Текст книги "Год Дракона"

– Пани Елена? – подалась к ней Марина. – Что с вами?

– Ничего, – встрепенулась Елена. – Допустим, вы правы. Но какова же цель?!

– Я не знаю, – тихо ответила Марина. – Может быть, вам удастся это понять? Не сейчас, но… Когда-нибудь? Мне кажется, у вас это может получиться.

– Вы хотите заполучить меня, – улыбнулась Елена. – Не возражайте, не нужно. Я…

– Я и не собиралась возражать, – Марина, не таясь, любовалась собеседницей, и Елена это почувствовала. – Видите ли, пани Елена… Да. Разумеется, мы – я, прежде всего, – хотели бы заполучить вас. Именно вас – никого лучше вас нет, и не будет ещё много, очень много лет. Если будет вообще. Но я не настолько глупа, чтобы пытаться вас соблазнить, купить или обмануть. Даже не потому, что это невозможно. Это неправильно. Бесчестно. Вы честны с нами, а я лишь хочу быть предельно честна в ответ. Не только я – все мы. Если вы сумеете нас понять – превосходно. Если нет – ну, что ж. Не судьба. Можно задать вам вопрос, пани Елена?

– Да, – выдавила она из себя, всё ещё не умея собраться с мыслями после нанесённого ей королевой удара.

– Почему вы отказались преподавать в Карловом университете? Вам ведь предлагали, не так ли?

– Это было довольно странное предложение, – Елена испытующе посмотрела на Марину. – Ну, во-первых, я не имею докторской степени.

– Это пустяки, – взмахнула рукой Марина. – Вам, по совокупности ваших заслуг в журналистике, легко присвоят учёную степень honoris causa[24]24
  honoris causa (лат. ради почёта) – присуждение степени доктора наук без защиты диссертации, на основании значительных заслуг соискателя перед наукой или культурой. Присуждающее степень учебное заведение тем самым даёт понять, что считает почётным присутствие данного лица в рядах преподавательского состава (даже если это присутствие носит символический характер).


[Закрыть]. Вам не кажется, что лишать будущих журналистов вашего опыта, ваших знаний, – да самого вашего присутствия, – это как-то очень… несправедливо?

– Пани Марина, – Елена укоризненно покачала головой. – Судя по количеству мёда и патоки, которым вы покрываете приготовленную для меня пилюлю, она окажется горькой, как хинин, растворённый в чистейшем рыбьем жире.

– Ну, вот, вот, видите! – всплеснув руками, рассмеялась Марина. – Ну, что мне делать? Как мне вам это сказать?! Я просто не знаю!

– А вы возьмите да и скажите, – посоветовала Елена. – Не придумывайте никаких формулировок – скажите, и всё.

– Я хотела бы уделить вам столько времени, сколько вам необходимо, пани Елена, – тихо произнесла Марина. – Не сейчас, не в этот вечер, – вообще. Но я не могу. И Вацлав не может. К счастью, у нас есть друг, настоящий, верный, преданный друг, которого мы с Вацлавом очень любим и которому доверяем больше, чем самим себе. И он согласился нам помочь.

И кто же это, хотела спросить Елена, но, услышав звуки, доносящиеся из-за двери, замерла – с приоткрытым ртом.

Радостный детский визг, шум возни и крики: «Дракон, сначала мне!», «Нет, я первая!», «Дракон, ну выше, выше!» приближались со скоростью снежной лавины. Королева повернулась к двери. В следующее мгновение украшенные драгоценными витражами створки распахнулись, и в библиотеку ввалился – иначе не скажешь – обвешанный хохочущими и визжащими детьми… Дракон.

Дракон?!

Да – безусловно, это был именно Дракон. Елена, даже не понимая, что делает, встала.

– Здравствуйте, пани Елена! – завопили девочки, размахивая руками. – Ой, какая вы сегодня красивая!

– А… Здравствуйте, ваши высочества, – промямлила Елена, чувствуя, что мир вокруг неё закачался и вот-вот перевернётся вверх тормашками.

