Текст книги "Американское безумие"

– Ни о чем не думай, просто делай все побыстрей, – пробормотал он сам себе, поспешно продвигаясь вдоль кабинок. Надо искать оставшихся в живых, но скорее всего здесь есть только труп или трупы, думал Пит.

Как ни странно, он ничего не нашел – ни одного тела, даже кусков. Тем не менее Пит заметил, что все крышки бачков слегка сдвинуты и на всех них есть кровавые отпечатки. Во всех бачках текла вода, как будто ее недавно спустили – или как будто все бачки протекали.

Начальник охраны осторожно вошел в последнюю кабинку и, стараясь не касаться руками кровавых пятен, сдвинул в сторону тяжелую фарфоровую крышку бачка.

В розовой воде шевелились длинные золотистые волосы, отчасти закрывая прижатое к поплавку бледное лицо.

Гипотеза о бомбе сразу тихо скончалась.

6

– Что бы вы хотели, доктор Смит? – спросила женщина, стоявшая за стойкой в кафетерии санатория «Фолкрофт». За ее спиной часы на стене показывали 10.49. Через одиннадцать минут заведение должно было закрыться на ночь.

– Я хотел бы оказаться дома, – сказал Смит, невидящим взглядом озирая аккуратно расставленные тарелки с апельсиновым желе, фруктовым салатом и ванильным пудингом. Еще один вечер без домашней пищи. А потом, когда настанет время отходить ко сну, к его спине снова не будет прижиматься широкая и теплая спина жены. Снова доктору Харолду В. Смиту придется во имя долга пожертвовать своим скромным комфортом.

– Что-то я не вижу повидла из чернослива, – пожаловался он.

– Если его нет на витрине, доктор Смит, то, боюсь, придется подождать до завтра.

Прежде чем сделать новый выбор, Смит долго изучал витрину.

– Тогда дайте протертую свеклу.

– И это все? – с ужасом сказала официантка. – Вот беда-то! Вы же не гусеница, чтобы питаться свеклой! Вам нужно что-нибудь посущественнее. Вот посмотрите, у нас еще осталось тушеное мясо...

Следуя ее указаниям, Смит подошел к большому чану, сделанному из нержавеющей стали. В темно-коричневом соусе виднелись желтые кусочки (вероятно, картошка), зеленые кусочки (вероятно, горошины) и серые, жилистые ломти, которые, скорее всего, были мясом. Женщина взяла половник и помешала им плававший на поверхности золотистый жир.

– Ну так как насчет большой тарелки мясца прямо с пылу, с жару? – спросила она Смита. – Если вы сегодня собираетесь работать допоздна, вам надо подкрепить свои силы.

При одной мысли об этом доктор содрогнулся. Он всегда был приверженцем спартанских удовольствий, и его излюбленной едой являлся прославленный мясной хлебец, который замечательно готовила его жена. Блюдо состояло на пять частей из сырой овсянки и на одну часть из провернутого мяса цыпленка, все это под соусом из разведенного в теплой водопроводной воде кукурузного крахмала, рецепт которого составлял семейную тайну. Чтобы сохранить все соки, Мод сначала двадцать минут выдерживала эту смесь в микроволновой печи. После осторожного прессования руками она пекла хлебец уже в обычной печи при температуре в двести двадцать градусов до тех пор, пока при нажатии ложкой изделие не издавало своеобразный звук.

– Спасибо, мне хватит и свеклы, – ответил Смит.

– В один прекрасный день вы сами превратитесь в свеклу, – предупредила его буфетчица, наполняя бордовыми кубиками небольшое керамическое блюдо. – Или в лужу повидла из чернослива.

– Я ценю вашу заботу, – принимая тарелку, сказал доктор Смит. – Но у меня очень чувствительный желудок, и в еде мне надо быть крайне разборчивым.

