Текст книги "О жизни и чудесах Блаженной Матроны. Акафист"

Воспоминания З.В. Ждановой

Я знала Матронушку с детства. Часто мама брала нас, детей, к Матушке. Я привыкла жить под ее руководством и по ее совету.

Матушка была сверстницей моей матери, Евдокии Носковой, которая также жила в селе Себене.

Мать Матронушки, когда еще носила ее во чреве, решила отдать будущего ребенка в приют князя Голицына в селе Бучалки, так как семья жила в тяжкой бедности. Перед родами она увидела сон: с неба спустилась белая огромная птица и села ей на правую руку. А лицо – человеческое и без глаз, веки сомкнуты накрепко. Когда родилась девочка, то она имела именно такое лицо без глаз. Мать Матроны, глубоко верующая, побоялась Бога и оставила девочку при себе.

С семи лет Матрюшенька (так называли ее близкие) начала предсказывать, стала кормилицей всей семьи и других людей.

В раннем возрасте она предсказала, что грядет в России революция: «Будут грабить, разорять храмы и всех подряд гнать». Образно показывала, как будут делить землю, хватать с жадностью наделы. Лягут на землю, руки вперед, лишь бы захватить себе побольше, а потом все бросят и побегут кто куда. Земля никому не нужна будет. Янькову, помещику из их села Себена, советовала все продать и уехать за границу – если бы он уехал, то не увидел бы разграбления всего нажитого и избежал бы преждевременной смерти, а его дочь Лидия – скитаний.

Матушка предсказала необычную судьбу и моей матери. Ее слова в деревне пересмеивали, так как мать, по их понятиям, была старой девой (двадцать восемь лет), некрасивой, неграмотной; женихов у нее не было. Бабка моя, Феоктиста, однажды прибежала к Матронушке: «Приехал жених – вдовец (у него умерла жена, оставив четырех детей) сватать Евдокию. Как быть?» Матушка как цыкнет на бабушку: «Никакого жениха! Ты знаешь, какая судьба у твоей Дуни? Вот какой у нее будет жених – барин с усиками». Погладила усики, как будто смотрелась в зеркало, – у папы была такая привычка. «Красавец, вся губерния удивится! Не смей и думать выдавать ее замуж». Бабушка Феоктиста пошла домой невеселая, а в деревне ей объяснили: «Феоктиста, твоя Дуня умрет, вот и будет ей барин».

Через некоторое время Матронушка сказала маме: «Поезжай в Москву, устраивайся на работу». (На плечах мамы было от брата двенадцать сирот, нуждавшихся в помощи.) Мать приехала в Москву, день проходила, никто ее на работу не берет… Вечер, куда идти? Пошла по адресу: Арбат, Староконюшенный переулок, к своей будущей свекрови, моей бабке по отцу, знатного рода. Прежде у нее служила сестра моей мамы, Варвара, любимая горничная бабушки. Бабушка моя оставила маму в доме, на кухне, черной кухаркой. Отец мой, Владимир, был единственным сыном, красавец, имел невесту – княжну Ксению Шухову.

Однажды ночью он услышал таинственный голос, в котором, по внутреннему чувству, узнал голос Спасителя: «Женись на Евдокии!» Спросил у матери, есть ли в доме Евдокия. «Да, – ответила мать, – на кухне, черная кухарка». Отец пошел на кухню и, увидев Евдокию, чуть не упал в обморок… До того его испугала такая судьба!

Вскоре отец поехал на практику (он учился в Институте путей сообщения) в Пермь, в своей коляске с кучером. Едут по Мордовии полем, июль месяц, кругом дремучий лес, из леса им навстречу вышел согбенный старец с котомкой на спине, в белом холщовом одеянии. Отец говорит кучеру: «Сверни с дороги, дай пройти старцу!» Кучер свернул, а старец остановился и сказал: «Владимир, женись на Евдокии!» И пошел своей дорогой. Кучер оглянулся и говорит: «Барин, а старца-то нет».