– Мама, мамочка! – задыхаясь, произнесла старшая девочка, сияя глазами и заливаясь румянцем. – Мама, можно, мы с Драконом ещё поиграем?! Мама, ну, пожалуйста!

– Нет, Кароли, – улыбаясь, покачала головой Марина, – сегодня, увы, не выйдет. У нас с Драконом и пани Еленой – важный разговор.

– Государственный? – упавшим голосом спросила девочка, всё ещё держа Майзеля за руку и с надеждой глядя на него.

– Да, государственный, – кивнула Марина. – А теперь, – Анна, Агата, – отпустите, пожалуйста, Дракона и ступайте в детскую. Нам в самом деле нужно поговорить.

– До самого-самого вечера? – спросила Каролина совсем уже тихо. – Но так нечестно!

– Я приду завтра, – подал голос Майзель. – Честное слово.

– Честное-пречестное драконье? – тряхнула его руку другая девочка, светловолосая и синеглазая, как отец.

– Честное-пречестное драконье слово, – подтвердил он, подкрепляя сказанное энергичным кивком.

– До свидания, пани Елена, – хором сказали дети, выпуская Майзеля из своих объятий. Они по очереди расцеловали его, присевшего на корточки, в обе щёки, и, помахав Елене ладошками, гуськом скрылись за дверями, аккуратно притворив их за собой.

Откуда они знают, кто я и как меня зовут, в полнейшей растерянности подумала Елена, пытаясь – пока безуспешно – овладеть собой. Если это спектакль, то режиссёр его – гений, а если нет… То я вообще ничего не понимаю!

Елена рассматривала его во все глаза. Она и подумать не могла, что он окажется таким огромным. И таким красивым, – жуткой красотой почти на грани уродства: крупные семитские черты не смуглого даже, а словно опалённого потаённым внутренним пламенем лица, – ещё чуть-чуть крупнее и явственнее, и он оказался бы карикатурой на самого себя. Неуловимое, пугающее и вместе с тем завораживающее сродство с восточными драконами, какими воображали их себе художники и скульпторы Запретного Города – и обжигающий взгляд изумрудно-зелёных с золотистыми прожилками глаз. Его лицо непрерывно менялось, и сам он двигался, перетекая из одной позы в другую, – ошеломляюще стремительно и плавно. Во всём его облике и немыслимом наряде проявлялось такое нерасторжимое единство формы и содержания, о котором живописец или актёр могут лишь мечтать. И голос – под стать наружности: низкий, рокочущий баритон, кажется, сообщающий колебания предметам вокруг себя, словно накатывающийся на слушателя со всех сторон. Или здесь просто такая акустика?!

А он – он рассматривал её, сознавая, как мало могут сказать о живой женщине жалкие попытки оптики и электроники остановить мгновение. Никто никогда не решился бы предположить, будто Елене за тридцать, если бы не взгляд – к обороне готовый, юные женщины так не глядят, вспомнил он, – взгляд мудрого и много пережившего на своём веку человека. И глаза у неё были такие яркие и такие голубые, что у него кровь застучала в висках. Достоинство и благородство, и только потом – красота, очевидная и в то же время чуть-чуть приглушённая, не рвущаяся напоказ, – святые небеса, подумал Майзель, породу не спрячешь!

Марина, глядя на них, замерших друг перед другом, напряжённо изучающих друг друга и таких поразительно друг на друга похожих, несмотря на отсутствие всякого намёка на внешнее сходство, поняла – необходимо вмешаться.

– Пани Томанова, – пан Майзель. Дракон, – пани Елена, – Марина улыбнулась и едва удержалась, чтобы не покачать головой. Не слишком ли я тороплюсь, с оттенком беспокойства подумала она, но тут же заставила себя отогнать малодушную мысль: всё должно получиться!

Она неожиданно шагнула к Елене и, обняв её, прошептала почти в самое ухо:

– Не обижайте его, дорогая. Он наш. И… удачи!

