Текст книги "Секретный агент по морскому делу"

Глава одиннадцатая. Синьора с характером

1767 год, август, Лондон

С момента убытия Плещеева прошло два месяца, да и сам Симолин незаметно исчез из Лондона, с его отъездом страсти вокруг дела Касатонова постепенно улеглись. Но затишье сие было обманчивым, деятельный русский резидент не зря провел время в Италии. Тихо вернувшись в британскую столицу, он незамедлительно отправился в один из лондонских храмов Мельпомены.

Наконец, спектакль закончился. Невзыскательная публика второсортного театра, состоявшая в основном из мещан с семействами, принимала незамысловатое действо «на ура». Особенно аплодировали военные из числа унтер-офицеров, коих тоже хватало на таких представлениях. Синьора Монти привлекала их не столько своим елейным голоском, сколько точеной фигуркой и дивными ножками, которые она слегка показывала во время танцевальных па.

Впрочем, бравые сержанты и капралы мало интересовали итальянку, поскольку те явно не дотягивали, как она считала, до ее уровня потребностей. Впрочем, и Лубянов ей казался чем-то временным и недолгим.

Представление в лондонском театре Ковент-Гарден. Литография, 1786 г.

Однако сегодня финальный акт Франческа исполняла с особым вдохновением и ножки показывала больше обычного, так что аплодисменты в ее адрес на сей раз звучали вполне заслуженно. Особый настрой певичке придал букет, который она обнаружила в своей гримерке во время антракта. На столике лежали не три худосочных растения непонятного происхождения от местной цветочницы, а настоящие, шикарные, благоухающие оранжерейные чайные розы числом более десятка. К цветам прилагались короткая записка из одного слова: «Восхищен!» – без подписи и маленькая коробочка, в которой Франческа нашла изящную сережку с небольшим, но хорошей воды камешком. Уж в этом синьора разбиралась. Во время выхода на поклон ей поднесли еще один такой же букет, однако сережки в нем не обнаружилось, зато была еще одна записка следующего содержания: «Вторая сережка ждет вас весь этот вечер в «Йе Олде Митре» на Хаттон Гарден. С глубоким почтением, искренний поклонник вашего таланта». С одной стороны Франческа посчитала тон записки несколько нахальным, но с другой, она проголодалась, а в этом известном весьма дорогом заведении подавали лучшие ростбифы в Лондоне, и потом, ее манили сережка и некая интрига происходящего. Выходя к зрителям на поклон, певичка всячески пыталась найти взглядом таинственного почитателя, но, увы, не разглядела его в рукоплещущей толпе. Посему она решила не гадать и, приведя себя в порядок, прямиком из театра отправилась на свидание с незнакомцем.

По всей видимости, бывший в курсе администратор заведения с любезной улыбкой отвел синьору в несколько отделенную часть заведения для джентльменов. Навстречу Франческе живо поднялся немолодой уже мужчина. Одет он был шикарно, но довольно строго.

– Добрый вечер, синьора, разрешите представиться, Иван Симолин, давний поклонник вашего таланта, – поприветствовал он даму на английском и галантно приложился к изящной ручке.

– Ох и везет мне последнее время на русских, – критически осмотрев поклонника, брякнула в сердцах синьора по-итальянски, будучи уверенной, что ее не поймут. Ведь она жаждала увидеть молодого английского аристократа, а вовсе не очередного русского, да еще в летах.

– Я смотрю, что не совсем оправдал ваших ожиданий, но это ничего, – неожиданно получила она ответ на итальянском же и несколько смутилась. – Прошу вас, присаживайтесь, вы, верно, проголодались после спектакля. Здесь отлично готовят мясо.

– Я знаю, мне горячий ростбиф средней прожарки с овощами.

– Уже заказано, синьора.

– Откуда вы знали?

– Я же говорю, я ваш поклонник, а поклонники всегда стараются узнать о своем кумире как можно больше, в том числе и о его вкусовых пристрастиях. Не желаете ли шампанского?

– Пожалуй. Может, вы знаете и мой любимый сорт?

– Конечно, а также то, что вы любите закусывать шампанское пармезаном, его сейчас тоже принесут.

Через минуту подали пенный напиток в ведерке со льдом. После нескольких глотков синьора Монти ощутила приятное пощипывание на языке и некую легкость, отчего настроение ее стало улучшаться.

– Чем вы занимаетесь, мистер Симолин? – гораздо более благосклонным тоном спросила она, чтобы поддержать разговор.

– О, я скромный посланник королевы Екатерины в Европе.

