Текст книги "Семь звезд Гражуля Колы. Приключенческое фэнтези"

Глава 2

«Да будет так» – шелест листьев. «Да будет так» – шорох ветра. «Да будет так» – хлюпает болото. «Да будет так, – отрешенно шепчет Аллахора». Я трясу ее за плечи. Трясу, ставшее безвольной куклой тело, и хочу одного, только одного. Я очень хочу понять: умерли мы или нет.

Оправленная в камни подземелья, сдавленная до гранитной плотности чернота. Несмелое дрожание маленьких светлых выбоин в тусклой серости непроницаемого ничто. Медленно, очень медленно сквозь фрагментированную муть, сквозь зыбкие тени окружающего пространства, сквозь жалкие и жидкие блики света в мозг продираются отображения предметов. Прозрачные звездные брызги драгоценными каплями взбивают серый мрак, и я, с трудом разлепив веки, утыкаюсь взглядом прямо в костер. Пытаюсь сфокусироваться из ниоткуда в нигде.

– М-да, – протяжный мужской голос справа, – тут уж вы постарались так постарались. От всей души. И Макошь, и Паляндра, и беременная двойней Алеся.

– Алька, ты, наконец-то, забеременела!

Лера радостно кричит и едва не опрокидывает в костер ведро с водой, суетливо пытаясь распрямиться из позы лотоса.

– Я… не знаю… плохо… – доносится знакомый голос слева.

Парень, сидящий с другой стороны костра, подбрасывает в огонь охапку сухого елового лапника. Трещит взметнувшееся вверх пламя, разбрасывая искры. Ага, это он говорил. Виктор. Витень, услужливо подсказывает просыпающаяся память. Тяжело поднимаюсь на ноги и отступаю на пару шагов от огня. Мутит. Толпой футбольных фанатов скандируют хором в мозгу воспоминания:

Ал-ла-хо-ра? Аль-ка… А-ле-ся… Ры-жа-я…

Поворачиваю голову влево. Яркие алые блики в ночи освещают лицо сидящей девушки, искажают знакомые черты странно и нелепо. Копна огненных волос. Сверкающие изумрудами глаза. Нет. Поблекли. Закатились резко, словно пленка в кино оборвалась внезапно. Алеся-Аллахора или Аллахора-Алеся беззвучно начинает заваливаться на бок.

Конечно, Лера опередила всех. Уже наседкой квохчет над Рыжей, бесцеремонно и грубо оттолкнула и меня и вскочившего Витеня. Даже мне понятно распирающее ее желание расспросить об услышанной победе над контрацептивами.

– Отвали, Витень, а ты, братец, иди-ка, посиди, отдохни. Посмотреть на тебя, так в гроб краше кладут. Знала бы, что Алеся беременна, устроила бы вам такой сеанс проникновения с забобонами, что мама не горюй.

В голосе Леры проскальзывает непривычная, несвойственная ей резкость, и Витень, благоразумно сев на свое прежнее место, спрашивает:

– Ты, думаешь, он знал? Спорим, она и сама была не в курсе? Только когда Паляндра сделала знак и сказала не «двоих», а «четверых», то мы все словно взглянули на две полоски теста.

Он неторопливо ворошит палкой в костре, подтягивая к себе второй рукой рюкзак, роется в нем на ощупь, достает аптечку, протягивает мне. Мышцы бунтуют, и я едва не роняю набор первой помощи. И только Лера оборачивается, как я тут же сую ей в руку кожаный футляр Айболита. Сестра неодобрительно смотрит на меня, принимая аптечку, но настроение у нее явно прыгнуло на несколько уровней в сторону улучшения. Она подмигивает мне и грозит пальцем.

– Она сильно устала, братишка. Не переживай. Сделаю укол, отнесем в палатку – ей необходимо для начала выспаться. Твое счастье, что вы давно вместе, и я люблю вас обоих. Нет, четверых. И тебя, – добавляет она в ответ на возмущенное мужское «э» Виктора.

Витень наливает в кружку кофе, отвинчивает колпачок у маленькой металлической фляжки, булькает на глазок глоток коньяка в кружку, протягивает мне. У меня трясутся руки, как с похмелья, и он разливает кофе в две кружки, снова предлагая мне уже ополовиненную порцию. Беру дрожащими пальцами посудину, делаю несколько глотков, не расплескивая жидкость. Зубы с хрустом и скрежетом елозят по эмалированному краю кружки. Сразу становится теплее, и тихонько начинает распускаться тугой узел в глубине живота. Расслаблено присаживаюсь на еловую подстилку к огню.

– Вить, – зовет Лера, – поднимай зад, помоги отнести Алесю в палатку.