В зале кафетерия никого не было. Присев за столик, Смит вытащил из стаканчика три бумажные салфетки, тщательно расправил их одну на другой и засунул все это себе за воротник. Застраховав таким образом от возможных случайностей свой серый пиджак, Смит начал есть. Он ел быстро, наклоняя тарелку таким образом, чтобы вычерпать рубиновый соус весь до последней капли.

Расправившись со своим скромным ужином, доктор Харолд В. Смит по натертым до блеска коридорам санатория направился обратно в свой кабинет. Уже более тридцати лет он трудился на одном и том же месте, выполняя одну и ту же работу. Эта работа не имела никакого отношения к собственно санаторию, существовавшему в основном для прикрытия. Из своего кабинета, расположенного на втором этаже здания и выходящего окнами на Лонг-Айлендский залив. Смит внимательно следил за событиями, происходящими как в стране, так и за рубежом, всегда готовый отразить любую угрозу республике. Компанию ему составляли только личный секретарь и скрытые в подвалах санатория большие универсальные компьютеры, что, впрочем, вполне удовлетворяло Смита.

Более тридцати пяти лет его главной страстью была вычислительная техника. В разгар холодной войны, будучи в ЦРУ аналитиком среднего звена, Смит сумел соединить первые достижения этой тогда еще во многом экзотической науки с собственной интуицией. Его прогнозы основывались не только на наводящих тоску цифровых рядах, отражающих изменения в промышленном производстве, годовые уровни осадков и миграцию насекомых-вредителей; они также принимали во внимание сообщения оперативников ЦРУ о настроении и амбициях ключевых политических фигур. Иногда выходило, что критически важными оказывались не отношения какого-либо диктатора с Кремлем, а его взаимоотношения с тещей.

Точность прогнозов молодого Смита в конце концов привлекла внимание проницательного нового Президента, который сразу же оценил его патриотизм, верность долгу и высокую нравственность. Перед тем как Президент был убит в Далласе, он и сам успел сделать некоторые предсказания. Он был убежден, что, несмотря на холодную войну, подлинная угроза национальной безопасности исходит не от внешних, а от внутренних врагов. Конституционные полномочия не позволяли Президенту защищать демократию от главной угрозы, а именно от преступников, разлагавших ее изнутри. В качестве временной меры он учредил КЮРЕ – организацию, которая была призвана помочь стране справиться с грозившей ей катастрофой. КЮРЕ создавалась специально под Харолда В. Смита и первоначально состояла из него одного – без непосредственных подчиненных и без официального финансирования, которое позволяло бы отыскать в конгрессе следы этой организации. Задача Смита состояла в том, чтобы использовать свои исключительные способности для определения и отражения угрожающих стране потенциальных опасностей. Ради выживания страны он имел право принимать любые меры, которые Смит считал необходимыми, включая убийство определенных лиц. Единственным его начальником был сам Верховный Главнокомандующий.

Решая периодически возникавшие жизненно важные проблемы, Смит после 1963 года работал с целым рядом президентов. Одни из них радовались, узнавая о существовании КЮРЕ, другие нет. Однако это ничего не меняло. Разведывательная сеть, созданная доктором Харолдом В. Смитом, уже жила своей собственной жизнью. Как это часто бывает, то, что создавалось на время, силою обстоятельств сделалось постоянным.

Закрыв за собой дверь кабинета, Смит решил, что после еды чувствует себя немного лучше. Прошедший день был очень неприятным. Подобно Маленькому Цыпленку, директору КЮРЕ приходилось убеждать других в серьезности грозящей стране опасности.

– Я правильно вас понял, доктор Смит? – спросил нынешний Президент, когда директор КЮРЕ проинформировал его о случившемся по прямой линии связи, соединявшей «Фолкрофт» с Белым домом. – Принимая этот гормональный препарат, о котором вы говорите, я могу есть всякое там французское жаркое и при этом худеть и становиться физически сильнее? И вы хотите моего согласия на то, чтобы с этим покончить?

