Текст книги "Декамерон 1914"
Автор книги: Вадим Долгий (Сухачевский)
Жанр: Шпионские детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Что ж, сударь Беяз Шаула, отмычками орудовать, ей-ей, не вы один умеете! А уж как виртуозно это умел Савелий Игнатьевич Лежебоко! С этой мыслью я незаметно покинул …………………………………………………......................................
……………………………………………………………………………………………………..………………………………………………………………………………………………………
Две следующие затем страницы рукописи были почему-то залиты водой, строки совершенно расплылись, лишь в некоторых местах процарапывались обрывки фраз, как то:
– …от напряжения даже забыв о своих гномах…
– …Господи, а это еще что?!..
– …сколько ж всяких снадобий!
– …открывая крышечку…
– …Боже, какая красота!..
– …Да неужто же?!.. Ах, вот оно, оказывается как!.. Вот уж не ожидал!..
– …Нет, нужно сделать кое-что еще…
– …И в вашем нумере тоже поглядим…
– …любопытно бы узнать…
– …Впрочем, при нынешнем развитии методов… возможно и это…
– …Да, да, помнится, в подобных случаях нужен гуммиарабик…
– …А это что за бумаженция?.. Ну-ка, мы ее… Не забыть потом положить на место…
– …и с чувством исполненного долга…
[Явно здесь Петр Аристархович сделал для себя некие немаловажные открытия, но неумолимое время и печка, возле которой хранились эти листы, свершили свое дело1818
Впрочем, читатель по ходу развития сюжета наверняка сумеет кое-что из этого для себя восстановить. – Ю. В.
[Закрыть].—Юрий Васильцев.]
………………………………………………………………………………………………………………………………………………..
<…> и с чувством исполненного долга я наконец вернулся в свой нумер, где таблетками подавил голод своих гномов, после чего мог без мук дожидаться предстоящего вечернего пети-жё.
А покамест я развернул найденную мною в том нумере бумаженцию. Это была страница из какого-то журнала, вырванная весьма не аккуратно. Вот она.
…и именно, в ту глубоко феодальную пору, примерно в середине XVI века, в некоторых германских княжествах возникает организация под названием «Тайный Суд». Подчеркнем, что речь идет о временах, когда самого понятия о честном суде и о справедливости в обществе фактически не существовало, все держалось на так называемом «феодальном праве» (т. е. на праве феодалов творить над представителями трудовых классов любой произвол), и только обратившись в этот самый Тайный Суд, простые люди получали хоть какую-то возможность добиться возмездия.
…Звание члена Тайного Суда, так же, как и звание палача этого суда, было наследуемым и переходило исключительно от отца к сыну…
…Как правило, выносился смертный приговор, обозначенный одним из пяти слов: «Stock» («палка»), «Stein» («камень»), «Strick» («веревка»), «Gras» («трава»), «Grein» («страдание»), поэтому символом Тайного Суда были пять букв – SSSGG, – наводившие ужас на каждого, кто попадал в его сети…
…и этого барона, приговоренного Тайным Судом, на другое утро нашли прибитого деревянным колом к земле, так как приговор гласил: «Палка» («Stock»)…
…там и обнаружили садиста-виконта с размозженной камнем головой. («Stein»!)
…Однако вскоре маркиза нашли. Он был повешен, ибо в приговоре значилось: «Веревка» («Strick»)
…и там, в пещере, этот польский магнат был вынужден питаться одной травой, пока не скончался от голода и страданий («Gras» и «Grein»)…
«Господ Боже, – подумал я, – какие бредни в нынешних журналах печатаются». Затем (снова же воспользовавшись отмычкой) вернулся в тот нумер и положил листок на место.
До нашего пети жё оставалось еще часа четыре, и я …………………………………………………………………………………………………… .………………………………………………………………………………………………………
Вечер
второй
L’amour et la mort1919
Любовь и смерть (фр.)
[Закрыть].
(Признание в убийстве)
Все уже расселись по своим местам, а господин Васюков (буду пока называть его так) все еще продолжал мерить шагами пространство гостиной, видимо, обозначенное им как подиум.
– Ну же, Иван Иванович, – подала голос госпожа Евгеньева, – все в сборе и все в нетерпении. Давайте-ка, давайте – отрабатывайте ваш фант!
– Да, да, – вставил Львовский, – лично мне весьма любопытно, как вы выкрутитесь.
