Текст книги "Декамерон 1914"

– М-да, согласен – вправду, несколько диковато.

Кляпов отчего-то сразу взъярился:

– И это, по-вашему, лишь диковато?!

– Даже дико, не стану возражать, – покладисто согласился Львовский. – За какого-то чертова двухсотпудового единорога – пять тысяч полновесных британских фунтов-стерлингов!

– О чем вы, Боже правый, о чем вы, милостивый государь?! – еще более разгневался Кляпов. – Какой, какой еще, к чертям, единорог?! Когда какой-то растлитель – девочек, божьих созданий!.. У нас, в России! Ужас! Апокалипсис!.. А кое-кому – диковато, и только-то!.. Диковато!.. – Отшвырнув газету, он вскочил и направился к двери, бурча: – Диковато… Диковато ему, видите-ли…

Львовский недоуменно пожал плечами:

– Что я такого сказал?.. Уж, право, и не знаю, как с вами… – в ответ на что Кляпов, чуть позадержавшись в дверях, гневно ответил:

– А вам, милостивый государь, и не надо знать – «как – со мной»! Как со мной – вам знать совершенно не надобно! – Замахал длинными ручищами, ушел.

Львовский лишь пожал плечами и проговорил в пространство:

– Дурак…

При этом остальные обитатели пансионата старательнейшим образом показывали, что им нет ни малейшего дела до этой внезапной перепалки.

После продолжительной тишины генерал Белозерцев наконец обратился ко мне:

– Стало быть, я так понимаю, висьолого Антона до ужина можно не ждать?

– Думаю – да, – подтвердил я. – Впрочем, он сказал, что «щас будет обратон».

– А-а, «щас»… – вздохнуло его превосходительство. – Тогда скорей всего – завтра к утру, не раньше: у тутошних детей гор свое исчисление времени… – Далее он заговорил скорее с самим собой, нежели со мной: – Это что ж получается… Завтра он сперва вернется отвезти нас на воды, потом – обратон; в результате, стало быть, и полицмейстер и, труповозка сюда прибудет никак не раньше, чем к завтрашнему вечеру…

Я с удивлением спросил:

– Вы, кажется, сказали – труповозка?

– Ну да, – кивнул генерал, – труповозка. Карета такая, что покойников увозит… Ах, да! вам, видно, еще не успели сообщить! Постоялец наш, господин Сипяго, не далее как вчера приказал нам всем долго жить. Сейчас пребывает в подвальном лéднике, такой вот случился с ним на отдыхе выкрутас судьбы. Да вы не пугайтесь, mon cher, покойники, в отличие от нас, живых, существа вовсе даже безопасные.

Вот уж чем меня ничуть не испугаешь – так это покойниками: как-никак, прежде, чем стать прокурором, шесть лет служил в должности губернского судебного следователя, и уж всякого тогда пришлось повидать. Я лишь поинтересовался – отчего, де, сей господин Сипяго почил в бозе, и сразу ощутил напряженные взгляды остальных присутствовавших в гостиной, устремленные в нашу сторону, один лишь генерал Белозерцев оставался невозмутим.

– Гм, отчего?.. – произнес он. – Вот судебный дохтур вскроет и, надеюсь, даст себе труд сообщить… Одно лишь могу сказать: когда лет сорок тому назад, – мы тогда под Геок-Тепом⁵5
  Геок-Тепе – крепость в Туркестане, взятая в 1881 г. отрядом генерала М. Д. Скобелева.


[Закрыть] стояли, – когда там одного нашего штабс-капитана змея ужалила, у него было в точности такое мученическое выражение лица…

– Да какие тут змеи?! – вмешалась Амалия Фридриховна. – Сроду в наш отель никакие змеи не заползали! (О! Как потом выяснится, заползали, да еще какие! Но только в фигуральном смысле, разумеется.) Хотя, – продолжала она, – я слыхала, в здешних краях они водятся. Во всяком случае, всем нам следует на всякий случай соблюдать осторожность.

Во мне же сразу напряглась давняя следовательская жилка. Я спросил:

– А нельзя ли мне взглянуть на усопшего?