Для Верховного Главнокомандующего препарат, известный под названием ГЭР – гормональный экстракт росомахи, – казался чем-то замечательным.

Для Смита он казался символом времени.

За последние двадцать с небольшим лет в США появилась целая индустрия, создающая условия для не требующего усилий самосовершенствования. Ее догмы в основном базировались на предположении, что вы являетесь таким, каким себя представляете. Речистые рекламные агенты внушали, будто можно полностью изменить свою жизнь, постоянно прокручивая в своей голове набор одних и тех же мыслей: «Я счастлив. Я сексуален. Я богат». Что удобно – эти формирующие имидж мысли не должны быть слишком оригинальными и, следовательно, их можно за определенную плату позаимствовать у тех же рекламных агентов. В обществе, посвятившем себя такого рода самосовершенствованию, для развития личности больше не требовалось подлинных усилий и напряженного труда. Для этого больше не требовалось приносить какие-либо жертвы, все было легко и просто.

Такая перспектива повергала Смита в холодный пот. С его точки зрения – точки зрения человека, который тридцать пять лет надевал на работу костюм, рубашку, галстук и даже белье одной и той же расцветки и фасона, – жить без цели значило вообще не жить.

В исторической ретроспективе такого рода схемы развития личности в девяносто шести случаях из ста терпели неудачу, так что их воздействие на общество до сих пор было крайне ограниченным. Однако в самом факте их распространения доктор Смит видел опасную долгосрочную тенденцию. Американский народ каким-то образом сумел себя убедить, что существует простой способ решения сложных проблем, и отчаянно пытался его отыскать.

Нация ждала появления чего-то вроде ГЭР. В отличие от героина, кокаина и метедрина новый препарат не был запрещенным – поскольку появился совсем недавно. ГЭР не создавал эйфории и не вызывал гиперактивности. Он всего лишь изменял процесс обмена веществ в человеческом теле, буквально за одну ночь превращая жир в мускулы.

Вершина самосовершенствования.

Этакий Святой Грааль в деле бодибилдинга. Но ГЭР не только увеличивал мускулы. Принимавшие его становились более агрессивными, более склонными защищать завоеванную территорию. И, как показала передача «Футбол в пятницу вечером», более склонными к вспышкам чудовищного насилия.

За последние несколько часов Смит построил несколько десятков компьютерных моделей и всякий раз приходил к одному и тому же результату. Пока препарат получают из натуральных источников, то есть из желез возбужденной росомахи, его социальный эффект будет ограниченным. Благодаря высокой стоимости ГЭР смогут приобретать только очень богатые люди. Эпидемию вызванных его потреблением увечий можно будет как-то пережить. Однако, если бы ГЭР удалось синтезировать химическим путем, он стал бы дешевле аспирина и в скором времени его можно было бы купить на каждом углу. По самым оптимистическим подсчетам, уже через восемнадцать дней после появления синтетического препарата в каждом крупном городе Соединенных Штатов пришлось бы ввести чрезвычайное положение. Еще через восемнадцать дней современное общество исчезло бы с лица земли. Те, кто принимает ГЭР, выследили бы и убили тех, кто его не принимает.

Выслушав эти новости, Президент громко вздохнул и спросил:

– Неужели все так плохо, а?

Дела и в самом деле обстояли очень неважно.

О разрушительном потенциале экспериментального препарата доктор Смит впервые узнал год назад, когда проводил рутинную проверку состояния академической науки. Директор КЮРЕ попытался провалить проект обычными способами – и считал, что достиг своей цели, добившись прекращения его финансирования. В большинстве случаев Смит именно так и регулировал проблему, прибегая к закулисным маневрам и не прибегая к насилию – просто чья-то многообещающая карьера без всяких видимых причин внезапно терпела крах. Убийства представляли собой крайнюю меру; кроме всего прочего, это стоило немалых денег. Но в данном случае Смит явно слишком долго выжидал, прежде чем призвал на помощь Римо и Чиуна – карающую руку КЮРЕ. Биохимик исчез вместе со всеми результатами своих исследований и обосновался где-то за границей. Где именно, Смиту пока определить не удалось.