Васюков театрально поклонился:
– Что ж, господа… Только вы, наверно, думаете, что я, наподобие того Фердыщенки, – про мелочь какую-нибудь, про какие-нибудь украденные три рубля2020
Персонаж романа Достоевского «Идиот» Фердыщенко в ходе пети-жё признался, что украл однажды три рубля, а вина была свалена на горничную
[Закрыть]… – (Он оказался начитаннее, чем можно было сказать и по его виду, и по его должности, о которой я уже знал.) – Нет, господа! Я решил сделать признание… Да-с, признание… – И выстрелил в залу: – Признание в совершенном убийстве!
Разнеслось тихое «о-о-о!», и лишь Евгеньева скривила губы:
– Но мы-то ожидали, что будет про l'amour… – На что Васюков ответствовал:
– Будет вам, сударыня, и l'amour, и la mort, две эти госпожи часто шествуют бок о бок.
– Однако же, – вставил Шумский, еще, кажется, не до конца протрезвевший, – с такими признаниями вам бы не к нам, а в полицейский участок.
– И полицейский участок вам будет. К слову, там меня признали невиновным, даже уголовное преследование не стали для меня учинять… Но вы, однако, намерены слушать, господа?
– Действительно, дайте же наконец ему рассказать, господа, – потребовала Амалия Фридриховна, глядя на него с пристальным интересом.
Послышалось:
– Да, да!
– Дайте же ему!..
– Не перебивайте!
– Слушаем вас, Иван Иваноыич!
– Отлично! – сказал Васюков. – В таком случае, сперва позвольте небольшую преамбулу. Появилась в нашем городе… скажем так: в своем роде царица Клеопатра…
– Тоже египтянка? – спросила Дробышевская.
– Нет, это я в фигуральном смысле. Вам, надеюсь, известна легенда об одной прихоти той египетской царицы? Она предлагала юношам ночь своей любви, но с условием, что за эту ночь ее любовник заплатит своею жизнью.
– О, великолепно придумала! – воскликнула Евгеньева, похоже, о той царице слыхом не слыхавшая. – Все, все, молчу! Продолжайте, Иван Иваныч! Я вся в нетерпении!
– Да-с, – кивнул он. – Итак… Проживал я тогда в губернском городе… ну да это неважно, как он называется… И вот стали случаться в нашем городе самоубийства, причем все – на единообразный манер, и все были напрямую связаны с некоей госпожой… Назовем ее госпожой… Да, впрочем, так и назовем – Клеопатрой! Было известно, что каждый из самоубийц перед этим своим поступком имел с нашей госпожой Клеопатрой непродолжительный роман, а затем его находили в ее доме мертвым, принявшим смертельную дозу яда, и каждый из них оставлял предсмертную записку примерно одного и того же содержания – дескать, прошу в смерти моей никого не винить, ухожу из этого мира, прославляя подаренную мне любовь. И подобных случаев, – это только известных мне, – успело произойти не то четыре, не то пять.
– О, как романтично! – воскликнула Евгеньева. – И как велика должна была быть эта любовь!
– Ах, да не мешайте же! – взмолился Шумский, к вечеру чуть протрезвевший. – А вы, сударь, продолжайте. Весьма, весьма любопытно.
– Извольте… Тогда-то в городе и прозвали ее Клеопатрой. Но полиция не предпринимала никаких мер, она, полиция, самоубийствами не шибко интересуется, да и дело это нынче не редкое, даже – увы! – в какой-то мере модное.
– Бедная Россия! Как в Римской империи накануне ее гибели, – вставил генерал Белозерцев.
– Примерно так, – согласился Васюков. – А тут надобно сказать, что как раз в это самое время жизнь моя вдруг начала катиться под откос. Впрочем, тут мне винить некого, кроме как самого себя. Я начал прикладываться к рюмке; дальше – больше; в конце концов, превратился в натурального пьяницу. Жена меня покинула, со службы вышвырнули, сбережения мои вскоре иссякли, никакого просвета в жизни я уже для себя не видел, и она, жизнь, стала мне как-то совершенно не мила. Наверно, я и сам бы наложил на себя руки, но тут услыхал про Клеопатру и подумал: коли так, то не лучше ли сделать это как бы в приложение к страстной любви…
Короче говоря, познакомился я с нею в театре, где, как я знал, она со всеми своими гм… прежними… знакомилась. Получилось это непринужденно, легко, в общем, уже в тот же вечер я был у нее в доме. И вышло все у нас с нею тоже как-то сразу…
Ах, смогу ли передать все наслаждение, которое она мне доставила! Да про такое я в своей прежней тусклой жизни и не слыхал!