Отец, по приезде в Москву, начал ходить по храмам и увидел в одном из них икону преподобного Серафима Саровского – точно таким и был тот старец. Опять ему ехать на практику, уже на целый год. Его мать и говорит своему мужу: «Дам я ему в услужение самую некрасивую и самую неказистую Дуню, так спокойнее будет!» Это было за два года до революции… В 1917 году я родилась, нас с мамой отец поместил в Сергиевом Посаде (напротив монастыря был двухэтажный дом) и ездил к нам, так как его родители нас не признавали. Если бы отец не женился на маме, его бы расстреляли, как многих его родственников, приближенных к Императору.

Мой отец одно время был членом Теософского общества (председателем его был, помнится, Белюсин). Отец был искренне верующим человеком, и кончина его была блаженной, но в молодости, поддавшись, по незнанию учения Православной Церкви, влиянию модных веяний, он так увлекся этой ложной духовностью, что участвовал даже в написании известной теперь среди оккультистов книги «Арканы Таро». Маме очень не нравилось, что он посещал собрания этого общества, она старалась не пустить его, но он все равно ходил туда, делая вид, что идет со мной на прогулку. Собрания устраивались в доме на Трубной площади, там проводили опыты по «материализации пространства». Мне было около десяти лет, и я хорошо помню, как во время этих опытов из воздуха падали на стол настоящие розы. Но Матушка уговаривала маму не мешать ему: «Господь его спасет!» – и молилась за него. И действительно, в конце двадцатых годов отец порвал всякие связи с этим обществом. Помню, долго еще он опасался их мести.

Бабушка моя, Феоктиста, под конец жизни ослепла. Она была кроткая, тихая, смиренная, все время молилась… Кровать ее была отгорожена в уголке комнаты книжным шкафом. Я готовилась к экзаменам в Архитектурный институт. До этого я два раза не была принята. Бегала с просьбой помочь к матушке Матрюшеньке (в то время она жила в Сокольниках). Матушка отвечала: «Поступишь, поступишь!» Конкурс был очень большой, а к тому же много детей сильных мира сего стремились поступить в этот институт – их, конечно, зачисляли в первую очередь. Надежды было мало, а Матушка – свое: «Будешь, будешь там!» И вот как-то утром я выхожу из моей комнаты в соседнюю и вижу: бабушка стоит на своей кровати и рукою шарит по верху шкафа, что-то ищет. Я спрашиваю: «Бабушка, что ты ищешь?» А она отвечает: «Ко мне приходил юноша, в белой одежде, такой светлый, и сказал: Феоктиста, я принес тебе двенадцать свечей, ты сегодня в пять часов умрешь, готовься». Я всей душой поверила, что это Ангел предсказал бабушке кончину и что именно так и будет, и говорю: «Бабушка, когда ты придешь на третий день ко Господу Саваофу на поклон, попроси за меня, чтобы Господь помог мне поступить в институт!» Она ответила: «Если Господь допустит, попрошу».

Когда я объявила маме: «Бабушка сегодня в пять часов умрет», – она не поверила, но все же вызвала врача. Он осмотрел бабушку и не нашел никаких оснований для беспокойства. Мама проводила врача, вернулась в комнату – часы бьют пять. «Вот тебе и умерла… Мам, а мам, как ты?» Молчание. Подходит и видит – сидя, наклонив голову, бабушка тихо почила…

Я держала экзамены и опять не попала. Был ответ: не хватило одного балла. Я к Матушке, плачу, а она меня рукой по голове постукивает и приговаривает: «Да будешь, будешь там!» Я ушла от нее в большом смятении. Прошел месяц, занятия в институте уже начались.

Как-то я шла по Кузнецкому Мосту, меня увидел начальник спецчасти института и спрашивает: «Почему ты не на занятиях?» Я отвечаю: «Меня не приняли». «Как так не приняли? Идем…» Ведет меня на Петровку в Академию архитектуры. Говорит: «Посиди!» Сам же пошел к директору академии, Людвигу, – институт был в его подчинении. Выходит и говорит: «Сейчас же иди в институт на занятия. Приказ о твоем зачислении сегодня же будет». Вот так я и была принята. О том, что это чудо, я тогда не подумала. Я решила, что просто понравилась начальнику спецчасти.

