Текст книги "Пасынок. Повесть"

ПАПА ЮРИС

По возвращению сдал документы в посольство. Через Интернет принялся вспоминать латышский, совершенствовать английский. Закрутился в своих делах. Теперь берег каждую копейку. Менял рубли на евро. Ждал вызова в посольство. Он поступил несколько раньше, чем следовало.

– У нас плохая новость, господин Поздняков. Ваш отец – Юрис Карлис Петерис скончался неделю назад в больнице. Разрыв аорты. Похороны пока отложены, ждут вас, как единственного наследника. Фотографии на шенгенскую визу имеются?

Фотографии имелись, были на днях получены из мастерской. Быстро заполнил анкету – по-латышски, а не по-русски. Быстро поставили визу в паспорт. Быстро купил билет на экспресс «Латвия». Быстро простился с папой Вовой.

На вокзале в Риге быстро отыскал Эдгара.

– Прими соболезнования! Некрологи про дядю Юриса печатали все городские газеты. Поедем в ветеранские организации. Там растолкуют, что, да как.

Не только растолковали. Проехали на опечатанную квартиру отца. Попросили подобрать что-нибудь приличное для похорон. Подобрал смокинг, брюки под него с черными шелковыми лампасами, белую рубашку, галстук «бабочку». То, в чем год назад отец посещал открытие вернисажа. Отвезли одежду в морг. Врач-латыш равнодушно сообщил:

– Разрыв аорты – причина смерти многих алкоголиков. Но, может быть, оно к лучшему. Господин Петерис был поражен раком. Несколько недель, в лучшем случае – месяцев, и начались бы страшные боли. А так не мучился. Завтра приезжайте к двенадцати дня. Кто будет оплачивать бальзамирование и хранение тела?

– Мы оплатим, – заявил представитель организации. – Сейчас созвонюсь с дирекцией Лесного кладбища. Договорюсь, чтобы к полудню могила была готова. Вас, Сергей, попрошу завтра к двенадцати ноль-ноль быть здесь. Необходимо, чтобы вы опознали покойного. Формальность… Вот, ключ от квартиры. Вы можете ею пользоваться, на время похорон и какой-то недолгий период после них. Апартаменты – собственность государства. Они ему вскоре понадобятся… Вас подбросить домой?

– Благодарю, меня ждет такси. Друг детства оказывает бескорыстную помощь.

Друг детства взял, сколько было положено по счетчику, плюс десять процентов чаевых. Заверил, что завтра с утра непременно приедет, добавил:

– Я в твой прошлый визит говорил, что на Лесном сейчас Оярс Розенталь заправляет. Большой человек среди могильщиков, уборщиков и прочей кладбищенской челяди. Я с ним по смартфону созвонился. Он сказал, что все сделают в лучшем виде.

В полдень подкрашенного отца в парадном костюме вывезли в ритуальный зал морга. Весьма коротко и сухо сказали надгробные речи представитель ветеранской организации, да чин из Союза художников. А для кого было говорить? Сергей, их двое, тройка художников – друзей отца. Художники и чин из Союза взяли номер сережиного смартфона. С тем и откланялись. На Лесном кладбище ждал долговязый, худой, но жилистый Оярс Розенталь в сопровождении могильщиков.

– Погода сегодня так само (так себе – испорченный русский), поэтому не затягивайте с прощанием! – покосился он на чахлое балтийское небо. – В любой момент может пойти дождь. Тогда трудно будет погребать дядю Юриса.

– В таком случае, я поехал, – подхватил подушечку с орденом «Крест Признания» и значком лауреата премии Кабинета министров представитель ветеранской организации. – Мне надо сдать в Музей истории советской оккупации награды господина Петериса. Они будут выставлены в постоянной экспозиции.

– Разве регалии не оставляются семье покойного? – удивился сын.

– Как вы сказали, «регалии» являются собственностью государства. Думаю, вы теперь будете часто бывать у нас и сможете, посещая музей, видеть, что они заняли достойное место, – подхватил представитель горсть земли и бросил на опущенный в могилу гроб.

Кинули свои горстки Сергей, Оярс, Эдгар, могильщики. Представитель сунул могильщикам несколько бумажек по пять евро, убыл. Замелькали лопаты в их руках.