– Позвольте, но это и есть самое интересное! – не преминула воскликнуть госпожа Евгеньева.
– Нет, нет, это, право, было бы уж слишком! Тем более, что тут присутствует дитя… – Он взглянул на Ми.
– Еще раз повторите, – проговорила прелестная Ми, – и я вас… я вас пристрелю.
– Право, больше не буду!.. О, эти ночи, эти незабываемые ночи!.. Мы такое дозволяли друг другу, словно оба начисто были лишены стыда, чтó, в сущности, объяснимо: какой может быть стыд на пороге смерти, близость которой мы оба предчувствовали… То есть моей смерти, разумеется…
Ну а потеряв всяческий стыд… Нет, нет, не могу, уж сами себе додумывайте, господа!
– Хоть скажите, – взмолилась Евгеньева, – хороша ли она была собою.
– Как вам сказать… Не слишком молода… – Он взглянул на княгиню Ахвледиани, даму также не первой юности, и, чуть стушевавшись, добавил: – Но выглядела она великолепно… Впрочем, тут я не могу быть слишком объективен… Но в самые сладостные минуты мне она казалась просто богиней!
Таких безумных «египетских» ночей было у нас ровно семь, и каждую из них невозможно забыть! Всякий раз она придумывала все новые и новые изыски любви! Да какие!
Однако на пороге последней, седьмой ночи она сказала: «Вы же понимаете, Жан… – (так она называла меня), – вы же понимаете, что такое не может длиться вечно?» Я подтвердил: «Увы – о да, моя повелительница».
«Но не задумывались ли вы, Жан, о том, что вечность – в наших руках? Вы понимаете?»
«Не вполне».
«Все очень просто, Жан… Смерть – вот оно, вступление в вечность. Если по истечении этой ночи мы оба покинем сей мир, то и ночь эта последует вместе с нами туда, в Вечность».
С этими словами она скинула с себя пеньюар, и я смог только прошептать: «О да! Конечно же! Да!..»
Эта ночь была самой восхитительной из всех наших ночей! Моя Клеопатра позволяла делать с собой все, чего я прежде не мог представить себе даже в самых смелых, в самых необузданных фантазиях!
Ночь закончилась. Мы оба были совершенно обессилены…
Утром же она сказала:
«Что ж, теперь нам осталось лишь проследовать в Вечность, не так ли, Жан?»
«Да, теперь – в Вечность…» – без колебаний согласился я, хотя по тому, что знал о предыдущих смертях, я был уверен, что в Вечность проследовать суждено лишь одному из нас, и не менее твердо знал, кому из нас именно.
Мы оба написали предсмертные записки: прошу, де, никого не винить, и так далее, после чего она наполнила два бокала красным вином, затем насыпала в оба какой-то порошок и сказала:
«Мы выпьем это одновременно, чтобы не разлучаться ни на миг».
«Да, чтобы – ни на миг!» – Я потянулся к своему бокалу.
«Постойте, Жан, – остановила она меня. – Туда, в Вечность, мы должны вступить в чистоте. Ступайте сперва в ванную, а я потом, вслед за вами».
…Зеркало – вот что стало причиной дальнейшего!
Уже проходя в ванную комнату, я вдруг бросил взгляд на зеркало, висевшее в коридоре, и увидел, что она у меня за спиною накапывает в мой бокал какие-то капли из флакона. Единственно только в мой. После чего она поспешно убрала свой флакончик. Только тут, как мне показалось, я понял суть происходивших прежде трагедий. Вероятно, порошок был совершено безвреден, а вот капли…
Что ж, это вполне входило в мои… Если можно так сказать о намерении уйти из жизни – в мои планы…
Когда я вернулся, удалилась она, оставив меня одного. Признаюсь, у меня на миг проскользнула шальная мысль: а что если взять да и поменять местами бокалы?..
Разумеется, ничего подобного я делать не стал, ибо планы мои были совершенно иные…
Наконец она вернулась, и мы подняли бокалы.
«Прощайте, Жан, – сказала она. – Прощайте… и – до скорой встречи там».
«До встречи, моя богиня…» – с этими словами я, уже всецело готовый к этой самой Вечности, залпом осушил свой бокал…
Но…
Тут г-н Васюков сделал долгую театральную паузу.
– Что – «но»? – произнесла Евгеньева, трепетно слушавшая его рассказ.
