Текст книги "Год Дракона"

– Что у нас, Андерсон? – дежурный ординатор госпиталя «Маунт Синай»[1]1
  Крупный медицинский комплекс в центре Нью-Йорка, США.


[Закрыть] быстро вышагивал рядом с каталкой.

– Множественные огнестрельные, большая кровопотеря. Парня только что вытащили из бронированного «линкольна» – машина, говорят, похожа на дуршлаг, шофёр умер на месте, а этот – вот, дышит ещё. Но состояние – критическое, надежды – никакой.

– Это, Андерсон, не вам решать. Давление?

– Сорок на восемьдесят и падает.

– Пульс?

– Тридцать четыре.

– Группа крови?

– «А плюс».

– Ну, хоть что-то![2]2
  Достаточно широко распространённая группа крови, запасами которой располагает любая клиника.


[Закрыть] Катетеризируйте вену и начинайте переливание, немедленно. Сестра Карлайл!

– Да, сэр. Операционная номер восемь.

– Хорошо, спасибо, сестра. Быстрее, Андерсон, быстрее! – напустился хирург на молодого врача-интерна. – Сколько можно возиться с простейшим катетером, чёрт возьми?!

– Судя по тому, как вы тут суетитесь, я ещё жив.

Люди вокруг носилок на мгновение остолбенели. Голос их подопечного звучал ровно и немного насмешливо. Слишком ровно. Слишком насмешливо. Когда этого парня привезли, он закономерно был без сознания, подумал интерн. И прийти в себя человек, до такой степени изрешечённый пулями, как минимум полдюжины из которых засели у него в черепе, просто не способен. Что происходит?!

– Не понимаю, почему вы ещё живы до сих пор, – наклоняясь над раненым, пробормотал Хэйвен. – Этого по определению быть не может!

– У меня есть кое-какие незавершённые дела, док. Этот мир – дерьмо, и пора привести его в порядок.

Господи, что сегодня за день, пронеслось в голове у ординатора. Шесть покойников, одиннадцать раненых только за его смену! Интересно, приятель, почему ты ещё не седьмой, – для двенадцатого в тебе слишком много дырок?! А в Индии – только что сообщили – взорвался химический завод, погибло несколько тысяч. Насчёт дерьма парень, похоже, прав!

– Андерсон, от вас всё равно никакого толку, – спокойно продолжил раненый. Интерну показалось, что зелёные глаза человека на носилках сейчас прожгут его насквозь. Невозможно, подумал он. Во-первых, он убит, – а во-вторых, у человека вообще не может быть такого взгляда! – Отправляйтесь на пульт[3]3
  Стойка информации и связи, имеющаяся, как правило, на каждом этаже и/или отделении крупной клиники.


[Закрыть] и позвоните, – интерн машинально записал продиктованный номер. – Когда вам ответят, скажите – продаётся жук в янтаре. О прочем не беспокойтесь.

– Доктор Хэйвен?! – интерн изумлённо и, кажется, умоляюще посмотрел на хирурга-ординатора.

– Отличная фамилия для врача[4]4
  Heaven (англ.) – небеса, рай (перен.)


[Закрыть], – усмехнулся раненый. – Оформляйте, док. Долго ещё?

Ординатор опомнился первым.

– Ну, что встали?! – вызверился он на пребывающий в кататонии персонал. – В операционную, живо! Андерсон, – делайте, что вам сказали! А тебе, парень, следует заткнуться, не то и вправду придётся «оформлять»!

* * *

В ходе операции, продолжавшейся более трёх часов, раненый ни разу не сомкнул глаз – и ни словом, ни мимикой не дал понять, испытывает он боль или нет, хотя наркоз, судя по всему, на него не действовал. Это страшно мешало доктору Хэйвену и при этом невероятно возбуждало его любопытство, – и профессиональное, и человеческое.