– Чего ж нельзя? Ничего в том хитрого, – отозвался генерал. – Только, пардон, компании вам не составлю, у меня что-то в животе крутит. – После чего он крикнул: – Эй, Абдуллайка, подь-ка сюда! – Тот немедля появился, и генерал тоном, не терпящим ослушания, приказал ему: – Отведешь его превосходительство господина прокурора в ледник.

Через несколько минут очутившись в леднике, я в свете фонаря, который держал позади меня Абдуллайка, внимательно оглядел усопшего, лежавшего на скамье. Да, выражение лица у него было именно мученическое. Однажды я видел покойника, погибшего от укуса змеи; пожалуй, впрямь нечто подобное было у того на лице.

И тут на ладони у Сипяги я впрямь обнаружил след от небольшого укуса, вокруг этого следа распространилась красная сыпь. Неужто вправду змея таки заползла сюда?..

Когда я вернулся в гостиную, хозяйка пансионата настороженно спросила;

– Ну, Петр Аристархович, каково же ваше заключение? – И умоляющим голосом добавила: – Смерть, надеюсь, вызвана естественными причинами?

– Не знаю, не знаю, – уклонился я от ответа, – в конце концов, я же не врач… А не скажете ли, каков был род занятий покойного?

– Право, я как-то даже…

– Представился как коммивояжер, – подал голос господин Финикуиди, – однако, по-моему, это не так – выправка уж больно военная.

– Да, да, – подтвердил генерал Белозерцев. – Гвардейская, я бы даже сказал, выправка!

Я спросил хозяйку:

– А нельзя ли мне осмотреть его комнату?.. Конечно, понимаю – это, вероятно, идет в разрез с порядками вашего заведения, поскольку лицо я нынче не официальное…

После небольших колебаний, она ответила:

– Ах, разумеется, разумеется, делайте все, что считаете нужным.

Мы с ней поднялись во второй этаж, и она своим ключом открыла комнату.

Здесь было не убрано и не проветрено, постель оставалась не заправленной.

– Я запретила Дуне здесь убирать до прибытия полиции, – извиняющимся голосом произнесла она, – так что уж простите за беспорядок.

– Нет, нет, вы поступили совершенно правильно, – сказал я и с этими словами раскрыл стоявший на стуле саквояж.

Сверху лежал большой револьвер системы «Смит-и-Вессон», что ничуть меня не удивило: после беспорядков пятого-седьмого годов российские путешественники весьма часто вооружались в дорогу; к слову, у меня тоже в кармане лежал заряженный браунинг. Собственно, вещи покойного меня мало интересовали, я искал какие-нибудь документы и в конце концов в боковом потайном отделении саквояжа обнаружил сложенный вчетверо лист атласной бумаги.

Я развернул его и прочел:

…удостоверяется, что податель сей бумаги является ротмистром Охранного отделения Министерства внутренних дел Российской империи Борисом Васильевичем Сипяго.

Всем органам полиции и гражданского управления вменяется: в любой момент оказывать г-ну Сипяге всяческое содействие, какого он потребует.

Товарищ Министра внутренних дел

тайный советник Осипов.

Да, дело было – не приведи Господь! Убиенный оказался важной персоной из не поминаемой всуе Охранки и явно находился он тут при исполнении. Мог ли он так запросто подпустить к себе змею?..

………………………………………………………………………………………………

……………………………………………………………………………………………………

………… <… > выйдя из лéдника, превратившегося в мертвецкую. (Забегая вперед, скажу, что в этом своем качестве она еще пополнится, и не раз.)

Видя мое лицо, Амалия Фридриховна спросила с тревогой в голосе:

– Что, что там?!..

Я счел за благо солгать. Сказал:

– Так, ничего существенного, просто деловая бумага. Похоже, он в самом деле коммивояжер, – и с этими словами спрятал бумагу в карман.

Ту же самую ложь я повторил и после того, как мы с хозяйкой вернулись в гостиную.

– Жаль, – произнес генерал Белозерцев. – С такой выправкой надо было ему – прямиком в гвардию.

И в этот самый момент откуда-то вдруг …………… Кажется, даже покачнулось здание …………………………...........................................................................................

