Текст книги "В объятиях Кали"

Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир
В объятиях Кали

Глава первая

Он доставил ее домой из аэропорта и отказался от вознаграждения. И от куска глазированного торта тоже, и от чашки чая, которую любезно предложила ему пожилая женщина.

Он хотел только одного – поскорее накинуть ей на шею бледно-желтый платок, и вот тут уж не стерпел бы отказа. А накинув, поспешил затянуть до предела.

* * *

Чикагская полиция обнаружила труп утром. Чемоданы не были распакованы. Следователю по криминальным делам показалось, что он уже сталкивался с подобным преступлением, ему также припомнилось, что он вроде бы читал о похожем случае в Омахе: там тоже задушили авиапассажира, не успевшего даже распаковать вещи.

Следователь позвонил в Вашингтон и попросил соединить его с отделом справок ФБР, чтобы выяснить, не прослеживается ли тут некая закономерность.

– Убитая летела самолетом авиакомпании “Джаст Фолкс”? – задал вопрос сотрудник ФБР.

– Да.

– Может, познакомилась с кем-нибудь в самолете? С молодым интересным мужчиной, к примеру?

– Этого мы пока не знаем, – ответил следователь.

– Ничего, скоро узнаете, – пообещал человек из ФБР.

– Ага, значит это не первый случай? – воскликнул следователь. – Прослеживается “почерк” убийцы?

– Вы попали в самую точку, – признал сотрудник ФБР.

– А масштаб преступлений? Локальный? Или национальный?

– Национальный. Ваша жертва – уже сто третья.

– Как? Убиты сто три человека? – ужаснулся следователь. Перед его глазами все еще стояла задушенная старая женщина. Разграбленная квартира, раскрытая сумочка, перевернутая мебель. И еще более сотни людей вот так же встретили свой конец? Не может быть, подумал он. – Но ее ограбили, – сказал вслух следователь.

– Все сто три человека ограблены, – заявил сотрудник ФБР.

* * *

Сто четвертый.

Альберт Бирнбаум был на седьмом небе. Он встретил человека, который не просто из вежливости слушал его рассуждения о розничной продаже скобяных изделий, но буквально ловил каждое слово.

Его покойная жена Этель, упокой Господи ее душу, часто говорила: “Эл, никому не интересно слушать о нарезках на шурупах в три четверти дюйма”.

– Однако благодаря этим шурупам ты каждый год зимой проводишь две недели в Майами-Бич, и...

– ...имею ранчо в Гарфилд-Хайтс, и кругленькую сумму в банке, и могу дать образование детям. Я это слышала много раз, но другим это слушать неинтересно. Даже один раз. Альберт, солнышко мое, любимый, в разговоре о шурупах – даже в три четверти дюйма – нет шика.

К сожалению, она не дожила до дня, когда ей пришлось бы отказаться от своих слов. Ведь Альберт Бирнбаум встретил молодую женщину, розовощекую красотку, белокурую, с невинным взором голубых глаз и небольшим вздернутым носиком, которая восторженно внимала его рассказам о торговле скобяными изделиями. Ее интерес был неподдельным.

Альберт подумал было, что, возможно, он ее заинтересовал как мужчина. Однако он знал себе цену и не мог долго заблуждаться на этот счет: чтобы его заполучить, ни одна столь хорошенькая девушка, как эта, не стала бы выслушивать рассказы о розничной торговле скобяными изделиями.

Она летела в Даллас тем же самолетом компании “Джаст Фолкс”, что и он, их места оказались рядом. Удобно ли ему в этом кресле? – спросила женщина. Да, ответил он, удобно, насколько возможно, если летишь не первым классом. Но, учитывая значительно более низкую стоимость билета, полет просто великолепен. Ее ведь не стошнило от сэндвича и шоколадки, которые разносили в пути. А ведь говорят: “Купи дешевый билет, и тебе принесут дешевую пищу, которая вывернет тебя наизнанку”.

– Вы всегда такой? – спросила она. – Настоящий философ. Даже из обычного авиарейса вы умудряетесь извлечь и преподать полезный урок.