– Когда-то таких, как твой отец, хоронили совсем по другому. Были почетный караул, троекратный салют, дорогой гроб, накрытый государственным флагом, венков побольше, живые цветы… Люди умирают, а ветеранские организации получают все меньше помощи от государства. Раньше для борцов за свободу выделялись отдельные участки. Сейчас хороним в бесхозных могилах, где придется. Управились? – глянул Оярс на три венка из искусственных цветов, положенных на холмик. – Свободны!

– Подожди, Оярс! Ребят отблагодарить надо! – Сергей вытащил из пакета бутылку «Паланги», не выпитой отцом.

– Свободны! – повторил господин Розенталь, лихо открывший «поллитру» и в один глоток вливший в себя ее половину. – Не хрен их баловать! Наличные получили – достаточно! Кончится рабочий день, пусть пьют хоть до потери пульса! А сейчас при исполнении. Нам еще пару покойников сегодня хоронить. Тоже пострадавших от коммунистов.

– Я думал пригласить тебя, Эдгара, Аниту посидеть, помянуть отца. Заказал ужин в ресторане. Привезут на дом, в Кенгарагс.

– В Кенгарагс подъедем. Давай, до вечера!

Вечером посидели, помянули Юриса Карлиса Петериса. Сергей отметил, что Аните очень идет черное. За разговором изложил друзьям детства свою ситуацию, дескать, имею документы на жительство в стране для ухода за больным батей. Как теперь быть?

– Думаю, Сергейс, тухлые твои дела, – изрек Розенталь, приехавший крепко «принявшим на грудь», но не утратившим способность здраво рассуждать. – Ухаживать уже не за кем! Большую часть жизни ты прожил в России. Само происхождение с точки зрения властей у тебя сомнительное. Отец – латыш, мать – русская. Нам легче. Например, мой прадед – барон Розенталь был майором латышской армии. Казнен советскими оккупантами. Деда выслали в Сибирь. Там он женился на ссыльной латышке. Маму уже записали латышкой. Биологический отец – тоже латыш. Бросил маму, как узнал, что та «залетела». Она даже не стала добиваться, чтобы я носил его фамилию. Лишь отчество дала – Янисович.

Сергей вспомнил разговоры соседок, слышанные в детстве. Неизвестно, являлся ли прадед Оярса бароном, но майором латышской армии был. Промышлял также картёжным шулерством, за что с позором изгнали со службы. До войны перебивался случайными заработками, в основном, карточной игрой. Когда в сорок первом пришли немцы, вступил в Латышский легион. Снова стал майором. Потом легион переименовали в дивизию «Ваффен СС». За военные преступления повесили вояку в конце войны. Остальное – все, как сказано.

– Кстати, две квартиры в доме, где сейчас заведение Аниты, купил прадед, – продолжал разглагольствовать Оярс. – В одной жил сам с семьей, другую сдавал в наем. Они сейчас мои! Что побольше, где обретался прадед, сдаю в аренду Аните, под бардак. В той, что меньше, живу сам. Я один, мне много не надо. Предки Аниты снимали квартиру у моего прадеда. Трудились торговцами на рынке.

– Ребята, а не поехать ли ко мне? – по-латышски спросила Анита. – У меня сейчас пара свежих «бройлеров» имеется. Хоть из провинции, но все умеют делать. Клиенты очень довольны!

– Поехали! – поддержал Эдгар.

– Засиделись мы у тебя, Сергейс, – сказал Розенталь. – К тебе завтра народ повалит. Как говорят русские: «Слухом земля полнится». А слух такой, что нет описи висящих на стенах картин. Вероятно, чиновники с полицейскими присвоить их решили. Но, ты – молодец – быстро приехал. После смерти дяди Юриса его произведения крепко подрастут в цене. Смотри, не продешеви! Предложенную покупателем цену удваивай! Потом понемногу спускай. Дойдешь до половины своей цены – продавай!

– Мог бы Сергейс друзьям детства подарить по картинке! – мечтательно выдавила Анита по-латышски.

– Не по понятиям наживаться на горе друга детства! – отрезал Оярс по-русски. – Погнали! Ты, Сергейс, приезжай через год. Когда холм на могиле просядет, надгробие ставить будем. Сейчас ветеранские организации, правительство выделяют на памятники крохи. Под такими «монументами» даже маргиналы безродные не лежат. Так, что деньжата с картин не шибко трать! На память об отце пригодятся.