За спиной директора раздался звук, напоминающий удар колокола. Доктор обернулся. Звук исходил от встроенного в стену цветного телевизора. Сложная компьютерная программа следила в глобальной информационной сети за всем, что представляло действительный интерес, и выводила на экран.

Сейчас телевизор показывал программу новостей из Лос-Анджелеса, в которой речь шла об убийстве кинозвезды, происшедшем в одном из шикарных голливудских клубов. На экране демонстрировались драматические кадры, показывающие, как актер Чиз Грэхем несет свою окровавленную жену Пуму к ожидающему их лимузину. Оба выглядели как супергерои из комиксов. Смит не сомневался, что это было результатом действия ГЭР. Когда лимузин исчез в дальнем конце бульвара Сансет, голос за кадром произнес:

– Хотя вначале считали, что она сама является жертвой нападения, приведшего к гибели покойной суперзвезды Виндалу, теперь полиция подтверждает, что Пума Ли является подозреваемой по делу о зверском убийстве.

«Вот, значит, как это началось», – подумал Смит.

7

Большими как блюдца голубыми глазами Бэмби Сью Бэкьюлэм смотрела на то, что лежало на ладони ее молодого мужа.

– Я знала, что для своего возраста ты в хорошей форме, дорогой, – сказала она, – но не ожидала ничего подобного.

– Душенька, ты еще ничего не видела! – заверил ее сенатор.

Не говоря больше ни слова, девяностолетний Ладлоу снова – уже в четвертый раз за истекший час – оседлал свою розовощекую молодую жену. В доме на побережье Малибу не осталось уже ни одного уголка, где бы они не занимались любовью. Сейчас новобрачные неистово совокуплялись в гостиной, разбрасывая в разные стороны диванные подушки.

Даже в ранней юности Лад не обладал такой могучей потенцией. Как и все тело, его свадебный инструмент также увеличился в объеме, а достичь необходимой твердости не составляло труда. Сенатор все время испытывал желание – причем огромное желание. Оно пылало, как пылает газ под булькающей кастрюлей с овсянкой, которую напоминали его старческие мозги. Сейчас законодатель не отвлекался ни на что, полностью сконцентрировавшись на том удовольствии, которое давал и которое получал. Старый Бэкьюлэм никогда еще не был столь полон жизни.

Как и раньше, все кончилось очень быстро, причем, как и раньше, сенатор был по-прежнему готов к новому бою. Почувствовав голод, он, не одеваясь, голым направился на кухню. Прямо руками Ладлоу атаковал остатки жаркого, удаляя толстый слой белого жира и отправляя его в рот. Жир тек по подбородку и капал на заросшую седыми волосами массивную грудь.

На другом краю гостиной Бэмби многозначительно кашлянула.

– Я хочу еще, дорогой, – сказала она, когда сенатор посмотрел в ее сторону.

– Тебе это и в самом деле нравится, да? – спросил Ладлоу.

– Я никогда не смогу тобой насытиться, – проворковала Бэмби. – Ты чародей. Ты супермен! Господи! – ахнула она, когда сенатор вновь устроился рядом с ней. – Дорогой, он стал еще больше.

Подчиняясь непреодолимому импульсу, Ладлоу схватил молодую жену за шею и начал трясти.

Это тоже доставляло неплохие ощущения.

* * *

Через полчаса голый Ладлоу Бэкьюлэм в одиночестве стоял на веранде. Высоко над головой сияла луна, и в ее бледном свете капли крови, которой с ног до головы был заляпан этот выдающийся американский законодатель, казались совершенно черными. Бэмби Сью наконец получила секса столько, сколько хотела. И Старый Лад тоже.

