Текст книги "Семь звезд Гражуля Колы. Приключенческое фэнтези"

Я лежу в густом кустарнике с подветренной стороны реки. Мокрая подстилка из прелых листьев пачкает подшерсток на животе и не доставляет удовольствия. Беззвучно скалю клыки от отвращения. Топорщится шерсть на загривке. В сотне метров от меня беспокойно переступают копытами лошади, и я пытаюсь рассмотреть всадников со спины чужими глазами: лохмато размытые, сегментированные, нелепые очертания смутных теней. Сестры Трасца. Я встречал их и раньше. Материализовавшийся апофеоз злобы Паляндры в двенадцати ипостасях. Несмотря на иллюзорность и туманность обликов, я различаю их и по возрасту и по именам. Костевая, Огневая, Ледяная, Пудовая… и еще одна. Тринадцатая. Эта видна отчетливо. Оборачивается. Навка. Бледное сказочное лицо в рассветных сумерках. Впивается глазами в кустарник, словно ищет что-то. Вжимаюсь в землю как можно ниже. Не помогает. Заметила. Вскрик, взмах руки и Трасца разворачивают лошадей в мою сторону…

Ужас захлестывает меня с головой. Какая бы у них не была цель здесь – это уже совсем не важно. Они бросят все, лягут костьми, но возможность схватить меня слишком лакомый кусок, чтобы собака потеряла след.

– Пора бежать, милая.

Я хватаю Рыжую за руку, и мы вламываемся в болото. Бежать? Здесь сумасшествие просто идти, а бежать – самоубийство. Пограничный слой Кройдана. Мы бредем в туманной мгле уже третий час по вязко чавкающей почве, временами проваливаясь едва не по пояс. Даже нет возможности стать на корень дерева под черной водой, словно нет их – гладкие стволы уходят прямо в трясину. Периферийное зрение постоянно улавливает что-то живое, появляющееся и исчезающее снова. Окраина Кройдана следит за нами. Под ногами все колышется, вибрирует и чмокает дурно пахнущими пузырями. Я стараюсь выбирать более надежные для опоры участки с жесткими клочками травы, чтобы Аллахоре было немного легче. Иногда, оборачиваясь, я вижу ее закушенные до крови от бессильной злости на свою физическую силу губы, и постоянно слышу за спиной хриплое дыхание девушки. Аллахора быстро теряет силы, но знаю, что она, скорее, умрет, чем сдастся и ляжет прямо в жидкую грязь, покорно дожидаясь навьев.

Я уже видел неоднократно убежища цмоков-удильщиков. Выросшие до гигантских размеров тритоны Кройдана. Именно из-за этих тварей мы вынуждены петлять по болоту, теряя время. Далеко позади, прямо за нами, изредка доносятся глухие всплески, когда лошадиный круп вырывается из трясины. Однако им тоже приходится идти не так быстро, чтобы лошадь случайно не оказалась в пасти удильщика, которая в глазах животного выглядит один в один окошком чистой воды в болоте. Преследователи не утруждают себя выбором безопасного пути через болото – он им ни к чему, это их территория, но лошади не могут лететь над трясиной и почти уравнивают скорость передвижения. Вот, когда они выйдут следом за нами из болота, то жить нам останется не более пяти минут.

Погоня приближается. Медленно, но неотвратимо.

Хлюпающие шаги за спиной вдруг стихли. Всхлип? Я останавливаюсь, поворачиваюсь назад и едва успеваю, разбрызгивая грязь, прыгнуть через метр болота, поскользнуться, устоять на ногах и подхватить оседающее тело девушки. Залитое слезами лицо Аллахоры, с тонкой полоской крови на подбородке из прокушенной губы, белее мела. Рыжая не сдалась – отказал организм, ослабленный после превращений. Я с тоской смотрю на ее синюшные безжизненные веки и снимаю рюкзак. Теперь и мне придется идти напролом. Перебрасываю ее ношу через руку, и следом аккуратно забрасываю себе на плечи Рыжую, чтобы пряжки рюкзака не впивались ей в тело, и продолжаю путь, оседая еще глубже в грязь. Одна надежда, что ни одна из куп жухлой травы, на принадлежность которых мне некогда обращать внимание, не окажется шерстью какого-либо болотного монстра.