– Не надо громких слов, – сказал он, – Жизнь – это жизнь, не так ли?

– Прекрасно сказано, мистер Бирнбаум. Именно это я и имела в виду. Жизнь – это жизнь. В ней есть величие. Она громко заявляет о себе.

– Вы мне льстите, – сказал Эл Бирнбаум. Ему было тесно в кресле, жало в боках. Но он относился к этому философски: в его возрасте не тесно только в креслах первого класса. Но платить лишние пятьсот долларов он не собирался – лучше потерпеть. Однако вслух свои мысли он не высказал, девушка могла не заметить – во всяком случае в сидячем положении – его округлившейся за последние годы талии, так зачем же торопить события? Когда встречаешь такую хорошенькую девушку, можно позволить несколько приукрасить свой взгляд на жизнь.

Но только заговорив о скобяных товарах, Эл Бирнбаум понял, что встретил наконец человека, который не притворяется, а действительно заинтересован в этом, столь важном для него, предмете. Вы бы видели, как она слушала! Огромные голубые глаза взирали на него с неподдельным интересом, слова ее были столь же искренними.

– Вы хотите сказать, что основную прибыль скобяным лавкам приносит торговля этими маленькими шурупами в три четверти дюйма? Я всегда беру их всего несколько штук и каждый раз прошу у продавца извинение, что побеспокоила его из-за такой малости. Неужели именно эти шурупы?

– Шурупы, гвозди, шайбы, – сказал Эл Бирнбаум. – На них держится скобяная торговля. Шестьдесят, нет, все шестьдесят пять процентов продаж составляют они, и нет нужды беспокоиться, что на следующий год они выйдут из моды или вместо них изобретут что-то другое. А цена-то обязательно вырастет! Шурупы и гвозди – основа скобяной торговли.

– А не разные крупные приспособления? Не на них, выходит, делают деньги?

– Да пропади они все пропадом! – в сердцах произнес Эл Бирнбаум. – Вы предлагаете, к примеру, какую-нибудь штуковину ценою шестьсот долларов, на ней видят царапину и отказываются брать. Товар бракуется. Вы прощаетесь с ним – выставляете как образец на витрину или продаете как утиль. А потом подводите итоги. Вы ведь не можете конкурировать с магазинами, где торгуют по так называемым сниженным ценам. Я видел как-то в одном из них сушильную печь, которая продавалась на пятьдесят семь центов дороже, чем я покупал оптом.

– О, боже, – изумилась девушка, прижав руки к груди.

– На пятьдесят семь центов, – повторил Эл Бирнбаум. – Наценка на вещь, стоимость которой сто пятьдесят долларов.

Девушка чуть не расплакалась при этих словах. Да, Эл Бирнбаум встретил сокровище, и вся беда была в том, что он не мог представить себе достойного ее мужчину. Именно это он ей и сказал.

– О, мистер Бирнбаум, вы так любезны.

– Дело не в этом. Вы необыкновенная девушка. Жаль, что я не молод.

– Мистер Бирнбаум, вы самый милый из всех мужчин, которых я знаю.

– Да что уж, – смущенно произнес Эл Бирнбаум. – Не говорите так.

Но ему было приятно.

Позже, уже на земле, когда у девушки возникли трудности с багажом, Эл Бирнбаум вызвался ей помочь. Эл Бирнбаум никогда не оставил бы приличную молодую девушку в затруднительном положении одну. Он не бросил бы в беде даже неприятного ему человека, так почему не помочь милой юной девушке, которая не знала, как добраться до Далласа, где жил ее жених? Бирнбаум нашел ей такси. Поехал с ней вместе. И даже сказал, что охотно познакомится с ее женихом.

– Мне бы тоже хотелось этого. Уверена, он вам понравится, мистер Бирнбаум. Он тоже подумывает заняться скобяным бизнесом, и ему будет полезно посоветоваться с опытным человеком.

– Передайте ему от моего имени, что дело это тяжелое, но честное.

