Текст книги "Афоризмы. Русские мыслители. От Ломоносова до Герцена"

ДЫМ ОТЕЧЕСТВА

 
А слава тех не умирает,
Кто за отечество умрет…
 

(Г. Р. Державин, 5)

 
Мила нам добра весть о нашей стороне:
Отечества и дым нам сладок и приятен.
 

(Г. Р. Державин, 20)

Ибо в нашем отечестве исстари положено для дворянина шпага, для стряпчего перо, а грамота для попа.

(Н. И. Новиков, 2, 1772 г., 25)

 
К свободе Русь не подросла:
Не гни холодного стекла.
 

(В. В. Капнист, 9)

Нет ничего выше как быть писателем в настоящем смысле. Особенно для России. У нас писатель с гением сделал бы более Петра Великого.

(В. А. Жуковский, 12)

Ах! Чужая сторона научит любить свое отечество. Поезжай удивляться иностранцам и возвратись с русским сердцем!

(А. И. Тургенев, 1)

Неужели человек, любящий свое отечество, свою родину, совершенно потерял всеобщее чувство братства? Неужели физические границы так сильно отделяют его от собрата его как за горами Апеннинскими, так и за Ледовитым морем? Таков ли дух истинной философии, истинного христианства?

(А. И. Тургенев, 1)

И в самой вещи, кто произвольно расстается с обычаями отцов своих, с теми утехами, которыми наслаждался он в своем детстве?

(А. И. Тургенев, 2)

Что может быть приятнее, как слышать, что беспристрастный иностранец упоминает о предке твоем, рассказывая историю государства, твоего Отечества, и с такой выгодной стороны…

(А. И. Тургенев, 5, 11 марта 1803 г.)

И любовь к русскому в нем – одна любовь к русскому варварству.

(А. И. Тургенев, 10)

Кто бы ни указал нам на пятна – очистим их, воспользуемся.

Дурно судит о народе, не проник во все тайны рабского его положения, – может быть; но кто в этом положении, тот не вправе требовать и справедливости; тот виноват, кто терпит то, что с ним делается.

(А. И. Тургенев, 10)

Люблю Россию, люблю поэзию; но люблю и человечество, люблю истину выше всего – скорее соглашусь других обманывать, нежели самого себя, а вы не хотите других обманывать и позволяете себе самих себя обманывать, ко вреду любящих вас.

(А. И. Тургенев, 20)

…Не позволено о России писать почти не по-русски и, говоря об элементах политических, коими уставилась, определилась судьба великого или, по крайней мере, огромного государства-отечества, употреблять выражения площадные, сравнения, недостойные возвышенности предмета…

(А. И. Тургенев, 22)

Тайна, на которой основывается любовь к родине, еще не объяснена… Не смею утверждать, но предложу догадку. Не основывается ли привязанность на воспоминании детских лет, того счастливого, очаровательного времени бытия нашего, которое ни для кого уже в другой раз жизни не возвращается. Ничто не сильно заменить сердцу потерю того состояния невинности, в котором находится оно в безмятежном утре дней своих!

(Ф. Н. Глинка, 5, 1, Обратный путь из Силезии в Россию, 10 сентября)

Правители народов убедились опытом, что при защите престолов и прав народных наиболее отличались те состояния людей, которые менее прочих пользовались выгодами и преимуществами жизни, ибо, между тем как сыны счастия помышляли только о спасении своих сокровищ и личных выгод, люди бедные толпами бежали спасать Отечество или умирать за него на поле чести. От сего произошло всеобщее внимание и некоторое уважение к бедности. Уверились, что рубище сокрывает часто лучшие добродетели и полезнейшие для государства дарования.

(Ф. Н. Глинка, 6, 2, 1)

Пусть и в наш век перо, резец, кисть и смычок обратятся единственно к прославлению добродетелей и подвигов отечественных; тогда кто не пленится приятностию сих искусств и кто не благословит цели, к которой они клониться будут?..

(Ф. Н. Глинка, 6, 2, 2)

Народные басни всегда имеют основанием истину.

(К. Н. Батюшков, 2)

Тот, кто стоя в Кремле и холодными глазами смотрев на исполинские башни, на древние монастыри, на величественное Замоскворечье, не гордился своим отечеством и не благословлял России, для того (и я скажу это смело) чуждо все великое, ибо он жалостно ограблен природою при самом его рождении; тот поезжай в Германию и живи и умирай в маленьком городке, под тенью приходской колокольни…

(К. Н. Батюшков, 5)

…Язык идет всегда наравне с успехами оружия и славы народной, с просвещением, с нуждами общества, с гражданскою образованностию и людскостию.