В это время подали мясо, и синьора Монти, подогрев аперитивом и без того хороший аппетит, довольно жадно набросилась на блюдо, не забывая и про шампанское.

Симолин подождал, пока синьора утолит первый голод, и продолжил разговор.

Он достал коробочку и открыл ее.

– Вот и вторая сережка, как я и обещал. Надеюсь, они вам понравились.

– Сережки хороши, а вот на что намекает такая щедрость?

– О, если вы думаете, что я жажду вашей любви, то ошибаетесь, я скорее ищу вашей дружбы и помощи.

– Помощи? – несколько удивленно отреагировала дама.

– Да, дорогая синьора, видите ли, я получаю самые разнообразные задания и обязан их исполнять.

– И вы считает, что я могу вам как-то помочь?

– В данном случае весьма. Не удивляйтесь, но сейчас мне поручена инспекция деятельности мистера Лубянова, а ведь вы с ним довольно близки.

– Что? – еще более удивленно переспросила синьора.

– Да-да, меня весьма интересует все, что касается жизни мистера Лубянова здесь, в Лондоне. Это обычное дело для России, у нас инспектируют всех, и меня в том числе, на предмет того, насколько хорошо чиновники исполняют свои обязанности за границей.

– Доносить? Фи, какой моветон!

– Ну, если вам это претит, то вы можете отказаться, синьора Кьяра Понтедри, – понизив голос, но очень внятно произнес Симолин.

– Как вы меня назвали? – играя непонимание, спросила синьора.

– А разве что-то не так, разве это не название деревушки близ Пизы, где вы появились на свет и где почти все жители носят такую фамилию? Правда, вы потом взяли более благозвучный творческий псевдоним Бьянка Пизано. Надо сказать, вы быстро поняли, что одного таланта недостаточно, чтобы пробиться на сцену. Вы не стеснялись в средствах и, соблазнив нескольких влиятельных в театральном мире господ, достигли желаемого. Вы прима, вам рукоплещут, но, как оказалось, этого мало, настоящее богатство и титул манили вас. И тут случилась пренеприятная история, вы почти окрутили слабоумного престарелого, но весьма состоятельного графа Гвиди. Вы, кажется, подделали документы о своем благородном происхождении. Все шло на лад, пока многочисленные родственники, у которых вы чуть не увели наследство, публично не уличили вас в подлоге, и вам ничего не оставалось делать, как бежать, сменив очередной раз фамилию.

– Все это наветы, – выпалила Монти.

– Боюсь, что в Италии эти наветы превратятся в реальный вердикт суда.

– Мы не в Италии, – голос синьоры стал на удивление спокойным, в нем послышались некие расчетливые нотки. Она продолжила расправляться с ростбифом.

– Ну, это можно устроить, – не менее спокойно парировал Симолин.

Диалог начал переходить в деловую фазу.

– Откуда вы узнали? Только не говорите, что я ваш кумир и поэтому вы желаете и это знать обо мне.

– Отчего же, мне на самом деле нравится, как вы поете, и, на мой взгляд, примой вы стали вполне заслуженно. Я действительно ищу вашей дружбы, и поверьте, дружить со мной очень выгодно. Ваши услуги будут оплачены. А ведь вам всего-то надо докладывать о том, что происходит в повседневной жизни мистера Лубянова. При этом я вовсе не требую подробностей ваших личных взаимоотношений, боже упаси, и потом, мистер Лубянов здесь не навсегда, так что не думаю, что ваша миссия продлится слишком долго. Ну как, синьора Монти, принимаете ли вы мою дружбу?

– Нет, не принимаю, – твердо ответила синьора.

– Как знаете, – несколько угрожающе произнес Симолин.

– Дослушайте, я не стану следить за Лубяновым, но готова откупиться от вас.

– О, синьора, я не беден и интересами Отечества не торгую.

– Я как раз и говорю про эти самые интересы. У меня хранятся чертежи кораблей, Лубянов боялся держать их у себя. Я в этом, естественно, ничего не понимаю. Однако, кажется, из-за них случилась какая-то каверза, а значит, они имеют свою цену. Лубянов жаден до денег и подумывал, как их пристроить подороже.

– Каким образом вы объясните пропажу?

– Как всегда, прикинусь дурочкой или свалю на нерадивую прислугу. И потом, мне все равно, я на самом деле давно хотела с ним расстаться, тем более что у меня вызревает достойная партия и компрометация мне не нужна. Вот почему я хочу откупиться, а на итальянское правосудие и господина Лубянова мне наплевать, в том числе и с материальной точки зрения. У меня новый контракт, я теперь и сама неплохо зарабатываю, но не век же трясти ногами. Надеюсь, я достаточно откровенна, не правда ли?