Он, перешагивая костер, склоняется над Рыжей и насмешливо произносит:.

– Спешу, о великая Макошь.

Виктор легко поднимает на руки уснувшую девушку и делает пять шагов до палатки. Осторожно вносит в синтетическое нутро воздушного хлипкого домика Алесю и туда же быстро забирается моя сестра, сразу застегивая молнию.

– Где этот чертов фумигатор? И откуда это комарье лезет?

Не обращая внимания на нетерпеливый вопросительный голос Леры, Виктор возвращается к костру, неторопливо присаживается на обрубок ствола рядом со мной, молчит, что-то обдумывает. Я прислушиваюсь к ночным шорохам леса и мягким всплескам в реке, трущейся боком о стену рогоза. Где-то там, в темной воде, вывернулась большая рыбина, хлопнула хвостом на мелководье, и ушла опять в глубину. Тишина вокруг слегка шевелится, сонно бормочет на разные голоса. Утихла боль в животе и мир снова становится приятным собеседником. Таким же приятным собеседником я согласен видеть и Виктора, но не долго, пока не засну.

– Алекс, пока ты не спишь, – начинает Витень, но умолкает, пристально смотрит на меня.

– Да, – отзываюсь я.

– Несколько важных для меня вопросов я хотел бы задать прямо сейчас.

Расслабляюсь, вторая кружка с кофе теперь даже не дрогнет в руке, напрягаю мышцы живота. Действительно, следов боли нет, и я говорю:

– Если я знаю ответ, то ты его услышишь.

– Вы с Алесей объяснили причины, по которым требуется наша помощь. И, скажу честно, до этой ночи я считал вас не слегка трехнутыми, а сдвинувшимися по самое не хочу. Теперь я видел этот сдвиг своими глазами и убежден в реальности всего произошедшего здесь. Но… это пятый ваш эксперимент, или опыт, или как его там. Однако первые четыре раза вы прошли через это одни. Почему?

Я усмехаюсь:

– Потому что общаться интимно, мы предпочитаем одни, а не при свидетелях и советчиках. Первые два раза секс был необходимым атрибутом и катализатором для заклинания. В третий раз, как мы с Алькой выяснили, можно обходиться и без него. Четвертый был контрольным и закрепляющим. Пятым мы доказали вам, что можем это. А в остальных нам без помощи не обойтись. Хотя, может, даже помощь всего мира будет не просто бесполезна, – я две секунды размышляю, – а и смертельно опасна для нас, и ваша в первую очередь.

По интонации следующего вопроса чувствуется, что Виктор слегка обижен такой квалификацией его искреннего желания помочь:

– Почему вы выбрали меня?

Снова усмехаюсь:

– Нужен близкий человек. Ты же близкий? Лере. А Лера моя сестра.

Витень удовлетворенно вздыхает:

– Ясно. Приятно не чувствовать себя неизбежной обузой. Вопрос номер два. Почему не искать отражения Гражуля Колы сразу с беты и альфы? Мерак и Дубхе? Они же позарез нужны тебе с Алесей, именно так вы утверждали, когда проясняли нам ситуацию с экспериментом, а остальные, как бы для галочки. Зачем идти с хвоста?

Я смотрю в сторону палатки, мерцающей сиреневым светлячком: Лера сейчас самая лучшая нянька для Рыжей и мне незачем беспокоиться. Беспокоиться, по крайней мере, сейчас.

– Ты прав, но здесь все наоборот. И хотя конь из прошлого скачет в будущее, и подходят к лошадям, как ты верно и утверждаешь, с головы, а иначе лягнет, но мы можем только догнать его. Нельзя открыть дверь в две стороны. Это не салун на Диком Западе: здесь ручку на двери можно повернуть только оттуда. По крайней мере, это единственный известный нам путь. Мне, Алесе и, в большей степени, Аллахоре.

Витень мнется, трет лоб, потом решается:

– И еще. Шрам у Алеси. Он есть на самом деле?

– А Паляндра тебя забери, – возмущается тихо подошедшая Лера, – наверное, только на него и пялился. Какое тебе дело?

Если Виктор и смущен, то только слегка, значит, спрашивает действительно не из любопытства.

– Я не просто так спрашиваю. Так есть, или он только там?

Витень показывает на торчащий из травы в сторонке древний ритуальный камень, демонстрируя это самое «там» наглядно, и замирает с протянутой рукой. Мы и не заметили, как неслышно выполз сгусток плотной ночной августовской тьмы из-за деревьев на краю лесной поляны, подобрался поближе к тускнеющему костру, ткнулся боязливо в бок подернутым пеплом углям, примостился рядом.