– Вы сами все скажете. Никто не знает столько, сколько вы.

– Он должен быть очень осторожен при покупке товара. Корея и Тайвань обгоняют нас, американцев.

– Ни слова больше. Сами расскажете. Такие знания, как у вас, не купишь ни за какие деньги.

– Купить можно все, – ответил Эл Бирнбаум. – Но толку от этого не будет.

Ему понравился собственный ответ.

Жених девушки жил в одном из самых захудалых районов города, а в квартире практически отсутствовала мебель. Эл Бирнбаум прикинул, удобно ли предложить молодым людям помощь в поисках более пристойного жилища. Но тут нужно быть осторожным. Милую юную пару можно легко оскорбить тем, что с квартирной платой он поможет.

Он уселся на деревянный ящик, в глаза ему бил не смягченный абажуром резкий свет электрической лампочки, в воздухе стоял застарелый запах кофе и еще пахло плесенью; казалось, квартиру не убирали год или даже два. Он вспомнил, что в дверях не было ключа. Значит, это брошенная квартира. Им негде жить. Он решил, что обязательно им поможет.

Сзади послышались шаги. Обернувшись, Эл Бирнбаум увидел незнакомого чисто выбритого юношу с желтым платком в руках. Растянув платок между руками, он скручивал его в веревку.

– Простите, – сказал молодой человек, – можно накинуть его вам на шею?

– Что... – начал было Эл Бирнбаум и тут же почувствовал, как чьи-то руки обхватили его колени, стаскивая с ящика, в то время как другие ухватили его за правое запястье. Эти руки принадлежали девушке. Она всем телом навалилась на правую руку, а левую ему заломили назад, и светло-желтый, скрученный в веревку платок обвил его шею.

Платок затягивался все туже. Сначала появилось неприятное, болезненно-режущее ощущение – и он подумал: ну, ничего, с этим я еще справлюсь.

Он пробовал крутить головой, но они не отпускали его. В отчаянной попытке глотнуть хоть немного воздуха – обреченной на неудачу попытке – он сделал глубокий вдох, и поняв, что воздух не поступает в легкие, почувствовал мучительное, страстное желание ощутить последний раз вкус кислорода. Ради Бога, только один глоток! Выполните мою просьбу, и я сделаю все, что хотите.

А эти люди пели. Он умирал, а они пели. До него доносились странные, неведомые ему созвучия. Они пели не на английском языке. Может, он уже не различает слов? Неужели ему так плохо?

По комнате расползался мрак, он закрадывался и в его сознание, окутывал бьющееся в конвульсиях и мучительно жаждущее глотка воздуха тело.

И тут он услышал первую фразу на английском языке.

– Теперь Она довольна.

А потом, уже в полной темноте, глубоком мраке, у него – вот странно-то – отпала потребность дышать, в душе воцарились покой и свет, и тогда-то он и увидел Этель, она ждала его, и ему вдруг стало ясно, что теперь никогда он не сможет наскучить ей разговорами о скобяных товарах. Никогда больше она не заскучает – столь велика ее радость от встречи.

Где-то в отдалении послышался голос, он словно обещал: “Им не сойдет это с рук, этим безумцам, заигрывающим с богами смерти”.

Но Бирнбаума уже не волновали земные проблемы: так хорошо было ему в этом царстве света. Не хотелось даже говорить о скобяной торговле. Он был полностью счастлив, и счастье это обещало длиться целую вечность.

Глава вторая

Его звали Римо, и ему дали неисправное оборудование для погружения под воду. Его хотели убить. Он понял это еще до того, как катер спустили на воду недалеко от отеля “Фламинго” на Бонэре – равнинном острове, жемчужине Антильских островов.

Зимой американцы и европейцы стекались сюда в поисках тепла, чтобы поплескаться в бирюзовой воде и поглазеть на рыб у карибских рифов, давая возможность рыбам в свою очередь поглазеть на них.