Первая извлечённая пуля заставила ординатора на мгновение забыть о пациенте: ему ещё не доводилось вынимать из человеческих тел подобные снаряды. Около полутора дюймов в длину, она оказалась довольно лёгкой – менее сотни гранов[5]5
  Вес пуль в США до сих пор измеряется в гранах (1 гран = ок. 60 мг).


[Закрыть]. И калибр какой-то странный, пожал плечами Хэйвен, – нечто среднее между двадцать вторым и двадцать пятым[6]6
  5,56 и 6,35 мм соответственно.


[Закрыть]. За время своей работы в госпитале ординатор существенно поднаторел в таких дисциплинах, как оружейное дело и баллистика. Ничуть не менее удивительной была форма, совершенно не изменившаяся при прохождении по раневому каналу – она напоминала скорее кернер или наконечник дротика для игры в «дротики», нежели собственно пулю.

– Это бронебойный сердечник, док, – прокомментировал замешательство Хэйвена раненый. – Или карбид вольфрама, или упрочнённая сталь. Свинцовыми экспансивками[7]7
  Экспансивная пуля – пуля с высоким останавливающим действием, быстро теряющая скорость в мягких тканях организма и причиняющая ударно-гидравлические повреждения, сопровождающиеся болевым шоком. Используется в основном в полицейском и гражданском оружии.


[Закрыть] меня бы на куски разодрало, и вы бы спокойно смогли допить ваш вечерний кофе, – который, кстати, по счёту?

– Да заткнитесь же, – почти взмолился хирург, швыряя пулю в кювету. – Заткнитесь, ради всех святых, или я велю заклеить вам рот!

– Это жестоко, – вздохнул раненый. – Пользуетесь своим служебным положением? Ну, ладно, ладно – молчу!

* * *

– Невероятно, – хирург опустился на заботливо подставленную скамеечку и поднял руки, давая возможность медсестре снять длинные резиновые перчатки, куда были заправлены манжеты халата. – Клайв, – Хэйвен повернул голову к анестезиологу, колдовавшему над установкой, – он ещё в сознании?

– Никогда такого не видел, – пробормотал тот. – Давление пятьдесят на сто, пульс пятьдесят восемь.

– Док, вам мама в детстве не рассказывала, – нехорошо говорить о присутствующих в третьем лице?

– Чёрт, я бы на вашем месте всё-таки заткнулся, – прошипел Хэйвен, косясь на кювету, которую несла на вытянутых руках операционная сестра с такой осторожностью и таким выражением лица, как будто внутри ёмкости располагалась как минимум атомная бомба. – Пятьдесят три пули, и я не уверен, что достал все, чёрт подери!

– Не переживайте, док, – усмехнулся лежащий на операционном столе. – Рассосётся!

Грохот кюветы, упавшей на вымощенный кафелем пол, и стук рассыпающихся по всему помещению стальных цилиндриков вернул хирурга на землю. Хэйвен поперхнулся и закашлялся.

– Эй, док, – голос пациента звучал теперь требовательно и озабоченно, хотя паники или страха в нём по-прежнему не ощущалось. – Я сердечно признателен вам за труды, но сейчас мне просто необходимо отсюда свалить, и как можно скорее. Мой адвокат уже тут, если ваш Андерсон ничего не напутал. Я понимаю – клятва Гиппократа, врачебный долг и всё такое, но лучше вам послушать и сделать так, как я говорю.

– Большие деньги? – усмехнулся Хэйвен.

– Куда больше, чем вы когда-нибудь сможете себе представить, – лёгкий смешок раненого, как ни странно, подействовал на Хэйвена убедительно. – Плохие парни не любят делиться, но мне наплевать.

– Мы влили вам почти два литра крови и плазмы, – покачал головой хирург. – В таком состоянии вам нужен профессиональный уход и постоянное наблюдение. С вашими ранениями…

– Не выживают, – закончил за Хэйвена пациент. – Очевидное – невероятное, а? Так что, – вы же умница, док, и не будете возражать?