Наконец-то, вижу травянистый берег болота. Ускоряю шаг. Ускоряю? Это мне только кажется. Ноги все тяжелее вытаскивать из грязи. Шаг, еще шаг, еще несколько дециметров к цели. Аллахора становится неподъемным грузом, стонет, начинает приходить в себя. Некогда вытереть пот, разъедающий глаза. Еще метров двадцать-пятнадцать. Последний раз проваливаюсь возле самого берега, едва не окунаю Рыжую с головой в черную маслянистую жижу и, скользя на подъеме, выползаю на твердую почву.

Опускаю Аллахору на траву и сажусь рядом, вслушиваясь в ее прерывистое дыхание. Рыженькая с трудом переворачивается на бок, обдумывает, как лучше встать и, отказавшись от бесполезной попытки, всхлипывает, тяжело и часто втягивая воздух.

– Алекс, уходи один, – тихо шепчет Аллахора. – Я не смогу встать.

– Глупости, милая. Сейчас отдохнем, встанем и спокойно пойдем вместе, – успокаиваю я ее, вслушиваясь в ворочающееся туманное болото.

К сожалению, мы в цейтноте и у девушки нет времени отдохнуть. Рыжая плачет. Я достаю из нагрудного кармана натовскую аптечку, приобретенную по случаю на рынке, снимаю водонепроницаемый чехол и внимательно рассматриваю надписи на шприцах. Да уж, дозы у них для взрослого здоровенного мужика, а не для молодой измученной девушки. Отбираю два, с сомнением добавляю еще один, прикидывая степень нервного истощения Аллахоры. Не зря Лера пыталась меня чему-то в медицине научить. Пригодились знания.

Я вынимаю из рюкзака флягу с водой и, поддерживая голову девушки, осторожно даю ей напиться, и ласково говорю, сжимая все три шприца между пальцами в ладони:

– Потерпи, рыженькая. Будет больно.

Три блестящих иголки радостно сверкают в солнечных лучах от предвкушения доставляемой боли. Аллахора силится рассмотреть надписи на тубах сквозь слезы. Вытирает глаза. Все равно не видно.

– Что там? – спрашивает, пытаясь заставить себя заткнуться.

– Комплекс витаминов для уставшей девочки.

Я пытаюсь подбодрить подружку, одновременно расстегивая ее ремень и сдирая с ягодиц штаны, и слезы снова ручьем бегут по ее запавшим щекам.

– Только не убей их.

– Что?

Рассеянно переспрашиваю, занятый выбором места для инъекции с меньшим слоем грязи. Аллахора отворачивается, сжимает кулачок и вцепляется зубами в костяшки пальцев, давя рыдания.

– Ничего. Я выдержу.

На мгновение мне показалось – что-то я упустил из разговора и три острия протыкают грязь, кожу и мышцы Рыжей, впрыскивая чудовищные дозы лекарств и стимуляторов. Девичье тело содрогнулось, выгнулось дугой, и Аллахора зашлась в беззвучном крике. Обмякла. Потеряла сознание снова. Осторожно застегиваю на ней штаны и поворачиваюсь к болоту.

Вот и все. Мы в сотне метров от пограничного слоя и я ничего не ощущаю в мозгу, кроме обычных звуков утреннего мира в вечно клубящемся над болотом тумане. Чистилище Кройдана. И оно изрыгнуло первого преследователя. Из тумана появляется лошадиная морда, всхрапывает, следом мощно выбрасываются на берег копыта. Улыбающаяся измазанным лицом навка поднимает руку в седле, и следом за ней на берег выбираются все двенадцать сестер Трасца.

– Навье приветствует тебя, волк.

Чертова дюжина из великолепнейшей девушки и полупрозрачного чистого зла с разновозрастными оскаленными рожами уставилась на меня сверху вниз, ожидая ответа.

– Пусть вечно поворачивается Дышло Гражуля Колы.

Слова положенного приветствия возникают в мозгу сами собой, но мой поклон навке едва заметен, потому что глаза не могут оторваться от ее лица, черты которого даже сквозь потеки грязи гипнотизируют красотой.

– Приветствую Навье, – устало произношу Трасцам, – Прям ли был путь, Сестры?