Туризм был основной статьей дохода островитян, но кто-то всегда недоволен и хочет большего. Поэтому довольно скоро Бонэр стал промежуточным лагерем на кокаиновом пути в Соединенные Штаты; на острове скопилось много денег, и появились люди, готовые убивать – только бы не потерять свои капиталы. Местная полиция вдруг вся исчезла, исчезли и детективы из Амстердама, но когда пропали и все американские представители на острове, США заявили, что дело это так не оставят.

На этом все вроде бы и закончилось. На остров не высадилась следственная комиссия, и не прибыли представители разведки. Никто в самой Америке толком не понял, что же посулила американская сторона. Помнили только, что “дела так не оставят”.

Один высокопоставленный американец высказал в беседе с губернатором Бонэра, своим другом, следующее соображение:

– Помнится, раньше тоже такое случалось. Иногда тут было замешано ЦРУ, иногда ФБР или секретные службы. Казалось, все – ситуация вышла из-под контроля. И тогда кто-нибудь говорил: “Хватит, забудем об этом. Теперь за дело возьмутся другие”.

– И что же? – спросил губернатор Бонэра с непередаваемым акцентом жителя острова, в котором слились звуки голландского и английского языков, а также африканских диалектов.

– Ситуация выправлялась.

– Благодаря кому?

– Понятие не имею.

– Секретным агентам?

– Право, не знаю.

– Но что-то должно быть, – упорствовал губернатор.

– Вряд ли нечто обычное, о чем мы имеем представление.

– Тогда что же? – настаивал губернатор.

– Я слышал про одного человека, который предположил, что бы это могло быть, – сказал высокопоставленный американец.

– Так что? – торопил его губернатор.

– Больше ничего, – ответил американец.

– То есть как? Вы слышали о ком-то, кто предположительно знал, каким образом Америка вышла из тупиковой ситуации, и больше ничего? Кто он был?

– Не знаю точно. Слышал – вот и все, – отнекивался американец.

– Но почему вы не выяснили все до конца? – спросил губернатор.

– Мне сказали, что большой палец этого человека нашли на одном континенте, а указательный – на другом.

– Только потому, что он знал? – спросил губернатор.

– Думаю – хотя не уверен в этом – он только пытался узнать, что это такое и кто с этим связан.

– Вы даже не уверены? – спросил губернатор раздраженно: американец слишком мало знал о предмете разговора. – Вы не знаете, кто занимается всем этим. Вы не знаете, что эти неизвестные делают. Так что же вы, простите, знаете?

– Только одно: если Америка заявляет, что ваши проблемы будут решены, так оно и будет.

– И больше ничего?

– Скоро повалятся трупы.

– Но у нас здесь нет высоких мест.

– Все равно смотрите под ноги.

* * *

Время шло, но ничего необычного не происходило. Съезжались все те же туристы на обычный летний отдых, и никто не обращал внимания на еще одного незагорелого человека, примерно шести футов росту, широкоскулого, с черными, как уголь, глазами и широкими запястьями. А они могли бы заметить, что за проведенные на острове три дня он ел лишь однажды: то была миска риса – непривычная для летнего сезона еда.

Кто-то обратил внимание, что приезжий не пользуется лосьоном для загара. Не было никакого сомнения: он попадет в больницу, его привезут туда красного, как рак. Но сколько бы он не проводил времени на солнце, он не обгорал и даже не темнел, и тогда все дружно решили, что у приезжего есть особый, не пропускающий ультрафиолетовые лучи лосьон, – правда, никто не видел, чтобы он его втирал. Лосьон, видимо, был бесцветный.

Одна служанка, исповедующая религию предков и поклоняющаяся древним африканским богам столь же пылко, как и Иисусу Христу, решила-таки выяснить, каков на самом деле этот лосьон, что не блестит на солнце и не похож на кольдкрем, который накладывается толстым слоем на кожу. Она хотела коснуться незнакомца пальцем и узнать наконец, что предохраняет его от загара. Позже она клялась, что у нее так ничего и не получилось. Как только она приближала к приезжему палец, кожа его начинала шевелиться и плоть отодвигалась, не давая коснуться себя.