Проводив друзей, Сергей глянул на стены. По темным овальным, прямоугольным, квадратным пятнам на выцветших обоях понял, что не реализовал отец, прибрали к рукам чиновники с полицейскими, опечатывавшими жилище.

Розенталь оказался прав. С утра повалили коллекционеры и перекупщики. По совету друга торговался. Господа, рассчитывавшие скупить произведения искусства «за три копейки», морщились, ахали, тосковали, но покупали по сережиным ценам. Все равно оставались в прибыли. Пару раз попытались «кинуть» – рассчитаться вышедшими из обращения латами. В таких случаях наследник увеличивал цену втрое, разумеется, в евро и не шел на уступки. Поохав, все равно купили. Два дня шла торговля. «Толкнул» весь гардероб отца, его архив, мольберты, краски. Что не купили, выбросил. Едва вернулся из банка, где положил наличные на банковскую карту, в дверь настойчиво позвонили. Предъявили удостоверения правительственных чиновников. Разочарованно глянули на пустые стены. Спросили, куда делись картины?

– Сам приехал к пустым стенам. Надо полагать, отец продал. Он жаловался, что денег не хватает. Подкидывал ему по возможности, – не моргнув глазом, соврал Сергей.

– Напоминаем, господин Поздняков, что в Латвии гостят три дня. Вы живете три дня и один вечер. Завтра вам надлежит покинуть жилище, являющееся собственностью государства. Здесь будут делать ремонт, и решать, как дальше использовать апартаменты.

– Что делать со всем этим? – обвел Сергей руками мебель, компьютер, бытовую технику.

– Все это, равно как автомобиль «Фольксваген», гараж для него также является собственностью государства. Соответствующие службы разберутся.

С билетами проблем не было. Вновь замелькали громады Академии наук и рынка, неказистые пристанционные постройки, ненавистный Кенгарагс, сосновые леса с полянами, где у хуторов паслись овечки с козочками, возлежали ухоженные коровы. Грели вырученные деньги и мысль, что через год он снова вернется сюда.

В посольстве в Москве сразу отправили в консульский отдел. Там четко разъяснили, что документы о предоставлении вида на жительство аннулированы, так как ухаживать больше не за кем. Добавили, что теперь процедуру надо проходить снова, а на это потребуется время и согласование в министерствах иностранных и внутренних дел маленькой, но гордой республики. При этом прохождение вряд ли станет успешным. Поскольку Юрис Карлис Петерис больше биологический отец Сергея, нежели родной. А родным отцом по сути дела является отставной полковник полиции Владимир Иванович Поздняков. Опять же, мама – русская. А по сему заявитель не является этническим латышом. В качестве «утешения», из гуманитарных соображений, выдали многократную шенгенскую визу для посещения и ухода за могилой папы Юриса.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – вспомнил старую русскую поговорку Сергей уже на пороге дипломатического учреждения.

ПАПА ВОВА

Через год снова замелькали овечки, козочки, коровы, Кенгарагс, громады Академии наук и рынка. Снова Эдгар, ждавший пассажиров на привокзальной площади. На сей раз, Сергей попросил отвезти его в недорогую гостиницу.

– Без проблем! – ответил друг детства. – Пару квартир сдаю в качестве отеля. Оплата посуточная или почасовая, в зависимости от запросов гостей. Поехали! Доставка – бесплатная! Кстати, один из номеров – ваши бывшие апартаменты. В него заселишься!

Отсчитав другу детства небольшое количество евро за недельное проживание, Поздняков-Петерис вошел под знакомые и незнакомые своды. Здесь было все по-другому. Новая мебель, новая сантехника, новые светонепроницаемые шторы, пара картинок с видами Риги – жалкие копии того, что писал папа Юрис. Однако не было телевизора.

– Зачем? – даже удивился вопросу Эдгар. – Сейчас все со своим планшетами и ноутбуками ездят. Интернет, вай-фай – все в апартаментах имеется. Хочешь – работай, хочешь – смотри кино! Попробовал телеки поставить. Один постояльцы по пьянке разбили, другой, представь себе, украли. Здесь всякий народ бывает. От туристов до клиентов уличных проституток.

– Неужели Анита их не выжила с улицы? – поинтересовался Сергей.

