Текст книги "Выбравший бездну"

Глава 22

Как ни странно, Император признал, что его ближайшие помощники перестарались. Он даже не устроил Магу взбучку, на что так надеялась Жрица, а ограничился коротким замечанием, что тому следовало бы созвать собрание самому, а не заниматься отсебятиной.

– Видимо, было ошибочным считать, что развитие божественной искры можно приостановить, – сказал он. – Именно это и показал ход дела. Мы хотели как лучше, но в итоге положение только ухудшилось – творчество не остановлено, зато предложенные методы дали волю самым дурным человеческим качествам. Нам нужно изменить подход к людям.

– Изменить в чем? – заглянула ему в лицо Жрица.

– Ясно, в чем, – проворчал со своего места Маг. – Тебе нужно придержать свою скотинку…

– Маг! – одернул его Император. – Ты забываешься! – Его кустистые брови поползли к переносице. – Хриза. – Его хмурый взгляд, предназначавшийся Магу, упал на Жрицу. – Все мы, конечно, осуждаем несдержанность этого мальчишки, но тем не менее общий смысл его слов верен. Нехорошо, когда одни люди злоупотребляют ограничением жизни других. Это не ведет ни к чему, кроме неприятностей.

– Это еще мягко сказано, – не унимался Маг. – Дошло до того, что людям опротивели слова «добро» и «милосердие» – им слишком хорошо известно, что под ними кроются притворство и вымогательство. И все благодаря нашей смиреннице…

– Маг, замолчи! – Брови Императора рывком преодолели остаток расстояния до переносицы. – Мы здесь не для того, чтобы оскорблять друг друга. Нам нужно договориться о дальнейших действиях относительно людей. Гелас, что скажешь ты? Эти двое уже достаточно высказались.

– Я… – промямлил не ожидавший прямого вопроса Воин. – Ну конечно, нужно бы помягче. Эти меры против человеческого творчества, по-моему, они слишком решительные.

– Это мы уже поняли, – заметил Император. – Нам хотелось бы, чтобы ты высказался более конкретно.

Кому это – нам? – проскочила у Мага раздраженная мысль. А этот Воин – вечно его хваленая храбрость остается на поле битвы. Или где-то еще, но в любом случае за столом Вильнаррата ее не сыщешь.

– Если творчество невозможно остановить, – раздался бесцветный голос Иерофанта, воспользовавшегося замешательством Воина, – то его можно направить. В любом направлении, которое будет нам удобно.

– Направить? – заинтересовался Император. – Но куда?

– Мы впадаем в крайность, считая опасным любое творчество, – заговорил Крон. – Однако опасно только творчество мыслеобразов, выходящее за пределы плотного мира. Людям вполне можно позволить творить в пределах трех координат их мира. Их потребность в творчестве будет удовлетворена и принесет полезные плоды. Твои последователи, Хриза, уничтожают все подряд, а было бы правильнее ограничить их деятельность. Было бы вполне достаточно поручить им надзор за высшими сферами, без притеснения низших видов творчества. Кажется, они у них называются естественными науками? – глянул он на Геласа.

– Да, – подтвердил тот.

– До разумных пределов в них нет ничего опасного. А что касается познания высших миров – любой нажим неизбежно вызывает противодействие, не так ли? Нам нужно просто отвлечь внимание людей на более близкие им темы – здоровье, питание, быт и тому подобное.

– Но эти потребности когда-нибудь будут удовлетворены, – заметила сидевшая напротив Крона Императрица. – Что тогда?

– Я мог бы сказать, что это случится не скоро, – без малейшего раздумья ответил тот, – но, если людей удастся повернуть в эту сторону, такого не случится никогда. Хорошее всегда оставляет желать лучшего.

– Превосходная идея, – одобрил Император. – Жаль, что мы не пришли к ней на прошлом собрании. На этот раз, полагаю, возражений ни у кого не найдется? Маг?

– Что?

– Ты согласен с предложением Крона?

– Согласен, – нехотя ответил Маг, понимая, почему Император добивается от него явного ответа – в случае чего ему уже не сослаться на то, что он остался несогласным. Однако могло бы быть и хуже.

