Текст книги "Такие разные дороги жизни"

Девушка улыбнулась, сделала книксен, повернулась к маме, певуче проговорила:

– Знакомьтесь, маман, Владимир… э…

– Котлинский, – напомнил юноша.

– Да. Юнкер военного училища, – пояснила она.

Женщина посмотрела на него сквозь лорнет, сразу оценила его далеко не новое обмундирование, по-французски удивленно спросила дочь:

– Бог мой! Даша, где ты успела с ним познакомиться?

Дочь по-русски ответила, чтобы Владимир, понял суть вопроса матери:

– Мы познакомились с ним на новогоднем балу в военном училище. Много танцевали, правда, Володя?

– Имел честь, – подтвердил юноша. – Мечтал, чтобы подобное повторилось.

Девушка вскинула на него взгляд, улыбнулась. Маман опять посмотрела на него в лорнет.

– Молодой человек мечтает стать военным? – спросила она.

– Точно так.

– Дворянин?

– Никак нет, – запнулся юноша.

Женщина поджала губы. Сделал шаг в сторону выхода из сада. Юноша последовал за ними, с ним не попрощались, давая таким образом понять, он может их проводить.

– Ничего, мама, Володя дослужится до полковника и беспорочной службой заслужит дворянство, правда? – сказала девушка и с улыбкой посмотрела на него.

– Непременно, – ответил он уверенно.

Он шел рядом с девушкой, пьянел от аромата ее духов, напоенным весенними почками воздухом, не веря своему счастью, что он видит девушку, о которой мечтал, засыпая на жесткой кровати в казарме.

Солнце хотя и заливало ярким светом окрестности столицы, но день по весеннему погожий. С Невы дул довольно прохладный ветер. Он видел, как девушка слегка поежилась, и плотнее прижала к себе пелерину.

– К тому времени, Даша, ты станешь бабушкой, – бросила реплику мать по – французски, намекая на долгосрочность прохождения службы от юнкера до полковника.

Юнкеров учили французскому и немецкому языкам, языки юноше плохо давались, сколько не учил, разговаривать стеснялся, однако речь на слух воспринимал, сделал вид, что он не понимает реплик матери.

– А вы, Дарья Сергеевна, кем хотели бы стать? – спросил он, чтобы не молчать.

– Сестрой милосердия, – ответила девушка. – Только папа не разрешает мне ходить на курсы сестер милосердия. Говорит, не женское это занятие. Дело не во мне, как в женщине. Папа не хочет, чтобы наследница графского титула выносила горшки из под больных, – с сарказмом проговорила девушка и выразительно посмотрела на мать.

– Фи, Даша, – отреагировала мать. – Как вульгарно ты выражаешься, – и повернулась к няне: – Это ваше влияние? Та скороговоркой по-французски открестилась. Мать снова повернулась к дочери:

– Есть кому попроще заниматься больными людьми. Тебя в институте готовят к преподавательской деятельности. Не хватало еще, чтобы высокие особы пачкали свои руки о… – она не нашла с чем сравнить пачканные руки, дочь перебила ее:

– Высокие особы тоже болеют. Вон, маменька, граф Данилов ныне от белой горячки в психический дом попал. Буянил. Переломал там всю мебель, санитарам его связывать пришлось, – привела она пример.

Мать строго посмотрела на дочь, ей неудобно спорить с дочерью при постороннем молодом человеке. Вполголоса буркнула:

– Нашла о ком вспомнить.

Он проводил женщин до выхода. У тротуара их ждала карета. Юноша сожалел, что так мало ему пришлось пообщаться с девушкой.

– До свидания, юнкер, – сказала мать и поджала губы. Няня только кивнула.

Котлинский щелкнул каблуками и мотнул головой. Подал руку матери, помог ей взойти в карету. Мать по-французски бросила реплику:

– Надо же, не дворянин, а с этикетом знаком, – и добавила: – Впрочем, юноша симпатичный.