Васюков продолжил:
– Но, увы, Вечность отчего-то задерживалась. Клеопатра же вдруг покачнулась и, проговорив: «Убийца!..» – упала в кресло. Глаза у нее были навыкате, на губах стала выступать пена. Когда я подскочил к ней, она была уже бездыханна.
Послышались возгласы:
– Это невероятно!..
– Совершенно ничего не понимаю!..
– Но – как же?! Каким же, в таком случае, образом?!..
Господин Васюков победоносным наполеоновским взором окинул залу и, не отвечая на недоуменные вопросы, продолжал:
– Поскольку предсмертная записка Клеопатры имелась, полиция отнеслась к этому происшествию как к весьма заурядному, так что на меня, истинного, хотя и невольного убийцу не пало никаких подозрений.
Что же касается меня, то я после своего несостоявшегося соприкосновения с Вечностью возрешил, что сам Господь пожелал призадержать меня на этом свете. В общем я взялся за ум, пить окончательно бросил, нашел себе новый род занятий, и на этой стезе весьма быстро преуспел.
– И на какой же, если не секрет, стезе? – поинтересовался Грыжеедов. – Уж не по торговой ли части?
– Вас только это и интересует! – буркнула Евгеньева.
– Нет, не по торговой, – сухо ответствовал Васюков. – Ах, это едва ли интересно господа. Ну, допустим… допустим… на литературной стезе.
Я поймал взгляд господина Семипалатникова. Тот улыбался, и по его улыбочке я понял, что в последние слова Васюкова он верит так же мало, как и ваш покорный слуга.
– Да нет, – сказал Грыжеедов, – это как раз очень даже любопытно, поскольку…
Но господин Петров не дал ему договорить.
– И все же – как такое могло получиться? – спросил он. – Я – касательно яда: ведь вы же сами видели, как она… в ваш бокал…
– А вот и поломайте, поломайте голову, господа, – предложил Васюков. – Уверяю вас, разгадка имеется; во всяком случае, я ее сумел потом найти… А у вас, господин прокурор, – обратился он ко мне, – имеются какие-либо объяснения?
– Все довольно просто, – сказал я, стараясь своим видом не показать, что мне теперь известно еще нечто не маловажное в отношении господина Васюкова,2121
Очевидно, эти открытия мой дальний родственник сделал во время своих похождений, которые описал на утерянных страницах. – Ю. В.
[Закрыть] ибо кое-что в его словах было чистой ложью, а кое-что – если и правдой, то лишь на половину. К тому же историю с этой Клеопатрой я знал из полицейского формуляра, присланного когда-то в том числе и в нашу губернию.
– Просто?! – удивился Петров. – Тогда уж извольте просветить и нас, грешных.
– Извольте, – согласился я. – Все дело в этом самом зеркале… Надеюсь, теперь некоторые уже догадались?
– Ах, не томите же! – воскликнула Евгеньева. – Зеркало-то при чем?
– А при том, сударыня, что оная Клеопатра не случайно именно там его повесила… Но сперва надобно проникнуться в ее, прямо скажем, неординарную натуру. Да, она мыслила себя именно кем-то наподобие царицы Клеопатры, отбиравшей жизни за дарованную ею любовь, но и убийцей в прямом смысле слова она ощущать себя не желала. Подвигнуть любовника именно к самоубийству – такова была ее цель. Но, видимо, когда-то произошла осечка, кто-то в последний момент, должно быть, передумал…
Я пристально взглянул на Васюкова (или кто он там?). Он тоже смотрел на меня слишком уж, слишком внимательно.
– Вот тогда-то, – продолжал я, – у нее и родилась идея с этим самым зеркалом. Она повесила его так, чтобы выходящий отлично видел все, что творится в комнате, только понять все он должен был в смысле, совершенно противоположном истинному.
– И каков же, по-вашему, был истинный смысл? – спросил, заинтригованный, профессор Финикуиди.
– А таков… Порошок, который она в открытую насыпáла в бокалы, действительно, был ядом. А вот капли – напротив, неким веществом, разрушающим этот яд; вам, профессор, вероятно, такие вещества известны.
– Без сомнения… Но в таком случае выходит, что она хотела отравить именно себя, а никак не господина Васюкова.
– Нет-нет, профессор, она слишком любила себя, чтобы травиться. Но и не могла отказать себе в удовольствии поиграть с огнем. Если помните, она, уйдя в ванную комнату, на какое-то время оставила господина Васюкова одного, кроме того, она не сомневалась, что он наблюдал ее трюк с каплями. Чтó, я вас спрашиваю, он, по ее разумению, должен был сделать, если не собирался впрямь покидать сей мир?