(К. Н. Батюшков, 16)

Боже мой, до каких гнусностей может довести патриотизм, то есть патриотизм, который зарождается в некоторых головах, совершенно особенно устроенных… Национальность есть чувство свободное, врожденное: мы любим родину свою, народ, которому принадлежим, который наш и нас считает своими, по тому же закону природы, по которому любим себя, а в себе любим и семью свою, родителей, братьев, сестер. Захотеть же вложить это чувство в систему, в учение, в закон, это то же, что задушить его.

(П. А. Вяземский, 32)

 
Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.
 

(А. С. Пушкин, 5, 3, 28)

Но отечество забыло даже настоящие имена своих избавителей. Прошедшее для нас не существует. Жалкий народ!

(А. С. Пушкин, 7, 8)

Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества…

(А. С. Пушкин, 23, Русская изба)

…Напрасно почитают русских суеверными: может быть, нигде более, как между нашим простым народом, не слышно насмешек насчет всего церковного. Жаль! ибо греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, дает нам особенный национальный характер.

(А. С. Пушкин, 25)

Давно девиз всякого русского есть чем хуже, тем лучше.

(А. С. Пушкин, 29)

…Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом!

(А. С. Пушкин, 42)

Хотя лично я сердечно привязан к Государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора – меня раздражают, как человека с предрассудками – я оскорблен, – но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал.

(А. С. Пушкин, 43)

После долгого странствия в чужих краях привычка возбуждать внимание и некоторый род значительности, придаваемый толпою особе и поступкам путешественника, делаются, наконец, удовольствием, и, потеряв это звание или возвратясь на родину, вам очень прискорбно видеть себя опять в разряде людей обыкновенных.

(О. И. Сенковский, 8)

Но спрашиваю, где и как найти у нас такие ощущения – у нас под 60-м градусом широты – у нас, где точка замерзания воды есть в то же время точка теплоты всех чувствований, где они как стали на нуле, так и стоят зимою и летом?..

(О. И. Сенковский, 12, 2)

 
О! долго цепи вековые
С рамен отчизны не спадут,
Столетья грозно протекут, —
И не пробудится Россия!
 

(Н. М. Языков, 7)

 
Жестоки наши мятежи,
Кровавы, долги наши брани,
Но в них является везде
Народ и смелый и могучий,
Неукротимый во вражде,
В любви и твердый и кипучий.
 

(Н. М. Языков, 15)

 
Прими ж привет, страна родная,
Моя прекрасная, святая,
Глубокий, полный мой привет!
Отныне вся моя судьбина
Тебе! Люби же и ласкай
И береги меня, как сына,
А как раба, не угнетай!
 

(Н. М. Языков, 22)

…Один из сквернейших элементов нашего народного характера: непреодолимое желание посшибить спеси, у кого бы то ни было, хоть у мертвого, – без всякой особой причины, а только потому – чтобы он (мертвый) не слишком зазнался.

(В. Ф. Одоевский, 8, 2)

Удушливая пустота и немота русской жизни, странным образом соединенная с живостью и даже бурностью характера, особенно развивает в нас всякие юродства.

(А. И. Герцен, 9, 2, 14)

Помещичья распущенность, признаться сказать, нам по душе: в ней есть своя ширь, которую мы не находим в мещанской жизни Запада.

(А. И. Герцен, 9, 4, 30, 2)

Песня для народа – его светская молитва, его другой выход из голодной, холодной жизни, душной тоски и тяжелой работы.

(А. И. Герцен, 9, 5, 41, Раздумье по поводу затронутых вопросов, 2)

Но не надобно забывать, что и клиентизм наш перед западными авторитетами шел из той же казармы, из той же канцелярии, из той же передней – только в другие двери, а именно обращенные к барину, начальнику и командиру. В нашей бедности поклонения чему б то ни было, кроме грубой силы и ее знамений – звезд и чинов, потребность иметь нравственную табель о рангах очень понятна, но зато перед кем и кем не стояли в умилении лучшие из наших соотечественников?