Расплывчатые тени на лошадях кивают в ответ. Навка изящно спрыгивает на землю, забрызганная грязью туника похожа на шкуру далматинца, подходит ко мне. У меня сейчас не осталось достаточно сил, чтобы ударить, не то, что сломать ей шею. Поэтому я ожидаю развития событий с ее стороны.

– Нарушен ли был нами закон, волк? – ее голосок ласкает мои уши.

– Не могу сказать ничего о вас, а мы не искали встречи.

– Сказано – приговорено, волк, – твердо говорит навка.

– И не изменить уже решенного.

Как будто кто-то посторонний выводит моим языком ритуальные формулы, и навка подозрительно изучает мое лицо. Внезапно отталкивает меня в сторону и склоняется над Рыжей. Хватает Аллахору за волосы, поворачивая лицом вверх, и в тот же момент моя рука сжимает ее шею над туникой. Только вместо хрупкой девичьей плоти в моих пальцах оказывается многожильный стальной канат. Она легко освобождается от смертельной удушающей хватки, небрежно стряхивая мою руку, отступает на шаг. На лице девушки, искаженном гневом, испачканном грязными разводами, появляется неподдельное удивление.

– Как ты осмелился, волк?

Ненависть брызжет из меня вместе со слюной, как гадючий яд удильщика:

– Только прикоснись к ней еще раз, и я утоплю твои кости в болоте.

Трасца беспокойно шевелятся в седлах, но не делают попыток вмешаться и прикончить меня.

Теперь удивление навки достигает апогея:

– Даже так? Придержите его, иначе нам нечего будет отправить в Невр.

Сестры Трасца спешиваются. Жесткие ледяные пальцы-корни вцепляются в меня со всех сторон. Я отшвыриваю парочку из них в сторону, отвешиваю несколько оплеух то ли Листопадной, то ли Весенней, а затем меня скручивают. Несмотря на дикую боль в неестественно заломленных конечностях, я приподнимаю голову и смачно плюю в сторону навки, обещая оторвать ей все выпуклости на теле. Навка смеется, удовлетворенная всем коротким процессом схватки.

– Прибереги силы, волк.

Девушка снова, сопровождаемая моим проклятиями, грубо отрывает голову Рыжей за волосы от земли, заглядывает ей в лицо. Несколько долгих-долгих секунд осмотра и она медленно отпускает потускневшие от грязи огненные волосы. Голова Аллахоры безжизненно падает в траву.

– Отпустите его. Он не на Пути. Едем, – что-то изменилось в ее голосе.

Лишенный опоры крепких рук я тут же валюсь на бок. Вся свора вскакивает на лошадей и, повинуясь очередному сигналу навки, вздыбливает лошадей и мчится к близкому лесу. А она сама низко склоняется ко мне из седла.

– Ты не становился на Путь, волк! Так почему же она с тобой?

Навка так близко, что пряди ее волос касаются моего лица. Не дождавшись ответа, выпрямляется, хмыкает, пожимая плечами, разворачивает лошадь и вонзает ей под брюхо пятки.

– В следующую встречу, ты скажешь мне, – летит вместе с клочьями дерна из-под копыт ее прощание…

Внезапно пазл сложился сам собой. Навка из пограничного слоя не бросалась словами. Это именно она вернулась сегодня ночью. Но вопреки обещанию не спросила о неизвестном мне Пути. Знала ли она, что заклятие сном не навечно? Знала, наверное. Тогда почему принесла с собой летучее зелье от навьего сна? И Алеся еще тогда знала, что беременна двойней и ничего не сказала. Вопросы без ответов. Пока без ответов.

Открываю глаза. Ребята почти сложили рюкзаки, скатывают палатки. Алеся сидит сбоку, смотрит куда-то в лес. «Как же она устала»: – думаю я, рассматривая вспухшую синеву под ее глазами. Почувствовала, что смотрю. Поворачивает голову.

– Ничего, я просто расклеилась немного, – говорит смущенно.

– Алька, зачем волку становиться на Путь?

– Путь? Не знаю.

Мне показалось, или Алеся вздрогнула, отводя глаза.