– Поменять местами бокалы! – воскликнула Амалия Фридриховна.
– Именно так! И наверняка в предыдущих случаях именно так оно и бывало! Что вдобавок позволяло ей считать всех мужчин негодяями, а себя – невинной овечкой: как же! ведь каждый из них сам намеревался ее отравить!.. Да, она, безусловно, рисковала; полагаю, что именно этот риск придавал ей силы в любовных утехах; но во всех случаях ожидания не подводили ее, все случалось так, как она планировала. Но тут, увы, свершилась непредвиденная осечка… Верно я все излагаю, господин… гм… господин Васюков?
Он некоторое время молчал, обводя меня прищуренным, изучающим взором, и наконец произнес:
– Именно так! В яблочко!
– Действительно, как все банально-просто! И никакой мистики, – разочарованно проговорила госпожа Дробышевская.
А Евгеньева воскликнула:
– Но Клеопатра, Клеопатра-то какова!.. Право, господа, сколько всего странного порою бывает в нас, в женщинах!
– И не только в особях одного лишь людского рода, – вставил Шумский. – Скажем, паучиха по именованию «каракурт»…
– По-татарски – «черный червь», – перевел генерал Белозерцев.
– А по латыни – «latrodectus», или «черная вдова», – подсказал Финикуиди.
– Совершенно верно! Так вот, эта самая «вдовушка» проделывает примерно то же самое, пожирая своего партнера в уплату за дарованные ею минуты любви. Да и вообще, если окинуть взором весь безжалостный животный мир…
– Это вы, сударь, зря! – погрозила ему Евгеньева. – В животном мире царствует один лишь инстинкт, а тут – страсть, подлинная страсть! И вы бы, милостивый государь, коль не протрезвели еще…
– Однако же, – перебил ее генерал Белозерцев, – лично меня вполне успокаивает то, что эта бестия отошла в мир иной.
– Да, – согласился с ним Грыжеедов, – туда ей и дорога, прости Господи… – При этих словах он не преминул перекреститься.
Мы же с лже-Васюковым переглянулись и едва заметно обменялись кивками в знак того, что оба понимаем куда больше, чем все собравшиеся тут. (Впрочем, говоря «все», я, как это вскоре выяснится, весьма сильно заблуждался.)
– Что ж, вы великолепно исполнили свой фант, господин Васюков, – сказала княгиня Ахвледиани. – Любопытно, удастся ли кому-нибудь вас превзойти завтрашним вечером.
– А вот мы завтра-то и увидим! – отозвалась на это Евгеньева. – У меня уже все приготовлено. – Она подняла Абдуллайкин картуз, наполненный фантами. – Тяните же, господа!
На сей раз фант выпал Львовскому.
– Ну… я даже и не знаю… – проговорил он. – У меня, право, не выйдет так складно и красочно, как у господина Васюкова – на то он и литератор. Да я пока и не знаю, о чем бы таком… – Вдруг озарился: – Хотя… Впрочем…
……………………………………………………………….………………………………………………………………………….. <…> когда на выходе из залы со мной поравнялся лже-Васюков. Его прежний наполеоновский вид к этому моменту уже несколько пожух, ибо тайна, всецелым знанием которой, как оказывалось, обладал не он один, теперь, видимо, не столь сильно возвышала его в собственных глазах над остальными.
– Завтра, завтра, Петр Аристархович, переговорим, – шепнул он мне.
– Всенепременно, – кивнул я.
Ах, если б кто мог знать, сколь недостижимым будет для него это самое «завтра»! Столь же недостижимым, сколь и прогнозы на будущее, сделанные покойным профессором Менделеевым.