Елена даже не нашлась, что ответить, – и увидела Майзеля, сидящего прямо на столе за спиной у Марины. Когда он там очутился, – двигается, будто привидение, рассердилась Елена. Марина отстранилась:

– Дракон, позаботься о нашей гостье. Увидимся завтра.

Проходя мимо Майзеля, Марина ласково коснулась его плеча, а он – кивнул в ответ, и Елена поняла: эти двое – родные люди, понимающие друг друга даже не с полуслова – с полувзгляда.

Теперь между ней и Драконом не было спасительной преграды – королевы. Теперь он находился прямо перед Еленой и смотрел на неё, подперев кулаком подбородок – почти роденовская скульптура, разве что не бронзовая. Майзель вдруг убрал руку от лица, и его повелительный жест буквально толкнул Елену в кресло. Это был не гипноз, а что-то совсем уже запредельное, и она затрясла головой, отгоняя наваждение.

– Вам, кажется, велели позаботиться обо мне, а не швырять, будто куклу! – возмутилась Елена.

– Извини, – тотчас откликнулся Майзель, – но не уговаривать же тебя присесть. А я уже сижу.

Ах, так это всё-таки правда, азартно удивилась Елена. Он действительно всем «тычет»! Но как же у него это выходит – так не обидно и весело? Даже не хочется возражать!

– Могли бы попробовать, – проворчала она. – Я столько лет пыталась к вам подобраться, уговаривая всех вокруг устроить это для меня, – мы бы сделались квиты.

– Репортёры не могут встречаться со мной, – усмехнулся Майзель. – Ну, подумай сама, на что же это похоже?! Встреч с Ежибабой[25]25
  Персонаж чешских и словацких народных сказок, аналог Бабы-Яги из русского фольклора.


[Закрыть] или Кощеем Бессмертным ты же не ищешь! Я не гламурный, а сказочный персонаж.

– И поэтому вы со всеми на «ты»? Органично, ничего не скажешь! – фыркнула Елена. – Подумаешь! И, тем не менее – я сижу перед вами. Может быть, вы собираетесь меня проглотить?

– Увы, на трапезу ты не тянешь, – печально вздохнул Майзель, скептически оглядывая её. – Разве что так – в качестве лёгкой закуски.

Он дождался, пока Елена наберёт в грудь достаточно воздуха, чтобы всадить в него какую-нибудь шпильку поострее, и не дал ей этого сделать:

– Вот что. Давай уедем отсюда, пани Елена. Вставай, – он протянул ей руку. – Ну, смелее. А хочешь – могу тебя понести!

Искушать судьбу Елена не стала: а вдруг действительно схватит и на плече понесёт?! Вон, какая махина! Приняв его галантную – на этот раз – помощь, она поднялась. Держаться за него оказалось чертовски приятно. Проклятый альфа-самец, подумала Елена, забыв рассердиться. Гормональный террор какой-то. Впрочем, она ощутила, как дрогнула его ладонь, когда Елена к ней прикоснулась. Или ей всего лишь почудилось?

* * *

– Дракономобиль, – усмехнулась Елена, усевшись в его карету и как следует оглядевшись. – Куда мы едем? В пещеру?

– Кабинет устроит? – осведомился, трогаясь, Майзель. – Что ты, в самом деле. Персонаж-то я сказочный, но современный. С постмодернистским душком. Куда же от этого деться?

Сидеть рядом с ним и мчаться по городу – не ехать, а именно мчаться, – ощущение было захватывающим. Елена даже немного расстроилась, когда они прибыли в пункт назначения.

– Слушайте, а ведь я вас вижу первый раз в жизни. Я только сейчас это поняла! Как такое возможно, – в двадцать первом веке?!

– Молчи, скрывайся и таи, – продекламировал Майзель. – Три источника и три составных, так сказать, части.

– Посмейтесь, посмейтесь, – зловеще произнесла Елена. – Так как же? Только не повторяйтесь – насчёт сказочного персонажа я уже наслышана.