Подумав несколько секунд, хирург величественно кивнул, краем глаза следя за остальными участниками действа – все они, замерев, ждали, каков будет его вердикт:

– Надеюсь, ваш адвокат сумеет разобраться с полицией, – пара детективов наверняка ожидает за этими дверьми. Хотя меня это и не касается, я был бы рад узнать, чем закончатся ваши приключения, молодой человек.

– Я пришлю вам открытку, – ухмыльнулся раненый. – Поехали наружу, ребята!

Прозвенел сигнал, и над аркой входного проёма загорелась надпись «Пристегните ремни». Андрей вздохнул – слушаюсь и повинуюсь – и закрыл ноутбук. Остававшиеся двадцать с лишним минут до посадки заняться было решительно нечем, и Корабельщиков, скучая, потянул из кармана впереди стоящего кресла какой-то глянцевый журнал, принадлежащий полку российских клонов западной гламурной макулатуры.

Рассеянно листая страницы с мало интересовавшими его «звёздными» новостями, Андрей поймал себя на мысли, что немного завидует: уж лучше такая безбашенная волюшка-воля, чем унылый «парадок» в родных палестинах. Корабельщиков ненавидел единственный международный аэропорт Республики, оглушавший случайно заброшенного в него путешественника кладбищенской тишиной и унылой затхлостью длинных переходов с редкими рекламными щитами местного оператора сотовой связи и псевдопатриотической социалки «Купляйце тутэйшае», являющей городу и миру безнадёжный провинциализм местного «креатива». Ничего удивительного – в душном воздухе «рэжыма» с трудом дышалось любому, кто хотел сам распоряжаться своей жизнью, потому и разбегалась молодёжь буквально в разные стороны – в Вильнюс, Варшаву, Хельсинки, – куда удавалось вырваться, а хоть и в Москву! Да что Москва – в Воронеже или Саратове было веселее и интереснее, чем в столице «рэспублики», глава которой на голубом глазу однажды посулил её гражданам «бедную, но недолгую» жизнь.

Андрей, пожалуй, был своего рода исключением – он не стремился убежать навсегда, ускользая на время. Судьбе было угодно даровать ему такую возможность – путешествовать с комфортом и не за собственный счёт. И отбытие, и прибытие своё Корабельщиков научился обставлять, как дополнительное приключение: поездом – в Москву или в Киев, а оттуда уже – самолётом дальше, непременно Lufthansa, KLM или Luxair, в зависимости от пункта назначения. Из Столицы Андрей не летал никогда – редкие дорогущие рейсы той же Lufthansa, вечно пустая трасса Столица – Аэропорт и угрюмые лица пограничников и таможенников, томящихся в горьком безлюдье «воздушных ворот», словно в ссылке, навевали на него такую неодолимую тоску, что впору было всерьёз беспокоиться о душевном здоровье. Да и нырять отсюда прямиком в европейский круговорот лиц, встреч и событий, а потом, разом – назад, будто в омут с чёрной стоячей водой, – нет, это было определённо выше его сил.

* * *

От «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет» Андрея отвлёк голос одного из двух сидящих впереди мужчин. Судя по стрижкам и костюмам «под самого́» – русские «государевы люди». По выговору Корабельщиков определил: коренные москвичи. Не иначе, на какую-нибудь модную в нынешнем сезоне европейскую «стажировку» направляются, слегка улыбнулся Андрей.

– С тебя червонец, Костя, – с подъёмом заявил сидящий у иллюминатора. – Как и договаривались.

И он довольно зашуршал газетой.

– Когда это мы договаривались? – в голосе сидящего у прохода мужчины слышалось недоумение.

– Я тебе говорил, освободят её? Говорил. А ты не верил! Вот, глянь!

Газета перекочевала в руки Константина. Некоторое время он молчал – видимо, читал – а потом крякнул:

– Точно. Ладно, Толя, – признаю, уел ты меня!

– Да я ни минуты не сомневался, – обязательно Вацлав своих егерей за ней пошлёт. Это же Вацлав!