(А. И. Герцен, 9, Русские тени, 1)

Мне кажется, что в русской жизни есть нечто более высокое, чем община, и более сильное, чем власть; это «нечто» трудно выразить словами и еще труднее указать на него пальцем. Я говорю о той внутренней, не вполне сознающей себя силе, которая так чудодейственно поддерживала русский народ под игом монгольских орд и немецкой бюрократии… я говорю о той вере в себя, которая волнует нашу грудь. Эта сила, независимо от внешних событий и вопреки им, сохранила русский народ и поддержала его несокрушимую веру в себя. Для какой цели?.. Это-то нам и покажет время.

(А. И. Герцен, 13, 2)

То народ поднимают до небес, то топчут его в грязь. К несчастью, ни благородное негодование, ни восторженная декламация не в состоянии выразить верно и точно понятие, обозначаемое словом «народ»; народ – это мощная гранитная основа, скрепленная цементом вековых традиций, это обширный первый этаж, над которым надстроен шаткий балаган современного политического устройства.

(А. И. Герцен, 14, 1)

Нет воспитания менее религиозного, чем наше, и более многоязычного, особенно по части новых языков.

(А. И. Герцен, 18, 3)

 
Смерть в краю родном
Милей, чем слава на чужбине!
 

(А. Н. Майков, 2)

 
О Боже! Ты даешь для родины моей
Тепло и урожай, дары святые неба,
Но, хлебом золотя простор ее полей,
Ей также, Господи, духовного дай хлеба!
 

(А. Н. Майков, 3)

ОБЩЕСТВО, ГОСУДАРСТВО, ЗАКОН

…Хотя и все мы обязаны знать законы, но, не учась приложениям их и нужным обрядам, никто исполнителем их быть не может.

(М. М. Щербатов, 1, 1, 10)

…Тщетно будет стараться начертить верный круг, когда центр неверен и колеблющ, никогда черта круга верно не сойдется.

(М. М. Щербатов, 4)

Знаю, что разумный и просвещенный законодатель должен наблюдать и выжидать время и обстоятельства, чтобы дать своему предприятию почву твердую и наименее сомнительную. Знаю, что истинная мудрость состоит не в изобретении, а в предвидении опасностей как от неумеренной поспешности, так и от излишней медлительности; одним словом, в предчувствии своевременности, в умении подготовить и вести дело.

(Д. А. Голицын, 3)

Мы почитаем, что лишать человека владения или препятствовать ему в употреблении своей вещи есть явное беззаконие и что владеющий оною имеет полное право употреблять ее по своему произволению и исключать прочих всех от владения и употребления своей вещи.

(С. Е. Десницкий, 3, 1)

Грешно украсть из кармана у своего брата, а это дело особое; у кого же и украсть, как не у царя; благодаря Бога, дом у него как полная чаша, то хотя и украдешь, так не убудет.

(Н. И. Новиков, 2, 1773 г., 5)

…Мы также теряем от страха все свое рачение, дарования и горячность. В рабском состоянии и добродетель и знание навлекают на себя подозрение.

(Н. И. Новиков, 8)

 
А это и с людьми бывает,
Что маленьким, куда
Ни обернись, беда.
Вор, например, большой, хоть в краже попадется,
Выходит прав из-под суда,
А маленький наказан остается.
 

(И. И. Хемницер, 1)

Верховная власть вверяется государю для единого блага его подданных.

(Д. И. Фонвизин, 3)

Где же произвол одного есть закон верховный, там прочная общая связь и существовать не может; там есть государство, но нет отечества, есть подданные, но нет граждан, нет того политического тела, которого члены соединялись бы узлом взаимных прав и должностей. Одно пристрастие бывает подвигом всякого узаконения, ибо не нрав государя приноравливается к законам, но законы к его нраву. Какая же доверенность, какое почтение может быть к законам, не имеющим своего естественного свойства, то есть соображения с общею пользою? Кто может дела свои располагать там, где без всякой справедливой причины завтра вменится в преступление то, что сегодня не запрещается?

(Д. И. Фонвизин, 3)

Деспотичество, рождающееся обыкновенно от анархии, весьма редко в нее опять не возвращается.

(Д. И. Фонвизин, 3)

…Всякая власть, не ознаменованная божественными качествами правоты и кротости, но производящая обиды, насильства, тиранства, есть власть не от Бога, но от людей, коих несчастия времен попустили, уступая силе, унизить человеческое свое достоинство.

