототележка. Что ж, это облегчало задачу. И Римо пустил тележку по туннелю, идущему совершенно прямо.

Доехав до конца, он соскочил с подножки на точно такую же лестницу, ведущую в точно такой же люк, и, когда поднялся до середины, услышал, как неуправляемая тележка врезалась в стену.

Когда Римо добрался до верха – высота лестницы не превышала трехэтажного дома, – послышалось гудение вертолета.

Через каменную нишу, где стоял привинченный болтами рыцарь в средневековых доспехах, Уильямс шагнул в коридор.

Гудение вертолета становилось громче. Доносилось оно с большой высоты, поэтому Римо пренебрег изящной лестницей, ведущей вверх, и вылез в окно. Стены замка были сложены из больших каменных блоков – ухватиться было за что, – и Римо вскарабкался по башенке, словно она для того и предназначалась.

Вертолет выглядел толстым зеленым лимоном с ярко-красной полосой и белоснежными винтами. Он уже поднимался со скрытой площадки, когда Уильямс влез на парапет и легко побежал к нему.

Он едва успел ухватиться за белоснежную лыжу и сжать кулак, как ноги его лишились опоры.

Вертолет накренился и повернул на запад.

«Мир Сэма Бисли» остался позади, внизу теперь проплывали поля и апельсиновые рощи.

Римо подождал, когда летчик ляжет на курс, а потом полез внутрь.

Он подтянулся на руках и зацепился пятками за лыжу. Маневр был проделан так искусно, что на равновесии красочной машины это не отразилось.

После того как он перебросил ноги через лыжу, нетрудно было нащупать ручку боковой дверцы. Римо распахнул ее и запрыгнул на заднее сиденье, не забыв захлопнуть при этом за собой дверцу.

– Подбросите? – беззаботно спросил он. Летчик оглянулся через плечо и побелел, словно привидение.

– Откуда вы взялись, черт возьми?

Римо заулыбался. Улыбка исчезла, когда он осознал, что на борту никого нет, кроме него и летчика.

– Где Дядя Сэм? – спросил Уильямс.

– Двадцать пять лет, как в могиле, – выпалил пилот.

– Слух хоть и распространенный, но неверный, – послышался обработанный фильтрами голос Дяди Сэма из динамика внутри кабины.

Раздался хлопок, от оси винта над головой Римо поднялся черный дымок, и турбина остановилась.

– Господи. Мотор заглох, – отрывисто произнес летчик, щелкая тумблерами.

Уильямс ударом ноги распахнул дверцу.

– Куда вы, черт возьми? – выкрикнул летчик во внезапно наступившей тишине.

– Наружу, – ответил Римо.

– Это же верная смерть.

– Как и свободное падение в этой громадной елочной игрушке.

– С нами ничего не случится, – отозвался пилот. – Несущий винт продолжает вращаться, действие его подобно парашюту. Называется авторотацией.

Римо на всякий случай дверь не закрыл. Вертолет плавно опускался, поддерживаемый тормозящим вращением винта.

Сел он на поле, примерно в десяти милях от «Мира Сэма Бисли».

Спрыгнув на землю, Уильямс увидел, как другой ярко раскрашенный вертолет поднялся со сказочного горизонта тематического парка, и понял, что его провели.

– Чей это голос прозвучал в динамике? – спросил летчик.

– Показался знакомым?

– Да.

– Лупоглазого Матроса, – ответил Римо.

Пилот молча вытаращился на него.

Он все еще таращился, когда его недавний пассажир уже шагал через бесконечное поле к ближайшему шоссе. Находилось оно довольно далеко, так что Римо шел к нему добрых двадцать минут и еще десять искал заправочную станцию с телефоном-автоматом.

Набрав фолкрофтский номер доктора Харолда В. Смита, он стал нетерпеливо топтаться на месте, ожидая, когда у того на черном блестящем столе зазвонит голубой телефон.

Хриплый голос в трубке прозвучал кисло.

– Римо, это ты?

– Да. Что случилось?

– Стреляли в Президента США.

– Черт. Рана тяжелая?

Голос Смита упал до шепота:

– Сообщают, что он убит.

Римо ничего не сказал. Он не был особым приверженцем нынешнего Президента, но, осмысливая эту новость, вдруг вспомнил, где был тридцать лет назад, когда услышал то же самое.