– Прекрасно, – сухо сказал Император. – Тогда возвращайся к своей работе.

– О чем ты так глубоко задумался? – спросила у Мага Талеста, когда он сидел на любимом камне на берегу озера. Веревка подозревала, что Маг остался недоволен исходом собрания.

– О лягушке.

– О чем? – недоверчиво переспросила она. – Что такое – лягушка?

– Это такое маленькое четвероногое существо, мягкое и нежное, живущее сразу и в воде и на суше, – терпеливо объяснил ей Маг, понимавший, что его веревке недоступен План Мироздания. – Когда я жил среди людей, то слышал сказку о лягушке.

– Какую сказку? Расскажи, – потребовала любопытная Талеста.

– Однажды началась небывалая засуха, – начал Маг вполголоса, словно рассказывал сам себе, – и звери решили отправить послов к богу туч, чтобы попросить у него воды. Вызвались трое – олень, слон и тигр, а с ними увязалась и лягушка. Посмеялись, но взяли.

– А как она успевала за ними, такая маленькая? – спросила дотошная веревка.

– Тигр усадил ее себе на спину. Так вот, бог жил на высоком утесе, в замке, который охраняла мощная стража. Сама понимаешь, что это за бог, к которому можно лазить, как к себе в карман? Конечно, замок охранялся. Когда послы поднялись на утес, первыми их встретила стая огромных волков. Тогда олень сказал своим спутникам: «Бегите дальше, а я приму бой». И он вступил в свою последнюю, смертную битву.

– Он погиб?

– В сказке об этом не сказано. Затем их встретили дикие буйволы, и слон остался биться, а тигр с лягушкой на спине побежал дальше. Когда он оказался во дворе замка, ему навстречу выполз гигантский дракон. Тигру ничего не оставалось, кроме как принять бой, но за мгновение до этого он перебросил лягушку через дракона, в покои бога туч.

– И что было дальше? – завороженно спросила Талеста.

– Лягушка упала прямо на шахматный столик бога и рассказала ему, как все живое внизу страдает без воды. И тогда он выслал тучи, чтобы они напоили землю.

– Интересно, – одобрила веревка. – Но почему?.. – Ее вопрос повис между ними незаконченным.

– Мне всегда казалось неправильным, что эта сказка называется сказкой о лягушке, – задумчиво сказал Маг. – Я считал несправедливым, что люди забыли о тех троих, которые бились насмерть, чтобы это маленькое, жалкое существо упало на столик бога. Мне было непонятно, почему они сделали героиней лягушку. Но теперь…

– Что – теперь?

– Теперь я понимаю, что такое – сидеть на шахматном столике бога и выставлять свои требования, сознавая, что в любое мгновение тебя могут раздавить одним движением пальца. Требовать – и убедить, и добиться своего.

– Значит, ты думаешь все-таки о собрании? – поняла Талеста.

– И о нем тоже. Я не знаю, как мне его расценивать – как победу или как поражение.

– Время покажет. – Веревка махнула кисточкой, давая понять, что рано еще ломать над этим голову.

– Да, – согласился Маг. – Но больше всего я думаю о том, как противно ощущать себя такой вот маленькой, жалкой лягушкой.

– Тем более, что ты один, – трезво заметила веревка. – На твоей стороне нет ни оленя, ни слона, ни тигра.

– Если потребуется, я отыщу их в себе.

* * *

Его отношения со Жрицей, и без того весьма прохладные, после этого собрания стали откровенно ледяными. И все-таки противостояние начал не он, а она, женщина с бледными губами и тонкими, холодными пальцами. Это не он, а она додумалась внушить людям, что все добро – от благого, а зло – от лукавого. Была это вызванная усердием глупость или хитрый, тонко задуманный расчет?

Сначала Маг не понимал, как люди могли купиться на подобную нелепость. Ведь было совершенно очевидно, что ни одна сущность, даже самая вездесущая, не сможет, да и не захочет следить за каждым мельчайшим событием плотного мира. Да и как можно было в каждом грязненьком, ничтожном побуждении какого-нибудь ничтожного человечка видеть волю одного из творцов? Куда естественнее предположить, что это порождение его собственной убогой воли, как и было в действительности.