Поскольку девушка протянула ему руку, он наклонился и поцеловал ее, тоже поддержал ее, когда она поставила ногу на ступеньку. Девушка чуть задержалась, сказала:

– В следующее воскресение мы принимаем гостей по случаю окончания поста, я приглашаю вас. Сможете? – спросила девушка.

– Сочту за честь. Если меня отпустят в увольнение.

– Приходите.

И девушка назвала адрес.

Котлинский долго смотрел вслед карете, не веря своему счастью. Затем, когда возвращался в училище, раздумывал: принять ли ему предложение или отказаться. Все же кто они, и кто он?! Он сын крестьянина Карпа Котлинского, перебравшегося в город Псков, и женившегося на телеграфистке станции Псков-1 Наташе. Дарья графская дочь, ей уготовано блестящее будущее, замуж она выйдет тоже за графа или крупного чиновника. Социальная разница не позволит любить ее, даже просто общаться ему будет непозволительно. И все же он уже тогда знал, что непременно воспользуется приглашением. Ему еще раз хотелось посмотреть в ее глаза, услышать ее голос.

Всю неделю юноша жил одним желанием, чтобы быстрее наступило воскресение, не получить замечания от преподавателей и воспитателей, которые могли бы не пустить его в увольнение. И когда желанный день наступил, он так старательно чистил сапоги, надраивал пуговицы, и выглаживал брюки, что сослуживцы начали над ним посмеиваться. Юноша купил букет цветов из отложенных денег, пришел по адресу, остановился перед огромной массивной дверью, не решался на дальнейший шаг, потом подумал, не гоже будущему офицеру пасовать перед трудностями, решительно дернул за шнурок звонка. Вышел лакей, высокий, важный, в красной ливрее, спросил, что угодно молодому человеку?

– Мне назначено… – проговорил юноша, слова застряли в горле, не ожидал он увидеть столь помпезно одетого лакея, он опять пожалел, что решился на визит, кашлянул, продолжил: – Дарья Сергеевна пригласила меня в гости.

– Сейчас доложу, пройдите в приемную, – посторонился лакей.

Котлинский зашел в просторный холл, остановился перед огромным, во всю стену зеркалом, лакей велел подождать, поднялся по лестнице вверх. Он увидел в зеркале жалкого юношу в потертом юнкерском мундире, с букетом цветов не первой свежести, в душе появилась досада на самого себя, что у него не хватило силы воли отказаться от приглашения. Отступать поздно. Через минуту наверху показалась Дарья, окликнула:

– Володя, поднимайтесь сюда.

Он подал фуражку и перчатки лакею, взбежал по лестнице.

– Здравствуйте, Дарья Сергеевна, – протянул букет и поцеловал ей руку.

– Здравствуйте, Володя. Не ожидала, что вас отпустят. Но я рада. Идемте, я представлю вас друзьям и родственникам.

Она взяла букет, поблагодарила, вдохнула аромат цветов, и тут же протянула его лакею, тот поклонился и отошел. Девушка была ослепительно хороша, на ней ажурное белое платье с глубоким декольте, на грудь колье из синих, под цвет ее глаз, камней, в уложенных волосах диадема.