………………………………………………………………………………………………………

...........................................................................................<…> едва придя в себя после этого дикого грохота. Казалось, что стены все еще покачиваются; во всяком случае, люстра уж точно ходила ходуном, того и гляди, оторвется и рухнет.

– Беяз Олим… – тихо проговорила госпожа Ахвледиани.

– Белая Смерть, – совершенно спокойно перевел генерал, возможно, понимавший по-татарски. Из всех он тут один сохранял полное спокойствие. – Здешний ледник. Сошел, стало быть, голубчик.

– Это ужасно!.. – отходя от испуга, произнес господин Львовский. – Ведь он запросто мог пройтись по нам!..

– О, вот это – никак, – сказала Амалия Фридриховна, – иначе мы бы тут не стали строиться. Из века в век он сползает именно там, в двух верстах отсюда… Однако же теперь мы, похоже, на некоторое время полностью отрезаны от остального мира, покуда не расчистят дорогу. Телефонная связь также, полагаю, оборвана.

– Обалдеть! – сказала очаровательная Ми, явно не блиставшая хорошим воспитанием. – Как на необитаемом острове! Еще небось и кушать будем друг друга!

– Совсем, совсем отрезаны от мира… – пробормотал господин Кляпов. – Это, однако, ужасно…

– Отрезаны от мира! Как это, с другой стороны, романтично! – воскликнула госпожа Евгеньева.

– Мы всегда отрезаны от мира. Только совсем от иного мира – от мира высших сил, – торжественным голосом произнесла госпожа Дробышевская.

– М-да, отрезаны… – кивнул генерал Белозерцев. – Помню, наш батальон тоже, было дело, однажды турки отрезали…

– Отрезаны – так отрезаны! – как мне показалось, даже возрадовался инженер Шумский. – Будем веселиться! Вино-то в погребах еще есть? (Да он и уже был явно навеселе.)

– Да, имеется в достатке, – кивнула княгиня. – Повторяю, господа, здесь, у меня в пансионате, вы ни в чем не будете испытывать нужды. Так что и вы, милая Ми, и вы, господин Шумский, можете быть спокойны: и вина имеется вдоволь, и еды; в общем, кушать друг друга никак не придется. (О, тут она заблуждалась!)

– Пардон, и долго ли, кто знает, могут продолжаться эти раскопки? – спросил господин Васюков.

– Не могу знать, – ответила хозяйка, – последний сход лавины произошел, когда меня еще не существовало на свете, но, как я полагаю, дней десять… ну никак не более двух недель. Приношу вам, конечно, свои сожаления за ваш испорченный отдых.

– Полноте, – сказал я, – уж за что вы не можете нести ответственность – так это за Божию стихию.

– Mersi, – удостоила меня кивка княгиня, державшаяся, к слову, весьма царственно. – Однако за благополучие моих гостей отвечаю целиком я, и смею заверить вас, господа, что погреб у меня полон, кухня будет работать по-прежнему, и с этой стороны вы не испытаете никаких неудобств.

– Это какой такой погреб? – проговорил брюзга Петров. – Уж не тот ли, в котором лежит покойник? Вот уж, право, обрадовали!

– Пòлно, пòлно, голубчик, – сказал генерал Белозерцев, – покойника вам на обед – ха-ха! – никто и не предложит. А то, что он рядом, так я вам сообщу… Помню, когда мы – лет чуть не сорок назад – стояли под Плевной, так там не раз приходилось столоваться рядом с покойниками, и уверяю вас – никакого не вышло вреда для организма.

– Ах, да прекратите ж вы! – взмолилась госпожа Евгеньева..

– А что такого? – пожал плечами генерал. – Обычное дело… Или вон, когда я под Плевной батареей командовал… Помню, ел я тогда кашу из котелка, а тут поблизости разрыв снаряда; гляжу – у меня в котелке… Что бы вы думали? Чей-то оторванный палец, да-с! И что ж? Вытряхнул я этот палец из котелка да и продолжил себе трапезничать. Оттого что голод, милостивые государи, он – не тетка, а было там, в Болгарии, голодно весьма, интенданты, канальи, все разворовали; ну а с голоду – так и не заметишь… А палец – что? Ничего в нем отравительного нету.