Постепенно до него дошло, что приобретали люди, так охотно отказывающиеся от собственной свободной воли – великого права божественной искры, ради чего они соглашались быть марионетками в руке высшей силы, пренебрегая правом совершать собственные поступки. Все оказалось предельно просто: если нет ответственности, то нет и вины. Так было хорошо, так сладко перевалить ее на другого, так приятно было чувствовать себя невинной жертвой чужого недоброго замысла. Так было радостно, залезая по уши в собственную грязь, в конце концов оставаться чистеньким.

Тем же самым объяснялась их неистребимая любовь к рабству. Даже самые разумные ломались под напором окружающей толпы и покорно заходили в общее стойло. Маг не знал, как довести до понимания людей, что творец начинается с того, что он свободен. Хотя они чувствовали это неосознанно, потому что в их философских рассуждениях значительное место отводилось трескотне о свободе, на деле она всегда оказывалась одной и той же – свободой выбирать, где быть рабом.

Очень немногие все-таки следовали путем свободы, пролегавшим между глухими стенами всеобщей враждебности. Про них говорили, что они продались лукавому, – то же самое, что про подлецов, лихоимцев, преступников и прочие отбросы человеческого развития. Непонятным образом первые оказались в одной яме с последними, а их вдохновитель – повинным во всех человеческих пакостах и преступлениях. Лукавый.

Маг подозревал, что хитрая политика Жрицы внесла немалый вклад в такое отношение. Остальное додумали люди. Они насочиняли целые выводки мелких и не очень мелких зловредных сущностей, разбредшихся по миру, чтобы досаждать всем подряд, и приписали их в подчинение главной зловредной сущности – повелителю зла.

По законам творчества эта сущность появилась на тонких планах людского мира. Поначалу Маг пытался убивать ее, но она почти мгновенно возникала снова, и он отказался от бесполезных попыток. Если людям так хочется иметь повелителя зла – пусть имеют. Больше всего его раздражало, что эту сущность отождествляли с ним.

– Я чувствую, что начинаю ненавидеть, – пожаловался он веревке. – Такое непривычное, захватывающее чувство – прежде я не знал ничего подобного. Ненавижу и людскую глупость, и эту коварную Жрицу… не знаю даже, что больше.

– Ты перестал быть равнодушным, – подала голос Талеста. – От любви до ненависти – один шаг, как говорят люди. А обратно?

– Обратно? Здесь не те законы, как в любимых ими естественных науках. Это только в физике расстояние в обе стороны равно, – выказал он знакомство с научным багажом человечества. – Не представляю, как подобное чувство может превратиться в обратное.

– Кое-кто не так давно смеялся над людьми, что они любят ставить на явлении точку отсчета и считать лежащее по ее разные стороны противоположным, – ехидно напомнила она.

– Отстань, вредина! – взвился Маг. – Противная веревка!

– Если задуматься, творцы равнодушны к людям. Тем более теперь, когда это дело потеряло новизну, – невозмутимо продолжила Талеста. – Слишком высоко они стоят над людьми. Плотный мир – это поле их экспериментов, – выказала она не меньшее знакомство с научной терминологией, – а также средство удовлетворить их честолюбие или просто избавиться от скуки. Что ни говори, но бессмертие – довольно скучная штука, хотя к ней можно привыкнуть.

– Я бы не сказал, что Жрица равнодушна к людям, – хмуро напомнил ей Маг. – Посмотри, как она опекает их – с заботливостью доброй нянюшки, словно глупых детей, как она журит их, поучает, вытирает сопельки, и, кажется, им больше ничего не нужно. Может быть, это все, чего они заслуживают? Может быть, это я – законченный идиот, что считаю их равными творцам?

– Ты же сам не веришь в свои слова. – Кисточка веревки шлепнула его по ляжке. – Да, она пасет их, но те, кого она пасет, и есть глупые дети. Ты же сам знаешь, что дети бывают не только глупые, но и умные.

– Знаю, но это и больно, – вырвалось у Мага. – Это последнее собрание… – Он резко замолчал.

