Текст книги "Афоризмы. Русские мыслители. От Ломоносова до Герцена"

(А. И. Герцен, 7, 3, 2)

Он говорил, что у него было до двадцати дуэлей – положим, что их было десять, и этого за глаза довольно, чтоб его не считать серьезным человеком.

(А. И. Герцен, 9, 6, 4)

Сплетни – отдых разговора, его десерт, его сон; одни идеалисты и абстрактные люди не любят сплетней.

(А. И. Герцен, 9, 8, 1, 2)

Моральная оценка событий и журьба людей принадлежат к самым начальным ступеням понимания. Оно лестно самолюбию – раздавать… премии и читать выговоры, принимая мерилом самого себя, – но бесполезно.

(А. И. Герцен, 12, Consolatio)

Общаясь с сильным и привлекательным человеком, нельзя не испытать его влияния, нельзя не созреть в его лучах. Сочувствие ума, который мы высоко ценим, дает нам вдохновение и новую силу, утверждая то, что дорого нашему сердцу. Но от этой естественной реакции далеко до подражания.

(А. И. Герцен, 16, 4)

Маленькие города, тесные круги страшно портят глазомер. Ежедневно повторяя с своими одно и то же, естественно дойдешь до убеждения, что везде говорят одно и то же.

(А. И. Герцен, 17, 3)

 
Приобресть мы можем знанья
И умение пролезть, —
Трудно то лишь приобресть,
Что дает нам воспитанье.
 

(А. Н. Майков, 5)

ЖИТЬ ЗНАЧИТ БОРОТЬСЯ

Если кто попал в ров или бездну водяную, не должен думать о трудности, но о избавлении.

(Г. С. Сковорода, 4)

Что пользы в тишине, когда корабль разбит?

(И. И. Хемницер, 6)

 
Когда у нас беда над головой,
То рады мы тому молиться,
Кто вздумает за нас вступиться;
Но только с плеч беда долой,
То избавителю от нас же часто худо:
Все взапуски его ценят,
И если он у нас не виноват,
Так это чудо!
 

(И. А. Крылов, 19)

…Я ежедневно убеждаюсь в истине, что самая малая доля публичности производит уже добро неимоверное, хотя в первые минуты и не весьма приметное. Оно обуздывает дерзость невежества, хотя и не самоё самовластие.

(А. И. Тургенев, 15)

А я при первом случае буду действовать, то есть говорить и писать что думаю и чувствую, полагая, что бездействие есть преступление, которое многие прикрывают границами своих обязанностей. Я не бутошник; однако же, если режут на улице, и под моими окнами, разве я не должен бежать на помощь и взбудоражить, если нужно, весь город, чтобы спасти жертву; а когда режут здравый смысл, святую нравственность и более всего – самую религию, то как же не вступиться и по убеждению, и по долгу?

(А. И. Тургенев, 16)

 
Пусть среди кровавых боев
Буду бледен, боязлив,
А в собрании героев
Остр, отважен, говорлив!
 

(Д. В. Давыдов, 3)

 
Мы несем едино бремя,
Только жребий наш иной:
Вы оставлены на племя,
Я назначен на убой.
 

(Д. В. Давыдов, 4)

Хитрость в войне необходима. Она то же, что механика в общежитии: ею заменяется слабость сил.

(Ф. Н. Глинка, 5, 1, Описание Отечественной войны, 23 января)

Бедствия в жизни, как неприятели в день битвы, никогда не наступают поодиночке.

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

Человек в мире, как воин в осажденной крепости. Страсти собственные – его домашние враги; страсти чуждые – неприятели посторонние. Нередко те и другие входят в тайные противу него заговоры.

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

Слабые всегда бывают добычею сильных, а сильные нередко становятся жертвами хитрых. – Сила и хитрость делят между собою владычество над жребиями людей.

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

Некто сказал, и сказал прекрасно, что военное искусство всегда будет наукою для просвещенных и грубым только ремеслом для невежд.

(Ф. Н. Глинка, 7)

Горе тому, кого война обесчеловечит!

(Ф. Н. Глинка, 7)

Одно невежественное упрямство не любит и старается ограничить наслаждения ума.

(К. Н. Батюшков, 16)

Неизбежная опасность делает смелым труса, а храброму сообщает какое-то хладнокровие в жизни и смерти.

(Ф. В. Булгарин, 7)

 
Пусть щук поболе народится,
Чтоб не дремали караси.
 