– Да прекратите же вы наконец, ваше высокопревосходительство! – впервые услышал я голос молодого г-на Кокандова. – Право, во всем надо иметь меру.

– Мало того, что нам тут еще недели две жить в соседстве с покойником, – вставила Евгеньева, – так еще и вы со своими гадостями!..

Генерал искренне удивился:

– А что ж я такого сказал? Се ля ви, жизнь есть жизнь, в ней оно всяко бывает, я всего лишь об этом… Впрочем, если не желаете слушать, то как хотите…

Совершенно по-детски надувшись, он отошел к окну, и засопел так же по-детски обиженно.

Купец Грыжеедов, досель молчавший, поспешил разрядить обстановку.

– А и то сказать, господа, – хуже голода ничего не придумаешь, уж кому не знать, как мне. Пришлось, ох уж пришлось натерпеться в молодые годы! Вы на мою нынешнюю внешность не смотрите; вы бы меня в детстве моем видели! Тощ был, право, как удочка, есть хотелось все время, даже во сне. Ну да понятно: папенька был сапожник, к тому же, царствие ему небесное, сильно пьющий сапожник, а нас, детишек, у него осьмеро душ, так что, почитай, на одном хлебе да квасе сидели. Унизительное, скажу вам, это чувство – голод! – и какое-то виноватое выражение образовалось на его добром, конопатом лице.

– Да, да, это великое благо – что у Амалии Фридриховны такой запас провианта, – встрял господин Львовский. – А то я давеча читал: штормом вышвырнуло судно на необитаемый остров где-то, кажется, в Атлантическом океане. Потерпевших крушение было человек сорок, а имеющегося провианта на такую ораву едва хватит на неделю десятерым. Вот они и стали потихоньку ночами убивать друг друга, при том, что по природе своей не являлись никакими злодеями. Их через пять дней спасли; так за это время они успели (гы-гы!) облегчиться на два десятка лишних ртов, – каково?!

– Нет, не могу, не могу больше слышать подобных гадостей! – воскликнула госпожа Евгеньева.

– А что я такого сказал? – как всегда, не понял тот. – С нами-то, я так понимаю, ничего подобного не случится. Уж как-нибудь все останемся целы…

Ах, как он на сей счет заблуждался!..

Впрочем, обед в самом деле оказался на уровне лучших рестораций.

– – —

………………………………………………………………………………………………………

………………………………………………………………… <…> и никак не удавалось мне избавиться от ощущения, что где-то поблизости шуршит змея.

Сколь я был не далек от истины!..

Между тем, постояльцам отеля «Парадиз» грозила неизбежнейшая из бед, сопутствующих принудительному заточению – скука. После обеда тут и там очагами вспыхивали разговоры, но почти тут же и угасали – либо ввиду малой заинтересованности собеседников, либо из-за нежелания одной из сторон его поддерживать.

Генерал Белозерцев. И вот что я вам, госпожа Евгеньева, в этой связи скажу: что бы там не писали наши газеты, но если что – надает нам скоро немчура по мозгам, как не столь давно япошки надавали. Потому как… Потому как во главе у нас – зауряд-полковник, и – уж поверьте добавить старому вояке – далеко не самых выдающихся талантов… Да и согласитесь: лезть в войну, когда у тебя повсюду мздоимство, когда под боком тлеет, как угль под сухим сеном, не загашенная революция!..

Грыжеедов. Однако же вы, ваше превосходительство, не учитываете наш патриотический дух! У немцев такого нет и быть не может! И я вам еще вот что скажу…

Г-жа Евгеньева. Ах, довольно, довольно, господин Грыжеедов, довольно, ваше высокопревосходительство, право же, политика меня весьма мало интересует…

– – —

Г-н Кляпов (озираясь). И долго, скажите, мне еще эту вашу адскую штуковину у себя хранить?

Г-н Кокандов. Тише, прошу вас!.. Клянусь: если б не эта лавина – уже нынче бы вас избавил…

– – —

Профессор Финикуиди. …Да, да! представьте себе! Этот самый швейцарский профессор Айнштайн показал, что пространство и время – суть одно! Нашу жизнь можно, стало быть, измерять в верстах и аршинах! – каково?! Интересно, на какой версте жизни нас застигла эта лавина?