Они зашли в просторный зал, в нем много гостей, они стояли маленькими группками, с бокалами шампанского, беседовали, почти никто не обратил на юношу внимания, и только когда Даша подводила его к очередному гостю и говорила: – «Познакомьтесь, мой хороший знакомый», – гости вежливо кивали. Кто-то с любопытством окидывал его взглядом, кто-то равнодушно кивал и тут же отворачивался. Среди блеска украшений на дамах и изящных фраков, генеральских мундиров и лакеев в ливреях, юноша чувствовал себя неловко, с тоской посмотрел на свои не такие уж и начищенные сапоги, а юнкерский мундир и вовсе смотрелся среди этого великолепия, как маскарадный костюм. Дарья подводила его к молодым людям, безукоризненно одетым во фраки, представляла своего нового знакомого, они недоуменно окидывали его взглядом, вежливо кивали и тут же отходили. Один молодой человек в безукоризненно подогнанном на нем фраке, довольно бесцеремонно подошел к девушке и заговорил с ней по-французски, совсем не замечая рядом стоящего с ней юнкера, словно его здесь и не существовало. Дарья с честью вышла из щекотливой ситуации, она извинилась, сказала, что позже вернется к разговору. А сейчас она занята тем, что хочет ввести в круг своих гостей нового знакомого. Юноша окинул взглядом юнкера, хмыкнул и отошел. Мать увидела рядом с дочерью юношу, которого она узнала по юнкерскому мундиру. Она стояла рядом с мужем во главе накрытого стола, за который гости вскоре должны сесть, вскинула недоуменно брови, прикрыв рот веером, что-то проговорила мужу. Тот поискал глазами дочь, посмотрел на Котлинского, ничего не ответил жене, видимо он смирился с прихотью дочери. Не впервые ей своевольничать. Отец знакомиться с юношей не стал. Дарья и сама почувствовала, как неловко себя чувствует юнкер. Котлинский сказал:

– Чужой я на вашем празднике жизни. Пожалуй, пойду я. Извините, Дарья Сергеевна. У меня всего лишь час времени, – соврал он. – Мне очень хотелось увидеть вас, и я увидел. Я счастлив. Не буду смущать ваших высоких гостей. Не понять им, что под толстым сукном солдатской шинели может биться благородное сердце, – процитировал он слова Грушницкого из «Героя нашего времени».

– Что вы, Владимир! – пыталась оправдать своих гостей девушка, он решительно поклонился ей и пошел на выход. Она провела его до выхода, чувствуя неловкость от создавшего положения, сказала:

– Приходите в следующие выходные к нам в сад. Мы будем одни и побеседуем без свидетелей. А здесь все равно не поговоришь.

И Котлинский ушел с чувством горечи в душе, понимая, любить ему эту девушку можно, но бесперспективно. Он хотел бы забыть ее, только никак не уходил из его памяти и души образ девушки. Он все же пришел в следующее воскресение в сад, девушка казалось ждала его. Или случайно там оказалась, или всегда в это время гуляла по саду. Во всяком случае, она обрадовалась его появлению. Увела вглубь сада, по пути извинялась за прошлое воскресение, вела с ним просто и искренне. Они сели на лавочку под крышей ротонды, девушка потребовала:

– Рассказывайте, как вы прожили эту неделю?

– Что рассказывать? У нас дни проходят однообразно. Занятия в классах, затем на природе, строевая, стрельбы и так каждый день.

– Вас учат убивать людей? – лукаво спросила девушка.

– Нас учат защищать отечество, – возразил юноша.

– И сколько вам осталось учиться?

– Еще год в училище, и год на практике в полку.

– А у меня через месяц выпускной, – обрадованно сообщила девушка.

– И что же дальше? Разрешили вам посещать курсы?

– Пока нет. Только я настойчивая, – улыбнулась она.

Юноша смотрел на нее, не удержался от ревнивого вопроса:

– Простите, Дарья Сергеевна, у вас есть… – он запнулся, – жених?

Она звонко рассмеялась:

– Папа каждый вечер обсуждает этот вопрос, перебирает достоинства и материальные возможности того или иного молодого человека. Только я пока не готова замуж. – И уже серьезно добавила: – Я выйду только по любви.

– Разве отец позволит вам, – уныло проговорил юноша, понимая свое хлипкое положение в качестве жениха.

Дарья рассмеялась.

– Вот увидите, я выйду замуж за того, кого полюблю И юноша тогда подумал, за оставшиеся два года учебы он постарается доказать девушке, что достоин ее любви. Молодые люди встречались в саду, много разговаривали, девушка прониклась симпатией к юноше, так не похожего на ее чопорных знакомых из знатных семей, которых в первую очередь интересовали ее приданное, а только потом она сама. Котлинскому все равно какое у ее папы состояние. Он любил эту девушку. Она казалась ему воплощением красоты, грации и женственности.