Он был на занятиях. В приюте Святой Терезы. Монахиня, имя которой Уильямс давным-давно забыл, вела урок английского языка. Раздался стук в дверь, вошла сестра Мария Маргарита, имя и лицо которой Римо не забыть до смертного дня, более бледная, чем обычно. Она вполголоса сказала что-то другой монахине, и та тоже побледнела.

Потом сестра Мария Маргарита негромким, хриплым голосом обратилась к классу:

– Дети, в нашего любимого Президента стреляли. Теперь нам надо молиться за него.

И затянула молитву.

Уильямс до сих пор помнил, что остался равнодушен. Он был достаточно большим, чтобы понять – произошло нечто ужасное, и слишком маленьким, чтобы эта весть могла его потрясти.

Когда же население известили, что молодой Президент скончался, уроки отменили и всех приютских повели в церковь. Отслужили мессу. В те дни мессы служили еще по-латыни.

Римо впервые увидел, как священники и монахини – единственные носители власти, каких он знал доныне, – плакали. Тогда это привело его в трепет, и теперь, три десятилетия спустя, он вновь ощутил нечто похожее на ту болезненную, гнетущую опустошенность.

– Кто это сделал? – спросил Уильямс, вернувшись к действительности.

– Пока что у меня нет никаких сведений, – уныло ответил Смит.

– А у меня кой-какие есть. Я нашел Дядю Сэма. Он был в «Мире Сэма Бисли».

– Был?

– Удрал. Я сейчас на каком-то шоссе во Флориде.

– Вылетай в Вашингтон, Римо.

– С удовольствием. Что там?

– Вице-президент. Ему может потребоваться охрана.

– А большого человека мы, значит, проворонили?

– Кое-кто проворонил, – ответил Смит и неожиданно резко положил трубку.

Глава 7

Особый агент секретной службы Уин Уоркмен очень не любил охранять Президента Соединенных Штатов.

Он выходил из себя всякий раз, когда Президент прилетал в Бостон с двумя громадными «Боингами-747», загруженными аппаратурой связи и бронированными лимузинами. И предъявлял бостонскому отделению секретной службы бесконечные требования.

Уин Уоркмен был оперативником. Ему нравилась живая работа – ловить фальшивомонетчиков, накрывать похитителей кредитных карточек и распутывать компьютерные преступления. Теперь секретной службе приходится все чаще и чаще иметь с ними дело, ее обязанности не ограничиваются охраной Президентов, нынешних, прошлых и домогающихся этого поста.

В секретную службу Уин Уоркмен пришел из полиции. Платили здесь больше, да и дела были поинтереснее. Покуда не приходилось охранять кого-то из Президентов.

Выяснилось, что ему это почти не угрожает. Для нарядов Белого дома Уин был слишком «уличным». В бостонском отделении его предпочитали использовать для секретных заданий.

Итак, Уин Уоркмен работал на улице. Ему это нравилось. Вот только всякий раз, когда прилетал Президент, его снимали с поста, заставляли бриться, надевать лучший серый костюм и прикреплять к поясу рацию, наушник которой для удобства был сделан по форме его левого уха.

Обычно ему приходилось иметь дело с «ежеквартальниками» – местными психами и сумасбродами, которые обращали на себя внимание секретной службы тем, что во всеуслышание произносили угрозы в адрес главы исполнительной власти. Их допрашивали каждые три месяца из обычной предосторожности и всякий раз, когда Президент прилетал в город, подвергали проверке.

Однако на сей раз из-за вирулентного гриппа, свалившего с ног половину бостонских агентов, ему пришлось заступить в охранение.

Когда президентский кортеж, напоминавший сегментного черного дракона, катил по узким улицам города, Уин стоял как истукан. Впрочем, все агенты были принаряжены и надеялись, что к каким бы то ни было действиям прибегать не придется.

На взгляд Уина Уоркмена, скука была не самой неприятной стороной работы в охране Президента. Хотя скука, конечно, отчаянная. К тому же еще частенько приходилось покидать улицу.

Самым неприятным было другое. Выполняя тайные задания, иногда добиваешься успеха, иногда нет. Но особой славы успехи не приносят. В секретной службе люди приучены находить удовлетворение в хорошо выполненной работе, а не в фотографиях, напечатанных в газете или показанных по телевидению.

В охране Президента никто не поблагодарит тебя если ты сделал работу хорошо. Зато в противном случае – о! небо с овчинку покажется.