Ибо…
* * *
Телеграммы
В ДЕПАРТАМЕНТ ПОЛИЦИИ
СЕКРЕТНО
ВЧЕРА ЗПТ ДО ОБРЫВА ТЕЛЕФОННОЙ СВЯЗИ ЗПТ РЯЖСКИЙ СООБЩИЛ ЗПТ ЧТО СОБИРАЕТСЯ ПРЕДПРИНЯТЬ НЕИКИЕ НЕ ИЗВЕСТНЫЕ МНЕ ДЕЙСТВИЯ ДЛЯ ВЫЯВЛЕНИЯ КЛЕОПАТРЫ
УЗНАТЬ О ДАЛЬНЕЙШЕМ ПОКА НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ ВОЗМОЖНЫМ
ОБЕСПОКОЕН
КОЛЛЕДЖСКИЙ АСЕССОР ГУРЬЕВ
– – —
ГУРЬЕВУ
НЕ БЕСПОКОЙТЕСЬ
КОЛЛЕЖСКИЙ СОВЕТНИК РЯЖСКИЙ НАХОДИТСЯ В ОТПУСКЕ И ДЕЙСТВУЕТ ПО СВОЕМУ ПОЧИНУ
ОХОТА НА КЛЕОПАТРУ В СУЩНОСТИ ЕГО ХОББИ КОИМ ОН ЗАНЯТ УЖЕ ТРЕТИЙ ГОД
МЫ С ВАМИ ЗА СИЕ ОТВЕТСТВЕННОСТИ НЕ НЕСЕМ
СТАТСКИЙ СОВЕТНИК ЖУРБИН
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Вторая смерть. – О Тайном Суде. – Змеюшник! –
Сюрпризы множатся.
…Ибо сразу же после завтрака (на котором господин Васюков отсутствовал) в гостиную влетела Дуня, сама не своя, и запричитала:
– Господи Боже мой!.. Он запёрся и не открывает. Я стучала, стучала, а он…
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………… <…> взметнулись из-за стола, в дверях гостиной даже образовался небольшой затор. Дуня приговаривала сзади:
– Я хотела прибраться у него в нумере, постучалась, а он – ни гу-гу…
……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………… <…> наконец, по требованию Амалии Фридриховны, Абдулла принес ломик, и дверь была взломана. Он же, Абдулла, первым туда и вошел…
Господин Васюков с сидел за столом, откинувшись в кресле, на его лице застыло такое же мученическое выражение, как и на лице у покойного Сипяги. На столе стояла початая бутылка красного вина и бокал, почти целиком опорожненный. Кроме того, на столе почему-то лежала большая лупа, хотя сей господин явно ни в малейшей степени не страдал близорукостью. И еще я отметил, что на белой скатерти имеется влажное пятно, но явно не от вина. «Откуда бы здесь вода?» – подумал я, но эта несущественная, как мне казалось тогда, подробность, увы, тут же умелькнула до поры до времени, за что Савелий Игнатьевич Лежебоко наверняка меня бы уж никак не похвалил..
Я потрогал лоб Васюкова (он был совсем холодный) и резюмировал:
– Да, мертв. Судя по остыванию тела – уже давно, с вечера, должно быть.
Повисшую тишину нарушил инженер Шумский, от которого уже с утра изрядно пахло коньяком:
– Однако ж… он давеча говорил, что пить совсем бросил, а он, оказывается…
– Нет, – сказал я (ибо ничего таить, как мне казалось, уже не имело смысла), – пить бросил не он, а его давешний персонаж – действительный господин Васюков.
– Не понимаю… Вы сказали – «действительный», «персонаж»? – спросила княгиня Ахвледиани (она единственная тут сохраняла выдержку, как капитан корабля, которому так и должно себя вести даже в самых критических ситуациях). – Кто же он, в таком случае, на самом? Коль уж сказали, то извольте, милостивый государь, объяснить.
– Да, да, сударыня. В действительности он – господин Ряжский, коллежский советник2222
Чин, соответствующий войсковому полковнику, а по полицейской лестнице – даже ближе к генеральскому.
[Закрыть], чиновник по особым поручениям Департамента полиции Министерства внутренних дел.
– И вы это знали? – спросила княгиня.
Я предпочел промолчать, не желая признаваться в учиненном мною обыске, в ходе которого я обнаружил его документы, зашитые под подкладкой пиджака. (Добавлю, что о господине Ряжском я слыхивал и прежде. То был один из самых подающих надежды чиновников министерства, раскрывший множество весьма загадочных преступлений и оттого возлетевший в столь молодые годы в столь высокие для полиции чины.)
Sancta simplicitate2323
Святая простота (лат.)
[Закрыть] госпожа Евгеньева воскликнула разочарованно:
– Так он всю ту историю выдумал, выходит?!
– Не совсем, – ответил я. – Все те события, о которых он поведал, действительно, имели место года три тому назад, и их участником, действительно, был некий мелкий чиновник по фамилии Васюков… Его, кстати… или некстати… давно уже нет в живых.
– Он тогда таки отравился? – спросил Петров.