Однако юнкеров выпустили из училища менее, чем через год в связи с объявлением войны. Последний раз он пришел к дому девушки в новеньком офицерском парадном мундире, попрощаться перед отбытием на фронт. Пришел не в сад, а через парадное крыльцо зашел в дом. Отец впервые удостоил его непродолжительным вежливым разговором, расспросил куда его направили, пожелал скорейшей победы и возвращения невредимым. С девушкой они условились, он будет писать ей с фронта, рассказывать, как ему воюется. Она провожала его до угла дома, юноша долго держал ее пальчики в своей руке, и не хотел отпускать.

– Берегите себя, – напутствовала его девушка.

Он поцеловал ей руку, девушка впервые провела рукой по предплечью и легонько поцеловала его в щеку.

После ухода юноши муж спросил жену:

– Этот молодой человек кто? Почему он стал вхож в наш дом?

Жена пояснила:

– Дарья привечает его. Не знаю, что она в нем нашла.

– Не возомнит ли он себя ее женихом? – с сарказмом бросил он. – Лицом и фигурой пригожий. Как бы наша дурочка не влюбилась.

– Свят, свят! – отмахнулась жена. – Кто он и кто мы! – пожала она плечами.

– Таких подпоручиков мы ей можем сосватать целый полк, – согласился с ней муж. – Вовремя началась война, отбудет на фронт и все забудется.

Не знал граф, отец Дарьи, что пройдет всего три года, он будет рад выдать свою дочь за любого достойного человека, поскольку Париж был переполнен русскими беженцами и эмигрантами, обедневшими графами, камердинерами, офицерами от лейтенанта до генерала, многие из них теперь работали шоферами такси, половыми в русских и французских ресторанах, официантами в кафе, многие спивались и стрелялись. Бывшие фрейлины и дворянки когда-то именитых семей работали официантками, посудомойками, уходили на панель. Но сейчас он находился на вершине столичной элиты, и ему казалось, что так будет всегда.

Поручик Котлинский писал письма девушке часто, они скапливались у него, поскольку почта работала с перебоями. Потом сразу уходило три, четыре письма. Что мог писать девушке подпоручик? Не мог же он ей писать, что их каждый день бомбят, воины погибают и их не успевают хоронить, бытовые условия никакие, казармы разбомбленные, их донимают вши, он уже месяц не мылся, пища скудная, каша надоела. Он не описывал атаку немцев, в феврале этого года, когда немцы пошли в наступление на первую линию выдвинутых полевых русских позиций. Пять дней в мелко углубленных окопах русские солдаты сдерживали натиск врага, затем отошли на вторые позиции. Через неделю немцы подогнали мощные артиллерийские глинобитные орудия «Большую Берту», мортиры «Шкода», а всего тяжелых орудий немцы подогнали свыше шестидесяти штук, которые бомбили крепость снарядами калибром от ста до четыреста двадцати миллиметров день и ночь. Немцы вели огонь по триста пятьдесят залпов каждые четыре минуты. За неделю обстрела по крепости выпущено двести пятьдесят тысяч снарядов. Сверху бомбы бросали с аэропланов. Разрушены все надворные постройки, полуразрушены форты и бастионы. Горело все, что могло гореть, даже камень плавился. Никого в живых не должно остаться после такой бомбардировки. Лазарет не справляется с ранеными, а похоронные команды не успевают хоронить убитых. Командование генерального штаба просило защитников крепости простоять сорок восемь часов. А они стоят здесь уже полгода. Немцы посчитали, что после такого интенсивного обстрела сопротивление русских сломлено, пошли в атаку. Им не удалось не то что взять крепость, они даже не смогли выбить солдат со второй линии обороны. Эта неудача заставила немецкое командование на этом участке перейти к позиционным военным действиям. Подпоручик Котлинский водил в контратаки своих солдат, за что был удостоен вторым орденом святого Станислава 4-й степени с мечами и бантом. Первые два ордена святой Анны он получил за бои в сентябре прошлого года. Причем второй орден он получил из рук самого Государя императора. Он отдельно описывал девушке визит царя в крепость. Вспомнил слова хорунжего: «Приду в околоток с Георгиевским орденом, пусть меня берут обратно в полицию за заслуги перед отечеством». Вот и юноше закралась сакральная мысль, оденет ордена и предстанет перед родителями Дарьи, авось не откажут герою войны в руке своей дочери.