Уин Уоркмен стоял на крыше библиотеки имени Хили, когда раздались выстрелы, от которых сердце у него оборвалось.

Взгляд его сразу же обратился на звук. На крыше научного центра Уин увидел человека с винтовкой.

– Черт! – произнес он, опустился на одно колено и начал стрелять.

Глупо. Уин располагал лишь 10-миллиметровым «дельта-элит». Недостаточно дальнобойным. Но Уоркмен единственный находился достаточно близко, чтобы привести стрелка в смятение.

И Уин расстрелял всю обойму, а снайпер, произведя всего один выстрел, бережно сложил винтовку и пошел прочь.

Уоркмен только тут разглядел у него летные очки и белую спираль за ухом, идущую к вороту ветровки, и сообразил, что всего несколько минут назад разговаривал с этим человеком по рация, принимая его за вашингтонского агента, контрснайпера Дона Гродина.

Уходящий не был Доном Гродином. Просто одет был в служебную ветровку Дона Гродина и буквально утопал в ней.

– Господи, – произнес Уоркмен, со всех ног бросившись к лестнице.

И тут все смешалось в каком-то сумасшедшем калейдоскопе. В наушнике зазвучало столько голосов, что Уин вынул его и закричал в микрофон на запястье:

– Заткнитесь, черт возьми! Все! Немедленно!

Когда жужжание в наушнике прекратилось, Уоркмен водворил его на место. К тому времени он был уже на площади.

– Всем бостонским агентам: говорит Уин. Переключитесь на запасную частоту. Подозреваемый стрелок только что покинул крышу научного центра. Повторяю, подозреваемый только что покинул крышу научного центра. На нем ветровка контрснайпера. Приготовиться постам у гаражного лифта, на площади и у всех выходов. Остальным прочесать научный центр.

«Как Босс?» – спросил кто-то.

«Не думай о Боссе. Он проблема наряда из Белого дома. Наша проблема – стрелок».

«Похоже, ранен он очень серьезно», – пробормотал кто-то.

Потом слышались только обрывки разговоров, перемежаемые выстрелами.

«Кто-то стрелял в гараже».

Через минуту донеслось:

«Стрельба в научном центре».

«Господи! Здесь двое убитых агентов».

«Он, видимо, в аудитории Липке».

К этому времени Уин Уоркмен с группой агентов добежал до научного центра и оценил ситуацию.

Главный вход в аудиторию Липке находится на втором этаже. А служебные входы – на уровне площади.

– Разбейтесь на две группы. Одна пусть идет через правую дверь. А остальные со мной через левую.

Меньше чем через полминуты второй отряд доложил о готовности. Все глубоко вздохнули, и Уоркмен скомандовал:

– Вперед!

Они ворвались в темную аудиторию, светя фонариками во все стороны, отчего напоминали насекомое со множеством щупалец.

На первом ряду, в середине, спокойно сидел стрелок.

– Я не сопротивляюсь! Не противлюсь аресту! – визгливо закричал он.

– Тем лучше для тебя, ублюдок! – рявкнул Уоркмен.

Обыскав подозреваемого и не найдя никакого оружия, агенты поставили его на ноги. Кто-то забрал у него бумажник и отдал Уоркмену. Он торопливо сунул бумажник в карман и бросил:

– Уводим его отсюда, к черту.

Арестованного повели наверх; вдруг из-за барьера выскочил человек в шлеме гонщика и начал стрелять сразу из двух пистолетов, держа их в вытянутых руках.

Подобное ошеломляет, ты вновь и вновь мысленно проигрываешь такие мгновения, ищешь собственные ошибки или миг, когда можно было еще что-то сделать, чтобы не допустить случившегося.

Уин Уоркмен многие годы потом будет заполнять так мрачные часы перед сном. А пока он, конечно же, в числе тех, кто скосит убийцу, методично всаживающего пули в их пленника.

Эхо выстрелов еще не смолкло, когда Уоркмен пинками выбил из рук мертвого киллера револьвер тридцать восьмого калибра и пистолет, подозрительно похожий на табельный «дельта-элит».

– Ранен кто-нибудь? – выкрикнул он. – Ранен или нет, черт возьми?!

– Только подозреваемый.

Уоркмен подошел к нему.

Стрелок лежал на спине, судорожно подергиваясь, словно марионетка, которую тянут за ослабевшие шнурки. Потом испустил дух.