Глава 5

«Сказать? Не сказать. Сказать? Не сказать…»: – обрывая лепестки у измятой ромашки, я пребываю отнюдь не в радужном настроении. Лепесткам, попадающим в категорию «сказать» везет больше – я просто роняю их с гранитного парапета набережной. Растираю в пальцах следующий оторванный лепесток в маслянистый катышек и, прежде чем произнести очередное «не сказать», мрачно смотрю вниз. Темная на солнце вода Свислочи усеяна отплывающими по течению цветочными сомнениями. Затем я внимательно оцениваю истерзанное растение и, смачно матерясь сквозь зубы, выдергиваю очередную конечность у ромашки. Зачем ты приходила, навка? «Сказать». Почему Алеся промолчала о беременности? «Не сказать». Что такое выбор для волка? «Сказать». Почему Рыжая так испугалась моего вопроса? «Не сказать»….

Это вчера вечером все было просто. Упадок сил, нервная усталость и паршивый сон накануне не располагают к близкому общению. Алеся так долго сидела в душе, что я чуть не уснул в кресле в компании новостей по телевизору. Наконец-то, Рыжая вышла, завернувшись в махровую простыню, и попыталась, как можно незаметнее проскользнуть мимо меня в постель.

– Алька.

От моего оклика она едва не споткнулась, и в мельтешащей сполохами от кинескопа полутьме я вижу, как напряглась у нее под тканью спина в ожидании вопроса.

– Устала, милая?

– Да, очень, падаю, спать хочу.

Рыжая забирается на тахту, укладывается прямо на покрывало, и отворачивается к стене, свернувшись клубочком. «Чего же ты так испугалась простого вопроса, рыженькая?»: – думаю я, одновременно радуясь возможности отложить разговор о своей ободранной спине.

Я ткнул кнопку на пульте, заставив заткнуться телевизор, и поступил так же, как и подруга: душ с фрагментами тихих чертыханий при случайном прикосновении к царапинам, вторая простыня, тахта. Только вот уткнуться в стену и затихнуть у меня не получается. Во-первых, в нее уже уткнулась Алеся. Во-вторых, желудок жадно требует пищу, урча от неудовольствия. Литр или более крепкого кофе за вечер совсем его не успокоил, но даже сама мысль о чем-то более питательном, чем черный тягучий напиток, вызывает у меня сейчас резкие спазмы в животе.

Легкий ночной ветерок слегка покачивает шторы и в приоткрытое окно еле слышно доносится храп мегаполиса. Минск спит, а вот меня сон забыл, забыл, что я есть в этом мире. Я осторожно поворачиваюсь на спину, и принимаюсь в который раз за сутки тасовать мысли.

Навье, Навье, Навье. О чем не рассказала мне Рыжая, и что же такого важного я не могу вспомнить о тебе? Важного настолько, что на сцене появилась сама Паляндра. И что означает ее угроза переписать некую страницу истории? Одну лишь страничку, но события изменения всем своим негативом коснутся меня в полной мере. Подумаешь, как вариант, рыжая княжна попадет в татарский плен? Сколько их попадало туда в те времена и там же сгинуло? Вполне достаточно и рыжих и черноволосых. А если Алеся потомок той княжны? Тогда вполне реален вариант исчезновения ее из моей жизни. В том, что изменения не коснется меня, я уверен на все сто пятьдесят процентов, а иначе, зачем тогда волк Паляндре. Или это какая-то хитрость скучающей богини? Возможно, и богам не под силу ничего изменить в ткани мироздания? Потом неизвестно откуда появившаяся сексуально озабоченная еще одна навка. Пешка или фигура в начавшейся шахматной партии? Скорее, фигура. И очень сильная фигура. Ведь даже ее злобство Паляндру не разозлило вмешательство нежити. Наоборот, она приняла нового персонажа как приятную неожиданность и, несомненно, знает, что это была не первая наша встреча. Стоп, ошибка. И Алеся и ночная навка не нежить. Мое тело знает – живущие не так. Тогда кто они, черт бы их побрал всех вместе взятых? Навьи? Несомненно.

Мысли текут, пластилиново деформируются, застывают, складываясь в странные фигурки пазла. Огромное пустое пространство игрового стола еще только начинает вырисовываться в мозгу, а я пока даже не знаю, из какого угла и каким образом начинать выкладывать картинку реальности.