Андрею сделалось любопытно. Он снова заглянул в карман кресла и обнаружил там какую-то газету. Раскрыв её, он быстро нашёл заголовок, ввергший попутчика в ксенопатриотический восторг. Ну, мне следовало бы догадаться, подумал он. В результате операции, проведённой, как обычно, егерями лейб-гвардии его величества Вацлава Пятого, божией милостью государя и самодержца (ну, почти), 20-летняя студентка Карлова университета А., арестованная по подозрению в перевозке наркотиков и быстренько приговорённая шемякиным таиландским судом к смертной казни, освобождена и уже находится на родине.

– «В ходе боевого столкновения уничтожено несколько полицейских и тюремщиков, пытавшихся оказать сопротивление. Дети и животные, по словам пресс-секретаря посольства Короны в Бангкоке, не пострадали», – процитировал Константин и хихикнул. – Во дают, черти! Хамят всем подряд!

– А все только утираются, – подхватил Анатолий.

Андрей невольно усмехнулся. Даже зашуганная «бацькина» пресса с удовольствием цитировала дипломатов Короны, излагавших свою позицию тоном, от дипломатической эквилибристики весьма далёким. Наверное, вот так разговаривали со всяким «европейским сбродом» екатерининские вельможи, опираясь на суворовские штыки и ощущая за спиной крылья побед под Измаилом и Наварином. И пусть такие цитаты – единственная фронда, на которую способны карманные СМИ «усенародна избранага», но и та выглядит свежо и дерзко среди репортажей о надоях и огуречно-уборочных комбайнах, подумал он.

Несколько лет назад Андрей впервые увидел на «Шляхе» студентов из Праги. Не по-здешнему открытые, свободные, весёлые, красивые ребята и девчонки из такой близкой – и такой далёкой – Короны, они стояли среди своих сверстников-«тутэйших», смеялись, кричали что-то, а потом запели – сначала «Зорку Вянеру», а после – «Варшавянку» и «Марсельезу». Да по-русски, – с ума сойти можно! Спустя мгновения вся колонна подхватила мотив и слова, чудом не позабытые со времён советского детства, – и совсем по-другому, по-новому зазвучали они. Даже Андрей не смог устоять перед этим – воистину народным – порывом, и подхватил слова и мелодию – в полный голос. Это он-то, всегда до слёз стеснявшийся немузыкальности своей, неумения петь! Иные слёзы навернулись тогда ему на глаза: слёзы стыда и боли за родную страну – и слёзы счастья, – оказывается, есть на земле место, где растёт и поёт революционные песни такая вот молодёжь!

А дрались эти дети – конечно же, дети, а как ещё мог их назвать Корабельщиков, будучи много старше? – совсем не по-детски. Расчётливо, умело, технично и потрясающе слаженно. Раскалывая колонну демонстрантов, амаповцы[8]8
  АМАП – ОМОН (бел.)


[Закрыть] в серо-чёрном «городском» камуфляже набросились на ребят. Выхватив двух девушек, милиционеры поволокли обеих – действительно волоком, по земле, – к «воронка́м». После длившегося какие-то доли секунды замешательства остальные пражане – и парни, и девушки, – ринулись в бой. Это был настоящий бой – даже Андрей сумел понять это своим насквозь штатским существом. Никто не успел и глазом моргнуть, – щиты и дубинки оказались уже в руках у ребят. Ещё миг – и катятся кубарем по асфальту овчарки Сероусого, схватившие было девчонок! Толпа расступилась, пропуская в свою глубину маленький отважный отряд, и снова сомкнулась непроходимой стеной. «Бацькины» полицаи, ошарашенные и напуганные отпором, попятились – и не посмели продолжить разгон, лишь преграждая колонне выход на площадь.

Помогая ребятам садиться в автобус, Андрей с изумлением понял: они даже не злятся! Взгляды, всё ещё горящие азартом схватки, победы, – а вот злобы Андрей не увидел. Сочувствие – вот что прочёл он в светлых глазах гостей из прекрасного города на берегах быстроводной Влтавы.