В нескольких шагах от нас из клочьев тьмы выступает высокая фигура в белых одеждах и отвратно знакомый женский голос грубо произносит:

– Мне тоже очень интересно узнать. Только узнать совсем-совсем другое, и прямо сейчас.

Паляндра! Здесь? Не там. И даже не в пограничном слое, а в современной реальности. Это невозможно – не понимая, цепенеет от страха мозг, превращаясь в студень и заставляя тело подняться на дрожащие ноги. Тоненьким голоском взвизгивает Лера.

– Молчать! – злобно приказывает Паляндра и глаза ее, сверкая дикой яростью из-под вуали, пронизывают нас насквозь.

Почти парализованная страхом Лера безуспешно пытается озвучить рвущийся из горла крик. Витень так и стоит с протянутой рукой, будто бы просит подаяние у Паляндры. А мои внутренности снова начинает с наслаждением жевать проснувшаяся жгучая боль.

Паляндра злобно уставилась на Леру, осмотрела внимательно, словно просканировала, улыбаясь, повернулась ко мне:

– Кто же ей сказал, что меня можно походя позвать, и не поплатиться за это? Знаешь, волк, это не твоя сестра, она не велет, что меня безумно радует. Радует ли это тебя?

Хриплым карканьем, а не речью падают рядом в траву мои слова, так как я не в силах даже добросить их до Паляндры:

– Мне все равно, Мать Навье. Это моя сестра.

Богиня почти рассмеялась, и мне кажется, что и не гневалась вовсе.

– Счастливое неведение. Это хорошо, что твоя сестра или не сестра умеет молчать, пусть и из страха. А то разбудит рыжую истеричку с рваной грудью и та начнет резать себе вены. И тогда, к сожалению, мне придется ее убить, а мы с тобой еще не насладились ведьмиными страданиями даже в малой степени. Не так ли, волк?

У меня непроизвольно скрипнули зубы, и моя злость забавляет Паляндру: богиня Смерти ласкает меня своим мягким голосом почти физически:

– Не прячь свою ненависть, покажи ее мне.

Стиснув с хрустом кулаки, вонзив ногти в ладони, пытаюсь успокоиться, чтобы не доставлять ей больше удовольствия.

– Уйди, человек.

Не повернув головы, бросает куда-то в сторону слова Паляндра, но Виктор понимает, что обращаются к нему и, спотыкаясь, как сомнамбула, уходит в темноту к палаткам.

– Что желаешь на этот раз, Мать Смерть? – тоскливо спрашиваю я, обняв Леру.

Паляндра вдруг снова обозлилась:

– Развлечения, волк, всего лишь развлечения. Скучно мне, а тут так удачно подвернулись вы со своими поисками.

– Поэтому ты и пришла сама в чужой мир вместо слуг? – удивленно спрашиваю я, морщась от очередной волны боли.

– Отчасти, – хмыкает богиня Смерти.

Взмах белого рукава и боль отпускает меня, перестала дрожать Лера и судорожно сделала глубокий вдох – ужас схлынул.

Из леса к Паляндре легкими шажками подбегает молоденькая, очень красивая девушка в таком же белом одеянии, как и у повелительницы мертвых, опускается сзади богини на колени, и я вижу, как сквозь ткань выпирают острые ребра и топорщатся позвонки. Нечисть? Погибель в девичьем обличье? Я присматриваюсь. Нет. Похожа на навку. Паляндра садится на подставленную спину, и подол платья скрывает смертельно опасную служанку, как ножны кинжал. «Странно, ведь рыженькая говорила, что навки никому не служат. Или это все-таки мертвая девушка. Нежить?»: – предполагаю я.

Богиня задумчиво смотрит на меня, и ее вновь прозвучавший вопрос полон сомнений:

– Я хочу дать тебе выбор, волк. Или стоит дать его и твоей Рыжей?

– Нас не существует в отдельности, – твердо говорю я.

Из-под вуали оскалился золотистый череп и снова нежная улыбка коралловых губ притягивает мой взгляд:

– Это мне решать, когда кого и с кем разделить.

– Какой выбор, Паляндра? – вмешивается Лера.

– Паляндра? Никто не смеет так ко мне обращаться! Я Мать!

Ненависть взвивается вихрем в спокойном ночном воздухе, мгновенно становится осязаемой и тугой повязкой сжимает мою голову. Лера складывается пополам, падает рядом с костром, и ее тело выгибается дугой от нестерпимой боли. Кажется, что сейчас мышцы медленно дробят ей кости, и тоненькая струйка крови из носа окрашивает обгоревшую траву около костра.