– У нее частенько не хватает «бройлеров». Искателей приключений сюда много прется. Вот, уличные их и добирают, когда у Аниты все девицы заняты. Так, спокойнее. Нет скандалов, драк из-за путанок. Не болтаются по Алксной пьяные мужики, не пакостят. Оярс одно время хотел всех уличных выгнать. Сами менты ему сказали: «Не прыгай, где не надо! Тебе же лучше будет»! Да, Анита с Оярсом сожительствует. Если захочешь заглянуть к ней в заведение, не лезь на нее! Оярс стал очень ревнивым. Разрешает ложиться под клиента, только когда нет свободных девчат. Ну, устраивайся, а я поеду таксовать. Дом отремонтировал. Однако пошли траты на обустройство мини-отеля. Плюс прикупил несколько квартир в Московском предместье. Тоже сдаю. Приходится кредит за них выплачивать. Словом, пока больше утягивают денег, чем приносят.

Проводив друга, Сергей прошелся по номеру. Нет его закутка. Нет дивана, на котором папа Юрис читал ему книжки. Уже пахнет отелем, а не домом, где так вкусно веяло «крестьянским завтраком», миногами, любимыми мамиными духами «Шанель №5», стойким духом рижского бальзама. Распахнул окно. Взгляд уперся в проходившего Оярса Розенталя.

– Свейке (привет – латышск.), Сергейс! – осклабился тот. – Вовремя приехал! На этой неделе обещают солнечную погоду. Завтра, к часу дня приезжай на Лесное! Подберем камень для дяди Юриса. Подсчитаем, сколько будет стоить установка памятника, гравировка надписи, прочие работы. Оформим бумаги. Эдгар отвезет тебя, куда следует. Там получишь деньги на обустройство могилы. Много не дадут, но это лучше, чем ничего! За недельку управимся. Будет дядя Юрис лежать не хуже других.

В час дня Сергей приехал на кладбище. В кабинетике Оярса уже ждал представитель ветеранской организации. Тот самый, что год назад сгреб награды Юриса Карлиса Петериса. Показал на экране смартфона витрину в Музее истории советской оккупации, рядом с красками и несколькими фотками отца лежали его орден «Крест Признания» и знак лауреата премии Кабинета министров. По совету Розенталя подобрали темно зеленую плиту. Судя по поскучневшему лицу представителя, надгробие получалось не дешевым.

– Мы можем дать столько, правительство столько, Союз художников столько, – нацарапал тот на бумажке цифры и протянул ее Оярсу представитель.

– Этого хватит только на «вечную фанерную память», – брезгливо сморщился Розенталь, имея в виду деревянные пирамидки увенчанные звездочками или крестами, под коими при советской власти погребали сельских жителей. – Мы не дяде Васе из Уфы ставим памятник, а герою латышского народа – участнику борьбы с коммунистическим режимом! Надо бы расщедриться! Кстати, администрация кладбища делает скидку на все виды работ. Полную стоимость надо платить только за надгробие. Мы их получаем из Финляндии. Цены диктуют наши финские партнеры.

В ходе торгов выяснилось, что и Сергею надо внести свою лепту. Оказалось куда дороже, нежели в Москве. Крякнул, перевел деньги по карте на счет Лесного кладбища. Перечислили после долгих торгов деньги правительство и прочие организации.

– Через неделю приезжай, – кивнул Оярс Позднякову. – Все будет в лучшем виде! Погода сейчас отменная. Съезди подышать морским воздухом в Юрмалу, а еще лучше – в Саулкрасты. Там совершенно не изгаженная природа. Только, в Саулкрастах не базарь по-русски. В этом месте никогда не были рады русне. Ни при царизме, ни в латышское время, ни при коммунистах, ни тем более, сейчас!

Базарить не то, что по-русски, даже по-латышски не пришлось. На протяжении многих километров Сергей не встретил ни одного человека. Владельцы загородных домов только-только приступили к дачному сезону. Им пока было не до прогулок по изумительному, действительно, не загаженному взморью. Вспомнил, как пару раз бывал здесь с родителями – у друга отца, художника-копииста Тайца. Раз ездили на машине, которую на обратном пути вела мать, всю дорогу клявшая перепившихся приятелей. Раз ходили на отцовской яхте. Тогда Тайц справлял какой-то юбилей, и гости были очень рады порассекать балтийские волны под парусом. Юрис поинтересовался:

– Почему бы, Арон, тебе не завести такую же?