Служанка знала заклятья вуду, умела провидеть будущее и предупредила всех, кто прислушивался к ее словам: если не делать белокожему человеку зла, бояться нечего. И еще она сказала, что он всемогущ.

Но она была всего лишь служанкой в гостинице, и потому те, кто побогаче и познатнее, пропустили ее слова мимо ушей. Они дружно решили, что этот человек – американский агент или что-то вроде того. Не зря он посетил хижины с наветренной стороны острова, где прежде жили рабы, пытаясь заключить сделку, – слишком крупную, чтобы в нее можно было поверить. И задавал вопросы, какие обычно дельцы не задают. Он прямо-таки напрашивался на пулю. Люди, которые делают по миллиону долларов в неделю, не обращают внимания на глупые слова какой-то служанки. Не причинять ему зла? Как бы не так! Как раз это они и собирались сделать. А когда он записался на морскую экскурсию, включающую и плавание с аквалангом, стало ясно, каким образом его легче всего убрать.

Облокотившись на борт катера, Римо бросил взгляд на ярко-желтые баллоны с кислородом, похожие на огромные винные бутылки в плетенках. Один из них должен принести ему смерть. Римо не знал, как именно это должно случиться, и даже попытайся кто-нибудь объяснить ему механическую сторону задуманного убийства, он вряд ли понял бы. Вечно с этой техникой что-нибудь случается, а за последнее время она работает все хуже и хуже.

Но то, что один из баллонов несет смерть, Римо знал наверняка. Он понял это по тому, как обращался со смертоносным баллоном инструктор по подводному плаванию. Римо учили распознавать приближающуюся опасность, и знание так глубоко проникло в его существо, что, казалось, он умел это всегда.

Инструктор обращался с этим тяжелым баллоном точно так же, как и с остальными пятнадцатью. Ноги согнуты в коленях, руки прижаты к телу – он несет его и – бум – опускает металлический баллон на деревянную палубу. Так как же Римо понял?

Как узнал он, что в третьем справа баллоне поселилась смерть? А как узнал, что без умолку болтавший спортсмен из Индианы, утверждавший, что он член клуба подводного плавания и потрясавший копьем для охоты под водой, никогда не держал прежде этого оружия? Может, мужчина слишком много рассказывал о том, “как вырваться из объятий осьминога”? Значит, быстрый громкий треп подсказал Римо что к чему? Может, так?

Нет. Другие тоже громко говорили, не уступая “спортсмену” из Индианы, но про них Римо знал, что они умеют обращаться с подводным оружием и уже применяли его в деле. Здесь, на катере, под знойным карибским солнцем, Римо задался вопросом, каким образом он узнает такие вещи, и был вынужден признать, что уже не знает. Так высок был класс обучения. А если бы дела обстояли не так, если бы знание приходило к нему после обдумывания, возможно, его давно уже не было в живых.

Те, которым предстояло его убить, находились сейчас на противоположных концах катера – один – на носу, рядом с капитаном, другой – на корме, откуда происходило погружение, он перешучивался с молодой женщиной, которая намеревалась его соблазнить. Они плыли около двадцати минут, пока не достигли островка, такого же плоского, как и тот, откуда они прибыли.

– Мы находимся на маленьком Бонэре, здесь лучшая в мире подводная охота. Потрясающее разнообразие морской фауны, – трещал инструктор.

Он упомянул также о паре живущих тут гигантских морских ангелов, которые берут у туристов пищу из рук. И предостерег от крупных мурен. Он видел их здесь много раз, одну даже прозвали Джозефом.

– Но она на кличку не отзывается, – прибавил со смехом инструктор.

Римо тоже засмеялся. И посмотрел на мужчину, стоявшего на корме. Тот тоже смеялся, показывая золотой зуб, торчащий у него во рту на самом виду, и в упор глядел на Римо.

Инструктор, напротив, смотрел совсем в другую сторону. Интересно, подумал Римо, как люди по-разному проявляют внимание к своей жертве.