– Мразь, – выругался Уин.

И впервые пристально поглядел на бывшего арестанта.

– Мне знакомо это лицо, – сказал он. – Может, он из тех, кто в розыске?

– Я не...

Один из агентов вытащил набор фотографий потенциально опасных для Президента граждан. Убитого среди них не было.

Все как-то разом сгрудились – бледные, с тупым ужасом на лицах.

– Да, я тоже видел его раньше.

– Где?

– Не знаю.

Они оцепенело, словно роботы, вглядывались в лицо убитого. Смерть Президента скорее всего означала для них отставку. Профессионализм не позволил им расплакаться.

Прошло несколько минут, но никто так и не вспомнил, чье это лицо.

– Ладно, – буркнул Уоркмен. – Давайте выносить трупы.

– Черт возьми, – злобно произнес один из агентов. – Просто повторение Далласа какое-то! Как могли мы так оплошать?

Эта мысль, казалось, пришла в голову всем одновременно.

– Ты тоже так думаешь? – с расстановкой спросил Уин.

– Не хотел бы, но...

Все снова собрались вокруг мертвого стрелка.

– О Господи, – произнес третий агент. – Это он!

– Да, – ответил Уоркмен. – Прекрасно понимаю. Это означает конец секретной службы в ее нынешнем виде. Перед нами лежит Ли Харви Освальд.

Уин Уоркмен отступил назад и изо всех сил пнул покойника.

– Вы понимаете, что это значит?

– Сдается мне, – монотонно произнес еще один агент, – что тип в шлеме похож на Джека Руби.

Все бросились к другому трупу. Часть шлема была разбита вдребезги, сквозь отверстие виднелась только половина лица.

– Похож на Руби. Правда, помоложе, – заметил Уин.

– А тот человек – вылитый Ли Харви Освальд, словно Руби и не застрелил его в шестьдесят третьем.

– Сколько тогда было Освальду?

– Года двадцать три – двадцать четыре, – ответил Уоркмен.

Агенты приблизились к мертвецу, здорово смахивавшему на постаревшего Ли Харви Освальда.

– Прибавить тридцать, будет пятьдесят четыре.

– Примерно на столько он и выглядит.

– Он не может быть Освальдом.

– А как похож! Вплоть до этой идиотской усмешки.

Уоркмен отвернулся от покойного и раскрыл его бумажник, который вытащил так осторожно, словно боялся того, что в нем обнаружится.

Из открытых ртов вырвался вздох облегчения. Потом кто-то щелкнул пальцами. Прозвучало громко, как выстрел.

– В чем дело? – сердито спросил Уоркмен.

– Алек Хайделл. Это одно из прозвищ.

– Чьих?

– Освальда.

Все устремились к другому убитому.

У того бумажник лежал в заднем кармане и хорошо прощупывался, но достать его, не переворачивая тела, было невозможно.

– Оставьте, – буркнул Уоркмен. – Для меня это слишком.

– Хуже не будет, – пробормотал кто-то в ответ.

Но хуже стало. Почти сразу же.

– Я нашел оружие стрелка, – доложил по рации один из агентов.

– Оставайся там. Сейчас поднимемся.

Уоркмен ступил на крышу научного центра так осторожно, словно боялся затоптать следы.

Наконец он подошел к агенту, склонившемуся над оружием. Это была винтовка с самодельным ремнем.

– Черт! Старье, – заключил Уоркмен, разглядывая винтовку.

– Поглядите на ствол.

– Что-нибудь особенное?

– Там отштампована марка.

Уоркмен повертел головой и наконец разобрал буквы.

– "Ман..."

– "Манлихер-каркано", – досказал агент.

– Иди ты! – удивился Уин.

– Тим так написано. Клянусь.

На стволе было выбито: «Манлихер-каркано. Калибр 6.5. Изготовлена в Италии».

– Из «манлихер-каркано» и стрелял Освальд в Далласе, – хмуро сказал Уоркмен. – Если только стрелял Освальд.

– Как это понимать? – спросил агент.

– Мы нашли стрелка. Если Освальду прибавить тридцать лет, стрелок будет точной его копией.

– Есть и еще кое-что, – произнес агент. – Посмотрите на стреляную гильзу.

– Ну?

– Вон, нацарапано...

– Что именно?

– Две буквы. Кажется, RX.

– RX?

– Да.