– Это оказалось непросто, – притворно вздохнул Майзель. – Разбитая техника, переломанные конечности, несколько разорённых медиахолдингов – ну, не только из-за этого, разумеется, это было лишь превосходным предлогом – вот таким вот, пани Елена, макаром. Образ должен быть цельным, законченным – Дракон, Великий и Ужасный. В мире, где командовали даже не журналисты, а сознательно потакающие самым низменным вкусам испорченного плебса дельцы, следовало навести порядок. И мы его навели. Издержки, увы, неизбежны.

– Но люди просто выполняли свою работу.

– Люди в форме «СС» тоже выполняли свою работу, – огрызнулся Майзель. – И до сих пор убеждены – их не за что винить!

– Ну, у вас и параллели! – отшатнулась Елена. – Сравнивать папарацци с нацистами?! Это уж слишком!

– Это явления одного порядка: бога нет – значит, всё позволено. Не позволено. Бога нет, зато есть Дракон. Не боитесь наказания на том свете – получи́те сейчас. Очень просто.

– Увы, да. У чудовищ всегда всё просто.

– Напрасно ты так, – сердито произнёс он, и Елена поняла: он и в самом деле рассержен. – Это и твои заклятые враги: прикрываясь трескучими фразами о свободе слова, они выдают за неё грязь и пошлость, забивая людям мозги всяким дерьмом, отучая их думать!

Он прав, с горечью подумала Елена. Но разве можно бороться с этим, – так, как делает он?! Или – только так и можно?! Боже правый, да что сегодня со мной?!

Она промолчала – и увидела, как утихает пламя в его глазах.

– Мы на месте, – уже совершенно спокойно сообщил Майзель. – Проходи.

Раздвижные панели, сначала показавшиеся ей сплошной стеной, бесшумно и стремительно скользнули в разные стороны, скрываясь в невидимых нишах, и Елена шагнула вперёд.

То, что Майзель назвал «кабинетом», подвергло её чувство равновесия новому, ещё более тяжкому, испытанию. Даже не огромный, – необозримый: границы помещения искусно маскировались скрытыми источниками света, а форму его не представлялось возможным определить из-за ниш и полуарок, за которыми угадывалось какие-то детали иных пространств. Стены, пол и потолок не образовывали углов и поражали пустотой – ни картин, ни гобеленов, ни ковров, ни люстр или канделябров – ничего. Сплошной полированный, ничем не прикрытый камень. Вместо наружной стены – окно без намёка на раму, жалюзи или шторы, невероятно прозрачное – в первое мгновение Елене показалось, будто между нею и разверзающейся пропастью преграда отсутствует вовсе. Лишь приблизившись, она смогла оценить толщину и профиль стекла, – да полноте, стекло ли это?! – панорама городских огней внизу преломлялась, словно Елена смотрела сквозь гигантскую лупу. Не удавалось избавиться от чувства – стекло не состыковано с камнем пола и потолка, а является его естественным продолжением. Что за технология позволяет добиться такого эффекта, Елена не имела ни малейшего представления.

Чуть в стороне, прямо из пола, рос – другим словом она не могла это назвать – огромный, замысловатой формы диван и подобие столика перед ним, исполненным в том же стиле. Материал сидений и подушек походил на змеиную кожу, только с очень крупной чешуёй. Елена чуть слышно хмыкнула.

Но всё это было сущей ерундой по сравнению с главным – и единственным – элементом декора, – если можно посчитать таковым длинный, чуть не с Елену ростом, японский меч, подвешенный вертикально остриём вверх прямо в воздухе – судя по всему, в магнитной ловушке. Кажется, это называется нодачи, вспомнила Елена. Меч всё время чуть заметно подрагивал, словно живой, и на поверхностях стен, пола и потолка то и дело вспыхивали отбрасываемые сверкающим клинком блики.

– Всё-таки пещера, – констатировала Елена, озираясь. – Впрочем, от бессовестного мистификатора, вроде вас, трудно ожидать чего-то иного.