Инструктор, конечно же, вручил Римо третий баллон. Римо позволил инструктору закрепить баллон на своем теле и выслушал рекомендации, как увеличивать и уменьшать подачу кислорода. Римо поспешил заверить инструктора, что он не новичок в этом деле, и это было правдой, только он давно не опускался под воду и все позабыл. Впрочем, это было неважно.

С баллоном на спине и ластами на ногах, Римо взял в рот кислородную трубку и прыгнул в кристально-чистые воды Карибского моря. Он заставил себя погрузиться сначала на обычную для человека глубину, прибавил немного, потом еще. И, наконец, резко пошел вниз. Оказавшись на глубине десятиэтажного дома, он, перерезав шланг, выпустил из баллона газ – небольшими порциями, имитируя человеческое дыхание. Пузыри, словно белые воздушные шары, медленно поплыли вверх, к раскинувшейся над Римо огромной серебристой крыше.

Последовавшие за ним ныряльщики вели себя более осторожно, проверяли, как подогнано снаряжение, уравновешивали давление воздуха в легких и давление воды, больше полагаясь, в отличие от Римо, на датчики и приборы, чем на собственные ощущения. А ведь люди вышли в свое время из моря, и их кровь в основе своей – морская вода. Приспособившись к новым условиям, ощущая в своем худощавом теле, оказавшемся на глубине ста футов под водой, гармоническое единство с водной стихией, Римо почувствовал, как пульс его все более замедляется. Замерев, как акула в пещере, он не просто пребывал в море, а стал его частью.

Две желтые рыбы подплыли к этому странному существу, которое вело себя так, словно всегда обитало в море, и, видимо, признав в нем своего, мирно продолжили свой путь. Римо видел, как задрожали их спинки, когда они проплывали сквозь все еще идущие из баллона пузыри воздуха. Они бешено заметались из стороны в сторону, затем затихли, словно оглушенные, и всплыли на поверхность.

Значит, в баллоне был ядовитый газ, смекнул он. Раз вдохнув его, он был бы уже мертв. И тогда Римо раскинул безвольно руки, открыл рот, выпустив трубку, и начал медленно всплывать, подобно трупу – так только что всплыли две желтые рыбы.

Двое убийц перехватили его по пути, удержав за запястье, и повлекли за собой вниз – одиннадцать этажей, тринадцать, шестнадцать, они опустились почти на двести футов, где сама мысль о том, что где-то есть солнечный свет, казалась невозможной.

Они втянули его за собой в темную вулканическую пещеру через отверстие шириной в дверь и высотой в собачью будку. Убедившись, что тело не застряло и прошло в пещеру, убийцы повлекли его вверх в полной темноте, прорезаемой лишь светом фонариков.

Римо услышал всплеск и тут же почувствовал, что вода стекает с его тела. Видимо, они находились в подводной пещере с независимым источником воздуха, решил он. Мужчины свалили тело на скалистый выступ, не выпуская изо рта кислородные трубки. К этому времени Римо уже знал, почему они так поступали. Он кожей чувствовал, что воздух тут отдавал смертью. Здесь пахло тленом, здесь, в подводной пещере, гнили трупы людей. Римо по-прежнему удерживал дыхание.

Так вот где находились останки исчезнувших с Бонэра людей! Именно сюда доставляли их торговцы наркотиками. Фонарик выхватил из темноты кипу тюков в темно-синей пластиковой упаковке. Наркотики. Здесь, на этом подводном кладбище, находился и склад наркотиков.

Оставив тело Римо лежать на каменном выступе на радость рыбам, ожидающим свежей пищи, мужчины потянули было один из синих тюков, но тут же отпустили его, потому что их крепко ухватили за руки.

Римо держал их мертвой хваткой.

Прежде чем они успели нырнуть под воду и уйти, они услышали голос Римо:

– Мне очень жаль, ребята. Но вам придется задержаться.

Пораженный до глубины души человек с золотым зубом раскрыл от изумления рот. Кислородная трубка выпала, а он, машинально продолжая дышать, набрал полные легкие ядовитого настоя. Он поперхнулся, его начало рвать, он потянулся, чтобы вытащить из воды свою трубку, но Римо дал ему хорошего пинка, и тот ушел под воду. Пузыри, забулькавшие на поверхности воды, поведали, что трубку он не нашел. Скоро прекратилось и бульканье.