– Нет, нет, все было в точности так, как господин Ряжский давеча рассказывал. Но потом он все-таки застрелился. После той истории – месяца два спустя.
– Однако – что этот господин… как вы сказали, господин Ряжский, – что он, в таком случае, делал здесь? – спросила хозяйка пансионата.
– Не могу знать. Впрочем, и у чиновников Министерства внутренних дел тоже вполне могут случаться желудочные заболевания.
– Но смерть наступила хотя бы по естественным причинам?
– Также пока сказать вам не могу, княгиня. Но если судить по выражению лица покойного… – Я предпочел недоговорить.
– Змея!.. – воскликнула Евгеньева.
Все, озираясь по сторонам, как-то невольно сбились в кучу.
– Или яд… – проговорил Петров. – Этот ваш чертов арс.. аркс…
– Арсеникум, – подсказал Финикуиди. – Нет, не думаю: в этом случае смерть выглядела бы иначе. Впрочем, если это не арсеникум…
– Сможете разобраться, профессор? – спросил я.
– Гм… право… – задумался он. – Затем обратился к Дуне: – Принесите-ка, голубушка, в мой нумер ацетум коммунис… то есть уксус обыкновенный, и хлорид натрия… то бишь поваренную соль. Ну и натуральный спирт, если таковой имеется.
– Да, да, где-то и спирт был! Все имеется, господин профессор!
– Отлично! А спиртовку я уж как-нибудь сам изготовлю. – Он повернулся ко мне: – В таком случае, ничего невозможного нет, – и потянулся к бокалу.
– Нет, нет! – поспешил я его остановить. – Берите через платок.
– Вы тут, никак, собираетесь провести сеанс модной нынче дактилоскопии (в которую я, право, не до конца верю)? – спросил он.
– Посмотрим, посмотрим, – сказал я.
Профессор взял бокал, как я и просил, через носовой платок, однако уходить не спешил, видимо, любопытствуя, что будет сказано дальше.
Генерал Белозерцев проговорил:
– Кабы эта чертовка… я имею в виду эту Клеопатру, эту «черную вдовушку»… кабы она не померла, то я бы заподозрил, что тут именно ее проделки.
– Но она, к счастью, окочурилась, – произнесла наша enfant terrible2424
Дословно «ужасный ребенок» (фр).
[Закрыть] Ми.
– Однако, – вставила Дробышевская, – я чувствую, я, право, что ее злой дух витает в этой комнате.
Шумский отозвался:
– Ну, дух – духом, а плоть – плотью. Во плоти ее, по счастью, все-таки уже нет.
– Тут должен вас разочаровать, – сказал я, – ибо сия Клеопатра, а в действительности – вдова, госпожа Синицына… Ибо она по сей день скорее всего благополучно жива…
Мои слова вызвали всеобщее оцепенение. Наконец госпожа Евгеньева воскликнула:
– Как же так?! Выходит, тогда она не выпила никакого яда?! Выходит, этот… этот господин Ряжский и тут солгал?!
– Нет, – ответил я, – всю историю он изложил вам в точности так, как она была; вот только умолчал о том, что врачи сумели-таки выходить ее.
– Черт бы их, докторов, побрал! – не удержался генерал Белозерцев. – Надеюсь, ее тотчас же взяли на цугундер?
Я поинтересовался:
– За что? Ведь признано было покушение на самоубийство, а за это, в отличие от суда Божьего, судом государственным кара у нас не предусмотрена.
– Ну, ежели так – то… – начал было генерал, но Петров перебил его:
– Однако – как она хотя бы –выглядела?
– Сие мне тоже не известно, – ответил я, – в полицейских сводках не осталось ее описаний, там, в полиции, не любят утруждать себя лишней работой.
Грыжеедов спросил:
– И где-то она, возможно, по сей день творит свои черные дела?
– Совершенно не исключаю и такую возможность, – сказал я и обратился к княгине: – Надо бы тело перенести в тот же лéдник.
– Да, – кивнула она, – я сейчас распоряжусь, Абдулла и Лизавета все сделают.
Генерал же продолжал свою прерванную мысль:
– Стало быть, до Божьего суда ей еще далеко, а перед судом людским она, получается, как бы и вовсе невиновна… Но, надеюсь, не все потеряно, ибо есть еще и Тайный суд…
– Как вы сказали? – впервые подал голос господин Кляпов.