– Что это может означать, черт возьми?

В довершение всего из теплицы высунулся еще один агент.

– Тут женщина, хочет узнать об утаивании.

– Каком утаивании?

– Говорит, что она Пепси Доббинс.

– Гони ее к чертовой матери! – крикнул Уин Уоркмен. – И заприте все здание. Это место преступления согласно федеральному уголовному праву, черт возьми!

Глава 8

В международном аэропорту города Фуриозо Римо взял билет на ближайший рейс до Вашингтона и отыскал телефон-автомат.

Набрал номер своего телефона в Массачусетсе. Услышав три гудка, Римо нажал на рычаг, снова набрал номер и после трех гудков опять повесил трубку. На третий раз после четвертого гудка ему ответил мастер Синанджу.

– Римо? – раздался ворчливый скрипучий голос.

– Скверные новости, Чиун. Ассасин ликвидировал Президента.

– Толстого принца? Обжорливого?

– Да. Его.

– Это сделал ты? – спросил скрипучий голос.

– Нет, конечно.

– В таком случае, не ассасин. Убийца. Называться ассасинами достойны только мы с тобой.

– Кончай хвастаться. Его уложил снайпер.

– Хорошо.

– Что значит «хорошо»?

– Император Смит, которому мы с тобой служим, поймет по грубому использованию грохочущей палки, что ни ты, ни я здесь ни при том.

– "Ни при чем", я говорил тебе уже тысячу раз. И произошло это в Бостоне, меньше чем в трех милях от нашего дома.

– Римо! Это неправда.

– Правда.

– Почему мне не сообщили, что этот Президент-марионетка был в нашей провинции?

– Смит захочет узнать, почему ты не остановил убийцу.

– Я понятия не имел ни о Президенте, ни о его убийце, – печально проскрипел Чиун.

– Это мы с тобой знаем. Но Президент был убит во время дозора Смита, а это твой дозор.

– И твой тоже.

– У меня дозоров больше нет. Я просто хочу завершить несколько дел, помнишь?

– Из-за твоего упрямства нас обвинят в злосчастной смерти этой марионетки, – прокаркал Чиун.

– Не обвинят. Слушай, я вылетаю в Вашингтон, чтобы охранять нового Президента.

– Есть новый Президент?

– Вице-президент.

– Эта страна обречена.

– Пожалуй, если существует заговор. Я буду наблюдать за вице-президентом. Помощь была бы мне весьма кстати.

– Если существует заговор, мое место рядом с законным императором, Харолдом Безумным.

– Да ведь о существовании Смита никто не знает! – воскликнул Римо.

– Ты звонишь из аэропорта?

– Ну и что?

– Аэропорт – место общественное, а ты выкрикиваешь тайны своего императора, и их может услышать любой оказавшийся поблизости шпик.

Римо тут же прошептал в трубку:

– Я официально прошу твоего присутствия, идет?

– Рассмотрю твою просьбу, когда получу ее в письменном виде, – негромко ответил Чиун. – До тех пор мое место рядом со Смитом.

Телефон умолк.

Римо с силой швырнул трубку, разбил ее, перешел к другому автомату и позвонил Смиту в Фолкрофт.

– Смитти, я только что разговаривал с Чиуном. Он не хочет присоединяться ко мне в Вашингтоне.

– Почему?

– Я допустил оплошность, упомянув про заговор, и он счел за лучшее охранять тебя.

– Ладно, я ему позвоню. Ты где?

– В международном аэропорту Фуриозо. Через десять минут вылетаю.

– Я думал, к этому времени ты уже будешь в Вашингтоне.

– Мне пришлось добираться до шоссе пешком. Первая дюжина машин меня не подобрала, но все равно повезло.

– Как это?

– Кто-то угнал машину, которую я брал напрокат. Он как раз проезжал по шоссе.

– И остановился?

– Нет. Я догнал машину и вышвырнул мерзавца из-за руля на скорости семьдесят миль.

– Надеюсь, свидетелей не было.

– Навстречу ехал автобус компании «Грейхаунд», и угонщик угодил ему под колеса, если ты это имеешь в виду.

– Хорошо. Держи меня в курсе.

Смит положил трубку.

Римо нашел в зале ожидания свободное место. Большинство пассажиров стояли у телевизоров, компании все еще передавали специальное сообщение.