Глядя прямо в расширившиеся от страха глаза инструктора – это было видно даже под маской – Римо отчетливо произнес:

– У нас с вами есть о чем поговорить. Вы согласны?

Маска услужливо закивала, тем более поспешно, что Римо продолжал сжимать запястье инструктора.

– Видите ли, если я задержусь здесь, мне грозит разве что скука, – сказал Римо, отбрасывая ненужный уже баллон, в котором прежде был ядовитый газ. – У вас положение несколько иное. Вам в этом случае смерти не избежать.

Инструктор снова согласно закивал. Внезапно в его руке блеснул нож. Римо с легкостью перехватил кинжал в воздухе и бросил на камни, дабы беседа более не прерывалась.

– Так как же мы справимся с нашими проблемами? Что мне делать с моей скукой и вашей жизнью?

Инструктор скорбно покачал головой, показывая, что не знает, как быть. Он шумно заглатывал кислород через трубку.

– Я, пожалуй, знаю, что делать, – сказал Римо, подняв для выразительности указательный палец. – Скажи мне, кто твой хозяин.

На глаза инструктора навернулись слезы. Его дыхание стало еще более шумным.

– Боишься, что он убьет тебя?

Мужчина кивнул.

– Я уничтожу его, и он не сможет убить тебя.

Инструктор сделал неопределенное движение рукой, оно могло означать все, что угодно.

– Один слог или два? – спросил Римо. – Звучит как?..

Инструктор сделал еще один отчаянный жест.

– Расскажешь мне все на берегу?

Инструктор кивнул.

– И о друзьях своего, считай уже покойного, хозяина?

Инструктор кивнул снова.

– Тогда давай выбираться отсюда. Ничего здесь хорошего нет. Даже на острове получше.

На катере все решили, что Римо потерял свой баллон, а инструктор спас его, передавая тому время от времени свою кислородную трубку. Римо, естественно, никого не разубеждал. Сойдя на берег, они с инструктором уединились на пляже, где неплохо поговорили.

Хозяин инструктора жил на Кюрасао, соседнем острове, принадлежащем Голландии, – маленький кусочек хитроумной северной страны в теплых лазурных водах.

Римо отправился на остров и посетил там четырех важных дельцов, недавно вдруг сказочно разбогатевших. Во-первых, Римо имел честь лично сообщить им, насколько ненадежны их заборы и охрана, во-вторых, что их коммерческая карьера на острове закончилась из-за того, что они связались с наркомафией и, в-третьих, что подходят к концу и их жизни – ведь они виновны в гибели американских агентов и прочих представителей закона.

Он доходчиво объяснил дельцам, что им вряд ли теперь понадобятся глотки, поэтому он вырвет их из тел и отдаст на съедение рыбам. Так он и поступил, и с дельцами было покончено.

Перед отъездом Римо еще раз встретился с инструктором, направившим его к четырем мафиози, чтобы оказать тому последнюю услугу.

– Мы знакомы только один день, и однако мне кажется, что мы стали друзьями, – сказал ему Римо.

Инструктор помнил, как этот человек, обходящийся без кислорода, удерживал его силой на глубине двести футов, знал, что он с легкостью сокрушил мощные заграждения и прошел радарные лучи, а потом вырвал глотки у самых могущественных людей острова – так, походя, как собака щелкает на себе блох, и потому с радостью согласился на вечную дружбу.

– Я прошу только одного, – сказал Римо, – что бы ни случилось, никому не говори обо мне. И о том, что видел и почему согласился стать свидетелем на будущем суде.

– Обещаю! Ведь мы братья, – почти рыдал инструктор.

Римо счел уместным процитировать строчку из рекламного плаката, предлагающего провести отдых на островах Карибского моря: “Вы встретите здесь замечательных друзей”: Но почти сразу же улыбка погасла на его лице, и он произнес ледяным голосом: “Но если обманешь, мы обязательно встретимся еще раз”.