Г-н Петров (Поглядывая на Кляпова, громко). Свершено не понимаю, как могут занимать подобные нелепости, когда девочки… совершенно невинные… цветки жизни… Когда их – какие-то работорговцы!…

– – —

Г-жа Дробышевская. …И если я вас сколько-нибудь заинтересовала теософскими идеями госпожи Блавацкой…

Г-н Кляпов. Г-м…

Г-жа Дробышевская. Но однако – куда же вы, Павел Игнатьевич?

Г-н Кляпов. Sortir. (Стремительно удалился.)

Г-жа Дробышевкая (a parte⁶6
  Про себя (итал.)


[Закрыть]). Хам!

– – —

Г-н Львовский. Позволено ли мне будет спросить у вас, очаровательная Ми?.. Ваше странное имя… не происходит ли оно из рассказа покойного писателя Чехова, где имеется столь же очаровательная Мисюсь?

Ми. Я же просила тут всех: просто Ми! Коротко и просто!

(Очень прямо держа свою прелестную фарфоровую головку, она чуть удалилась и понюхала какой-то белый порошок с тыльной стороны своей ручки. Ах, не трудно было догадаться, что это за порошок! Не столь давно я в поэтическом салоне Петербурга видел, как то же самое проделывал кумир нынешней молодежи, поэт Александр Блок. Что тут скажешь, кроме как: o tempоre, o moris!⁷7
  О времена, о нравы! (Лат.)


[Закрыть])

– – —

Г-н Васюков. …Да, да, весьма интересно. Говорите – у берегов Красного моря?

Г-жа Дробышевская. Дважды! Видела там скиты первых христиан, это просто потрясает воображение! Я как раз буду делать доклад на заседании Лондонского общества… И еще кое-что весьма любопытное… Помните, я говорила? Купила как-то в Индии.

Г-н Васюков. О, да, ваша географус (отчего-то он выразился именно так)… Это крайне, крайне любопытно…

– – —

Дуня (стряхнув с себя руку господина Петрова). Но-но, без глупостев, Сергей Сергеевич! Вот замуж возьмете – тогда…

– – —

Г-жа Ахвледиани (ко мне). И что же вы все-таки думаете, господин прокурор, касательно смерти господина Сипяги?

Ваш пок. сл. Ах, ничего не думаю, княгиня, пускай полиция думает; право же, я – не полицейский и не судебный следователь.

– – —

…Тут, однако, я, пожалуй, все-таки несколько слукавил: судебный следователь, каковым я был пятнадцать лет тому назад, уже начинал пробуждаться во мне. Хочу здесь добавить, что в качестве начинающего следователя стажировку я проходил у знаменитого судебного следователя по фамилии Лежебоко⁸8
  О дальнейшей судьбе следователя Лежебоко см. в книге В. Сухачевского «Злой Октябрь» («Из архивов Тайного Суда»).


[Закрыть], раскрывшего множество самых запутанных дел и многому меня научившего, а уж его-то загадка смерти ротмистра Охранки наверняка крайне бы заинтересовала, и никогда бы он не позволил ни себе, ни мне пройти мимо нее стороной.

Как бы поступил сейчас Савелий Игнатьевич Лежебоко, окажись он на моем месте?..

Но мои раздумья на сей счет прервали гномы, явно уже готовые приступить к очередной пытке. Предупредив их намерение спасительной пилюлей, я поднялся в свою комнату, дабы прилечь, – после приема этих пилюль полагалось пару часов соблюдать покой, – и, улегшись, раскрыл прихваченный с собою в дорогу французский роман-фельетон Гастона Леру – хотя и не самой высокой пробы, но весьма занятное чтиво. Особенно меня привлекала в этом авторе тема убийств в запертой изнутри комнате; на сей счет он был мастером весьма хитроумных построений. Я старался читать как можно медленнее, поскольку то была единственная книга, которую я взял с собою в дорогу – полагал, что на водах куплю еще что-нибудь эдакое.