(Д. И. Фонвизин, 3)

Кто не знает, что все человеческие общества основаны на взаимных добровольных обязательствах, кои разрушаются так скоро, как их наблюдать перестают. Обязательства между государем и подданными суть равным образом добровольные, ибо не было еще в свете нации, которая насильно принудила бы кого стать ее государем…

(Д. И. Фонвизин, 3)

К несчастью подданных, приходит иногда на государя такая полоса, что он ни о чем больше не думает, как о том, что он государь; иногда ни о чем больше, как о том, что он человек. В первом случае обыкновенно походит он в делах своих на худого человека, во втором бывает неминуемо худым государем. Чтобы избегнуть сих обеих крайностей, государь ни на один миг не должен забывать ни того, что он человек, ни того, что он государь.

(Д. И. Фонвизин, 3)

Сила принуждает, а право обязывает… Где же нет обязательства, там нет и права.

(Д. И. Фонвизин, 3)

Сила и право совершенно различны как в существе своем, так и в образе действования. Праву потребны достоинства, дарования, добродетели. Силе надобны тюрьмы, железа, топоры… Тиран, где б он ни был, есть тиран, и право народа спасать бытие свое пребывает вечно и везде непоколебимо.

(Д. И. Фонвизин, 3)

Здравый рассудок и опыты всех веков показывают, что одно благонравие государя образует благонравие народа. В его руках пружина, куда повернуть людей: к добродетели или пороку… Он судит народ, а народ судит его правосудие.

(Д. И. Фонвизин, 3)

Ревность государей к распространению своего закона не менее причинила вреда людям, как и другие их пристрастия.

(И. А. Крылов, 1, 20)

Отчего неправодушие для иных частных людей бывает средством обогащения и не может никогда обогатить правительство? Оттого, что частный человек, завладев чужим, может остановить дела, не иметь нужды в кредите и, таким образом, скрыться от естественных последствий нажитой им худой славы; а правительство должно непременно и вечно быть в торговых отношениях и с теми именно, которых оно обидело; оттого еще, что с частным, даже известным, плутом не так боятся иметь дело: его можно принудить к исполнению обязанностей, а на правительство – нет суда; наконец, оттого, что частный человек и беззаконными средствами может увеличить свое капитальное имущество, а капитал правительства, единственный источник его доходов, весь в людях, которых оно разоряет.

(Н. И. Новиков, 5, 1823–1824 гг.)

Но как же поставить христианский эпиграф к кодексу, в коем глава о собственности совершенно противна евангельскому правилу: отдай все нищим; или как согласить в уголовном уложении степени наказаний с другою христианскою заповедию: подставлять правую щеку тому, кто тебя ударит в левую? Если законы должны быть согласны с текстами нашего христианского учения, то и администрация финансов потребует того же. Куда это заведет нас? Нет, законы гражданские – для граждан, закон Христа – для людей. Он действует свыше, все проникая, всех располагая к высшему гражданству; но в земский суд его вносить не должно, ибо он дар Неба и должен жить и действовать в сердцах, и чрез них – на судей и на правителей.

(А. И. Тургенев, 18)

Порядок в государстве то, что маятник в часах.

(Ф. Н. Глинка, 5, 1, Описание войны 1813 года, 2 апреля)

Люблю видеть людей, хранящих закон, нравы и обычаи праотцов своих… Согласись, друг мой, что Моисей был великий законодатель! Он так умел скрепить израильтян узами уставов, обрядов и обычаев, что без государя, Отечества и прав, рассыпанные по лицу земли, они все еще составляют народ.

Они заблуждаются… согласен! Но для чего мы, просвещенные, не столь постоянные в законе, основанном на истинах непреложных, как они в своем заблуждении? Вот что должно нас устыжать! Чем богаче еврей, тем строже и ненарушимее исполняет он даже малейшие обряды свои. У нас, напротив, богатство, смеясь, попирает златою стопою уставы веры и обычаи праотцов.

(Ф. Н. Глинка, 5, 1, Письма из Польши, 27 марта)

Государи живут лета, а народы столетия. – Все государственные постановления, однажды утвержденные, должны уподобляться древам, которые всякий может поливать и должен беречь, но которых никто не смеет рубить. Тогда под верной сению сих насажденных мудрыми правителями древ спокойно опочивать будет благоденствие народов.

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

Что есть конституция? – Неизменное государственное постановление, руководствующее правительство и сохраняющее права народа.

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

Закон есть посредник между Богом и Государем так, как Государь между законом и народом.