– Ты не хочешь себе признаться? – въедливо спросила Талеста. – Врать ты себе не можешь, а правду говорить не хочешь? Или тоже не можешь?

– Почему же, могу, – тихо сказал он. – Но какой в этом смысл? Я дал тогда согласие.

– Так скажи ее, – продолжала подначивать его веревка. – Не хочешь сказать себе – скажи мне.

– Конечно, собрание изменило что-то к лучшему, – заговорил Маг. – Врачей уже не жгут за вскрытие мертвецов, ученым не устраивают погромы, проклятые книги оставлены в покое. Малейшее послабление – и только посмотри, как люди взялись за эти низшие виды творчества! Быт, питание, здоровье… Не за горами время, когда они перестанут умирать от голода и болезней, перестанут убивать друг друга в войнах и просто так, когда у каждого будет приличная одежда и крыша над головой. И что тогда?

– Что?

– Если бы я знал, веревочка… – вздохнул он. – Если бы я был уверен, что они перестанут принимать временное за вечное! Но Император требует, чтобы они как можно дольше оставались в этом заблуждении, а лучше – всегда. Может быть, Жрице это даже удастся, при таком-то усердии. Я представляю себе этот мир под дурное настроение – все сытые, благополучные, ухоженные, все пьют, едят и размножаются, ходят на зрелища, чтобы посмотреть, как им подобные занимаются тем же самым, и ничего-то им больше не нужно. Ходят в храмы, чтобы получить там отмеренную порцию полезной духовной пищи – чтобы не голодали, но и не обожрались, – под благостным присмотром нашей смиренницы. Здоровенькие, крепенькие, словно корнеплоды на грядке. Лучше уж быть животным, чем такой вот мыслящей травой.

– И часто у тебя бывает дурное настроение? – сочувственно спросила веревка.

– Почти всегда. Они прониклись идеей рая на земле, и рай, доступный их воображению, возможен там. Кто-то считает раем, когда у него на столе каждый день есть кусок хлеба, кто-то видит рай в том, что его постель каждый день греет новая женщина, кто-то уверен, что рай невозможен без нового платья ежедневно, причем такого, которого нет у соседей. Бедняги, знают ли они, чего хотят? Знают ли они, сколько времени пройдет, когда им это надоест – неделя, месяц?

– Но, когда им это надоест, может быть, они задумаются и о высших мирах? – высказала предположение Талеста.

– Наверное, так бы и случилось, если бы им дали задуматься, – согласился Маг. – Но им не дадут, а когда там наступит их долгожданный рай, они уже не смогут думать иначе. Они будут слишком уверены, что ничего больше нет, что их благополучие – главная цель всего на свете.

– Но ты пока здесь, – намекнула она.

– Я дал согласие, веревочка.

* * *

Он зря надеялся, что сумеет усидеть спокойно. Какое-то время он усиленно занимался развитием естественных наук, стараясь не замечать грызущего изнутри червячка. Однако люди все чаще встречали на своем пути высокого белокурого парня, задающего странные вопросы. Они забывали этого парня, но вызванная его вопросами неудовлетворенность поселялась в них навсегда, отравляя вкус сиюминутных достижений и заставляя стремиться к чему-то другому, не подходившему под определение естественного.

Жрица бдительно следила за Магом. Он подозревал, что она отслеживает в хрониках каждый его шаг, потому что она с завидным постоянством вызывала его на собеседования, чтобы перечислить все его последние проступки и указать, в чем он нарушил договоренность на этот раз.

– Но я ничему не учил их, я всего лишь задавал вопросы, – делал невинное лицо Маг. – Мне хотелось удостовериться, что мои подопечные не задумываются над ними.

Жрица злилась, отлично понимая, что он прикидывается глупцом, но в действиях Мага невозможно было доказать умысел. Он всегда мог заявить, что не предвидел, к чему это может привести, и что он повинен только в недомыслии. Жаловаться было не на что, и этот лукавый, словно вода из сита, ускользал от давно заслуженного наказания. Она не отступалась, уверенная, что этот хитрец когда-нибудь забудется и допустит оплошность. И тогда настанет ее черед насмехаться над ним.