Увы, теперь это было несбыточно, и когда через два часа я дочитал сию книженцию до последней страницы, осознал, что теперь дней десять как минимум мне останется лишь предаваться смертной тоске.

«Впрочем… (тот юный судебный следователь снова пробудился во мне) …впрочем, при учете сложившихся обстоятельств, возможно, будет и не до скуки», – подумал я, и как раз в этот самый момент услышал тихие голоса в коридоре.

На цыпочках я приблизился к двери, – она была весьма тонкой, – и прислушался.

Голоса я сразу узнал – то были господа Кляпов и Кокандов.

– Ради Бога, уж заберите у меня наконец эту штуковину! – хоть и вполголоса, но весьма страстно произнес Кляпов. – И вообще! после открывшегося мне – я решительно. Слышите, решительно не желаю более!..

– Да успокойтесь же вы, лично для вас нет ничего сколь-нибудь опасного.

– Опасностей, как вам известно, я не боялся и не боюсь! А теперь – в особенности!… И коль не опасно, – зачем же в таком случае прятать это у меня в нумере?

– Я же вам, кажется, объяснял – этот человек явно шпик, он все время терся возле моей комнаты. Если он обнаружит – это может быть совершенно превратно им истолковано. Поверьте, это устройство вовсе не мое, меня лишь просили передать, и я как честный человек не могу не выполнить.

– Да наплевать, наплевать мне теперь, о чем вас таком просили! Та жизнь, которой я жил, – теперь она совершенно кончена!

– Ах, да полно. Да, согласен – произошла трагедия; но в жизни имеются и другие вещи…

– Это в чьей жизни?! В моей жизни – уже не осталось ничего! В особенности – для вас!

– Полно, полно. Ну в последний, в самый последний разочек. Более – никогда, клянусь.

– О, уж эти ваши клятвы!.. Ложь, сплошная ложь! Заберите от меня это немедленно!

– Что ж, заберу, заберу. Непременно. Вечером. А покуда – успокойтесь же вы наконец.

– Успокоиться?! Это вы мне говорите?! При данных обстоятельствах?!..

– Ну будьте же наконец, право, мужчиной, держите себя в руках.

– Извольте-ка, я как-нибудь – без ваших советов!..

– Пардон, пардон… Но все-таки…

Их голоса стали стихать, они, продолжая разговор, спускались по лестнице. Весьма заинтригованный, я тихо вышел в коридор.

Нумер господина Кляпова располагался рядом с моим. Скорее машинально нежели на что-то рассчитывая, я примерил свой ключ к замку его двери, и – о ужас! – он там застрял.

Кляня себя за неуклюжесть, я сделал несколько судорожных движений; тут вдруг замок щелкнул, и дверь открылась, ключ же наконец мне удалось вытащить. Теперь все тот же юнец, судебный следователь, снова толкал меня на подвиги. Впрочем, полагаю, и многомудрый Савелий Игнатьевич Лежебоко в данную минуту поступил бы так же.

Я вошел в этот нумер, в точности такой же, как мой, и огляделся. Где-то здесь должна была быть спрятана эта штуковина. После непродолжительных поисков я обнаружил перевязанную бечевкой коробку, лежавшую в шкафу, аккуратно развязал узлы и тут увидел…

Да, сомнений быть не могло! Это была так называемая «адская машина» с часовым механизмом, устройство, позволяющее взорвать бомбу в определенный момент, однажды я уже видел подобную штуку, когда занимался расследованием дела о покушении на нашего губернатора. Правда, в данном случае, к счастью, самой бомбы в коробке не было.

Увы, я не представлял себе, как теперь со всем этим быть.

Пока что я стал снова аккуратно перевязывать коробку, не переставая прислушиваться, не идет ли кто по коридору, при этом на дверь позади себя, ведущую в туалетную комнату, не обращал внимания, ибо не ждал с той стороны никакой опасности…

Напрасно! Ведь учил, учил меня Савелий Игнатьевич, что наибольшая опасность – она всегда прячется сзади…

В доказательство этого, я вдруг сзади получил сильный удар по голове, мир рассыпался на осколки и тут же померк…