– Собираюсь уехать в Израиль, на родину предков. Уже подал документы на выезд, – ответил тот.

До Израиля Тайц не доехал. Обосновался в Штатах, где преуспел в рекламе, и даже купил двухэтажную виллу. Правда, потерял жену – вечно веселую, задорную тетю Ривку. Ну, никак не хотела она вкалывать на грязной работе, пока супруг корячился, таская ящики, в поисках заказчика рассылая свои творения в рекламные агентства, крупные и мелкие фирмы.

– Где-то они сейчас? Живы ли? – сам себя спрашивал Сергей, бредя по изумительной чистоты бело-розовому песку, вдыхая свежий, бодрящий воздух Балтики.

После были утопающая в молодой зелени Сигулда, древний для Латвии по возрасту Крустпилс. Сюда в годы детства Сергей не добрался. Теперь наверстал упущенное. В поездках пролетела неделя. А там – снова Лесное. Хмельной Оярс с гордостью показал установленное надгробие Юриса Карлиса Петериса. Не смотря на хорошую память, «наследник» забыл происшествие прошлого года. Взял пару бутылок «Паланги», чтобы отблагодарить тех, кто устанавливал памятник.

– Свободны! – небрежно бросил им Розенталь, одним глотком влив в себя половину бутылки, кивнул на вторую поллитру. – Это оставь до вечера. Мы с Анитой, Эдгар придем, помянем дядю Юриса. Представь, мой биологический отец нашелся! В суд подал. Хочет, чтобы я содержал его на старости лет. Как же! Сейчас галоши надену, побегу в банк! Хрен ему на воротник, чтобы шея не мерзла!

Вечером были посиделки в номере Сергея. Затем последовало приглашение Аниты в заведение, где Поздняков-Петерис «загрыз «бройлера» из последних поступлений хозяйки.

А там замелькали громады Академии наук и рынка, уже более презентабельные пристанционные постройки, ненавистный Кенгарагс, овечки, козочки, коровы на полянах лесов, окружавших хутора.

В Москве ждали два неприятных известия. Папу Вову турнули со службы. Сказали, дескать, вы отработали десять лет в качестве вольнонаемного, теперь имеете право на прибавку в десять тысяч к вашей полковничьей пенсии.

– Подсидел меня бывший начальник, – сетовал Владимир Иванович. – Когда ему, мало что смыслящему, но имеющему связи, понадобилось место руководителя отдела, меня на пенсию отправили. Теперь он сам вышел на пенсию, мое место вольнонаемного для него расчистили.

– Сколько же, батя, можно работать? К семидесяти идет! Пора отдохнуть. Ты пожил! Всю Европу объехал. В Москве по лучшим ресторанам с друзьями походил. Здоровьем займись!

– Придется, – вздохнул Поздняков-старший. – Обследовали меня врачи. Нашли диабет, простатит, высокое давление, еще кучу болячек… Массу лекарств выписали, на диету посадили. Ну, их! Как ел, так и буду есть все, что захочу!

Ближе к вечеру заглянул дядя Миша. Сообщил, что их обоих уволили. Опасаясь быть изобличенными в финансовых махинациях, уклонении от уплаты налогов, владельцы фирмы, где числились дядя Миша и Сергей, закрыли заведение.

– Своевременно чухнулись! Не то бы сели сразу по нескольким статьям. А так корпорация закрылась сама собой. Никто не будет копаться – докапываться. Через годик, может быть раньше, снова откроются под другим названием. Прихватил тебе документы для оформления пособия по безработице. Через шесть месяцев пойдем на биржу труда. Хоть крохи урвём от государства. Кстати, Антоха открыл торговую фирму, купил загородный дом. Нормальный дом! В их коттеджном поселке прекрасная школа с лучшими учителями. Хорошее образование твой сын получит.

После таких новостей Сергею не спалось. Вставали перед глазами чистейшие пески Саулкрасты с белоснежными дюнами, покрытыми могучими соснами, утопающая в зелени Сигулда, пронзенная темно-синей водой реки Гауя, краснокирпичные соборы Риги, ее старинные, уютные улочки.