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

Даровать самое лучшее законодательство народу, не исправя прежде нравов его, все равно, что налить драгоценный напиток в нечистый сосуд. – Чем же исправляются нравы? – В детстве воспитанием; а в прочих возрастах благоразумным порицанием. Первое не допускает до пороков, другое преследует, разит и гонит их из обществ.

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

Истинный друг человечества не кричит, не вопиет против законов и учрежденного порядка; но, сообразуясь с оными, делает столько добра, сколько может, а добра всегда и везде можно много сделать, была бы охота!

(Ф. В. Булгарин, 1, 20)

 
Зачем Фемиды лик ваятели, пииты
С весами и мечом привыкли представлять?
Дан меч ей, чтоб разить невинность без защиты,
Весы, чтоб точный вес червонцев узнавать.
 

(П. А. Вяземский, 10)

Так должно быть и во всем: правительство открывает дорогу, частные люди находят удобнейшие способы ею пользоваться.

Не могу не заметить, что со времен восшествия на престол дома Романовых у нас правительство всегда впереди на поприще образованности и просвещения. Народ следует за ним всегда лениво, а иногда и неохотно.

(А. С. Пушкин, 23, Шоссе)

Куда не досягает меч законов, туда достает бич сатиры.

(А. С. Пушкин, 27)

Мы пытались управлять людьми по всем возможным методам, и никак не могли их удовольствовать. Мы управляли ими с кротостью – они предались бесчинству. Мы употребили с ними великодушие – они воздали нам неблагодарностью. Мы прибегнули к мудрости – они нас надули. Мы постановили законы – они разнесли их на крючках. Мы принялись за строгость – они начали роптать и грозить бунтом.

(О. И. Сенковский, 7)

Человечество, видно, так уж создано, что, как ни обороти его, все-таки законы не будут исполняться в точности.

(О. И. Сенковский, 12, 4)

Самое то обстоятельство, что закон нарушен, ясно доказывает, что он приводится в исполнение, что он еще действует и имеется в виду.

(О. И. Сенковский, 12, 4)

Сомнительно, чтоб внешние меры исправили кого-нибудь, но они держат в страхе – и цель достигнута. Уголовные законы составляются в пользу общества, а не в пользу преступника.

(А. И. Герцен, 7, 3, 2)

Человек, вступающий в борьбу с обществом, – или правее его, и тогда он революционер, или общество правее его, и тогда он преступник и общество берет все меры, чтобы оградиться от него.

(А. И. Герцен, 7, 3, 2)

Ничем люди не оскорбляются так, как неотысканием виновных; какой бы случай ни представился, люди считают себя обиженными, если некого обвинить – и, следственно, бранить, наказать. Обвинять гораздо легче, чем понять. Понять событие, преступление, несчастие чрезвычайно важно и совершенно противоположно решительным сентенциям строгих судей, понять – значит, в широком смысле слова, оправдать, восстановить: дело глубоко человеческое, но трудное и неказистое.

(А. И. Герцен, 10)

К этой страсти искать виновных для того, чтоб их ругать и клеймить позором, присовокупляется у добрых людей наивное требование, чтоб каждый человек был мелодрамным, романически безукоризненным героем, исполнял бы с полным самоотвержением свои обязанности или, лучше, не свои, а те, которые заставляют его исполнять.

(А. И. Герцен, 10)

Замечено, что у оппозиции, которая открыто борется с правительством, всегда есть что-то от его характера, но в обратном смысле.

(А. И. Герцен, 16, Эпилог)

ГОСУДАРСТВО: МОНАРХИЯ ИЛИ РЕСПУБЛИКА?

…Подлинно не от воли государя или правительства зависит соделать город, но надлежит для сего удобность места, стечение народа и самый достаток жителей.

(М. М. Щербатов, 1, 1, 10)

…Государь должен быть храним не вооруженными, обретающимися вокруг его людьми, но любовию народною; если же сего не будет, то никакая стража спасти государя не может, но будет и сама способствующая гибели его. Да даже от сего могут произойти следующие: государь, быв окружен стражею, почтет не толь нужну себе любовь народную, и не имея опасности, может ввергнуться в таковые поступки, которые ему самому и государству вред нанесут; вместо что не имея стражи, он всегда старается в любови народной ее себе сыскать. Но кого определить в стражи для хранения государя, единых ли непременных, или чтобы все воинство переменялось? Если учинить непременных, то сии благодеяниями государя склонены не будут граждане, но робкие рабы и исполнители воли государевой: власть его, не основанная на любви и на правосудии, но самовластии и мучительстве, возвеличится, он будет страшиться своей стражи, а силою ее страшен всем другим учинится; и твердость духа, добродетель и законная свобода истребятся.