Он сунул палец в рот и попытался ногтем выковырять кусочек шеи его покойной жены, застрявший между двумя природными зубами (всего их оставалось три). Потерпев неудачу, сенатор направился обратно в дом – мимо сломанной двери, остатков разбитой мебели и лежавшего в гостиной кровавого месива.

Он нашел зубочистку как раз в тот момент, когда к дому подъехала кавалькада машин со сверкающими сине-красными «мигалками».

Сенатора это совершенно не обеспокоило.

Как раз для таких дел и существуют адвокаты.

8

Карлос Стерновски решил, что наконец может себе позволить долгожданный отдых. Даже после восьми месяцев пребывания на Дальнем Востоке он никак не мог привыкнуть к здешнему постоянному сочетанию духоты и влажности. Достав хлопчатобумажный носовой платок, Стерновски сдвинул назад свою соломенную шляпу с широкими полями – как у кули – и вытер мокрый лоб и щеки. Впереди по проходу между стальными клетками пробирались полуголые работники-тайваньцы, держа в обеих руках по сосуду со свежей кровью росомахи. Они двигались осторожно, зная, что пролитый сосуд может стоить им жизни. В руках у Стерновски был лишь компьютер-ноутбук, кибернетический лабораторный журнал, позволявший проследить, у кого из животных недавно брали кровь. Переведя дух, он стал смотреть, как одетые в лохмотья рабочие по небольшому склону поднимаются туда, где стоит его электрокар.

Вокруг все было заставлено рядами клеток – семьдесят рядов по семьдесят клеток в каждом. В них содержалось около пяти тысяч росомах, нелегально доставленных из Сибири на Формозу компанией «Фэмили Финг фармасевтиклз». Это стоило недешево – равно как и содержание животных.

Тем не менее капиталовложения уже начали окупаться.

Располагая хорошим финансированием, квалифицированным лабораторным персоналом и современным оборудованием, Стерновски очень быстро сумел выделить из крови росомах активный нейропетидный агент, что избавило от необходимости жертвовать животным для того, чтобы извлечь из его гипоталамуса необходимое сырье. Теперь росомахи стали чем-то вроде дойных коров – только вместо молока у них регулярно брали кровь. Давно миновали те времена, когда животных называли Донни или Мари – подобно племенным джерсийкам, у лабораторных животных были лишь номера, вытатуированные на ушах.

Стерновски спрятал носовой платок обратно в шорты и двинулся вверх по склону. Когда он приблизился к кару, тайваньские рабочие уже устанавливали завернутые в пальмовые листья сосуды с кровью на подстилку из ледяной крошки. Когда они повернулись, Стерновски увидел у каждого в носу белые пластмассовые затычки, странно выделявшиеся на фоне их коричневых лиц.

В условиях изнуряющей тропической жары сгрудившиеся на площади в девять гектаров росомахи издавали такую вонь, которая у большинства людей вызывала неудержимую рвоту. Что было самым ужасным – ни один рабочий не мог пройти мимо клеток без того, чтобы не вызвать на себя струю мускусной жидкости, причем росомахи обычно попадали точно в цель. Когда Стерновски сел за руль электрокара, двое рабочих принялись из шланга смывать со своих рук и ног маслянистую желто-зеленую жидкость. Неудивительно, что сбор крови с самого начала лег на плечи именно Стерновски – ни один квалифицированный работник просто не мог даже близко подойти к «Вонючей ферме», как ее называли. Только Стерновски был совершенно невосприимчив к запахам.

Объехав рабочих, Стерновски направил машину вверх по склону, мимо башни из гофрированного железа, где хранился корм для животных. Куда ни кинь взгляд, везде полуголые рабочие таскали воду, чистили клетки и катили тачки. Кормление, поение животных и удаление их экскрементов происходило непрерывно, от рассвета до темноты.