Всего этого он девушке в письмах не излагал, писал девушке совсем о другом: какие кругом красивые озера, в них отражается синее небо, по берегам белые березки. Он служит в крепости, которую начали возводить в прошлом веке, достраивают до настоящего времени, поскольку за сто с лишним лет совершенствуются орудия, и не все стены выдерживают современные снаряды. Крепость является совершенством архитектурного оборонительного искусства. Он не писал девушке, что данное совершенство оборонительного искусства всего лишь третьестепенная цитадель, которую к началу войны не успели модернизировать. Не мог он написать девушке, что на фортах крепости нет ни бетонных эскарпов, ни солидных металлических решеток долговременного типа, крепостная артиллерия не имеет командных пунктов, пушки не закрыты броневыми щитами. Зачем забивать голову юной девушки такими подробностями. Недалеко имеются более мощные и укрепленные крепости. Обойти крепость врагу не удастся, так как справа и слева болото. Форт является восточным опорным пунктом укрепленной линии между реками Нарев и Бобры. По вечерам играет духовой оркестр, чтобы подразнить немцев, показать им что крепость живет и не думает сдаваться. В общем не служба, а сплошной курорт. Он не лукавил, вечерами сводный духовой оркестр действительно каждый вечер выходил на центральную стену, и повернув раструбы в сторону немецких позиций играли «Коль славен», как хвала Богу, сохраняющего нас; «Гимн», как выразитель верности своей Родины; «Марш», как выражение солдатской доблести. Скромно упомянул о награждении орденом, который он получил из рук самого Государя Императора.

Девушка отвечала ему, поздравила с орденом, шутливо высказала недоумение, за что ему вручили орден, поскольку он не на передовой, а прохлаждается за крепостными стенами. Позавидовала его встрече с Государем, посетовала, что в этом году из-за войны Государь не удостоил Институт при выпуске воспитанниц своим посещением. Беспокоилась, чтобы юноша не рисковал напрасно. Он смотрел на бисерный девичий почерк. И ему казалось, что сама девушка стоит перед ним и заботливо просит, чтобы он берег себя, не бравировал смелостью. Поскольку понимала, орденами за просто так не награждают. Она писала ему ровные, вежливые письма, тон ее письма сдержанный, без сентиментальности, но сам факт, что девушка пишет ему, заботится о его здоровье, согревал его душу. Он мечтал только об одном, вернуться, припасть к ней, рассказать, как он любит ее. Сейчас он уже не тот робкий юноша. Теперь он закаленный в боях боец, возмужавший герой этой войны. Она писала, что работает в госпитале, ухаживает за раненными. Папа вначале очень возражал, потом убедился, что сама императрица с Великими княжнами ухаживают за раненными бойцами, смирился и отпустил ее. В это сложное для родины время она тоже, как и подпоручик Котлинский, приносит пользу своему отечеству.