Я могу только шептать:

– Пожалуйста. Пожалуйста, оставь ей жизнь и я приму выбор, какой бы он ни был. Пожалуйста, пощади ее, Мать Навье.

– Мерзкая блудница, – рычит Паляндра, – кто ее тянул за змеиный язык? Ты так быстро сдался, волк – это не доставило мне никакого удовольствия. Хорошо, пусть живет, если тебе это так необходимо.

Лера перестала корчиться в конвульсиях и затихла. Я понуро смотрю на Паляндру, сердце прыгнуло вверх, пропустило пару ударов, болезненно ухнуло вниз и замерло в ожидании ответа.

– Сделал ли я выбор, Мать Неодушевленных?

– Нет у тебя выбора, волк. Твоя безмозглая не сестра сделала его за всех. Сядь и слушай.

Паляндра отбрасывает вуаль с лица, и мертвые глазницы притягивают мой взгляд, замораживают его, не позволяют отвести в сторону. И я не могу разобрать в бликах костра, то ли скалится череп, то ли улыбается красавица.

– И пришли кипчаки послами от татарского хана в Пинск. Надменно предложили князю заплатить огромную дань: мол, все русские княжества в данниках, а ты, князь, еще и княжну свою в придачу отдашь, так как узнал хан, что краше ее нет на землях меж морями Варяжским и Понтом Эвксинским, и возжелал ее. А нет, так стрелы воинов хана превратят день над Пинском в ночь, а копыта коней татарских даже не споткнутся о стены городища малого.

Взбешенный пинский князь приказал вырвать послам бороды, отобрать у кипчаков коней, обрядить в вывернутые тулупы, вручить каждому по сломанной стреле и отправить восвояси.

– Для нас битва, что застолье свадебное. Приходите сватья – нальем кубки пиршественные кровью татарской до краев, угостим лютого ворога от души, – такие слова приказал передать хану князь.

Однако княгиня, которая приходилась сестрой одному из полоцких князей, всерьез опасаясь татар, отправила тайком от гордого мужа гонцов с просьбой о помощи в Полоцк.

Вскоре из стольного града прибыла сотня отборных дружинников в качестве личной охраны княгини. Воины принесли весть, что прославленные в битвах полочане идут к Пинску, а остальным удельным городам выслано требование: присоединиться к полоцкому князю на марше без общего сбора дружин. Разгневался князь на помощь непрошенную, но уступил слезам жены. Охрана осталась в Пинске и жители ближайших хуторов стали стекаться в город под защиту стен и воинов.

Но не дождались в городе, ни завтра, ни послезавтра, ни через еще один день, ни одного из обещанных отрядов, а на утро пятого дня к стенам подступила неисчислимая орда. Казалось, что татары на самом деле могут просто растоптать городище – столь неизмеримо было их количество. Насколько хватал взгляд, до самого леса, тянулись ряды всадников на низкорослых лошадях. Передовые отряды сразу запалили хаты под стенами, и под прикрытием занявшихся пожаров бросились на штурм Пинска.

Солнце поднялось уже высоко над лесом, но город пока отбрасывает татар от стен, еще держится, но вот уже в одном, другом, третьем месте степняки почти прорываются внутрь. Лязг мечей и истошные крики уже с этой стороны стен становятся не редкостью. Ошалело визжат бабы, выливая кипяток со стен на головы осаждающим. Не уступают в визге и татары, взбираясь на гребень стены и полосуя кривыми саблями все, что попадается под руку, пока их не сбрасывают вниз, в ту или другую сторону, где на земле продолжается еще более ожесточенное противостояние озверевших от крови людей.

Князь сменил рваную кольчугу, вытер окровавленный меч и огляделся: еще час, максимум два и стены падут, в городе начнется резня. С приказом бегут гонцы к предводителям отрядов. Дружина князя садится на коней и выстраивается перед горящими воротами. Распахиваются объятые пламенем створки, и в плотную массу осаждающих врывается стальной клин, закованных в броню воинов. Стелятся под копыта коней княжьих воинов тела чужеземцев вместе с невысокими лошадьми, стальным катком утюжит пинская дружина легковооруженных степных всадников, но много, очень много врагов. Нет уже места, ни мечом взмахнуть, ни поднять его. Вот уже пятится дружина назад, жмется к родным стенам, тает быстро. И не хватает воинов держать ряды, распался, разжался стальной кулак на единые пальцы, и сгибают их к земле, режут с хрустом.