Поднявшись на вершину невысокого холма, ученый проехал мимо трейлера, где он жил и где выполнял основную часть работы, и стал спускаться на другую сторону. Прямая как натянутая струна дорога шла по верху насыпи, разделявшей надвое болотистую низину. Впереди заходящее солнце окрашивало в золотисто-розовый цвет сооружения главного комплекса компании – его алебастровые стены, огромные резервуары и переплетения труб.

Семья Финг сделала состояние на серии препаратов под названием «Импостер гербалистикс», представлявших собой имитацию экстрактов из желчи гималайского медведя, рога белого носорога и пениса бенгальского тигра – и все это в легко усваиваемой организмом порошкообразной форме. Семейство специализировалось на том, что в больших количествах изготавливало вещества, которые благодаря капризам природы или деятельности человека теперь являлись редкостью. Сначала определялось активное вещество, используемое в народной медицине, затем фармакологи выводили определенные штаммы бактерий, которые, словно микрофабрики, производили нужное химическое соединение, являвшееся отходами их жизнедеятельности. Таким образом получался синтетический продукт, химически идентичный природному и, как гласили рекламные объявления, столь же эффективный и безопасный.

«Импостер гербалистикс» ежедневно потребляли как миллионы жителей Азии, которые могли теперь позволить себе нечто самое лучшее, так и те жители Запада, которые хотели бы приобщиться к восточной медицине, но не желали иметь на своей совести убийство редких животных. Естественно, никто не спрашивал семью Финг, откуда она берет сырье для своих чудодейственных бактерий, хотя было ясно, что продолжающиеся эксперименты над животными привели на грань исчезновения не один биологический вид.

Как хорошо понимали и Стерновски, и семейство Финг, главное различие между «Импостер гербалистикс» и ГЭР заключалось в том, что последний действительно давал эффект.

Биохимик подогнал электрокар к загрузочной площадке, где выстроились в ряд рабочие в жестких белых комбинезонах и твердых фибергласовых шляпах. Грузчики должны были отнести кровь в помещение для хранения.

Когда ученый сошел с машины, бригадир грузчиков сделал шаг ему навстречу и сказал:

– Папа Финг – он хочет видеть вас наверху. Он сказал, что ждать нельзя. Идите сейчас.

Стерновски кивнул. Но прежде чем войти в здание, ему нужно было переодеться. Зайдя в стоявшую перед главным входом стальную будку, Стерновски сбросил с себя веревочные сандалии и залез в закрывавший все тело стерильный комбинезон. Так как биохимику иногда по пять раз на дню приходилось совершать рейсы между фермой и заводом, он пришел к выводу, что быстрее и проще прятать всю эту грязь, чем смывать ее под специальным антисептическим душем – причем эффект получался тот же самый. Сменив свою соломенную шляпу на белую хлопчатобумажную кепку, Стерновски направился к лифту.

Даже сквозь материал комбинезона чувствовалось, что кондиционеры в здании работают превосходно. Стерновски вышел из лифта на десятом этаже. Хотя в этой части комплекса не производилось никаких препаратов, здесь также поддерживалась стерильная чистота. Вход в апартаменты Филлмора Финга, основателя и бессменного президента компании, находился в середине коридора. Над дверью было вырезано причудливое подобие арки.

Войдя в приемную, Стерновски услышал доносящийся из кабинета президента грохочущий голос Филлмора Финга. Хотя биохимик плохо понимал устную китайскую речь, он все же догадался, о чем идет речь, поскольку слышал эти слова не один раз.

– Чем я заслужил такое предательское отношение? – повторил старший Финг, когда его личный секретарь через двойные двери провел Стерновски в святая святых компании. Одетый в шикарный серый костюм от Сэвила Роу, коренастый фармацевтический магнат стоял перед своим сыном номер два Фосдиком, который был в компании главой научно-исследовательской службы. Если не принимать во внимание прискорбное состояние волос на голове у папы и сопли, вытекающие из правой ноздри сына, то их лица можно было бы считать совершенно одинаковыми.