И вот в 1941 году Господь мне открыл тайну моего поступления. Началась война, шла эвакуация института в Ташкент. В вестибюле валялась гора папок—личные дела спецчасти, на сожжение. Среди этой кучи я нашла и свое личное дело. И что же я там вижу? По Промыслу Божию, когда я писала свою биографию, торопясь, я сделала ошибку – я написала, что мой отец работает в НКВД. Это было подчеркнуто красной чертой. (На самом деле мой отец, инженер, работал в одной организации, подведомственной НКВД.) Это-то и послужило моему зачислению в институт. Вот так Промыслом Божиим издалека вяжется цепочка нашей жизни.

Раньше мое общение с Матушкой было такое: придешь, спросишь, получишь облегчение, покой душе и уйдешь. Матронушка всегда была краткой, избегала лишних слов, не позволяла долго засиживаться у нее. Осенью в 1942 году она поселилась у нас в Староконюшенном переулке. А было так: я приехала в Сокольники, где Матушка летом часто жила в маленьком фанерном домике, отданном ей на время. Была глубокая осень. Я вошла в домик, а в домике сырой, промозглый, густой пар, топится железная печка-буржуйка. Я подошла к Матушке, а она лежит на кровати, лицом к стене, повернуться ко мне не может – волосы примерзли к стене, еле отодрали. Я в ужасе сказала: «Матушка, да как же это? Ведь вы же знаете, что мы вдвоем с мамой живем, брат на фронте, отец в тюрьме, неизвестно, что с ним, две комнаты у нас – сорок восемь метров, отдельный вход, теплый дом-особняк! Почему же вы не попросились к нам?» Матушка вздохнула тяжело и сказала: «Бог не велел, чтобы ты потом не пожалела!»

Вскоре к нам приехала Матушка и ее прислужница Пелагея, с маленькой трехлетней сироткой Ниночкой, мы их прописали к себе. Вот здесь-то я повидала много… К Матушке приходили иногда по сорок человек; чего только мы не видели и чего только не узнали…

Кто такая была Матронушка? Матушка была воплощенный ангел-воитель, будто меч огненный был в ее руках для борьбы со злой силой. Она лечила молитвой, водой… От рождения была святая, не как другие подвижники, которые своими подвигами получали со временем святость. Она была маленькая, как ребенок, все время полулежала на кроватке, на боку, «на кулачке». Так и спала, по-настоящему почти никогда не ложилась. Когда принимала людей, садилась, скрестив ножки, две ручки вытянуты прямо в воздухе; наложит пальчики на голову стоящего перед ней на коленях человека, перекрестит, скажет главное, что надобно его душе, помолится.

Она жила не имея своего угла, имущества, запасов; кто пригласит, у того она и живет; жила на приношения, которыми сама не могла распорядиться. Была в послушании у злой Пелагеи, которая всем распоряжалась, пила и раздавала все, что приносили Матушке, своим родственникам. Без ее ведома Матушка не могла ни пить, ни есть. Иногда губы у нее пересохнут и она жалобно просила Пелагею: «Пить хочу», – а та грубым голосом, нетрезвая, наевшаяся потихоньку, лежа на кровати, отвечает: «Не время тебе пить!» Мы тайком от Пелагеи приносили еду и питье, а Матушка не берет – иногда сутками.

Матушка, казалось, знала все события вперед. Каждый день прожитой ею жизни – поток скорбей и печалей приходящих людей. Помощь больным, утешение и исцеление их. Исцелений было много по ее молитвам. Возьмет двумя руками голову плачущего, пожалеет, согреет святостью своей, и человек уходит окрыленный. А она, обессиленная, только вздыхает и молится ночи напролет. У нее на лбу была ямка от пальчиков, от частого крестного знамения. Крестилась она медленно, усердно, пальчики искали ямку… Много было случаев, когда она отвечала приходившим на их вопросы о близких: жив или нет? Кому скажет: жив, ждите… Кому – отпевать и поминать. У мамы была подруга, три раза получала извещение о смерти мужа, а Матушка – свое: «Жив, придет на Казанскую! Постучит в окошко!..»

Кончилась война, а его так и нет, и вот в сорок седьмом году он пришел, и все так и было, как она сказала! Этот человек, Тимофей Петрович Хиров, только недавно умер, года два-три назад. Весной 1948 года он достал икону Казанской Божией Матери и пешком от Кутузовки донес ее до Царицына, где в то время Матушка гостила.