– Не нравится?! – огорчился Майзель.

– Нравится, не нравится – иррелевантно, – отрубила Елена. – Обязано подавить, ошеломить, зачаровать, разоружить. Намекнуть на неотвратимость наказания в случае неповиновения, – Елена указала подбородком на меч. – С этой ролью ваш так называемый «кабинет» справляется на пять с плюсом. А где стол?

– Какой стол? – удивился Майзель. – Зачем мне стол?

– Но где-то же вы работаете? Компьютер, дисплей? Клавиатура?

– Вон ты о чём, – кивнул Майзель и вытянул руку.

Елена непроизвольно ахнула – стена напротив окна ожила, превратившись в экран. В сегментах – прямоугольниках разной формы, от вытянутых до почти квадратных – замелькали кадры, среди которых можно было узнать даже популярные каналы.

– А для ввода есть планшет, – Майзель достал из кармана устройство, развернул и помахал у Елены перед носом. – Вообще я писать не люблю, предпочитаю диктовать компьютеру.

– Не могу подобрать слов, – честно призналась Елена. – Выключите. Я поняла.

– Ну, ладно, – Майзель облегчённо перевёл дух. – Значит, так и запишем: «Одобрено». Хочешь чего-нибудь? Вина, фруктов? Может быть, ужин?

– Я не ем после шести, – улыбнулась Елена. – Но вино или фрукты, – собственно, почему бы и нет? Получить в один вечер аудиенцию у королевы и у Дракона – такое необходимо отметить.

– Ну и чудно, – кивнул он и обратился – как показалось Елене, в совершенную пустоту: – Божена! Токайского и фруктов, пожалуйста.

– Готово, – необычайно, как показалось Елене, быстро, откликнулась – кто?! – Токайское, урожай девяносто седьмого, фруктовое ассорти.

Только сейчас Елена догадалась – голос всё-таки принадлежит машине, а не живому человеку.

– Величкова, – она изумлённо повела головой из стороны в сторону. – Ах да, это ведь постмодернистская сказка, и заточить в своей пещере живую Величкову, вы, конечно же, не могли. Но вы похитили её голос и заставили компьютеры им говорить. О, это великолепно. Признаю.

– А тебе не пришло в голову, что Божена разрешила мне им воспользоваться? – Майзель поставил перед Еленой вазу, два бокала и хрустальную ёмкость со светло-золотистой, будто наполненной солнцем, жидкостью.

– Действительно, – Елена заворожённо смотрела, как он разливает вино. – Ладно. Один – ноль. Погодите! Неужели у вас даже прислуги нет?

– Человек должен заниматься творческим трудом. А всякое подай-принеси, подмети-убери – прерогатива машин. Должно быть механизировано всё, что можно механизировать. А вот фруктовое ассорти приготовить – это уже творчество.

– А почему токайское?

– А чего ты ожидала? – удивился Майзель. – Бычьей крови? Женского молока? Токайское – любимое вино Вацлава и Марины, они меня им и снабжают. Что им хорошо, то и мне подойдёт.

– Как кстати вы о них вспомнили. Они попросили вас встретиться со мной – а вы взяли и согласились. Вы думаете, я в это поверю?

– Во что именно? В просьбу? Или в согласие?

– В то, что идея исходит от короля.

– Идея исходит от королевы, – чуть искривил губы Майзель. – Впрочем, муж и жена – одна сатана. Так почему же, по-твоему, идея не может от них исходить?

– Но ведь они – целиком и полностью ваши креатуры.

– А ты сама не веришь в то, что сейчас сказала, – посмотрел на неё Майзель. – Ты, вероятно, могла так думать, находясь в плену предрассудков, – но теперь, после личного знакомства?

– Я возражаю против того, чтобы мои убеждения именовались предрассудками.