Коронный Союз. Корона. Это, сначала неформальное, название очень быстро наполнилось смыслом настоящего имени. Всё началось в Праге. Всем казалось: единое государство чехов и словаков доживает последние дни, – эйфория от «бархатной революции» восемьдесят восьмого прошла очень быстро. Случайно узнав о том, какой именно вопрос – один-единственный – внесён в бюллетень предстоящего плебисцита, Андрей лишь недоверчиво усмехнулся. Монархия?! Что за бред! Да никогда они на это не согласятся!

Андрей не собирался принимать происходящее всерьёз. Точно, как он, рассуждали в Европе и в Штатах. Двадцать первый век на носу! Ну, а бывших капээсэсовцев, под грохот перестройки и перестрелки занятых развалом и распродажей вдруг ставшей ненужной им великой державы, и вовсе ничего вокруг не интересовало. По крайней мере, поначалу.

Гедиминович[9]9
  Чешско-польско-венгерско-литовская королевская династия Ягеллонов принадлежит к ветви Гедиминовичей – потомков Великого князя литовского Гедимина.


[Закрыть], усмехнулся Андрей. Надо же! Откуда могли вообще взяться неопровержимые – ой, держите меня! – доказательства благородных корней никому неведомого командира «диких гусей» из бывшей Родезии?! Как и когда получил он чехословацкий паспорт?! Кажется, ни в Праге, ни в Братиславе никто неудобных вопросов не задавал. Интересно, во сколько тебе это обошлось, Дракон? Отлично известно, кто всё устроил!

Андрей с горечью ощутил, как быстро – и мимо – проносится время. Событий, случившихся в сердце «старушки Европы» за последних полтора десятилетия, хватило бы на несколько жизней – и каких! Вот вам и «старушка», подумал Андрей.

Корабельщиков снова услышал голос сидящего впереди москвича – кажется, Анатолия:

– Наталья моя была в Праге с тургруппой прошлой осенью. До сих пор, чуть что – «А вот в Праге!». Представляешь?! На Рождество опять туда собралась. С той же группой. Но на этот раз, говорит, – и с тобой, Толя. Обязательно. Ты, говорит, сам всё должен увидеть.

– Лучше, чем в Париже? – покосился на товарища Константин.

– Да ну его, Париж этот, – отмахнулся Анатолий. – За чашку поганого кофе все карманы вывернешь! Грязь, мусор, дома разрисованы какой-то хренью, народу, как в бочке! В метро – только успевай поворачиваться: того и гляди, какая-нибудь тварь черножопая или сумку взрежет, или мобилу вытянет. Наташку какой-то козёл прямо при мне принялся лапать! А попробуй, слово ему скажи – ещё и за расизм оштрафуют. Нет уж, больше я в эту дыру – ни ногой! Туда уже все негры и арабы из бывших колоний переехали, – чего я там позабыл?!

– Можно подумать, в Праге их нет, – пожал плечами Константин.

– Нету. Наташка у экскурсовода спрашивала: а как же беженцы? А та ей: у нас беженцы в университете персидскую литературу и арабский язык преподают. А другим у нас делать нечего. Не веришь – сам поезжай, посмотри.

– А что? – загорелся вдруг Константин. – Хорошая мысля́, Толя. Веру даже сильно уговаривать не придётся, – меня насчёт восторгов твоей жены уже просветили. Как они за несколько лет всё перевернули – уму непостижимо!

– Читал я этот «Закон о престоле», – вздохнул его приятель. – Гениально, честное слово! Почему мы не додумались?! А ведь иначе просто работать не будет. Династия – фигня: во втором, много – в третьем колене, – уже фуфло одно, а не монархи. А такая схема – претенденты, двадцать лет подготовки, проверки сумасшедшие, боевые в том числе, а потом – выборы из трёх или четырёх оставшихся, и пожизненно на троне[10]10
  С душераздирающими подробностями любознательный читатель может ознакомиться в замечательной книге Ю. Мухина «Смысл жизни», глава 3, подраздел «Император».


[Закрыть]. Это, Костя, реально!