Когда началась война, Матушка просила всех приходящих к ней приносить ивовые ветки; она их ломала на палочки одинаковой длины, очищала от коры и молилась. Пальчики были все в ранках. Часто говорила, что бывает невидимо на фронтах, помогает…

После войны, как и многие тогда, я была страшно бедной, надеть нечего, пальто изношено, а Матушка твердит: «Все-то у тебя будет» – и по пальчикам мои пальто пересчитывает. И действительно, после лагеря я никогда не нуждалась в чем-либо. Я часто говорила: «Матушка, я плохая, грешная, исправиться сама не могу (была вспыльчива, горда, самоуверенна и т. д.), что делать?» А Матушка мне: «Ничего, ничего, выполем травку, сорняк, потом попоим молочком, и будешь ты у нас хорошая!»

Я знаю случай, когда молитва Матушки охраняла одного человека. Это было в войну. Этот человек был на фронте, потом его направили в Горький учиться на десантника. Семья его жила в Москве, и он не имел от нее известий. В школу его не приняли, но соблазн был велик – поехать в Москву узнать, что с семьей. Это считалось дезертирством. Чтобы ехать в Москву в условиях военного времени, надо было, кроме билета, иметь соответствующие документы – в поезде постоянно устраивались проверки…

Этот человек молился Николаю Чудотворцу, заочно просил и Матушку помочь. Чудом доехал до Москвы, в поезде у всех проверяли документы, а мимо него проходили, как будто бы его и не было. В Москве, на вокзале, стояли шеренги проверяющих, и здесь он прошел с молитвой. Приехал. Разыскал семью; мать его поехала тут же к Матушке, a она ей: «Пусть сын твой поживет дома, ходит по Москве не боясь, я буду все время с ним – устроится». Страшно было, ведь он считался дезертиром! Но человек этот верил без сомнений и поступил, как Матушка велела. Потом он влился в армию чудом Божиим и молитв ради Матушки и воевал до конца войны.

Матушка многое могла вымолить у Бога. С Матушкой, как я писала, приехала девочка трех лет, Ниночка, ангел во плоти! Если ей кто-то приносил что-нибудь сладкое, она сама не ела, а прятала под мебель, а когда приходили страждущие, она спрашивала: «А есть ли у них внучек?» Сиротка все сладости отдавала этим детям. Девочка была особенная. И вот, за неделю до своих семи лет, она в сутки умерла от дифтерита. Мы все очень горевали и плакали. Матушка сказала: «Не плачьте. У нее была бы страшно тяжелая жизнь, и она была бы великой грешницей и погубила бы свою душу. Мне жаль было Ниночку, и я Бога умолила дать Ниночке смерть…» Как-то Матушка говорит: «Я видела Ниночку. Она в раю, в красоте, и видела, как она безбоязненно подошла к идущему Спасителю и смело Его спросила: “Господи, а когда же сюда придет моя мама?” (Она меня называла мама Зина, свою мать не признавала – та пила, гуляла и страшно мучила девочку, отправляла ее в мороз на холодную кухню, не давала корочки хлеба, в конце концов ее лишили материнства.) Господь ответил Ниночке: “Деточка, не наступил еще предел времени, чтобы она пришла”».

Еще о Ниночке. В 1959 году мы с мужем приехали из Магадана, где отбывали срок заключения, в Москву, хотели обвенчаться, но все время возникали всякого рода препятствия. Я уже отчаялась. Муж вернулся с Севера больной, после инсульта. Он тоже хотел совершить церковное Таинство.

Прихожу в храм – батюшка отец Василий Серебренников, настоятель церкви Иерусалимского подворья на Арбате, отказывается венчать: скоро пост, после поста, говорит, приходите… Мама к нему, а он ей то же самое. Ночью я вижу сон: пришла Ниночка в длинном белом платье и строго так говорит: «Я пришла тебе сказать, что я помогу тебе с венчанием!» Я на нее смотрю и думаю: как она поможет, если она умерла? А она как бы в ответ: «Я на это испросила разрешение у Спасителя…» Утром встаю, и вдруг прибегает после службы одна знакомая и говорит: «Отец Василий просил вам передать, что сегодня в восемь часов вечера он вас обвенчает».