Пролетая как-то над остроконечными крышами небольшого чистенького городка, Маг заметил внизу приличных размеров искру и спустился пониже, чтобы взглянуть, чем она там занимается. Вблизи это оказался глубокий старик, сосредоточенно колдующий над столом, заставленным склянками и штативами. Да-да, именно колдующий. Старец определенно занимался вызовом одной из зловредных нематериальных сущностей, которых так много развелось здесь в последнее время, – делом весьма далеким от естественных наук и потому совершенно недопустимым. И, к величайшей досаде Жрицы, довольно-таки распространенным.

В обязанности Мага входило пресекать подобную деятельность в корне, но он как-то не вспомнил об этом, наблюдая, как старец смешивает в ступке какую-то гадость вроде толченых мышиных хвостов и тараканьего дерьма, как поливает ее ледяной кислотой, как поджигает в тигле ароматические вещества – хотя слово «ароматические» правильнее было бы заменить на «смердящие». По замыслу людей, зловредные сущности хорошо шли именно на такие запахи.

Старец добавил в ступку мела, снова размешал ее содержимое, а затем взял толстую кисть и макнул в образовавшуюся смесь. Кисть, видимо, предназначалась для одноразового использования, потому что ее волос мгновенно почернел и съежился. Маг увлеченно наблюдал за колдуном, чувствуя себя соучастником забавной игры, а тот, бормоча себе под нос что-то неразборчивое – наверное заклинания, – начал рисовать на полу своей комнаты звезду магов.

Когда чертеж был наполовину готов, Маг понял, что здесь происходит не совсем обычное колдовство. Это была не пентаграмма, которую применяли для вызова мелких демонов, а гептаграмма – семиконечная звезда, используемая для вызова больших зловредных сущностей. Или очень больших.

Что же такое было нужно этому старику? Тот закончил рисовать звезду и расставил по концам ее лучей пирамидки. Еще одну, побольше, он поставил в центре, а затем поджег их одну за другой. На вид нельзя было сказать, различаются ли они составом. Маг пощадил свое обоняние и не стал проверять их на запах. Старик встал перед гептаграммой и громким голосом начал произносить какие-то непонятные слова. Маг ждал, чем все кончится, но демон не шел. Этого следовало ожидать – крупные нематериальные сущности редко соблазняются перспективой пойти на побегушки к такой мелочи, как люди.

Маг вдруг сообразил, что так и не узнает желание этого старика, если демон не появится. А ведь колдовство было не маленькое, значит, и желание колдуна было не совсем обычным. Не успев хорошенько подумать о последствиях подобной выходки – этого умения ему всегда не хватало, – он спикировал в центр звезды и неторопливо материализовался перед глазами старца. Тот не удивился появлению демона, но, безусловно, выглядел сильно взволнованным.

– Наконец-то! – воскликнул он. – Наконец-то я подобрал правильный состав, нашел нужную формулу, чтобы вызвать тебя, великий! Я так боялся, что не успею этого до конца своей жизни!

Интересно, за кого его принимал этот колдун?

– А кто, по-твоему, я такой? – поинтересовался Маг.

– Как – кто? – воскликнул старик. – Да, понимаю, князь тьмы, ты проверяешь, знаю ли я твое подлинное имя. Ты явился ко мне не в своем обычном облике. Но я называл твое имя в заклинаниях – как можешь ты сомневаться во мне?

Князь тьмы? Маг удивленно поднял бровь. Тогда понятно, почему эта сущность не изволила явиться на вызов.

– А как, по-твоему, я должен выглядеть? – спросил он.

– Ты проверяешь меня, великий. – Старик не выглядел струсившим. Похоже, он чувствовал себя хозяином положения. – У меня есть древняя книга, в которой запечатлен твой истинный облик.

– Покажи. – Маг шагнул из гептаграммы.

Колдун наконец-то взглянул на него с удивлением.

– Разве ты можешь выйти из звезды без моего разрешения?

Маг не знал всех этих тонкостей людского колдовства. Он был творцом, и для него не было запретов.