И заголосили бабы на стенах, видя, как немногочисленны защитники, нет уже мощи той рати, что вышла за ворота. Только страх в сердцах людских за стенами. Вот тогда-то и вскочила на боевого коня княжна, выхватила у одного из воинов присланной братьями охраны своей символ полоцкий, и взметнулся на шесте высоком знак не пройденного татарами днепровского рубежа, бросилась на помощь защитникам. И грохот копыт, и сомкнулись, набравши конный ход ряды полочан, обгоняя, оберегая княжну, проскочили споро ворота и ударили в бок татарам.

Пали духом иноземцы, увидев знаки полоцкие, наполнились сердца их страхом, мчались прочь. И пили мечи кровь вдоволь, и рубили всадников до самых крупов конских, и гнали от города поганых, как псов шелудивых. Воспряла духом и разрозненная дружина пинская. Но увидели другие татары, увидели дальние у леса, увидели малочисленность воинов новых, бросились в сечу множеством. И свист стрел каленых пронзил воздух, заполнили стрелы небо, целя во всадника со знаком полоцким. Ударили стрелы в шлем, и не удержался он на голове княжны, упал под копыта конские, рассыпались по плечам кудри рыжие, огненные. Обезумели татары, узнав княжну, желанную для хана их, навалились со всех сторон – или в полон взять или умереть. Рвался князь с остатками дружины к княжне, и из-за стен городских бежал весь люд пинский, даже дети, с топорами, косами, вилам, рогатинами – спасти или умереть. И третьего никому не дано.

Вот уж испил тут кровушки всяк, кто горазд. Угощались и других угощали. Резня, а не битва была в тот час великая.

И пришла помощь Пинску, и не пылью взметнулась, а трещинами рвалась, вздрагивая, земля пинская под копытами конной дружины полочан. Успели братья на помощь сестре. Подняли на мечи татарское войско, и покатились кровавые волны из земли белорусской, и угасли, только курганы остались от всплесков их, никто из пришедших за данью и княжной не вернулся рассказать хану о битве…

Паляндра с интересом смотрит на меня:

– Напоминает ли тебе о чем это, волк? Проснулась ли память?

– Да, Мать Страданий, помню, – выдыхаю я тоскливо.

Богиня удовлетворенно кивает. Губы женщины под вуалью не зовут, но требуют. Самоцветами вспыхивают яркие глаза, обещая близкое счастье. Но и череп скалится безгубо, предрекая недосказанное, страшное.

Паляндра снова накидывает вуаль, больше не гипнотизирует золотом голой кости вокруг пустых провалов глаз:

– Однако есть и второй вариант деяний тех времен. Не успела помощь Полоцка. Погибли в той битве все жители Пинска и их воины, погиб князь, а княжну татары привезли к своему повелителю, заклеймили ее страшно за гордость несгибаемую. И отдал хан ее воинам своим на потеху. Какой вариант тебе нравится больше, волк?

Я молчу, и Паляндра тихо смеется:

– Первый, не сомневаюсь, что первый. Он и будет единственным, если вы все, впятером, через неделю, явитесь на это место и войдете в болота Кройдана за отражением шестой звезды Гражуля Колы. Иначе…

Мать Навье яростно сверлит меня глазами:

– Я сделаю реальным второй вариант, в котором не будет Рыжей, твоей не сестры и ее любовника. А твоим наказанием станет вечная память об этом рядом со мной. Вот твой единственный выбор, волк. Запомнишь ли мои слова?

– Кто осмелится перечить тебе, Мать Не Живущих? – едва слышно произношу я, опуская голову.

– Ты становишься сообразительнее, волк, – богиня поднимается, – И, если сейчас решишь отказаться от предначертанного мной в твоей судьбе только что, то я готова с радостью встретить тебя в Кройдане на пороге Звездного Шпиля. Ведь именно там твой дом, волк. Там, а не в этом несчастном мире.

Паляндра воздевает руки в звездное небо, взмахивает рукавами своего просторного одеяния, заворачиваясь в его полы почти неуловимым жестом, и исчезает. С земли поднимается нежить из мира мертвых, подходит ко мне: тоненькая девушка, почти девчонка, поднимает бледное, прекрасное лицо, нежно освещенное луной, смотрит в глаза, прикасается холодными пальчиками к моей руке. «Все-таки она навка, хоть и совершенно холодная»: – удивляюсь я.

– Историю изменить легко, – мелодичный голосок девушки звенит колокольчиками, – слова умирают – символы, наоборот, живут вечно. Если есть сомнения в словах Матери, то посмотри еще раз на грудь своей ведьмы и приходи, волк. Мы ждем тебя.

Навка прикрывает глаза пушистыми ресницами, запнувшись на секунду, и как шепот ночного ветерка воспринимают мои уши несколько последних ее слов:

– Навье и я.