– Ведь, это все могло быть бы моим! Если бы не старый хрен папа Вова, жил бы в культурной, чистой стране. Да, что Латвия? С моим образованием весь Евросоюз открылся бы для меня! А так – живи в убогой России, да трясись, как бы не взяли за задницу за мои с дядей Мишей махинации, – с такими мыслями ворочался с боку на бок Поздняков-Питерис.

За досадой на отца вылетело из головы: получил бы он такое образование в Латвии? Нажимал бы на компьютерные клавиши где-то в Германии, или пахал в той же Германии дорожным рабочим, считая каждый цент? Была бы возможность отобедать в дорогом ресторане, когда «в лом» готовить самому, оставив за обед месячное жалование рядового работяги? Опять же, считая каждый цент, можно было бы отдохнуть в одной из стран Евросоюза или близкой, дешевой Турции. Зато о Таиланде и прочей экзотике приходилось бы лишь мечтать.

Папа Вова быстро превратился в неопрятного старика с седой сальной, бородой, в вечно мятом носильном, некогда белых, но теперь ставших от грязи серыми кроссовках, привезенных из Лондона. Проявилось еще одно неприятное качество: дед переставал поднимать стульчак и всегда его описывал. На упреки пасынка отвечал:

– Надоело следить за каждым своим шагом! Надоело десятилетиями чистить ботинки, гладить, бриться! Дай дожить, как мне нравится! Умру – делай, что хочешь!

А, вот сынок Серёжа зачастил. Использовал любой случай, когда Юля с Антохой приходили в гости к дяде Мише, чтобы улизнуть к деду Вове. При встрече с родителем холодно бросал:

– Здравствуй! – никогда не назвав Позднякова-Петериса папой или батей, или отцом.

Уединялся с дедом в его комнате. Оттуда раздавались смех, ободрительные вскрики бывшего полковника. Засиживался, пока не заходила мать, велевшая собираться домой.

– Ты бы помирился с сыном! – говаривал папа Вова. – Встречаетесь, словно чужие! А ведь Серёжа – твоя плоть и кровь!

– Была нужда! – недовольно морщился пасынок. – Как реально понадоблюсь, сам придет. Вспомнит, что у него есть отец.

Когда Серёжа превратился из подростка в юношу дед стал брать его с собой в Питер. Город, где родился, Владимир Иванович, посещал ежегодно. Состригал в парикмахерской бороду и патлы на голове, доставал из шкафа незаношенные вещи, покупал билеты для себя и внука на дорогой экспресс «Сапсан», бронировал номер в одной из лучших гостиниц города. В первые поездки досконально осмотрели город, который бывший полковник знал как «свои пять пальцев». Позже изучали дворцово-парковые ансамбли Петергофа, Царского села, Гатчины, Стрельны, Павловска. Особо заинтересовали парня Михайловский замок, Гатчина, Павловск, а с ними и личность Павла Первого. Серёжа-младший принялся изучать короткую павловскую эпоху. К концу школы даже опубликовал пару статеек в молодежных изданиях, в коих доказывал, что государь-император Павел Петрович вовсе не был дурным сумасбродом, как о нем писали советские, а после российские ученые. Одно произведение напечатали в рубрике «Читатель пописывает» и ничего не заплатили, в другом даже выдали гонорар. Молодой человек так уверовал в свои силы, что решил поступать на исторический факультет МГУ. Отчим Антон остудил юношеский пыл:

– Экономикой будешь заниматься. Без знания ее, а также логистики, банковского дела, компьютерных технологий, многого другого в бизнесе нечего делать! Быстро «вылетишь в трубу»! Я на днях еще одну фирму приобрел. Не повторяй моих ошибок – учись! На купленном дипломе в наш век далеко не уедешь. А статейки по истории никто тебе писать не запрещает. Я даже оплачу их издание.

– Можно нанять хороших менеджеров, – попробовал возразить Серёжа-младший.

– Менеджеры сейчас такие, что путают свой карман с хозяйским!

– Можно нанять честных менеджеров…

– Все «честные менеджеры» так и норовят украсть. Чтобы их контролировать, опять же, нужны знания. В экономическую академию имени Плеханова пойдешь! Там полно моих однокурсников «пашет». Факультет на днях подберем. Созвонюсь с «пацанами», что они посоветуют? Ну, и деньжат кому надо подкину, чтобы ты на бюджетное отделение попал, а не на платное.