* * *

Матушка была провидицей, утешительницей, наставницей; скажет словечко – и душа повернется. Души целительница, избавительница от мук бесовских. Муки были разные, от разных бесов: немощь, расслабление, окаменение, беснование, одержимость… Я как-то ее спросила: «Матушка, а можно выгнать бесов из человека?» Она сказала: «Можно, но это сопряжено с мукой – надо прекратить дыхание, как бы умереть, и выдержать это человеку почти невозможно». Была у нее одна послушница, Даша, которая очень просила Матушку избавить ее от одного недуга. Матушка согласилась: «Ложись на пол» —и стала молиться, а когда наступил главный момент, клубок подошел и закрыл дыхательное горло, Даша взмолилась: «Не могу, оставь меня». В Евангелии от Марка этот момент хорошо показан: при исцелении Спасителем бесноватого нечистый дух, вскрикнув и сильно сотрясши его, вышел; и он сделался, как мертвый, так что многие говорили, что он умер (Мк. 9, 26).

Часто бывало так (не со всеми, правда): наложит пальчики на голову и скажет: «Ой, ой, сейчас я тебе подрежу крылышки[2]2
  Это значило лишить беса силы мучить человека, но не совсем изгнать его.


[Закрыть], повоюй, повоюй пока!» «Ты кто такой?» – спросит, а в человеке какое-то жужжание. Матушка опять скажет: «Ты кто?» – а он еще сильнее зажужжит, а потом она скажет: «Ну, повоевал комар, теперь хватит». Начнет молиться – человек все тише и тише. Однажды четверо мужчин привезли старушку. Она махала руками, как ветряная мельница, а когда Матушка отчитала ее, она ослабла и стала как кисель.

Мать одной моей знакомой, Екатерины Жаворонковой, внезапно заболела падучей. Ее привезли к Матушке. От двери она ползла к Матушке. Та напряженно сидела, наклонившись вперед, вытянув ручки. «Ой, какого засадили!» – говорит. Отчитала, а потом обратилась к больной: «Одна я не справлюсь; если ты будешь сама мне помогать, тогда будешь жить: надо каждое воскресенье тебе причащаться». Один раз она пропустила причастие – сразу сделался страшный припадок. У них в квартире жили муж и жена, они постились в праздники, надевали рваную одежду и бегали по коридору с гоготом, ногами стучали, как копытами. Матушка сказала Екатерине (до войны, после того как ее мать поправилась, Матушка долго жила у них на Ульяновской): «Человек человека скорежит – Бог поможет, а вот если Бог скорежит, никто не поможет!» Так и было. В 1953 году Катя вернулась из лагеря, так эту колдунью выносили на руках на улицу, клали в коляску – ее парализовало, и она вся высохла.

В войну Матушка спасла Катю от тюрьмы. Катя в голодное время подделала талоны на сахар. Это обнаружили и передали дело в суд. Срок неминуемый. Карали строго. Матушка успокаивала родителей: «Я сама буду на суде. Ничего Кате не будет». И что же? Судья спросил, кто ответчик. Катя: «Я». Он: «Да не вы же!» Она: «Я». Он засмеялся, такая она была комичная (надела шляпу с полями), и закрыл дело. В суде народ возмущался: «Всем дают срок, а почему этой не дали?!»

Приходила к Матушке одна католичка – полячка Хеля; от нее ушел муж. В доме напротив, окна в окна, жила женщина, она его приворожила. Он любил Хелю, сына и говорил: «Хеля, милая, я тебя люблю, но она меня посадила на цепь, я не могу от нее избавиться!»

Однажды пришла Хеля – рыдает и показывает нам, что у нее вырос горб. Мы все щупали, поверить не могли: на спине горб, жирный, острый, как у верблюда. Неделю Матушка отчитывала Хелю, горб исчез.

Вернувшись с Колымы, однажды я встретила Хелю в храме. Она мне рассказала, что стала православной и что Матушка много сделала чудес в ее жизни.

* * *

Матушка часто шутила и на вопрос как спастись? отвечала: «Цепляйтесь все-все за мою пяточку и спасетесь, и не отрывайтесь от меня, держитесь крепче!»

О снах говорила: «Не обращай на них внимания; сны бывают от лукавого – расстроить человека, опутать мыслями».