При появлении Стерновски Филлмор Финг замолчал. Подойдя к своему столу, он достал из специального ящика массивную кубинскую сигару и тут же принялся сердито выпускать большие клубы дыма.

Фосдик поспешил последовать примеру отца и дрожащими руками начал рыться в яшике.

– Эй, Фос, дай-ка и мне...

На белой кожаной кушетке, развалясь, сидел старший сын Филлмора, Фарнхэм. На нем была цветастая гавайская рубашка, мешковатый шелковый спортивный пиджак, столь же мешковатые шелковые брюки и ручной работы итальянские туфли. В компании Фарнхэм Финг работал директором по экспортным поставкам. Сейчас он был очень доволен, что досталось не ему.

Фосдик бросил брату сигару, а когда отец отвернулся, вытер свой нос рукавом лабораторного халата.

Следующую минуту или две все трое Фингов хранили молчание, казалось, сосредоточившись на том, чтобы выпустить в воздух как можно больше дыма. Это действительно было необходимо, поскольку даже стерильный комбинезон пропускал одуряющие запахи росомашьей фермы, которые принес с собой Стерновски.

Когда в комнате наконец повисло густое сизое облако дыма, Филлмор опустил сигару и обратился к американцу.

– На третьей стадии опытов мы потерпели большую неудачу, – сказал он на прекрасном английском языке. – Благодаря небрежной работе моего отпрыска...

– Но ведь еще в полдень все шло прекрасно! – с изумлением сказал Стерновски. – Что же такое случилось?

– Скажи ему! – потребовал Филлмор от своего младшего сына.

– В последние несколько часов произошли некоторые непредвиденные события, – сказал Фосдик.

– Да покажи ему, идиот! – взорвался Филлмор.

Со стыдом склонив голову, главный химик компании включил стоявший в кабинете видеомагнитофон.

Надпись в нижней части экрана свидетельствовала о том, что на пленке зафиксирован ход опыта над подопытным номер четыре. Семья Финг вела эти съемки не только для научных целей – Фарнхэм собирался затем использовать их в ходе глобальной рекламной кампании. На экране по больничной палате взад-вперед расхаживал огромный мужчина. Его звали Тоши Такахара. Бывший профессиональный борец сумо три дня принимал синтетический ГЭР, и за это время его огромное брюхо растаяло как лед, уступив место Гималаям мощных мышц.

– Он кажется очень возбужденным, – сказал Стерновски.

– Вы бы тоже стали возбужденным, если бы у вас начал расти хвост! – засмеялся Фарнхэм.

– Что? Но это невозможно!

– Мы тоже сначала так думали, – мрачно сказал Фосдик. – В начале третьего подопытный номер четыре стал жаловаться на неприятные ощущения в пояснице. Мы осмотрели его и обнаружили значительное узелковое уплотнение, которого утром не было. В связи с его быстрым ростом мы решили, что гормон дает побочный канцерогенный эффект. Конечно, мы сразу же сделали биопсию.

– И что же?

– Оказалась, что там не опухоль, а совершенно здоровая кость.

Камера показала крупным планом обнаженную для обследования нижнюю часть японца. На ней виднелось нечто напоминавшее купированный хвост доберман-пинчера.

– Не понимаю, – сказал Стерновски. – Такого не могло случиться.

– Мало того! – сказал старший Финг. Он нетерпеливо взмахнул рукой, и Фосдик перекрутил пленку вперед. На экране снова был борец сумо. Придерживая зубами полы больничного халата, Такахара по очереди аккуратно помочился в каждый из четырех углов палаты.

– Он это проделывает каждые пятнадцать минут. А если персонал пытается за ним вытирать, то и чаще.

– О Господи! – сказал Стерновски, когда до него дошла суть дела. – Он метит свою территорию.

– Кажется, мы теряем номера четыре, – сказал Фосдик.