(М. М. Щербатов, 1, 1, 11)

Художества и науки столь медлительно шествуют, что государство, в котором оные начинают произрастать или которое их принимает, необходимо должно пребыть долгое время без всякой перемены в управлении. Колико стараний должно употребить без успеху; колико трудов предприять с самого первого заведения наук до приведения оных в совершенство; из самого простого рисунка, сделанного наудачу, довести до совершенного искусства Апеллеса!.. Все сие можно надеяться получить в таком только государстве, которое непоколебимо стоит чрез многие веки. Науки в короткое время правления возрастают купно с политическим учреждением. Они одинакую имеют судьбу и вместе разрушаются.

(Н. И. Новиков, 8)

…От глупого человека можно взять дело и поручить его разумному; но гибельная ошибка для государя бывает тогда, когда клеветника считает он праводушным; когда любит он того, кого все ненавидят; когда вверяется тому, кто наглым и бесстыдным образом государскую доверенность во зло употребляет; когда считает другом того, кто вероломно завладел его душою.

(Д. И. Фонвизин, 2)

 
…Царь им дал большое содержанье:
Так в голосах между собой разлад
Для них был настоящий клад;
И если бы им волю дали,
Они б доныне толковали
Да жалованье брали.
 

(И. А. Крылов, 28)

…Терпеть гонения от всего непостоянного народа гораздо сноснее, нежели от одного человека…

(А. И. Тургенев, 4)

…Народ не есть судья царей: но он их критик и, подобно прочим, может исправить только людей с дарованием. Продолжая сравнение, мы скажем царям и авторам: не сердитесь за критику и не всегда ей верьте; но умейте слушать и понимать ее. Скажем рецензентам и народам, первым: критикуя автора, не оскорбляйте человека; другим, напротив: критикуя человека, не забывайте прав государя и престола.

(А. И. Тургенев, 5, 1823–1824 гг.)

Давно сравнивают монархическое правление с отеческим, и это сравнение прилично всем монархиям, сколько бы, впрочем, между ними ни было различия в образе действий правительства или в средствах обеспечения прав народа. Отец есть глава семейства, из младенцев ли оно составлено, из юношей или из людей, зрелых летами и опытностию. Но в попечении о младенцах отец обязан сам все предвидеть, принимать все предосторожности, одним словом, за них и мыслить и действовать. Руководствуя юношами, уже не довольно одного сведения о их главных нуждах и пользах; должно уметь, скрывая свое искусство, направлять и занимать их умы, узнавать их склонности, желания, составляющие особый род потребностей, должно бы с оными соображать свои действия. Когда же дети в зрелом возрасте, то самые их мнения имеют необходимое влияние на поступки отца, и зависимость таких детей можно назвать только зависимостью почтения.

(А. И. Тургенев, 5, 1823–1824 гг.)

 
…Коль нами право ты имеешь управлять,
То мы имеем тож все право спотыкаться;
И можем иногда, споткнувшись, – как же быть? —
Твое могущество об камень расшибить!
 

(Д. В. Давыдов, 2)

Но милосердному Провидению угодно было устроить сердце человеческое так, что ему всегда приятно внимание, приятно слово благоволения от того, кто правит судьбою общества или только собственной его. В младенчестве тешит нас лишняя улыбка отца или матери; в юношестве одно ласковое слово учителя доставляет целый день удовольствия; в зрелых летах внимание благоразумного начальника крепит на трудном поприще военном; а внимание Государя заставляет жертвовать всею своею кровью, всеми радостями жизни и бросаться в объятия смерти с жаром юного жениха, летящего к невесте своей. – На сей тайне сердца человеческого основывается власть управляющих народами и сим единственно поддерживается правление самодержавное.

(Ф. Н. Глинка, 6, 1, 3)

Непростительно и даже низко льстить государям; но несправедливо и сокрывать добродетели их от народа.

(Ф. Н. Глинка, 6, 1, 4)

 
Послушать: век наш – век свободы,
А в сущность глубже загляни —
Свободных мыслей коневоды
Восточным деспотам сродни.
 

(П. А. Вяземский, 30)

 
…Не вижу разницы большой
Между холопством либеральным
И всякой барщиной другой.
 