В наше время недавно пришедшие к вере люди, особенно молодые, осаждают священников, ищут себе духовников – если бы только одного, а им нужно разных. Ездят по монастырям в надежде найти наставника, а спасает Один только Бог. Бегая по разным отцам, можно потерять духовную силу и правильное направление жизни. Матушка не одобряла таких поисков. Она усиленно внушала нам: «Наступает время прелести. Многие впадут в нее через прельщающих их. Если идете к старцу или священнику за советом, молитесь, чтобы Господь умудрил его дать правильный ответ».

Часто Матушка повторяла: «Зачем осуждать других людей? Думай о себе почаще. Каждая овечка будет подвешена за свой хвостик. Что тебе до других хвостиков?»

Как-то Матренушка сказала мне: «Ходи в храм и ни на кого не смотри, молись с закрытыми глазами или смотри на какой-либо образ, икону. Не интересуйся священниками и их жизнью и не бегай, не ищи прозорливых или старцев. Мир лежит во зле и прелести, и прелесть – прельщение душ – будет явная, остерегайся». Спрашивающих ее совета идти в монастырь – не благословляла, говорила: «Если хочешь служить Богу, молись дома, будь тайной монахиней (или монахом), не выделяйся среди людей, не носи черной одежды»[3]3
  Матушка не благословляла идти в монастырь в определенную историческую эпоху, и мы не можем с уверенностью сказать, что она не делала для кого-то исключения. Известно, что современники Матушки, также замечательные подвижники отец Валентин Амфитеатров и отец Алексий Мечев, редко давали благословение на поступление в монастырь. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Был и такой случай. В 1946 году, в мае, одна из близких Матушки, Таня, привела женщину-комиссара, в кожаном коричневом пальто, только что приехавшую из Берлина. Муж ее погиб на фронте, безбожница… Единственный сын сошел с ума. Говорит: «Помогите мне, я сына возила в Базель – европейские врачи не могут помочь, я пришла к вам от отчаяния! Мне идти больше некуда».

Матушка выпрямилась: «Господь вылечит твоего сына, а ты в Бога поверишь?» Она: «Я не знаю, как это – верить!» Тогда Матушка попросила воды, сказала: «Смотри» – и начала при ней громко читать над водой молитвы, потом налили в пузырек воды, и Матушка, подавая ей пузырек, сказала: «Поезжай сейчас же в Кащенко[4]4
  Московская психиатрическая больница имени П.П.　Кащенко (ныне имени Н.А. Алексеева). – Примеч. ред.


[Закрыть], договорись с санитарами, чтобы они его крепко держали, когда будут выводить. Он будет биться, а ты постарайся плеснуть этой воды ему в глаза и обязательно попади в рот».

Прошло много времени, и мы с братом были свидетелями вторичного прихода этой женщины. Она на коленях благодарила Матушку, говоря, что сын здоров. Было так: она приехала в Кащенко и все сделала, как Матушка велела. Там был зал; с одной стороны барьера вывели сына, а она вышла с другого хода. Пузырек с водой был у нее в кармане. Сын бился и кричал: «Мама, выброси, что у тебя лежит в кармане, не мучай меня!» Ее поразило это, откуда он узнал? Она быстро плеснула водой ему в глаза, попала в рот, и вдруг он остановился, глаза стали прежними, и он сказал: «Как хорошо!» Вскоре его выписали. Рассказывал матери: летом на каникулах, студентом третьего курса университета, в Крыму он провел время с девушкой, перед его отъездом она потребовала, чтобы он женился. Он: «Не могу – учусь». Она: «Тогда ты не достанешься никому…» – и появилась около него, невидимо для других, восточная черная женщина и все время истязала его.

* * *

Я как-то сказала: «Матушка, как жалко, что никто из людей не узнает, какие чудеса вы творите именем Бога», – а она мне в ответ: «Как это не узнают? Узнают!» А я: «А кто же об этом напишет?» «Кто? Да ты и напишешь…» Я не думала писать, а вот спустя сорок восемь лет пришлось… Так исполнились слова Матушки. Я записала главное, что со мной было и что я видела своими глазами.

Я как-то говорю: «Матушка, нервы», – а она: «Какие нервы, вот ведь на войне и в тюрьме нет нервов… Надо владеть собой, терпеть. Людям лечиться надо обязательно, тело – домик, Богом данный, его надо ремонтировать. Бог создал мир, травы лечебные, и пренебрегать этим нельзя».