Пленку, на которой был заснят смертоносный выстрел, прокрутили восемнадцать раз примерно за такое же количество минут. Римо, который бессчетное количество раз сам нес смерть тем, кто ее заслуживал, с отвращением отвернулся от экрана.

До ушей Уильямса то и дело долетал приглушенный шепот ожидающих пассажиров.

– Опять политическое убийство. И когда это кончится?

– Я хорошо помню, как убили Кеннеди. Прямо как вчера...

– Он был хорошим Президентом, потом, правда, пошли разные разговоры...

– Нет, я имел в виду Роберта Кеннеди.

– А. То-то мне показалось, что выглядите вы слишком молодо, чтобы помнить Джека.

– Нет на свете более мерзкой твари, чем ассасин.

Рыжеволосая женщина в очках поставила сумку на ноги Римо и уселась с ним рядом.

– Схватили того, кто стрелял? – спросила она. Национальная трагедия придала ей смелости заговорить с незнакомым мужчиной.

– Не слышал.

– Просто не верится, что мы лишились еще одного Президента.

Уильямс промолчал.

– Трус, – злобно произнесла женщина.

– Кто? – спросил Римо.

– Ассасин. Нет никого трусливее ассасинов. Что только заставляет человека становиться такой бездушной тварью?

– Откуда я знаю, – растерялся собеседник. – Возможно, он был профессионалом.

– Будто это оправдание, – фыркнула женщина. – Мерзавец и есть мерзавец.

– Послушайте, – сердито буркнул Римо, – мне сейчас не до этого!

Сочувственно потрепав Уильямса по руке, женщина попыталась его утешить:

– Я понимаю, вы расстроились. Все мы расстроены.

Римо встал и пересел на другое место. К нему снова кто-то подсел и поинтересовался новостями. Не отвечая, Уильямс снова пересел.

Впрочем, куда бы он ни садился, везде со злобным шипением произносили слово «ассасин».

Объявили посадку, и, когда самолет поднялся в воздух, Уильямс покинул свое кресло над крылом и сел на свободное в хвостовой части салона, чтобы не слышать этих несмолкаемых разговоров об ассасинах.

За двадцать с лишним лет работы в КЮРЕ у Римо возникали свои проблемы. Иногда казалось, что Америку невозможно спасти. Иногда за человека, сидевшего в Белом доме, не стоило сражаться.

Уильямс не раз чувствовал полное ко всему отвращение и уходил. Но всегда возвращался. Теперь он не сомневался, что дошел до последней черты.

Он отдал КЮРЕ много лет жизни. Это было время движения вперед.

Но к чему? Он об этом особенно не размышлял, но, глядя на проплывающий внизу пейзаж Флориды, задумался, в каком месте ему хотелось бы жить.

Единственная его профессия – если можно так сказать – быть ассасином. Римо ни за что не вернулся бы в полицию. Хорошо, конечно, ловить преступников, но мешает этому очень многое. Он не смог бы снова играть по правилам.

Уильямс уже свыкся со своей новой ролью. Строго говоря, он никогда не считал себя таким ассасином, как Ли Харви Освальд и Сирхан Сирхан. Они были психопатами-одиночками. Уильямс – профессионалом высшего класса.

Когда мастер Синанджу впервые сказал ему, что он овладевает искусством ассасина, Римо подумал не о Сирхан Сирхане. О Джеймсе Бонде. Спокойном, умелом человеке, который смело ввязывается в разные переделки и выходит из них победителем, разделываясь с преступниками.

Казалось, его определенно готовят именно к этому.

Поняв наконец, что мастер Синанджу – ассасин в традиционном смысле слова, Римо встревожился. Это слово он презирал с детства. Кеннеди. Мартин Лютер Кинг. Потом второй Кеннеди.

– Не хочу быть ассасином, – заявил он тогда Чиуну.

– Я предлагаю тебе весь мир, а ты отказываешься?

– Наотрез.

– Еще ни одному белому не предлагали овладеть Синанджу.

– Синанджу я принимаю. А от пояса ассасина отказываюсь.

– От пояса?! Синанджу не знает поясов. А отделять мастерство от результата нельзя. Ты овладел Синанджу. Значит, ты ассасин. Это гордая традиция.

– В этой стране нет. Здесь «ассасин» – бранное слово.

– Когда песни о твоих славных подвигах достигнут самых дальних уголков этой коснеющей в невежестве земли, оно станет возвышенным.