Защитники крепости не подозревали, что весь мир следит за обороной маленькой крепости, никто не верил, что ее защитники смогут выстоять, даже русское командование не могло поверить, поскольку мало кто мог устоять против мощных артиллерийских орудий «Большая Берта», спешили на помощь, старясь прорвать оборону немцев. Комендант крепости генерал-майор Бржозовский послал телеграмму русскому командованию, в которой уверял, что гарнизон не потерял боеспособности и бодрости духа, просил Командующего армией не приносить лишних жертв для освобождения крепости от осаждающего неприятеля, они не сдадут крепость, чем спас не одну человеческую жизнь. Вот его слова, ставшие историей великого русского духа: «Имея ввиду, что на флангах крепости спокойно, артиллерия и гарнизон сохранили обороноспособность, прекрасное настроение духа гарнизона и на то, что несмотря на все попытки неприятеля, нами удерживается Сосненская передовая позиция, осмеливаюсь почтительнейше просить Ваше Высокопревосходительство командующего армией не приносить лишних жертв для ускоренного освобождения крепости от осаждающего неприятеля». Да и как не удивляться мировому сообществу, крепость Осовец по действующему инженерно-фортификационному ранжиру относится к крепостным сооружениям 3-го класса, крепости более укрепленные и мощные пали, а эта маленькая крепость продержалась полгода. И еще бы продержалась, если бы не угроза полного окружения в связи с отступлением русских войск. Все бельгийские и французские крепости на Западном фронте пали в течении нескольких дней. А мощнейшие цитадели 1-го класса в Ковно и Новогеоргиевске бесславно капитулировали через десять дней после начала штурма. Причем в Осовце построено только четыре форта, в Новогеоргиевске тридцать три форта, в Осовце находились 27 батальонов, в Новогеоргиевске – 67. В Осовце не было тяжелых артиллерийских орудий, потенциал Новогеоргиевска несравненно больше – тяжелых орудий 59, а еще имелись пушки, всего 359 стволов. Все дело в том, кто являлся командиром обороны крепостей. Комендант Новогеоргиевской крепости генерал Бобырь ускакал к немцам, и оттуда распорядился о капитуляции, чего не могли помыслить себе ни генерал Шульман, ни генерал Бржозовский, ни его старшие офицеры, ни молодые подпоручики Котлинский и Стржеминский со своими подчиненными прапорщиками и солдатами. Наряду с высоким подвигом защитников крепости Осовец, была и такая позорная страница в истории первой мировой войны, как бесславная сдача более сильных крепостей. Оборона Осовца сорвала паны немецкого командования на Белостокском направлении по прорыву в стык двух русских армий. Гарнизон крепости почти на год сковал значительные силы немцев.

Воодушевил бойцов крепости и внезапный приезд царя в конце прошлого года. Генерала Щульмана чуть удар не хватил, когда он увидел царя с небольшой группой сопровождающих лиц. Уже тогда знали, что немцы перехватывают переговоры по связи, поэтому генерала не известили о посещении высокой особы.

– Ваше величество, как же вы… – суетился он, – осторожно… нас тут каждый день обстреливают… – залепетал он, понимая, что произойдет, если немецкая разведка разнюхает, что в крепости находится русский император.

Солдаты принимали царя восторженно. Он приказал выстроить гарнизон, произнес краткую речь, и приступил к раздаче наград. Почти все защитники крепости получили ордена и медали. Тогда и получил подпоручик Котлинский орден Святой Анны 3 степени. Вручая ему орден, Государь удивился:

– Какой молодой офицер, и такой смелый.

Комендант генерал Шульман тут же подтвердил:

– Весьма смелый, Ваше величество.

– Вы все же будьте по осмотрительнее, – улыбнулся юноше Государь.

– Служу Отечеству, – выпалил подпоручик Котлинский, весьма ошеломленный таким вниманием царя.

Комендант Шульман все поглядывал на небо, не слышно ли стрекота моторов аэропланов и воя снарядов, старался как можно скорее закончить торжественную часть, он тоже получил орден Святого Георгия 4 степени. Царь прошел со своей свитой в один из фортов, осмотрел артиллерийские оружия, кратко побеседовал с артиллеристами, затем прошел в Покровскую церковь, в которой зияла дыра от прямого попадания снаряда. Он зашел, перекрестился перед иконой Святого Николая Чудотворца, которую подарил этой церкви в свое первое посещение семнадцать лет назад. Спросил священника:

– Страшно бывает при бомбардировке?

– Нет, ваше императорское величество, когда снаряды начали ложиться возле церкви, мне стало скучно, я зашел в храм.