– Тайный Суд! – торжественно провозгласил генерал. – Есть, милостивые государи, есть такой! Имеется! Причем существует не где-то там (он указал перстом на небеса), а здесь, на этом самом, на этом нашем грешном свете!.. И ежели пожелаете послушать, я вам сейчас поведаю…
(«Господи! – подумал я в ту минуту. – Неужто и этот старец способен верить в подобную чепуху?!»)
– Все это крайне, крайне интересно, – вмешалась Амалия Фридриховна, – но я предлагаю прежде перейти в гостиную, а то дух здесь слишком тягостный. – Пойдемте, господа…
Я единственный не последовал за всеми, а, едва они удалились, осмотрел руку Васюкова-Ряжского.
Да, на двух пальцах правой руки у него имелись небольшие ранки, как от крохотных укусов, и сыпь распространялась от них к запястью.
Никакого шипения поблизости я, конечно, не услышал, но по телу пробежал холодок, какой бывает при встрече со змеей. Во всяком случае, далее пребывать в этом нумере мне уже не хотелось.
Я вышел, но не стал сразу спускаться в залу, а, движимый чем-то смутным, прошел по коридору к нумеру покойного ротмистра Сипяги, где прежде произвел лишь беглый осмотр, и, учинил повторный, уже более тщательный обыск.
Да, прятать тот умел! Но и я, положим, умел искать (снова же наука, когда-то полученная мною у Савелия Игнатьевича Лежебоки).
Минут через пять мои поиски увенчались-таки успехом. К обратной стороне ящика письменного стола медицинским пластырем был приклеен пухлый блокнот с вложенной в него телеграммой. Я прочел:
СИПЯГЕ
С Р ПОСТУПИТЕ ПО ФОРМЕ 511
ПОЛОВИНУ ОСТАВЬТЕ СЕБЕ
ЗИГФРИДА ПОКА НЕ ТРОГАТЬ ТЧК НЕ СПУГНИТЕ
ФОТО ПОЛУЧИТЕ ОТ ЖАНДАРМСКОГО РОТМИСТРА БУРМАСОВА
ЕСЛИ ОПОЗНАЕТЕ ИНЖЕНЕРА Ш ЗПТ ТАКЖЕ ПРИМЕНИТЕ ФОРМУ 511
ВЕРЮ В ВАС
ОСИПОВ
Затем я пролистал блокнот. Там были разные затейливые имена, наподобие «Мухи», «Фикуса», «Инока», и прочих, и рядом с каждым стоял номер. О, я знал, что сие означает!
А вот и «Зигфрид»! После этого имени номер не стоял, а была сделана приписка: «Работает на IADG (?)». Эта аббревиатура также была мне известна, она означала: Intelligenz-Abteilung des deutschen Generalstabs2525
Отдел разведки германского Генерального штаба.
[Закрыть]. Здесь же была вложена маленькая фотография…
Господи, только что я видел перед собой это лицо!..
В конце блокнота была сделана запись: «В 5 ч. вечера встреча с “Р”». Неужто с Ряжским? Странно: они служили по разным ведомствам; что же могло их связывать?
А когда скончался Сипяго? Мертвым его нашли, как мне было известно, вскоре после пяти часов. Что это, совпадение?
И что могла означать эта «форма 511»? Душой я чувствовал, что ничего хорошего она не означала…
Однако же, ну и в змеюшник я, оказывается, попал! И в данной ситуации, когда мы были полностью отрезаны от остального мира, я решительно не знал, что мне сейчас в этой связи предпринять…
Покуда же, спрятав свою находку на прежнем месте, я спустился в гостиную.
– …К слову, – продолжал свой рассказ генерал, – этот самый Тайный Суд существует, извольте знать, еще со средних веков, а может, и долее! Он призван для того, чтобы в этом мире восторжествовала истинная справедливость, когда наша фемида оказывается, как в данном случае, бессильна. Очень закрытая, как я слышал, организация.
– Коли такая закрытая – то как же вы слышали? – недоверчиво спросил Петров.
– Читал, читал в одной журнальной статейки, а уж как господин журналист проведал, не имею чести знать. У них свой отличительный знак имеется – четыре латинские буквочки: S. S. S. G. G., что означает «Stock», «Stein», «Strick», «Gras», «Grein».
– «Палка», «камень», «веревка», «трава», «страдание», – перевела Дробышевская.
– Именно так! Это обозначение видов кары, к которой приговаривает виновного сей суд. И нет в мире силы, коя могла бы назначенную кару предотвратить! Причем приговоренный заранее получает приговор в виде одного из этих слов.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