– Ты не слушаешь. Ассасины – это убийцы.

– Нет. Убийцы и есть убийцы. А ассасины – художники. Мы врачи, лечащие смертью. Если государство беспокоит какая-то проблема, мы удаляем ее, как раковую опухоль. Если правитель окружен интриганами и обманщиками, мы очищаем его замок.

– Ты говоришь, как дезинсектор, уничтожающий тараканов.

– Только вертикально ходящих, – согласился Чиун. – Существуют определенные мерки.

– А что, если он находится под присмотром ассасина? – с вызовом спросил Римо.

– Кто?

– Не важно кто.

– Очень даже важно. Если за человеком следит ассасин из соперничающего дома, например, неуклюжий ниндзя или какой-нибудь подлый отравитель, мы уничтожим эту тварь.

– А если он под присмотром мастера Синанджу?

При этом вопросе Чиун засиял.

– Тогда этот человек заслуживает смерти.

– Почему?

– Потому что нанял негодную охрану для своего трона, а его враги наняли самую лучшую. Нас.

– Другими словами, мы работаем на тех, кто платит больше?

– Нет, на самые богатые троны. Они заслуживают самого лучшего. Все остальные заслуживают презрения за то, что наняли не нас, и смерти, если к нам обратились их враги.

– Похоже на шантаж.

Чиун пожал плечами.

– Ты будешь смотреть на это по-иному, когда научишься дышать всем телом.

Римо научился, раскрепостив тем самым неиспользуемые участки мозга. Стал мастером Синанджу, обладающим ловкостью, силой и быстротой, о чем обычные люди знают только по комиксам.

Со временем Уильямс стал понимать Чиуна, последнего мастера Синанджу, и пятитысячелетнюю традицию Дома Синанджу, который отдал лучших своих представителей на службу тронам древнего мира, чтобы деревушка на берегу скалистой бухты в западной Корее не знала голода. Особенно дети.

Однако Римо никогда не считал себя таким ассасином, как те сумасброды, что убивают президентов.

Но в самолете, летевшем на север, в Вашингтон, Уильямс задумался. Если он перестанет служить Америке, не уйдет ли со службы и Чиун? А если уйдет не сделает ли он Римо единственным наследником деревни, не заставит ли работать на другое государство?

И что ему тогда, соглашаться? А если это государство отдаст приказ уничтожить Президента Соединенных Штатов?

Все сводилось к одному простому вопросу: что, в сущности, представляет собой Римо Уильямс?

Вопрос этот в последнее время беспокоил Римо все больше и больше.

Все началось с командировки в Тибет, где он пережил самый острый приступ парамнезии. Раньше в Тибете Римо не бывал. Чиун, много лет считая Уильямса перевоплощением индусского бога Шивы Разрушающего, утверждал, что он просто вспоминает свою древнюю родину.

Потом Римо посетил могилу со своим именем на надгробии. Там ему явилась некая призрачная женщина и велела искать ее захоронение. Дала несколько таинственных ключей для поиска и пообещала, что, найдя ее могилу, он узнает, кто его отец.

Уильямс, впервые увидевший призрак матери у собственной могилы, родителей не знал. Только этот поиск и удерживал его теперь в КЮРЕ. Смит обещал ему помочь. Но поскольку компьютеры Фолкрофта утратили значительную часть информации, поиски обещали быть долгими.

Куда бы они ни привели, Римо вознамерился довести дело до конца. А потом он подумает о своем будущем. Если только оно возможно.

Когда самолет пошел на посадку над Вашингтонским национальным аэропортом, зоркие глаза Уильямса разглядели бело-синий «Боинг-747» с большой президентской печатью на фюзеляже. С убитым президентом на борту он подлетал к военно-воздушной базе в Эндрюсе. Римо вспомнился тот холодный ноябрьский день шестьдесят третьего, когда убитого Президента доставили в столицу на похороны, и почему-то очень расстроился.

Потом в динамиках салона послышался голос командира экипажа:

– Белый дом объявил, что Президент Соединенных Штатов с минуты на минуту приземлится на базе ВВС в Эндрюсе и что находится он в добром здравии. Не знаю, что все это значит, но, пожалуй, приму хорошую весть за чистую монету.

В салоне раздались стихийные аплодисменты.

Сидевший в хвосте Римо недоумевал. И он, и вся Америка видели, как в голову Президента попала пуля.