Зато дед Вова был в восторге от сочинений внука. Тряс газетками перед глазами старушек-соседок, с которыми любил посидеть на лавочке перед обедом. После шел в одно из окрестных заведений или в «Чайхану», или в «Корчму», или в «Хачапури». Раз в месяц посещал то с бывшей супругой и ее третьим мужем, то с бывшими сослуживцами, то с товарищами по гражданскому институту фешенебельные рестораны в центре. Придя из них, к удивлению пасынка, наворачивал отнюдь не полезные для здоровья деликатесы, коими был забит холодильник.

– Ты бы, дед, не рыл себе зубами могилу! На диете тебе сидеть предписано врачами. А ты шаваешь соленое, острое, жирное, коньяком это запиваешь. Потом дорогущие таблетки горстями глотаешь. Заметь, бесплатно тебя этими медикаментами государство обеспечивает! На сколько тебе в этом месяце выписали? На сорок тысяч?! Вдвое больше, чем пенсия у рядового гражданина. Большинству стариков и старух такие лекарства попросту недоступны! – укорял Сергей отчима, незаметно превратившегося из папы Вовы в «деда».

– Я заслужил! – важно отвечал Владимир Иванович. – Сколько лет в органах проработал! Это не у станка стоять!

– «Проработал»! Сидел в НИИ, писал методички.

– За каждой методичкой тысячи раскрытых преступлений. Тысячи изобличенных, а затем изолированных от общества правонарушителей. Оттого и пенсия высокая, и лекарства бесплатные, и грудь полна орденов.

– Это – точно: грудь полна орденов! О таком количестве «железок» оперу, ежедневно рискующему жизнью, даже мечтать не приходится!

– Не интересный у нас разговор получается. Ступай, Серёжа, в свою комнату! У тебя скоро сеанс связи с заказчиками начнется.

Новые работодатели нашлись довольно быстро. Правда, все они были с Дальнего Востока или из Восточной Сибири. В связи с разницей во времени работать приходилось ночами, а днем отсыпаться. Однако неудобство компенсировалось деньгами, поступавшими на банковскую карту в еще большем количестве, нежели от москвичей. Попутно пришлось освоить японскую, южнокорейскую, американские экономические системы, поскольку дальневосточные заказчики были связаны с фирмами из этих стран. Зато в выходной снова можно было посидеть в дорогом ресторане. Если хотелось, посетить заведение «для взрослых» с девчатами всех цветов кожи, приехавшими на заработки в Россию со всех концов ближнего и дальнего зарубежья. Случился даже «роман» с перуанкой Марией – студенткой одного из московских университетов. Мария «подрабатывала» в борделе, поскольку на родине имела большую, малообеспеченную семью. Обучение финансировала местная партия социалистического толка, активистами которой были родители девушки. Самой смуглянке тоже хотелось прилично одеться, посидеть с подругами в приличном ресторане, а не в «фастфуде». Кроме того, надлежало «проплачивать» сессии и все остальное, связанное с успешной учебой. А с иностранцев преподы брали больше, чем с россиян. Ближе к завершению учебы Мария все чаще стала поговаривать о том, как ей не хочется возвращаться домой. В конце концов, предложила жениться на ней. Здесь-то Сергей вспомнил свой первый брак. Побоялся, что снова придется мести, стирать, убирать мыть посуду. Побоялся, что, подобно матери, Мария проживет с ним пять лет и упорхнет к другому. Да еще разделит квартиру, предварительно отравив «деда», чтобы «не путался под ногами». «Деда» было не жалко. Жалко было свободы, денег, квартиры, прочего имущества, раздел коих, не смотря ни на какие брачные контракты, оставался на усмотрении суда. Пришлось прекратить контакты. Через годик позвонил хозяйке заведения, спросил о перуанке.

– Машку давно забрал на содержание один богатенький «папик», – ответил ему. – Временами она к нам заглядывает. – Хочется девушке разнообразия, когда «папик» в отъезде. Вы у нас давненько не были…

– Обязательно загляну! На днях загляну! – скороговоркой пообещал Сергей и выдохнул, отключив связь. – Бог спас! Разнообразия ей нужно! Ох, какие бы у меня были большие, ветвистые рога!