Навьи. Чуждые. Ненавистные и враждебные всему человечеству в степени лютая злоба, как, например, вампиры или вурдалаки. Навидался я и этой нечисти, и их костей предостаточно. И то, что в Навье находится мир мертвых людей не подлежит никакому сомнению. Однако души мертвых могут быть и благосклонны к людям, как дзяды. Есть свои мертвые, есть чужие. И вчера навка не обратила никакого внимания на мои слова, когда я сказал, что не целую чужих мертвых. Она не чужая? Такая же, как и моя рыженькая?

Разум усиленно ищет место для первой фигурки мозаики. И вдруг в мешанине мыслей, в глубине мозга, всплывают слова древнего предания: – «…И не коня седлает Мать – седлает она Змея крылатого, и на лютом Цмоке летит на злых ветрах…».

Дракон Цмок – конь повелительницы Навье? Значит, никакую Макошь мы не видели? Это тоже была Паляндра – Мать Смерти! Я хватаюсь за появившуюся тоненькую ниточку и тяну воспоминания изо всех сил: – «… И в бурю и в дождь, и в ночной тьме и днем ясным, и крик ее – крик голодный, ястребиный…».

Нить становится толще, обрастает подробностями, как ствол дерева сучьями, ветвится: – «…И не стучит, не гремит копытом, а каленой стрелой летит дракон Цмок, и в руке держит Мать меч сверкающий, и вместо лица у нее череп золотой…».

Треснула стена забвения, и разум аккуратно ставит первый ассиметричный кусок пазла на свое место – я как двухнедельный щенок открываю глаза. Льются из недр спавшего до сих пор сознания слова стародавние, и я впитываю их, затаив дыхание. Словно наяву вижу, как медленно кружась в воздухе, опадают резные листья с могучего священного дуба. И созревшие желуди прорастают молодыми деревьями, подпирая кронами Вырай, а корнями вгрызаясь в Навье.

Моими корнями. Невр, Навье и Кройдан. Теперь я понимаю. Я перешел Калинов Мост через Сафать. Нет. Не так. Алеся промолчала, а другая навка мне сказала это своим телом прошлой ночью, но осознал я себя только сейчас. И мне больше незачем размышлять о хитросплетениях классификации нежити в Навье. Хотя, Невр свидетель, я совсем не желаю полученного знания. «Чтобы ты издохла, живущая не так!»: – ору я беззвучно внутри себя, сжимая до хруста в суставах кулаки.

Гонца, принесшего плохую весть, убивают, и мне невыносимо хочется удавить навку за это известие. Эта прекрасная лицом девичья часть из кошмарного пантеона живущих не так как бы ткнула в меня сейчас пальцем и произнесла: – «Вот ты и вернулся домой, живущий не так»…

Щелчок и я открываю глаза. Комнату заливают солнечные лучи. Значит, я все-таки уснул. Щелчок повторился, и тихий перезвон будильника из включившегося на журнальном столике ноутбука мягко напоминает об утре и намеченной встрече с Витенем. Тяну руку выключить звук, и спросонья не могу понять, что ее держит. Осторожно разворачиваю свое тело из спеленавшей меня саваном скомканной простыни, пытаясь не разбудить Алесю, и не показать неожиданно свои царапины. Наконец выпутываюсь из узлов ткани одновременно со второй волной высокотехнологичной утренней побудки. Черт, уже точно опоздал выключить.

Вспыхнул индикатор работы жесткого диска на передней панели ноутбука. Левый динамик хрипло каркнул что-то и вдруг выплюнул фальцетом на полной громкости: – «Зиг!». «Хайль!»: – многоголосо и радостно завопил ему в ответ правый. Я мгновенно затыкаю ему электронную глотку кнопкой «power» и смотрю на подругу. Алеся и не подумала открыть глаза. Я уверен – она проснулась и только делает вид, что нет. У спящих совсем не такое выражение лица. Пошевелилась слегка и опять затихла.