– Мы можем потерять гораздо больше, – огрызнулся Филлмор. – Все, чего я достиг в жизни, находится под угрозой. Основываясь на сверхоптимистических оценках, я вложил двести миллионов долларов в строительство нового фармацевтического завода в Юнион-сити, штат Нью-Джерси. Из-за полной некомпетентности моих собственных детей новый препарат не будет готов к сроку, то есть к 31 декабря.

Этот срок являлся ключевым в выработанной Фарнхэмом стратегии маркетинга. Расчет строился на том, что гормон появится на прилавках уже скупленных семьей Финг магазинов как раз в начале нового года, когда семьдесят миллионов бесформенных, располневших американцев будут полны решимости начать новую жизнь. Юристы компании собирались хотя бы на время обойти правила распространения новых лекарственных средств, назвав препарат «пищевой добавкой».

Этого времени должно хватить для того, чтобы семья Финг успела получить несколько миллиардов чистой прибыли.

– Ты, – сказал Филлмор, указывая пальцем на своего сына Фосдика, – вонзил нож в отцовское сердце.

Даже когда старший Финг был охвачен гневом, все равно складывалось впечатление, что на самом деле он полностью владеет собой. Стерновски заметил этот любопытный факт еще в Пенсильвании, когда впервые увидел фармацевтического магната. Именно во время своего посещения Пурблайндского университета Финг и узнал о его работе. Филлмор был членом Международного общества содействия фармакологии, которое ежегодно выделяло Пурблайнду семьдесят пять миллионов долларов. И хотя Финг делал щедрые пожертвования, это не приносило ему того, чего он хотел, а именно – уважения коллег. Другие сильные люди фармацевтической индустрии смотрели на Филлмора Финга свысока, поскольку он сделал все свои деньги на «этнической гомеопатии».

– А что с остальными подопытными? – спросил Стерновски. – У них те же негативные реакции?

– Есть некоторые проблемы с поведением, – ответил Фосдик. – Крайняя раздражительность. Вспышки насилия. То же самое проявляется при воздействии натурального гормона, но при применении синтетического продукта эффект значительно усиливается.

Стерновски содрогнулся. Эти побочные эффекты не остановили Филлмора при проведении предпродажных испытаний самой первой формы препарата. Продавая очищенный натуральный продукт по астрономическим ценам, пусть даже только узкому кругу из немногих знаменитостей, он сумел окупить часть первоначальных капиталовложений.

– Должно быть, в формуле синтетического продукта допущена какая-то ошибка, – сказал американец.

– С химической точки зрения он идентичен натуральному гормону, – возразил Фосдик.

– Этого не может быть, – сказал биохимик. – Вы где-то ошиблись.

– Подумай! – приказал Филлмор своему сыну номер два. – Подумай, что это может быть за ошибка!

Фосдик ответил не сразу.

– Возможно, мы не смогли удалить из бактериального продукта какие-то примеси, и эти примеси повлияли на желаемую реакцию. Если дело обстоит именно так, значит, их не может обнаружить даже наше самое лучшее оборудование. Другая возможность заключается в том, что в процессе производства были утрачены какие-то важные примеси натурального происхождения. Возможно, синтетический гормон является для человека слишком чистым. Может быть, именно этим объясняется тот факт, что он действует значительно быстрее, чем натуральный.

У Стерновски было готово другое объяснение.

– Возможно также, что мы наблюдаем каскадный эффект, не имеющий отношения к наличию или отсутствию примесей. Изменения в составе крови, связанные с внезапным расщеплением жира, могут вызвать цепную реакцию соматических и психологических эффектов.

– Судя по тому, что вы оба говорите, причины вы не знаете, – сказал Филлмор.

– Да, отец, – согласился Фосдик.

– У меня есть предложение, – сказал Стерновски. – Мы немедленно разделяем подопытных на несколько контрольных групп. Двум из них мы полностью перестаем вводить препарат. Двум другим уменьшаем дозу. А последним двум даем столько, сколько и раньше.