– Конечно, раз ты меня уже вызвал… – сказал он. – Где книга?

– Вот она. – Увидев, что демон ведет себя смирно, старик успокоился и подошел вместе с ним к столу. Там лежала толстая книга в деревянном, обтянутом кожей переплете с застежками. Она была уже раскрыта на нужной странице. Взгляд Мага проследовал за пальцем колдуна на картинку, где было изображено волосатое человекоподобное существо с козлиной бородкой. Дополнительное сходство с козлом ему придавали рога, копыта и хвост. – Вот твой истинный облик, великий.

– Но что у меня общего с этим животным?! – возмутился Маг.

– Как – что? – Старик кивнул куда-то вниз, на малиновый плащ Мага. – А хвост?

Маг взглянул туда и увидел, что из-под полы его плаща высунулась любопытная Талеста. Только этого еще здесь не хватало!

– Сгинь! – прошипел ей Маг. – И чтобы я тебя больше не видел!

Веревка поспешно спряталась под плащ. Маг подавил смешок – положение, в которое он попал, выглядело восхитительно идиотским.

– Ладно, старик, – сказал он. – Допустим, что это я. Зачем ты меня вызвал?

– У меня есть заветное желание, которого не выполнить никому, кроме тебя, князь тьмы, – торжественно произнес колдун. – Я знаю, какую плату ты с меня за него потребуешь, и я готов заплатить ее. Ты ведь явился ради моей души?

Маг действительно обратил внимание на старика потому, что его заинтересовала эта искра.

– В каком-то смысле – да, – сказал он.

– Я готов! – воскликнул старик. – Я готов отдать ее тебе, когда покину этот мир. Я согласен написать любую расписку и подписать ее собственной кровью! Но сначала ты выполнишь мое желание!

– Какое желание? – спросил Маг.

– Всю свою жизнь я потратил на изучение тайн колдовства, – горячо заговорил он. – Я неустанно трудился, но в старости увидел, что ничего не успел. Я понял, что мне не хватило времени, что я упустил главное. Теперь я умудрен годами и знаю, что мне делать. Верни мне молодость, чтобы я мог заново прожить свою жизнь…

Талеста безропотно сидела под плащом Мага, не смея ни подсматривать, ни даже подслушивать. Она всегда чуяла, когда хозяина лучше не сердить. Ей показалось, что прошла целая вечность, когда он наконец вспомнил о ней и позвал ее по имени:

– Талеста!

Веревка выглянула из-под плаща. Они находились не в комнате колдуна и даже не в плотном мире людей, а в каком-то ином месте.

– Куда это тебя занесло? – проворчала она. – И почему?

– Не так уж далеко, веревочка, – ответил он. – Это тонкий план человеческого мира.

– А где колдун?

– Его искра только что ушла из воплощения. Ты еще успеешь посмотреть ей вслед.

– Ну и ничего интересного, – завертела узелком веревка. – Подумаешь, невидаль – обычная искра, даже не из самых больших. Возможно, мне показалось там, под плащом, – обиженно намекнула она на запрет, – но, по-моему, ты провозился с ней ужасно долго. Раз уж я ничего не видела и не слышала – на что не пойдешь ради некоторых, – то, надеюсь, ты расскажешь все сам…

Обиженный тон веревки явственно давал понять, что иначе ее дружеское расположение останется под вопросом.

– Чудные у этих людей представления о нематериальной жизни. – Маг тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. – Оказывается, они воображают, что повелители добра и зла борются за обладание их искрами. В жизни не слышал такой чепухи! Как кому-то можно обладать божественной искрой? Она же изначально свободна.

– А при чем тут колдун? – потребовала Талеста. Ее не так-то просто было отвлечь от упущенного.

– Он подробно объяснил мне все, – сказал Маг. – Если что-то кому-то нужно, значит, это можно ему продать. И что ты думаешь – люди вовсю развернули торговлю своими искрами. У большинства это единственная ценность, да и то сомнительная – лично я не дал бы за нее и медяка, – но они ее почему-то оценивают очень высоко. Этот старец, например, потребовал за нее ни много ни мало, а целую повторную жизнь. Ну, я и подумал: раз он говорит, что не успел главного, но теперь знает, что нужно делать, так почему бы не дать ему попробовать?