Несколько секунд я вглядываюсь девушке в лицо, затем перехожу к более приятному осмотру обнаженного тела. Утренняя прохлада августа сквозь открытое окно вынудила бы ее натянуть простыню. Притворяется. Вот и кожа реагирует пупырышками совсем не от тепла. «Интересно, что сказал бы Витень, увидев отсутствие шрамов на ее груди? Ведь мы так и не вернулись к его вопросу вчера»: – думаю я. Наклоняюсь поцеловать чуть приоткрытые губы Алеси в качестве дополнительного будильника, и вдруг волна совершенно неожиданной злобы заполняет меня. Я едва преодолеваю жгучее желание грубо схватить ее за плечи, встряхнуть хорошенько, даже ударить, и проорать ей прямо в ухо простой вопрос: – «Почему ты испугалась? Ты же навка!». Потом вспоминаю, что я о себе узнал ночью без ее помощи, и с трудом, медленно-медленно, через сопротивление разума, начинаю загонять злобу внутрь. Пересилив необъяснимый порыв гнева, и просто вытянув из-под Рыжей часть простыни, аккуратно укрываю ее. Алеся с готовностью натягивает простыню еще выше и отворачивается к стене, как и вчера.

– Хорошо, Алька, – я очень стараюсь не показать мысли голосом, – поговорим позднее.

Швыряю свое махровое одеяние на тахту и иду в душ. Вода не успокаивает. Горячая, холодная. Злость рвется наружу и замораживается снова. Циклы повторяются и никаких изменений в эмоциях. Прекращаю издевательство над собой, иначе я точно простужусь. Вытираюсь досуха: царапины не доставляют существенных неудобств. Неторопливо одеваюсь, и тут же утробным урчанием напоминает о себе желудок.

На кухне меня встречает почти пустой холодильник. Ну, конечно, его же надо хоть иногда самого кормить настоящими продуктами. Из сразу съедобного одна растительность: салат из морской капусты в пластиковой упаковке и фрукты. Правда, есть еще сок и молоко. Черт, сплошная девичья еда. Внутри глухо ворочается и рычит злость, снова поднимая голову. Ладно, виновных поставим к стенке потом, а пока придется поесть в ближайшей кафешке.

Накидываю на ухо «хэндс фри», проверяю зарядку батареи на мобильнике и засовываю его в карман. Пересчитываю купюры. Наличных маловато. Не страшно – банковская карточка при себе, сниму в городе еще. Выхожу из квартиры и хлопаю входной дверью так, что у соседа снизу тоскливо завыла собака, как по покойнику…

Я продолжаю казнь ромашки, когда в кармане начинает дергаться телефон. По мелодии Витень. Уже пятый или шестой звонок. В этот раз решаю ответить, дотрагиваясь ромашковыми пальцами до гарнитуры.

– Да.

– Алекс, – в динамике недоумение, – мы же договорились встретиться еще три часа назад. Что случилось? Ты все время сбрасываешь звонок. И дома никто не отвечает.

Значит, и Алеся не желает подходить к телефону. Занимательно сегодня начался день. Витень должен был договориться в своей какой-то секретной медицинской исследовательской лаборатории, где он и Лера работают, сделать мне и ей тест ДНК. Очень уж нас вчера заинтересовало утверждение Паляндры, что мы не брат и сестра. Но мне совсем не до этого.

– Изменились обстоятельства. Все живы и здоровы. Потом перезвоню.

Я отключаюсь, не желая ничего объяснять, и едва телефон вернулся в карман, как у него снова начинается судорожный припадок вызова абонента какой-то девчоночьей попсой. На этот раз номер незнаком. Повторный тычок в гарнитуру для ответа.

– Хаюшки.

– Здравствуй, волк.

Знакомые приветливые колокольчики мелодичного голоска и останки ромашки падают на брусчатку.

– Что с ней? – хрипло выдыхаю я.

Странно, но меня совсем не поражает, что навка, по крайней мере, не Алеся, свободно разгуливает по Минску, знает, как пользоваться услугами операторов мобильной связи, и, кстати, не ночью, а днем.

– Не волнуйся, волк, – смеется в ответ навка. – Мне необходимо с тобой встретиться прямо сейчас, – продолжает моя вчерашняя «партнерша» по ночным утехам.

– Да, конечно. Где?

Такого подарка я и не ожидал. Ненависть внутри уплотняется и затвердевает, узловатыми пальцами цепляясь за позвоночник, скручиваются в стальные тросы мышцы, блокируя нервные окончания. «Только не передумай о встрече, навка. Только не передумай»: – единственная мысль сейчас занимает весь мой мозг.