Государь улыбнулся, потрепал за предплечье священника и пошел на выход. Батюшка перекрестил в след Государя, проговорил тихо: «Храни Господь Ваше императорское величество».

Офицеры провожали Императора до безопасного места, где ждал его экипаж к поезду. Возвращаясь назад, Котлинский услышал, как начальник строевого отделения штаба подполковник Свечников проговорил:

– Слаб наш государь, хотя и помазанник Божий. Офицеры не ожидали подобной оценки царя, напряглись. Подполковник Хмельков повернулся и сказал:

– Объяснитесь, господин подполковник.

– Извольте, – нисколько не смутился Свечников. – Будь наш государь более дальновиден, не стал бы ввязываться в эту войну. Англичане волею случая ставшие нашими союзниками, которые полвека вставляли нам палки в колеса, будут воевать с немцами до последнего русского солдата. Да еще мы им должны останемся за поставку оружия. И французы нам союзники никакие. У них нет того людского ресурса, который сдерживал бы немцев, приковал бы значительные силы на своих границах. Они всегда будут ждать помощи от нас. Вот и получится, что все тяготы войны лягут на наши плечи.

– Мы не могли оставить в беде братский сербский народ, – возразил подпоручик Стржеминский.

Свечников скептически посмотрел на него.

– Мы мало чем поможем сербскому народу, а потеряем тысячи убитых солдат и офицеров. Десятки и сотни тысяч покалеченных! Во всей Сербии населения меньше, чем будет погибших и раненных русских. Судя по всему, война продлится еще не один год.

– Европа бы осудила нашего царя, если бы мы остались в стороне. Он не мог поступиться честью, – возразил поручик Ефимов.

– Ничего, стыд не кислота, глаза не выест. Немцы успели подготовиться к войне. А нам нужно еще три года, чтобы перевести экономику на военный лад. Мы вступили в войну не подготовленными, на фронтах не хватает оружия, снарядов, вынуждены у тех же англичан покупать все в три дорога. Да и наши фабриканты патриоты стараются от них не отстать, – зло проговорил он.

Генерал Бржозовский резко остановился, толпа офицеров чуть не смяла его, повернулся в сторону подполковника Свечникова строго проговорил:

– Прошу, господин подполковник, свои мысли оставить при себе. Обсуждать поступки Государя не вашего ума дело. Не хватало еще, чтобы солдаты и младший командный состав слушали ваши умозаключения.

– Учту, ваше высокопревосходительство! – козырнул Свечников и нагнув голову пошел в сторону крепости.

В офицерской среде разговоры нынешней войне, политике России, конечно, велись, сколько людей, столько и мнений. Порой суждения высказывались нелицеприятные для нынешней власти, но за стены офицерских посиделок во время затишья боевых действий, – не просачивались. Как-то грузинский князь Тугаев, капитан, командир саперной роты во время одного из таких споров с пеной у рта доказывал:

– Зря Россия поддалась уговорам Англии и навязала Персии конституцию, и что из этого вышло?! Персы лояльного России шаха Наср-Эдина свергли, мы там потеряли свое влияние, пролили русскую кровь, теперь у нас под боком враждебное мусульманское государство, зато англичане там полные хозяева положения.

– Полно вам, князь, вы обижены потому, что ваши предки теперь не могут торговать с Персией, опасаетесь род обеднеет. Причем здесь политика России? – лениво возражал ему подпоручик Стржеминский.

– Молод вы еще! – брызгал слюной князь. – История рассудит нас!

– Не спорте, господа! – останавливал всех подполковник Хмельков. – История, действительно, все расставит по своим местам. В какой то степени я согласен с подполковником Свечниковым: война потребует значительных финансовых вливаний, которых в России нет. Будем брать взаймы под высокие проценты. Если мы победим, с разоренной Германии взять будет нечего. Если заключим мир, выплачивать долг Англии будет тоже нечем. Как ни крути, война нам не выгодна ни с какой точки зрения. Мы не колониальная держава, чужие земли нам не нужны, своих девать некуда.