(П. А. Вяземский, 17)

У одного из наших известных писателей спрашивали, зачем не возражал он никогда на критики. Критики не понимают меня, отвечал он, а я не понимаю моих критиков. Если будем судиться перед публикою, вероятно, и она нас не поймет…

Можно не удостоивать ответом своих критиков… когда нападения суть чисто литературные и вредят разве одной продаже разбраненной книги. Но из уважения к себе не должно по лености или добродушию оставлять без внимания оскорбительные личности и клеветы, ныне, к несчастию, слишком обыкновенные. Публика не заслуживает такого неуважения.

(А. С. Пушкин, 21)

 
…Будет буря, мы поспорим
И помужествуем с ней.
 

(Н. М. Языков, 20)

 
Обманчивой волной молвы не увлекайся,
Не верь ни браням, ни хвалам
Продажных голосов, в их споры не мешайся,
В их непристойный шум и гам,
Но, чувствуя себя, судьбы своей высокой
Не забывая никогда,
Но, тих и величав, проникнутый глубоко
Святыней чистого труда,
Будь сам себе судьей, суди себя сурово…
И паче всякого греха
Беги ты лени: в ней слабеют ум и слово,
Полет мечты и звон стиха;
Так будь неутомим!
 

(Н. М. Языков, 24)

…Всякий человек рожден быть счастливым, но чтоб познать свое счастье, душа его осуждена к борению с противоречиями мира.

(Д. В. Веневитинов, 10)

Чтоб бороться с врагом, надо непременно видеть его. Без видения духов борьба с ними не имеет места: может быть одно увлечение ими и рабское повиновение им.

(Игнатий, 5, Введение)

Нет в мире неблагодарнее занятия, как сражаться за покойников: завоевывают трон, забывая, что некого посадить на него, потому что царь умер.

(А. И. Герцен, 6, 2)

…Одно действование может вполне удовлетворить человека. Действование – сама личность… В разумном, нравственно свободном и страстно энергетическом деянии человек достигает действительности своей личности и увековечивает себя в мире событий. В таком деянии человек вечен во временности, бесконечен в конечности, представитель рода и самого себя, живой и сознательный орган своей эпохи.

(А. И. Герцен, 6, 4)

В юности человек имеет непременно какую-нибудь мономанию, какой-нибудь несправедливый перевес, какую-нибудь исключительность и бездну готовых истин. Плоская натура при первой встрече с действительностию, при первом жестком толчке плюет на прежнюю святыню души своей, ругается над своими заблуждениями и по мере надобности берет взятки, женится из денег, строит дом, два… Благородная, но не реальная натура идет наперекор событиям, не стремится понять препятствий, а сломить их, лишь бы спасти свои юношеские мечты, и обыкновенно, видя, что нет успеха, останавливается и, остановившись, повторяет всю жизнь одну и ту же ноту, как роговой музыкант. Натура действительная не так поступает: она воспитывает свои убеждения по событиям, так, как Петр I воспитывал своих воинов шведскими войнами…

(А. И. Герцен, 7, 2, 3)

…Одна крайность вызывает всегда такую же крайность с противоположной стороны.

(А. И. Герцен, 8, 1)

Чем более развита жизнь, чем в высшую сферу перешла она, тем отчаяннее борьба бытия и небытия, тем ближе они друг к другу.

(А. И. Герцен, 8, 3)

Побежденное и старое не тотчас сходит в могилу; долговечность и упорность отходящего основаны на внутренней хранительной силе всего сущего: ею защищается донельзя все однажды призванное к жизни; всемирная экономия не позволяет ничему сущему сойти в могилу прежде истощения всех сил.

(А. И. Герцен, 8, 4)

Природа с своими вечными уловками и экономическими хитростями дает юность человеку, но человека сложившегося берет для себя, она его втягивает, впутывает в ткань общественных и семейных отношений, в три четверти не зависящих от него, он, разумеется, дает своим действиям свой личный характер, но он гораздо меньше принадлежит себе, лирический элемент личности ослаблен, а потому и чувства и наслаждение все слабее, кроме ума и воли.

(А. И. Герцен, 9, 1, 3)

Жизнь обманула, история обманула, обманула в свою пользу: ей нужны для закваски сумасшедшие, и дела нет, что с ними будет, когда они придут в себя; она их употребила – пусть доживают свой век в инвалидном доме.