– Я чувствую. Очень слабо, но чувствую. Ты недалеко. Я на, – шум улицы в динамике, наверное, сверяется с названием на ближайшей табличке, – Замковой.

От радости я едва сдерживаю кровожадные эмоции:

– Старовиленская сейчас терпит мое присутствие. Ты права. Рядом совсем, через Свислочь. Ты знаешь, где Немига?

– Кто же не знает Немигу, волк, – серьезно отвечает навка.

– Если ты меня так чувствуешь, то возле торгового центра «Немига» найдешь? Или рассказать тебе, как меня узнать по внешнему виду и цвету одежды?

– Жди.

Короткий ответ и сигнал отбоя.

Кто бы мог подумать? Правило сработало в очередной раз – путь волка никогда не бывает прямым, но он всегда достигает своей цели. Черт, навке придется подарить еще немного времени, чтобы узнать и о том, другом, так напугавшем Алесю, пути волка.

Я дохожу до перехода на Остров. Торопливо спускаюсь к воде по ступенькам возле моста, ведущего до памятников Афганцам и Ангелу. Тщательно отмываю руки от липких следов ромашки и смотрю через Свислочь и Победителей на Замковую улицу: где-то там сейчас идет к Немиге навка, чтобы умереть последней смертью.

Пересекаю мост через Свислочь, прохожу мимо метро и поднимаюсь на второй этаж открытой галереи торгового центра. Витрина цветочного магазина. Интересно, как бы отреагировала навка, если бы я купил ей цветы? Упала бы в обморок? Или плюнула в меня?

Я пристально вглядываюсь в каждую проходящую мимо особу женского пола, вбирая в себя все впечатления о них, от каблучков туфелек или шнурков кроссовок до цвета глаз и причесок. Некоторым барышням это нравится, и они улыбаются в ответ; кое-кто из них, судя по реакции на мои взгляды, был бы не прочь и познакомиться; некоторые возмущенно фыркают и отворачиваются, а одна так прямо чуть не вывернула шею, оглядываясь в ожидании оклика. Чтобы поддразнить ее, смотрю, не отрываясь, вслед. Девушка останавливается, начинает рыться в сумочке, оглаживает платье на бедрах, искоса посматривая в мою сторону из-под светлой прядки волос. Не дождавшись никакого ответного сигнала, поворачивается и продолжает свой путь, виляя очаровательным задом так, что легко смогла бы подмести улицу, привяжи к ней метлу. Все не то.

Но вот что-то неуловимо знакомое привлекло мое внимание в поднимающейся по ступенькам на галерею очередной красотке. Навка! Заметила сразу, приветливо машет мне рукой. «Я же говорила, волк»: – именно так расцениваю я этот жест. Ослепительная внешность и эффектная фигурка чуть изменившейся с момента нашей последней встречи приближающейся девушки завораживает не только меня: каждый прошедший мимо мужчина пытается обратить на себя ее внимание. Даже двое, судя по манере поведения и одежде, гомосексуалистов, вихляющейся походкой совершающие предобеденный променад, толкают друг друга локтями, показывая на нее.

Она подходит ко мне: свежая, как цветы, которые я хотел купить, чтобы озадачить ее. На лице никакой косметики, а впечатление такое, что визажисты работают над ее внешностью круглыми сутками и солнечные очки с черными стеклами только добавляют ей шарма. Тело навки скрывает не традиционная белая туника Навье, а обнажают стильная блузка и шорты. Над кроссовками изящные лодыжки переходят в удивительно стройные загорелые ножки. Навки загорают? Или их тело такое от рождения? Я удивлен не ее модельной внешности, а современностью наряда и раскованностью, словно она все время живет в крупном мегаполисе. Впрочем, к удивлению ее красотой я уже должен бы и привыкнуть. Дом навки, дом живущей не так – это Навье, а там только крайности внешнего вида – или омерзение и ужас, или великолепие и ослепительность.

Навка улыбается и молчит. Все верно, она уже здоровалась по телефону. Мы пристально смотрим в лица друг другу, то есть, я смотрю в свое отражение в ее очках, а она на меня, наверное. Девушка настолько красива, что я сглатываю слюну прежде, чем начать разговор с грубости.