– Думаешь, Вацлав не определит своих пацанов в претенденты?

– Ну, и определит. Определяй, не определяй, – если проверки не прошёл, привет. Вылетаешь с дистанции, и всё.

– Так ведь закон – он, сам знаешь, как выворачивается. Только откаты поболе будут.

– Вацлав с Драконом откатят – мало не покажется, – хохотнул Анатолий. – Вон как они албанцев откатили! Ни арабские миллионы, ни турецкие инструкторы, ни пакистанские советники, – ничего им не помогло, – в голосе москвича отчётливо слышалось восхищение. – Раздраконили – за неделю!

Раздраконили, усмехнулся Корабельщиков. И правда, – умри, лучше не скажешь.

– А ты – откаты, откаты, – продолжил Анатолий. – Вацлав башку за откат смахнёт – и поминай, как звали!

– Хочешь, чтобы у нас такие же порядки завели? Тебе оно надо?

– Это пока не надо, Костя. Вот только опасаюсь я, – станет нам оно надо, аж до зарезу, да поздно будет. Дружить надо с Короной, а не собачиться! У них вон русский – чуть ли не государственный язык! Наташка рассказывала, в гостинице каналов телевизионных – штук сорок, из них десяток на русском – новости, спорт, фильмы, культура. Театры наши в Праге, считай, прописаны – а на попсу никто и не смотрит!

– Вот это-то и подозрительно, Толя, – назидательно поднял вверх палец второй москвич.

– Слушай, Костя, – развернулся к приятелю Анатолий. – А по-твоему, сербы с венграми или румыны с македонцами, – они на каком языке должны договариваться? На китайском, что ли?! Я считаю, Вацлав – гений. Учителя русского есть, учебники есть, инфраструктура – пожалуйста. Бери и пользуйся. Ломать, знаешь, не строить, много ума не надо! А вот Вацлав – с Драконом там, без Дракона, мне, если честно, до фонаря – с умом к делу подошли. И, похоже, очень нехило у них получается, так я тебе скажу!

О роли русского языка как средства международного общения внутри Коронного Союза Андрей слышал не в первый раз. Но удивление его от этого ничуть не умалялось.

– Ну, не знаю, – протянул Константин. – Мне, например, нравится, как у нас с Евросоюзом отношения складываются.

– Отношения – это хорошо. Только Корона по всем пунктам Евросоюз обходит, – Анатолий аккуратно сложил газету. – Они Корону ненавидят просто ещё больше, чем нас – вот и весь секрет ихней «любви», Костя. Особенно после того, как в Австрии референдум о присоединении к Короне прошёл.

– Этак он всех под себя подомнёт, – опасливо заметил Константин. – Ничего хорошего не вижу.

– Как в том анекдоте: мы никуда не побежим, а медленно-медленно спустимся с горы и аккуратно поимеем всё стадо, – Анатолий покрутил головой и поджал губы. – Всех – не всех, а немцы восточные точно облизываются. Я с ребятами из бывшей ГДР на прошлой стажировке немало водки выпил. Много болтать не хочу, но «кайзер Венцель» у них в полном авторитете. Так-то!

– Кто?!

– Ну, Вацлава так по-немецки зовут! А наших там сколько, знаешь? Пять лет в Легионе оттрубил – и пожалуйста: паспорт, кредит государственный. Хочешь – учись, хочешь – дело своё открывай. Вацлав – гений, говорю тебе! И что характерно, – всё у него есть, и нефть, и газ, и народ за него в огонь и в воду. А у нас – один трындёж про многовекторную политику! И политики-то нет – только реакция на раздражение, как у кольцевого червя. Разве мировая держава так себя ведёт?! Да хоть тех же арабов возьми. Мы их кормили-поили, учили-лечили, а они нам – нож в печень в Чечне и пулю в спину на Кавказе! Вот у Вацлава слово с делом никогда не расходятся: сказал людям – будем вместе строить великую державу, и – пожалуйста. Эх, нам бы…