(А. И. Герцен, 9, Рассказ о семейной драме, 1)

Счастливые безумцы, никогда не трезвеющие, – им незнакома внутренняя борьба, они страдают от внешних причин, от злых людей и случайностей; внутри все цело, совесть спокойна, они довольны. Оттого-то червь, точащий других, им кажется капризом, эпикуреизмом сытого ума, праздной иронией. Они видят, что раненый смеется над своей деревяшкой, и заключают, что ему операция ничего не стоила; им и в голову не приходит, отчего он состарился не по летам и как ноет отнятая нога при перемене погоды, при дуновении ветра.

(А. И. Герцен, 9, Рассказ о семейной драме, 1)

Сила не заключает в своем понятии сознательности как необходимого условия, напротив, она тем непреодолимее – чем безумнее, тем страшнее – чем бессознательнее. От поврежденного человека можно спастись, от стада бешеных волков – труднее, а перед бессмысленной стихией человеку остается сложить руки и погибнуть.

(А. И. Герцен, 9, 6, 9, 2)

Великие революции никогда не совершаются по заранее и окончательно установленной программе. Это осознание того, чего не хотят. Борьба есть истинное рождение общественных обновлений; посредством борьбы и сравнения общие и отвлеченные идеи, неясные стремления превращаются в установления, законы, обычаи.

(А. И. Герцен, 11, 11)

…Если революция, как Сатурн, ест своих детей, то отрицание, как Нерон, убивает свою мать, чтоб отделаться от прошедшего… Переходя из старого мира в новый, ничего нельзя взять с собою.

(А. И. Герцен, 12, После грозы)

Титаны, остающиеся после борьбы, после поражения, при всех своих титанических стремлениях, представителями неудовлетворенных притязаний, делаются из великих людей печальными Дон-Кихотами. История подымается и опускается между пророками и рыцарями печального образа.

(А. И. Герцен, 15, 3)

Террор так же мало уничтожает предрассудки, как завоевания – народности.

(А. И. Герцен, 17, 3)

Ничто так не подавляет дух армии, как зловещая мысль, что за спиной готовится измена.

(А. И. Герцен, 18, 2)

ЧЕРЕСПОЛОСИЦА ДОБРА И ЗЛА

Яко лучше есть неплодное древо, нежели злые и вредные приносящие плоды, тако блаженнейшие суть родители, чад не родившие, нежели родившие злыя.

(Симеон, 3)

Без Бога и за морем худо, а мудрому человеку весь мир есть отечеством: везде ему и всегда добро. Он добро не собирает по местам, но внутрь себе носит оное. Оно ему солнцем во всех временах и сокровищем во всех сторонах.

(Г. С. Сковорода, 2, 26)

…Где множество городов, там польза и вред государственный, ибо где есть стечение разного состояния людей, тут есть и больше повреждения нравов; и переименованные земледельцы в мещане, отставая от их главного промысла, развращаясь нравами, впадая в обманчивость и оставляя земледелие, более вреда нежели пользы государству приносят.

(М. М. Щербатов, 1, 1, 4)

Правило, общее при правлении: зло всегда стоит рядом с добром, и добро идет бок о бок со злом.

(Д. А. Голицын, 2)

 
Злодейства малого мне мало,
Большого делать не хочу…
 

(Г. Р. Державин, 7)

 
Живи и жить давай другим,
Но только не за счет другого;
Всегда доволен будь своим,
Не трогай ничего чужого, —
Вот правило, стезя прямая
Для счастья каждого и всех!
 

(Г. Р. Державин, 16)

 
…Самое благо быть может нам злом;
Счастье и нега разума крылья
Сплошь давят ярмом.
 

(Г. Р. Державин, 19)

Ничто полезнее, приятнее и наших трудов достойнее быть не может, как то, что теснейшим союзом связано с человеком и предметом своим имеет добродетель, благоденствие и счастие его.

(Н. И. Новиков, 4)

Желание делать добро тем более в нас умножается, чем более знаем и чувствуем силу побудительных к тому причин и изящность добродетели, от чего происходит неизвестное некоторое внутреннее удовольствие, первый плод, первое воздаяние добродетели.

(Н. И. Новиков, 6)

…Всякая малейшая травка свою собственную пользу имеет и ежели не в своем употребляется месте, то не только не пользует, но и вредит.

(Н. И. Новиков, 7)

…Главнейшая наука правления состоит в том, чтоб уметь сделать людей способными жить под добрым правлением. На сие никакие именные указы не годятся. Узаконение быть добрыми не подходит ни под какую главу Устава о благочинии.

(Д. И. Фонвизин, 3)

Знай, что зла никогда не желают тем, кого презирают; а обыкновенно желают зла тем, кто имеет право презирать.