– Нам ли, господа рассуждать, что Государю выгодно, а что нет! – укоризненно высказывался пожилой штабс-капитан, который службу начинал еще при Александре П, – наше дело воевать! Честно воевать! А не рассуждать!

И все замолкали. Стыдно перед пожилым человеком показывать свое беспокойство по поводу исхода войны. Дело офицеров – защищать царя и Отечество.

Приезд царя в крепость удивил не только коменданта Шульмана и всех офицеров, он воодушевил защитников крепости. В Европе ранее никто не не знал, где находится второстепенная крепость Осовец, не слышал о ней, теперь о защитниках заговорили в салонах и царствующих дворцах, газеты выходили с крупными заголовками о посещении царем крепости и о его защитниках.

Котлинский замер с пером в руке, перебирал в уме события последних месяцев.

Получив отпор, немцы стали ждать зимы, когда замерзнут болота. Дождались. В феврале подкатили самые мощные осадные пушки «Большая Берта» и осадные мортиры «Шкода». Снаряд «Большой Берты» весил восемьсот килограмм, оставлял воронку до пяти метров в глубину и до пятнадцати метров в диаметре. Снаряды «Шкоды» чуть легче, но ничего подобного в русской армии не было, а тем более в крепости. Перед обстрелом и штурмом немцы прислали парламентера. С передовых позиций взлетела белая ракета, условный знак прекратить огонь. Через передовые окопы прошли три немецких парламентера с белым флагом. Встретил их подполковник Свечников, выслушал о цели прихода, провел их в подземелье, где находился командный пункт коменданта крепости генерала Бржозовского. Старший по званию парламентер убедившись, что его понимают без переводчика с апломбом заявил:

– Немецкое командование уполномочило меня предложить вам крупную денежную сумму – полмиллиона имперских марок денег в обмен на сдачу фортов.

Бржозовский от удивления вскинул брови. Он предполагал, что парламентер предъявит ультиматум в обмен на жизнь. Немецкий офицер уловил удивление русского генерала тут же пояснил:

– Это не подкуп, и не мзда. Это те деньги, которые будут потрачены на снаряды, которые наши артиллеристы выпустят по крепости. В случае договоренности, мы не потратим их на производство снарядов, вы спасете жизни своих солдат и офицеров. Если мы не договоримся, через сорок восемь часов мы сравняем эту крепость с землей, она станет вашей братской могилой. Поскольку мы подкатили под стены самое мощное немецкое оружие, против которого не смогла выстоять ни одна крепость.

Если бы тот парламентер тогда знал, насколько немецкое командование продешевило. Они вынуждены будут выпустить снарядов на сумму большую в несколько раз, чем предлагали, не считая потерь техники, убитых и раненых своих солдат.

Бржозовский молчал. От негодования он не мог говорить. Тяжело смотрел на парламентера. Потом глухо проговорил:

– Вы останетесь в крепости, – показал он пальцем на главного парламентера. – Если ваши доблестные вояки через сорок восемь часов не возьмут крепость, я вас повешу. Если ее возьмут ваши войска, тогда вы повесите меня.

Парламентер вскочил:

– Это против правил ведения войны! – выкрикнул он.

– Парламентера никто не смеет задерживать.

– Не вам говорить о правилах войны, – громко сказал за спиной подполковник Свечников. – Вы травите на фронтах газами солдат, избегая честного поединка. Я полностью согласен с решением господина генерала. Переводчик и сопровождающий сообщат о решении командования крепости.

Свечников вызвал солдат, велел арестовать парламентера и посадить его на гауптвахту, которая пустовала со времен начала войны. Переводчика и сопровождающего офицера вывели за пределы форта и направили в сторону немецких траншей.

Участь парламентера решила сама судьба. На том месте, где расположена гауптвахта, в которой находился в качестве арестанта парламентер, от прямого попадания снаряда мортиры «Школа» осталась глубокая воронка.