* * *

Сразу же после этого разговора Римо вылетел на самолете компании “Принэр” в Майами, а оттуда – в Бостон, один из отелей которого он последний месяц считал своим домом. У него не было настоящего пристанища, родного очага, он был человеком вселенной, а у такового вряд ли бывает постоянная крыша над головой.

Внутри пентхауза отеля “Риц-Карлтон”, окна которого выходили на Бостон-Коммон, весь, пол был завален плакатами с надписями на английском и корейском языках.

На всех было одно и то же: “Стоп!” – или – “Стой!” На небольшом столике у самой двери лежала петиция, под которой стояли три подписи, одна, в корейском написании, стояла первой. За ней следовали подписи горничной и коридорного.

– Нас становится все больше! – послышался визгливый голос из глубины номера.

Римо ступил в комнату. Старик в ярко-желтом, “полуденном”, кимоно, украшенном вышивкой с изображением кротких “драконов жизни”, расписывал очередной плакат. Клоки седой бороды и пергаментно-желтая кожа. Его карие глаза лучились радостью.

– Ты ведь еще не подписал петицию? – спросил старик.

– Ты прекрасно знаешь, что я не собираюсь ее подписывать. Не могу.

– Теперь я это знаю. И еще знаю, что благодарность имеет свои пределы. Лучшие годы жизни прожиты впустую, все, что, отрывая от сердца, вложил я в это белокожее существо, пошло прахом. Ну, что ж, значит, я того стою.

– Папочка, – обратился Римо к единственному человеку в мире, которого мог назвать другом, – Чиуну, Мастеру Синанджу, последнему великому наемному убийце из Дома Синанджу, хранителю многовековой мудрости этого Дома, перешедшей теперь и к Римо, – не могу я подписать этот документ. Так я и сказал тебе еще до моего отъезда. И объяснил почему.

– Признаю, сказал, – согласился Чиун. – Но тогда под петицией стояла только моя подпись. Теперь же есть и другие. Наши ряды ширятся. Этот город, а потом и вся нация станут пионерами грандиозного начинания, вернув миру здравомыслие, а человечеству – справедливость.

– Что ты имеешь в виду, говоря о справедливости? – спросил Римо.

– Родоначальники нового движения всегда рассуждают о справедливости. Какое же это движение без призыва к справедливости?

– Но в данном-то случае разве речь идет о справедливости? – настаивал Римо.

– Вне всякого сомнения, – важно произнес Чиун. Его английский язык был безукоризненный, голос звучал пронзительно. – Именно о справедливости. А также об общественном благе, о безопасности и вечной свободе.

– Какая еще безопасность? Какая свобода? – недоумевал Римо.

– А вот читай.

Чиун с гордостью вручил своему ученику черновой вариант сочиненного им плаката.

Английские буквы, казалось, начертила курица лапой, зато корейские иероглифы были выписаны поистине художественно, их каллиграфическая четкость достигала высокого артистизма. Римо никогда не был особенно силен в иностранных языках, но за те годы, что мастерство Синанджу входило в его плоть и кровь, он сумел изучить корейский. И поэтому прочел:

“Прекратите безответственные убийства! – говорилось в плакате. – Убийцы-любители обагряют ваши улицы кровью, заваливают ваши дворцы трупами и разрушают жизненно важную часть экономики. Верните чувство собственного достоинства вашей стране. Надо покончить с беззаконием убийц-любителей, которые убивают не за плату, и часто не имея на то даже причин. Нанимайте для ваших нужд только профессионалов!”

Римо печально покачал головой.

– Чего ты хочешь этим добиться, папочка? Убивать считается в Америке противозаконным делом.

– Ну, конечно. А знаешь, почему? Кто этим занимается? Убийцы-любители, обыкновенные бандиты, политические убийцы и искатели острых ощущений, которые наплевать на профессиональное мастерство. Ясно, что такое не может поддерживаться законом. Я сам назвал бы такое безобразие противозаконным.