– Ну, хорошо, – искренние заблуждения, – улыбнулся он. – Заблуждаться не запрещено и не стыдно, – стыдно лишь упорствовать в заблуждениях. Я понимаю, – тебе потребуется время, чтобы побороть заблуждения, избавиться от них. Ты нам очень нужна, пани Елена. Поэтому я выполню просьбу моих друзей. Тем более, они не только мои друзья, они – мой король и моя королева.

– А вы – их ручной Дракон?

– Ручной? Ну, вряд ли, – рассмеялся он. – Давай лучше выпьем за знакомство, – Майзель прикоснулся донышком своего бокала к бокалу Елены.

– Ну, давайте, – она подняла наполненный вином бокал к лицу и сделала маленький глоток. – Да. Действительно, – король вин, вино королей. Знаете, я никак не могу определиться, как мне вас называть. Пан Майзель? Слишком официозно. Пан Данек? Как-то не по-настоящему. Пан Дракон? Звучит совершенно по-идиотски.

– А просто – Дракон?

– Не получается, – честно созналась Елена. – Видимо, должно произойти что-то, чтобы я могла свободно и легко вот так к вам обратиться.

Он смотрел на неё, улыбаясь и покачивая головой.

– В чём дело? – смутилась и нахмурилась Елена.

– Ты действительно лучшая, – тихо произнёс Майзель. – Ох, как же я рад. Мы в тебе не ошиблись. И ты обязательно назовёшь меня просто Драконом. Думаю, скоро.

– Если…

– Не «если» а «когда», – всё с той же улыбкой перебил её Майзель. – Есть у Вацлава такая присказка. Всё уже решено и подписано, но время ещё не пришло. Так бывает, пани Елена. Твоё здоровье.

И Майзель, не переставая улыбаться, отсалютовал ей бокалом и пригубил вино.

– Почему?! Почему вы согласились?! – шёпотом закричала Елена.

– А ты?

– Это… моя работа.

– Нет, так не годится, – нахмурился Майзель. – Так ты будешь долго топтаться на месте. Ты заслужила право войти в ближний круг – в том числе тем, что никогда не шла на поводу даже у собственных предрассудков. Честностью, которая изумляет меня, – и не только. В этом теперь состоит твоя работа, пани Елена. Понять. И поэтому ты не можешь отнестись к ней, как к обычной работе.

– Хорошо, – Елена откинулась на спинку дивана. – Рассказывайте.

– С чего мне начать? – улыбнулся Майзель.

Елена пристально вгляделась в эту улыбку. И с ужасом, леденисто обжигающим всё внутри, от живота до самого позвоночника, до самой души, – вдруг ощутила, как чудовищно, непередаваемо, жутко одинок этот человек. И представила себе – от этого одиночества, от этой вселенской пустоты и придумал он себе их всех – и Корону, и короля с королевой, – и её, Елену.

Майзель встревожился не на шутку, увидев слёзы, вскипевшие в её глазах.

– Пани Елена?!

– Всё нормально, – отрезала Елена, хотя голос и выдал её. – Начните сначала.

– Великий мудрец и толкователь священного писания, создатель целого свода еврейских законов, которые названы его именем, рабби Гилель – однажды оказался в моём положении, – улыбка Майзеля сделалась слегка иронической, и слёзы Елены высохли в тот же миг. – К нему пришёл римлянин, пообещавший своим друзьям, что сумеет разоблачить мудреца. Он встал у порога и заявил: Гилель, если ты мудрец, то сумеешь объяснить мне суть твоей Торы, пока я стою на одной ноге. Легко, ответил ему Гилель. Не делай другим того, чего не желаешь себе. Остальное – лишь комментарии. А теперь – садись вот тут и учись.

– Превосходно, – согласилась Елена. – Это и есть величайший смысл вашей жизни?

– Ну да, – пожал плечами Майзель. – Сделай для других то, чего хочешь для себя больше всего на свете. И себе, разумеется, – покажи пример остальным. Вот что, пани Елена. Я не стану давать тебе интервью, – да ты и сами чувствуешь: это невозможно. Я предлагаю тебе больше. Гораздо больше, – стать моей тенью. Не на день или два – надолго. Только увидев, что происходит, ты сможешь понять.