Матушка говорила: психических заболеваний нет, есть духовные – немощь, расслабление, беснование, одержимость разными духами злобы… Со мной был такой случай: однажды, под праздник Святителя Николая Чудотворца, в декабре, я легла спать и вдруг чувствую – темное облако стало входить в голову и меня выталкивать. Ум помрачился, в ужасе я закричала: «Мама, я схожу с ума!» Матушка из другой комнаты: «Скорее, скорее ко мне!» Мать меня подвела к Матушке, та наложила ручки мне на голову, прочла молитву, и я пришла в себя.

При жалобах на болезни и недомогания Матушка говорила: «Кырька вступила! После приема святой воды все недомогания и болезни исчезают. Бывают мнимые болезни, их насылают… Боже упаси поднимать на улице что-либо из вещей или денег».

О колдунах Матушка говорила: «Кто вошел в союз с силой зла, занялся чародейством, выхода для него нет. Человек одурманен. Нельзя обращаться к бабкам, они одно вылечат, а душе повредят – наведут порчу».

В 1974 году я жила летом в деревне. У меня была соседка-знахарка, к ней люди обращались за помощью. Мы сидели как-то на скамейке около ее дома, мимо шел сосед с двумя ведрами воды на коромысле. Она быстро вскочила и, схватив в доме ковш, зачерпнула воды в ведре соседа. Подбежала ко мне и ткнула ковш мне в губы: «Пей!» Я оттолкнула ковш, но немного воды попало все-таки в рот. Через час мне стало плохо, и я с трудом добралась до Москвы. Пошла к врачу, врач осмотрела, попросила подождать, привела еще одного врача. Обе сказали: «Немедленно на операцию. Двадцатисантиметровая опухоль». Я попросила отсрочку для устройства девяностолетней матери и больного мужа. Дали десять дней. Пришла домой в отчаянии. Звонит мне по телефону Катя – я ей все рассказала. Она только спросила меня: «Жжет?» Я отвечаю: «Огнем горит». Она: «Не переживай, тебе сделано; я приду и скажу, как тебе лечиться». Приехала и говорит: «Три раза по утрам омывай больное место святой водой! Матушка так лечила. Читай молитвы и омывайся». (Матушка у них жила много лет на Ульяновской улице.) После первого раза мне стало лучше, а потом все боли прошли. Пошла к врачу. Снова она привела свою коллегу. Обе были удивлены и чувствовали себя неловко. Говорят: «Ничего не понимаем, никакой опухоли нет». (Обо всем этом есть запись в моей медицинской карте.) А ведь могла быть ненужная операция.

Когда я снова приехала в деревню, колдунья спросила: «Ну что, будет операция?» – она знала, что делала.

* * *

Матушка говорила об особой силе святой богоявленской воды. Она нас учила: «Омывайтесь святой богоявленской водою начиная с головы, чтобы она стекала вниз, до конца ног, омывая все тело. Святой воды надо налить немного в кружку и дополнить до верха обычной водой». Она говорила, что крещенской водой, в праздник Богоявления, освящаются вся Церковь и человек, а иорданской водой, накануне Богоявления, освящаются земля, трава, источники и вся тварь, живущая на земле.

По ночам Матушка молилась, дремала «на кулачке», полулежа. Я как-то ночью подсмотрела: она наклонилась и с кем-то невидимым разговаривала, потом повернулась в мою сторону и говорит: «Ай-ай-ай, зачем ты так?»

Однажды я слышала, как Матушка обращалась к одному всем известному лицу.

В том, что слово проникает всюду, я смогла убедиться и на своем опыте. В одну из Пасх во время моего пребывания в лагере я лежала на нарах и думала о доме, об оставшихся брате и маме и так ясно представила себе дом, время окончания праздничной службы в Москве, как мама идет домой, как они с братом садятся за стол. Мне так захотелось похристосоваться с ними, и я громко в бараке сказала: «Мама, Сережа, Христос Воскресе! Христос Воскресе! Христос Воскресе!» Вскоре я получила от матери письмо, в котором она писала, что в три часа ночи они с братом слышали мой голос и мои слова.