(Д. И. Фонвизин, 5, 4, 2)

Никому и в голову не входит, что в глазах мыслящих людей честный человек без большого чина – презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить не может.

(Д. И. Фонвизин, 5, 4, 2)

 
Не лучше ль жертвою, а не злодеем быть?
 

(В. Л. Пушкин, 4)

 
И мы как звери поступаем:
Нередко зло ко злу нарочно прилагаем.
 

(В. Л. Пушкин, 6)

 
Злых людей в том состоит уменье,
Чтоб недостатки находить;
А добрый счастлив тем, что может он хвалить.
 

(В. Л. Пушкин, 13)

…Приличнее называть честным человеком того, который содержит себя в равновесии между добром и злом, нежели того, который явно предается всем порокам…

(И. А. Крылов, 1, 24)

Человек, который не имеет перед собой человека, к нему привязанного, не может долго иметь и желания быть добрым.

(В. А. Жуковский, 8, 26 августа 1805 г.)

Человек, который имеет полную власть счастливить тебя и который не только этого не делает, да еще делает противное, может ли носить звание человека?

(В. А. Жуковский, 9)

Мешать злу – есть у нас одно средство делать добро.

(А. И. Тургенев, 16)

Древние, делая добро, никогда не скрывали имени своего, они искали сделать его громким в народе и потомстве. Но признаемся, что одно только христианское учение заставляет нас подавать так правою, чтоб не ведала того левая!

(Ф. Н. Глинка, 6, 2, 1)

Злые люди, как пчелы: рады умереть, только б ужалить!

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

Человек сам по себе мал, но благотворный Нил не может принести столько пользы окрестным нивам и полям, сколько он ближним своим. Зато и пламенные вихри Везувия, Этны и Геклы не столь пагубны для природы, сколь вреден может быть злой человек для общества.

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

Учиться и делать добро должно всякому, всегда и везде, где только возможно.

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

Если б хотя в десятую долю помнили добро, столько, как помнят зло, то неблагодарности не существовало бы в мире!..

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

…Отчет ума сердцу есть то, что мы осмелимся назвать лучшим и нежнейшим цветом совести.

(К. Н. Батюшков, 11)

Как сила плодородия имеет свое основание в теплоте, так сила гражданственности основана на добре.

(К. Н. Батюшков, 14)

Сердца, одаренные глубокою или раздражительною чувствительностию, часто не знают средины; для них все есть зло или добро; видят совершенный порядок в обществе – или отсутствие оного, скорее последнее.

(К. Н. Батюшков, 14)

…Люди обыкновенно более повинуются внушению злых своих качеств и личных выгод, нежели правилам мудрости.

(Ф. В. Булгарин, 1, 14)

Люди по большей части самолюбивы, беспонятны, легкомысленны, невежественны, упрямы; старая истина, которую все-таки не худо повторить. Они редко терпят противоречие, никогда не прощают неуважения; они легко увлекаются пышными словами, охотно повторяют всякую новость; и, к ней привыкнув, уже не могут с нею расстаться.

Когда что-нибудь является общим мнением, то глупость общая вредит ему столь же, сколько единодушие поддерживает.

(А. С. Пушкин, 30)

Все человеколюбцы согласны в той истине, что это жестоко, бесчеловечно убивать подобное себе существо, которое украло и съело чужого вола или лошадь, – разумеется, убивать его поодиночке, ибо в то же самое время, те же красноречивые человеколюбцы, баллотируя бюджет военного управления, единодушно говорят, что убить вдруг тридцать или сорок тысяч таких же существ на поле брани есть дело прекрасное, превосходное, достохвальное.

(О. И. Сенковский, 4)

…Зависть сильно отравит даже довольство нищего… Из красоты и ясной погоды я сделаю вам рай на Черной речке, возьмитесь только не впускать в него зависти.

(О. И. Сенковский, 8)

…Девять десятых хорошего делается на свете по ошибке…

(О. И. Сенковский, 12, 2)

…Нет никакого согласия между евангельским добром и добром падшего человеческого естества. Добро нашего падшего естества перемешано со злом, а потому и само это добро сделалось злом, как делается ядом вкусная и здоровая пища, когда перемешать ее с ядом.

(Игнатий, 1, О хранении себя от добра…)

Когда человек не вкусил еще высшего добра, тогда собственное его добро, оскверненное грехом, имеет пред ним цену. Когда же он причастится добра Божественного, духовного, тогда без цены пред ним его добро собственное, соединенное, перемешанное со злом.