Вот оно – предложение, от которого нельзя отказаться, поняла Елена. Немыслимо. Невозможно. Не просто работа. Увидеть всё изнутри. Прикоснуться. Это что же, изумилась Елена, – я всего лишь всё время завидовала им?!

И, пряча смятение, сердито сдвинула брови:

– Если вы мне солгали, – если солжёте, – я вас не пощажу. И вы это знаете.

– Да, – спокойно ответил Майзель.

– Отлично, – кивнула Елена. – Обсудим детали. У меня только одно условие: пожалуйста, избавьте меня от необходимости отбиваться от ваших ухаживаний. Вы прекрасно знаете – вы не мой герой.

– Откуда же мне, – улыбнулся Майзель.

– Не нужно, – поморщилась Елена. – В нашем сказочном королевстве мы все под колпаком, – сказка, как вы сами изволили уточнить, постмодернистская. А уж перед тем, как разрешить мне приблизиться к вам, меня и всё вокруг меня просветили во всех существующих и даже несуществующих диапазонах. Так что вы прекрасно знаете обо мне всё – в том числе и то, с кем, когда и при каких обстоятельствах. А выводы вы умеете делать сами.

– Я надеюсь, тебя это не слишком побеспокоило, – вздохнул Майзель. – Увы, иначе нельзя.

– Вы кого-то боитесь?

– Я не боюсь – я обожаю всё контролировать.

– И в самом деле, – пробормотала Елена, – должны же у вас иметься хоть какие-то недостатки. Так мы договорились?

– Обещаю не досаждать излишней опекой, – по-кавалергардски склонил голову Майзель. – Но совсем не досаждать не получится: став моей тенью, даже на время, ты не сможешь сохранять прежний уклад своей жизни. Предупреждаю: придётся нелегко. Очень.

– Я готова выслушать ваши условия.

– Мой рабочий день начинается в шесть утра. Сразу после того, как заканчивается предыдущий.

– Что?!

– Ты разве не знаешь? – удивился, в свою очередь, Майзель. – Я же не сплю.

– Что, совсем? – с состраданием спросила Елена.

– Совсем, – он усмехнулся. – Не стоит меня жалеть: я очень много успеваю, в обоих полушариях, и могу, когда все спят, хотя бы поесть, как следует. А то днём приходится перебиваться всякой ерундой.

– Я думала, это какая-то очередная глупая выдумка, из невероятных россказней для обывателей и идиотов, – она посмотрела на него всё ещё с жалостью. – Но как же так?! Ведь это невозможно! Вы же должны отдыхать?!

– Я отдыхаю, – кивнул Майзель. – Но, поскольку сам не умею, просто, как попугай, повторяю всё за Вацлавом.

– Вы проводите с ними много времени, – утвердительно произнесла Елена. – Не только со взрослыми – с детьми тоже. Они вас не боятся, как я могла убедиться. Для чудовища, каким являетесь, вы неимоверно милы.

– Никакого секрета, – Майзель опять улыбнулся. – Я просто их очень люблю.

– Я заметила, – кивнула она. Игла у самого сердца предательски шевельнулась, но Елена не поддалась, – как всегда. – А этот военно-монашеский наряд, – не мешает вашим женщинам?

– О каких женщинах речь? – подозрительно уставился на неё Майзель.

– Ну, не с мужчинами же вы строите отношения, – невинно захлопала ресницами Елена.

– О, нет, – рассмеялся Майзель. – Я не пидор, а поношенные трусики японских школьниц доставляют самолётами из Токио совершенно точно не мне. Я отвратительно нормальный, скучный зануда.

– Сочувствую, – усмехнулась Елена. – Кстати, а нельзя было вместо «пидор» произнести что-нибудь понейтральнее? Вы что, гомофоб?