– Какие же сволочные дела привели представителя элиты нечисти в Минск?

Улыбка навки не поблекла, но она чуть-чуть нахмурилась:

– Обозвать вместо приветствия – это даже не в духе Пограничья.

– Ах, какие сантименты. Тем более, так далеко от Кройдана. Сколько же и какого зелья надо выпить, чтобы ты появилась здесь днем? Да что там днем, вообще, показалась в чужом мире?

– Далеко? С чем ассоциируется в твоем понимании Кройдан? Местом концентрации, так называемой, нечисти? Местом ужаса и страданий для человека? Землей навьев?

– Ну, уж не морской курорт, явно.

«Не стоит смотреть ей в лицо, лучше представлять, что я сделал бы клыками с ее плотью»: – проскакивает мысль. Я смотрю на шею навки, где тонко и часто бьется синей жилкой пульс. Но какая-то сила держит спусковой крючок всю дорогу лелеемой ненависти. Мало того, злоба внезапно прекратила грызть мои внутренности.

– Ты шел мимо метро? – спрашивает навка.

– Я все время хожу мимо метро и даже использую его, как транспортное средство. На «BMW» еще не скопил, – язвлю я в ответ.

– Надеюсь, сегодня тоже видел мемориальную надпись у входа станции «Немига»? Именно здесь, десять лет назад, жалкие представители рода человеческого с удовольствием топтали себе подобных из-за желания найти свободное место. Место, где можно просто укрыться от дождя. Пятьдесят или более раздавленных и продырявленных женскими и мужскими каблуками тел прекрасно оживляют урбанистический пейзаж, превратив его в подобие Кройдана.

– Слишком все просто.

– Немига, волк. Место, издревле поливаемое кровью врагов Рогволодовичей. Так что, я прекрасно себя чувствую в Минске и никакое колдовское зелье мне ни к чему, – навка мило улыбается.

– Рогволодовичи. Когда это было. Место давно утратило силу. А современное происшествие на Немиге трагическая случайность. Она не вызвана Паляндрой или другими силами, – возражаю я.

– Эмоционально, волк, эмоционально, – поправляет она меня, – в Немиге отразилось лучшее Кройдана. Я же здесь. Ты не сможешь закрыть глаза на этот факт.

– И никакого зелья для твоего присутствия не требуется?

– Нет. И у меня есть одна просьба. Не называй повелительницу Навье не присущим ей именем. Это меня коробит и вызывает желание убивать. Дополнительных титулов не надо. Ведь совсем не трудно сказать просто – Мать. Или обойтись без имен.

– Да, это не трудно. Я запомню.

«Да что такое произошло со мной?»: – в присутствии навки ненависть, подогреваемая всю дорогу сюда, спрятала когти, свернулась калачиком рядом с сердцем и затихла.

– Зайдем в кафе? Тень, напитки, кресла, – предлагаю я через силу.

– Конечно, разговор долгий, важный для обоих, – навка напоминает, что это именно она меня нашла.

Кафе «Сустрэча». Название соответствует. Толкаю тонированную дверь. Мельком замечаю, что навка тоже отражается в стекле. Вурдалаки и вампиры уж точно не ее родственники. Оглядываю зал. В помещении кафе совсем мало посетителей и большинство мест свободно. Странно, но зависть в мужском голосе «ого, отхватил кралю», донесшаяся сбоку, мне совсем не неприятна. Останавливаюсь перед столиком возле окна и предлагаю навке присесть. Она требовательно смотрит на меня. Чертыхаясь про себя, отодвигаю ей кресло. Навка улыбается и удобно устраивается на сиденье.

– Закажи что-нибудь.

Оборачиваюсь сделать заказ, и тут же отлепляется от барной стойки официантка и подходит к нам. Смотрит оценивающе на меня, и с откровенной, но тщательно скрытой, неприязнью на навку. Симпатичная физиономия у работницы кафе, но проблемы на любовном фронте и желания отыграться на сестрах по анатомии явно проступают на ней. Навка, конечно, чувствует лучше и мне становится не по себе от возможных последствий.

– «Лошадиную шею» и «Серебряную пулю».

Я уже отчаялся вызвать ненависть и, делая заказ, хоть названием коктейля пытаюсь уколоть навку ее происхождением еще раз.