– Ты это сделал?! – встревожилась веревка. – Тебе теперь вовек не отчитаться перед Императором!

– Мало ли мы делали глупостей в этом мире? – пожал плечами Маг. – Одной больше, одной меньше. По крайней мере, я узнал, что у этого колдуна считается главным. Я полагал, что он с удвоенной силой возьмется за познание мира, а он начал новую жизнь с того, что соблазнил добродетельную девицу.

– В каком-то смысле это тоже познание мира, – глубокомысленно заметила Талеста.

– Вскоре она надоела ему, и он ее бросил, – усмехнулся Маг. – Девушка сошла с ума от горя, она задушила своего новорожденного младенца и была казнена, но мой подопечный как-то не очень обратил на это внимание – его голова уже была занята другими побуждениями. Высокими, разумеется.

– Ну конечно, какими же еще? – поддакнула веревка.

– Я тогда намекнул ему, не закончил ли он свое главное дело и не пора ли ему в перевоплощение? Но, что ты думаешь – он, оказывается, только вошел во вкус. Сказал, что не собирается отдавать свою драгоценную искру по дешевке. Представляешь, что он воображал о своей убогой, замызганной душонке?

– Ты, конечно, сразу же отправил его перевоплощаться? Правильно сделал.

– Увы, веревочка, я, видимо, так устроен, что никогда ничего не делаю правильно, – вздохнул Маг. – Он заявил, что собирается осчастливить человечество, но для этого ему нужна полная власть над миром и самая прекрасная женщина всех времен и народов. Даже назвал какая. И разумеется, неограниченный срок жизни, чтобы он собственными глазами убедился во всеобщем счастье. И когда он сам скажет мне, что совершенно всем доволен и ему больше нечего желать, – вот тогда я, так и быть, заберу его искру. А до тех пор я должен быть у него на побегушках.

– Он потребовал так мало? – хихикнула Талеста. – Неужели больше ничего?

– Нет, ничего, – хмыкнул в ответ Маг. – На редкость скромный и воздержанный парнишка. Я решил, что такая скромность заслуживает вознаграждения.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что поставил весь мир на уши, чтобы исполнить прихоть какого-то человечка? – ужаснулась она. – Считай, что ты уже в Бездне.

– Нет, конечно, я еще не совсем невменяемый, – успокоил ее Маг. – Я перенес его сюда, на тонкий план, и сделал для него модель мира. Маленькую такую, а затем прокрутил в ней время, чтобы побыстрее отвязаться. В плотном мире прошло не больше года.

– А люди в модели?

– Разумеется, подделки, без божественной искры.

– А женщина?

– Кукла, конечно, и больше ничего. Парень оказался слишком слепым, чтобы заметить это. Был уверен, что мир вращается вокруг него, хотя, как известно, он вращается вокруг Солнца. Такие всегда слепые, даже с нормальным зрением. Я позволил ему состариться – сказал, что даже мое могущество имеет пределы. Когда он ослеп настолько, что смог внушить себе, что все на свете происходит по его указке – вот тогда он заявил, что совершенно доволен и собой, и миром. И тогда я с легким сердцем отправил его перевоплощаться. Возможно, в будущей жизни этот опыт пойдет ему на пользу.

– А я ничего не видела! – возмутилась Талеста. – Неужели ты не мог позвать меня раньше?

– Ты ничего не потеряла, веревочка. Самомнение ничтожества – малоприятное зрелище. Но какой размах! Искра будущего творца уже сейчас рвется повелевать мирами.

– Что ты собираешься делать дальше? С твоей помощью колдун совершил зло. Жрица следит за тобой, она обязательно это заметит.

– Вернусь в плотный мир, к людям. – Маг провел ладонями по снежно-белым волосам, затем сцепил их в затылке и выпрямился. – Год – это мелочь. Когда еще она заметит… а может быть, и прозевает. В конце концов, мало ли в мире соблазненных девушек? Людям нужна помощь высших сил, чтобы творить зло.