(П. А. Вяземский, 30)

 
Лоб не краснеющий, хоть есть с чего краснеть,
Нахальство языка и зычность медной груди,
Вот часто все, что надобно иметь
Чтобы попасть в передовые люди.
 

(П. А. Вяземский, 42)

 
Либерал, чинов поклонник,
Чресполосная душа,
С правыми он их сторонник,
С левым – он и сам левша.
 

(П. А. Вяземский, 43)

…Множество нулей с одним искусным шарлатаном впереди составляет огромную сумму.

(О. И. Сенковский, 3)

 
Но что же делать? У судьбы
Нет либералов: все рабы.
 

(Н. М. Языков, 4, 1)

 
Жестоки наши времена,
На троне глупость боевая!
Прощай, поэзия святая,
И здравствуй, рабства тишина!.
 

(Н. М. Языков, 12)

Примирившихся и непримиримых бездна, но примирителей нет. Примирившиеся резонеры всего хуже – что они примутся объяснять, то остается навеки мутным и безжизненным, как замерзнувшая лужа… Журнализм, парламентаризм, неудавшиеся революции и революционное похмелье вырастили в наше время слой умников, заговаривающих всякое дело до бессмыслия. Они все объясняют, все понимают; но всякий жизненный вопрос выходит из их мозговой реторты, как зеленый лист, опущенный в хлор, – бледным и увядшим… Их задача состоит в том, чтоб одержать верх в прении – выиграть дело, а в чем оно – им все равно.

(А. И. Герцен, 5, 4)

Мундир и однообразие – страсть деспотизма.

(А. И. Герцен, 9, 4, 26)

Только в самовластных правлениях запрещают говорить о неурожаях, заразах и о числе побитых на войне.

(А. И. Герцен, 9, 5, 41)

Неразвитость масс, не умеющих понимать, с одной стороны, и корыстный страх – с другой, мешающий понимать меньшинству, долго продержат на ногах старый порядок. Образованные сословия, противно своим убеждениям, готовы сами ходить на веревке, лишь бы не спускали с нее толпу.

(А. И. Герцен, 9, 6, 9, 2)

Эмиграция – первый признак приближающегося переворота.

(А. И. Герцен, 12, Предисловие)

Роковая ошибка их в том, что увлеченные благородной любовью к ближнему, к свободе, увлеченные нетерпением и негодованием, они бросились освобождать людей прежде, нежели сами освободились; они нашли в себе силу порвать железные, грубые цепи, не замечая того, что стены тюрьмы остались. Они хотят, не меняя стен, дать им новое назначение, как будто план острога может годиться для свободной жизни.

(А. И. Герцен, 12, LVII год республики…)

Таково положение реформаторов вообще, они, собственно, наводят только понтоны, по которым увлеченные ими народы переходят с одного берега на другой. Для них нет среды лучше, как конституционное сумрачное ни то ни се.

(А. И. Герцен, 12, LVII год республики…)

…Представительная система – хитро придуманное средство перегонять в слова и бесконечные споры общественные потребности и энергическую готовность действовать.

(А. И. Герцен, 12, Vixerunt!)

Я нисколько не боюсь слова «постепенность», опошленного шаткостью и неверным шагом разных реформирующих властей. Постепенность так, как непрерывность, неотъемлема всякому процессу разуменья. Математика передается постепенно, отчего же конечные выводы мысли и социологии могут прививаться, как оспа, или вливаться в мозг так, как вливают лошадям сразу лекарства в рот?

(А. И. Герцен, 17, 2)

Всеобщая подача голосов, навязанная неприготовленному народу, послужила для него бритвой, которой он чуть не зарезался.

(А. И. Герцен, 17, 2)

С консерватизмом народа труднее бороться, чем с консерватизмом трона и амвона…

Народ – консерватор по инстинкту, и потому, что он не знает ничего другого, у него нет идеалов вне существующих условий… Чем народ дальше от движения истории, тем он упорнее держится за усвоенное, за знакомое. Он даже новое принимает в старых одеждах.

(А. И. Герцен, 17, 3)

Государство везде начинается с полного порабощения лица – и везде стремится, пройдя известное развитие, к полному освобождению его.

(А. И. Герцен, 17, 3)

 
Вы «свобода» нам кричите,
Я одной себе ищу —
Думать так, как я хочу,
А не так, как вы хотите.
 

(А. Н. Майков, 6)