– Тут такая петрушенция, пани Елена, – природа, или бог, не суть важно, – распорядились следующим образом: человек – существо двуполое. Не однополое и не гермафродит. Я только придерживаюсь концепции, поскольку поступать так – разумно. А сознательно идущие наперекор разуму всегда вызывали у меня раздражение. Если увижу кого с семицветным флажком – могу и голову откусить.

– И лесбиянке?

– Ну, лесбиянкой – теоретически – я ещё могу себя как-то представить… Но этим?!

Майзель так передёрнул плечами, – Елене пришлось сдержаться, чтобы не прыснуть.

– И всё-таки, – как насчёт женщин?

– Почему тебя это так интересует?!

– Считайте это блажью.

– У меня нет отношений с женщинами, – Майзель сделал ударение на слове «отношений», и Елене показалось: по его лицу промелькнула какая-то тень. – Хочешь – узнавай, мешать тебе я не стану, но болтать – не в моих правилах.

– Какой вы всё-таки старомодный, – вздохнула Елена. – Ладно. Будем считать, об этой стороне вашей жизни я кое-что себе уяснила. По крайней мере, понятно, как следует от вас защищаться. Так когда мы увидимся снова?

– Завтра в шесть.

– Давайте в девять. Хотя бы.

– Невозможно.

– То есть?!

– В шесть, пани Елена. Уйти ты можешь в любое время, но прийти – только в шесть. В девять я могу быть уже в Рио – или Антананариву. Или на Луне. Понимаешь?

– Кажется, да.

– Замечательно. Подойди, пожалуйста, вот сюда и положи ладонь на экран.

Елена подчинилась.

– Божена, профиль для пани Томановой, спутниковый терминал и планшет. Уровень допуска двенадцатый.

– Запрашиваемый уровень допуска является наивысшим, – отозвался компьютер. – Прошу подтвердить присвоение.

– Подтверждаю.

– Кровью не надо расписываться? – проворчала Елена.

– Можно, но бессмысленно. Всё равно подпись оцифровывается, а биометрия и без анализа крови снимается.

– Ясно, – приподняла брови Елена. – А наивысший допуск – это как у вас самого?

– Нет. Мой допуск так и называется – «Дракон». Его не может получить никто, кроме меня.

– А что в таком случае означает двенадцатый?

– Например, ты узнала бы о Дубровнике в тот самый момент, когда всё началось, – посмотрел на неё Майзель. – И вся информация поступала бы к тебе немедленно. Тогда тебе было бы легче понять, с чем мы столкнулись.

– Я вас не осуждаю, – тихо произнесла Елена. – Мне очень горько, больно и страшно, но я, видит бог, не осуждаю вас. Но вы должны сделать так, чтобы такое не могло повториться. Понимаете?

– Мы стараемся.

– Старайтесь старательнее. Пожалуйста. Если я становлюсь, хоть в самомалейшей степени, даже на время, какой-то частью всего этого, – я должна быть уверена: делается всё. И больше, чем всё.

– Знаешь, как назвал тебя мой Гонта?

– Гонта? Вы говорите о вашем обер-цербере, Богушеке?

– Обер-цербер, – Майзель хмыкнул. – Да.

– И как же?

– Мурена.

– Это что же, по-вашему, комплимент? – опешила Елена.

– В исполнении Гонты – безусловно. С планшетом и телефоном сама разберёшься, или помочь?

– Уж как-нибудь, – язвительно отозвалась Елена.

– Ну, тогда я отвезу тебя домой.

– Вы невежа.

– Тебе нужно отдохнуть, пани Елена, – улыбнулся он, и по его улыбке Елена поняла: Майзель не шутит. – Мой ритм довольно сложно выдержать. Мои помощники работают в две смены, и я подумываю, не учредить ли мне третью, – бедные люди падают с ног.

– Поехали, – смирилась Елена. – Только высадите меня за квартал от дома, иначе соседи повываливаются из окон, и родится очередная идиотская сплетня.

– Сказка, – поправил её Майзель.

– Тем более, – отрезала Елена. – В отличие от вас, я не желаю превращаться в сказочного персонажа!