(Игнатий, 1, О истинном и ложном смиренномудрии)

Последствием греховной жизни бывают слепота ума, ожесточение, нечувствие сердца. Ум закоренелого грешника не видит ни добра, ни зла; сердце его теряет способность к духовным ощущениям. Если, оставя греховную жизнь, этот человек обратится к благочестивым подвигам, то сердце его, как бы чужое, не сочувствует его стремлению к Богу.

(Игнатий, 1, Зрение греха своего)

Человечество никогда не желает объявить себя последователем зла, хотя бы оно утопало во зле; оно постоянно стремится выказать себя добродетельным.

(Игнатий, 3)

Святые духи уклонились от общения с человеками, как с недостойными такого общения, духи падшие, увлекшие нас в свое падение, смесились с нами, а чтоб удобнее держать нас в плену, стараются соделать и себя и свои цепи для нас незаметными. Если же они и открывают себя, то открывают для того, чтоб укрепить свое владычество над нами. Всем нам, находящимся в рабстве у греха, надо знать, что общение с святыми ангелами несвойственно нам по причине нашего отчуждения от них падением, что нам свойственно, по той же причине, общение с духами отверженными, к разряду которых мы принадлежим душою… Святые ангелы являются только святым человекам, восстановившим с Богом и с ними общение святою жизнию.

(Игнатий, 5, 1)

Человеки должны поневоле удовлетвориться тою опытностью во зле, которую они стяжавают во время краткой земной жизни; их злые намерения уничтожаются сами собою в тот час, когда они поневоле оставляют поприще земной жизни, будучи востребованы на суд Божий и в вечность. Демонам, напротив того, предоставлено пребывать на земле со времени их окончательного падения до кончины мира; всякий легко может представить себе, какую опытность в творении зла стяжали они в такое продолжительное время, при их способностях и при постоянной злонамеренности, нисколько не растворенной никаким благим стремлением или увлечением.

(Игнатий, 5, 1)

…Диавол весь во власти Божией и только то может делать и делает, что Бог ему попущает для нашей пользы.

(Игнатий, 7, 48)

Божественное добро не должно быть отвергаемо, если некоторые или и многие употребили его во зло.

(Игнатий, 7, 85)

Опасно не то, когда зверь остается зверем, а когда он от образованности становится скотиной и бьется между двумя крайними типами – ручного плута и кроткого дурака. Цивилизация подчистила у нас все дикое, по крайней мере засыпала песочком да землицей, – из них и образовался толстый пласт грязи, в котором пропадает всякое движение и вязнут всякие колеса.

(А. И. Герцен, 5, 1)

Добрейший человек в мире, который не найдет в душе жестокости, чтоб убить комара, с великим удовольствием растерзает доброе имя ближнего на основании морали, по которой он сам не поступает…

(А. И. Герцен, 7, 2, 1)

…Мещанин во дворянстве очень удивился, узнавши, что он сорок лет говорит прозой, – мы хохочем над ним; а многие лет сорок делали злодеяния и умерли лет восьмидесяти, не зная этого, потому что их злодеяния не подходили ни под какой параграф кодекса, – и мы не плачем над ними.

(А. И. Герцен, 7, 2, 1)

Моралистам хочется непременно понуждать человека к добру, заставлять его поступать нравственно, так, как врач заставляет принимать отвратительную горечь; они в том-то и находят достоинство, чтоб человек нехотя исполнял обязанности; им не приходит в голову, что если эти обязанности истинны и нравственны, то каков же тот человек, которому исполнение их противно? Не приходит в голову требование – примирить сердце и разум так, чтоб человек исполнение действительного долга не считал за тяжкую ношу, а находил в нем наслаждение как в образе действия, наиболее естественном ему и признанном его разумом.

(А. И. Герцен, 8, 4)

Мало ли временного зла проходит рядом с вечным благом, даже в частной жизни одного семейства, не только в сложной многоначальной жизни целого народа; зло – несчастное, но иногда необходимое условие добра – проходит, добро остается; сильная натура переработывает в себе зло, борется с ним, побеждает; сильная натура умеет выпутаться из затруднительных обстоятельств, умеет похоронить милое себе и, оставаясь верною ему, идти на новое действование и на новые труды; а слабые натуры теряются в своем плаче об утрате, хотят невозможного, хотят прошедшего, не умеют найтись в действительности и… поют одни похоронные песни, не имея смысла разглядеть новой жизни и брачных гимнов ее.

(А. И. Герцен, 8, 5)