Матушка была совершенно неграмотная, а знала все и ведала. В 1946 году я должна была защищать дипломный проект «Министерство военно-морского флота» (я тогда училась в Архитектурном институте в Москве). Моим руководителем был Емельянов; он, непонятно за что, все время меня преследовал. За пять месяцев он ни разу не проконсультировал меня, решив «завалить» мой диплом. За две недели до защиты он объявил мне: «Завтра придет комиссия и утвердит несостоятельность твоей работы – проект беззубый!» Я пришла домой вся в слезах. Отец в тюрьме, помочь некому, мама на моем иждивении; одна надежда была – защититься и работать.

Матушка выслушала меня и говорит: «Ничего, ничего, защитишься! Вот вечером буду пить чай, поговорим». Я еле-еле дождалась вечера, и вот Матушка говорит: «Поедем мы с тобой в Италию, во Флоренцию, в Рим, посмотрим творения великих мастеров…» И начала перечислять улицы, здания! Остановилась: «Вот палаццо Питти, вот другой дворец с арками; сделай так же, как там: три нижних этажа здания крупной кладкой и сделай две арки въезда». Я была потрясена ее ведением. Утром я прибежала в институт, наложила кальку на проект и коричневой тушью сделала все исправления. В десять часов прибыла комиссия. Посмотрели мой проект и говорят: «А что, ведь проект получился, отлично выглядит – защищайтесь!»

Я как-то говорю: «Матушка, как плохо, что вы не видите, какая земля и какой мир». А она: «Мне Бог однажды открыл глаза и показал мир и творение Свое. И солнышко видела, и звезды на небе, и все, что на земле, красоту земную: горы, реки, травку зеленую, цветы, птичек».

В 1941 году я вышла замуж за атеиста (брак был гражданский), не по любви, а потому, что он спас моего брата. Я поклялась быть ему верной женой. После ранения муж был направлен в Горький. В то время Матушка гостила в Загорске, и я не спросила ее совета. В Горьком мой муж стал работать в штабе. Начал выпивать, приходить поздно, говорил: «Работа, работа!»

В 1942 году приехала я в Москву и отправилась к Матушке. Летом она жила в Сокольниках. Вхожу и говорю: «Я, Матушка, вышла замуж». А она на это: «Как же ты не спросила меня! Брось его!» – «А я же дала клятву Богу быть ему верной женой». А она мне: «Я этот грех беру на себя, а ты поезжай домой; муж твой дома – заболел. Приедешь и сразу же скажи: “Боря, дай мне прочесть письмо от Тани”, – прочтешь и бросай мужа! А то, что он спас твоего брата, так он и так тебе бы это сделал». Всю дорогу от Сокольников я ехала и плакала – разрушить жизнь, на иждивении престарелая мать, институт не кончила!

Приезжаю, муж заболел – дома; я вхожу в комнату и сразу же: «Боря, дай мне письмо от Тани». Он достал механически конверт из кармана и тут же в ужасе требует его обратно: «Как ты узнала? Я только что получил это письмо». Письмо было от официантки Тани, с которой он проводил время. Так я бросила мужа.

После ареста папы (осенью 1941 года) я оказалась в бедственном положении. Война, мать-иждивенка, Москва опустела, все бежали, работать негде. Поехала к Матушке, а она мне: «Работу не ищи, она сама к тебе придет». И действительно, зашел как-то к нам один человек, друг знакомого. После ранения он возглавил какую-то контору и взял меня туда секретарем.

Об отце Матушка говорила так: «Жив, жив, вернется. А перед этим получите письмо от него, напишет, где он, и попросит сохранить книги». Через шесть лет мы получили такое письмо; в нем была приписка врача, что отец очень истощен. (Отец писал и раньше, но, как оказалось, наш сосед, поселившийся в нашем доме, которого отец приютил из чувства сострадания, выбрасывал их. Это письмо наша знакомая случайно обнаружила в его помойном ведре.) Попытались послать посылку, а почта не принимает—запрет. К Матушке, а она говорит: «Подождите, найдется человек и сам будет отправлять посылки». Так и случилось. В церкви на Арбате, в Филипповском переулке, подошла к маме незнакомая женщина и сказала: «Я знаю ваше горе, работаю в отделе посылок правительственной платформы Курского вокзала – я вам помогу». Мало того, она еще помогала продуктами, сама носила тяжелые ящики с посылками и молилась о благополучной доставке. Отец выжил и вернулся.