– Да, признаю, честно говоря, вы меня несколько поразили. В таком случае я принимаю ваше предложение, но хотелось бы знать побольше о связях Лубянова. С кем он встречается, о чем говорит.

– Во-первых, Лубянов не такой дурак, он-то как раз искал моей любви, а не дружбы, все, что выходило за эти рамки, было скрыто от меня. Во-вторых, раненый зверь может очень сильно укусить. Давайте закончим на этом, я устала, хочу домой. Чертежи могу передать прямо сейчас, если вы дадите слово джентльмена более не докучать мне.

– Даю слово и признаюсь: я в восхищении.

– Тогда мой экипаж к вашим услугам, – произнесла синьора Монти и изящным движением смахнула коробочку с сережками к себе в сумочку.

– Экипаж от нового поклонника?

– Это лишний вопрос.

– Вы не ждете Лубянова сегодня?

– Он знает правило, после спектаклей я никого не принимаю, даже любовников.

Уже через час Симолин получил обещанное.

Глава двенадцатая. Кандалы и свобода

1767 год, сентябрь, Лондон

В скором времени Лубянов получил официальное предписание незамедлительно прибыть в русскую миссию пред очи Мусина-Пушкина. Но встретил его все тот же Иван Матвеевич Симолин и в том же кабинете, где ранее произошел его первый разговор с Плещеевым.

– Здравствуйте, господин Лубянов, – в довольной строгой форме начал Иван Матвеевич, – я надворный советник Симолин, имею строгое предписание, согласно которому вы должны лично сопроводить опасного преступника Касатонова в Санкт-Петербург и сдать его по назначению, – с этими словами он передал Лубянову бумагу, запечатанную сургучной печатью с двуглавым орлом.

– А как же мои..?

– Ваши подопечные пока обойдутся без няньки, да и подопечных-то – раз-два и обчелся.

– Когда?

– Завтра в семь утра быть здесь, забрать преступника и отправиться в Лондонский порт. Карета и конвой вам будут обеспечены. В порту я вас встречу, – тоном, не терпящим возражений, приказал Симолин.

Утро следующего дня выдалось ненастным, особенно для таможенного офицера Джорджа Гарриса, у которого дико болела голова после вчерашних крестин его младшего сына. Веселье прошло на славу, и теперь Гаррис стоически отдавал долг этому празднику. Меньше всего ему сегодня хотелось заниматься досмотром судов, задавать вопросы и тем более выслушивать ответы.

Симолин, прибывший в порт заранее, заметил это несчастное, закутанное в накидку существо, медленно бредущее по пирсу в сторону пакетбота «Летучий». Он сразу понял суть проблемы.

– Господи, господин офицер, что же вы тут на ветру, под дождем, пойдемте скорее на судно, – самым любезным образом предложил Симолин.

Таможенник покорно последовал за ним.

Они подошли к трапу.

– Надворный советник Симолин, доложите о нас незамедлительно лейтенанту Ростиславскому, он в курсе, кто я такой, – строго обратился он к дежурившему у трапа матросу. Слова эти скорее предназначались для англичанина. Дело в том, что «Летучий» часто выполнял поручения русской разведки, а фактически, самого Симолина. Так что все члены команды неоднократно видели и прекрасно знали надворного советника.

Через пару минут они уже шли по палубе пакетбота.

– Михаил Сергеевич, здравствуйте, – сказал Симолин, как только они вошли в капитанскую каюту, – я без церемоний, сами видите, человека спасать надо, – продолжил он, показывая на несчастного Гарриса.

– Что же, диагноз налицо, – с усмешкой произнес молодой офицер, – чем будем пользовать пациента?

– Я думаю, рюмка водки и квашеная капуста.

– Согласен, коллега.

– Да я и сам не откажусь. Погода оторви и выбрось. Не одному же ему пить.

– Селин, – громко крикнул лейтенант, и тут же на пороге образовался дородный матрос с залихватски завернутыми кверху усами.

– Так, Селин, водки сюда из моих запасов. Капуста не прогоркла?

– Никак нет.

– Угу, тогда сюда ее, родимую, и закуски, что получше, бегом.

– Есть.

Вскоре стол в каюте преобразился, и Гаррис начал понимать, что происходит.

– Что это? – спросил он, принимая протянутую стопку.

– Это лекарство, и поверьте, оно вас спасет. Давайте залпом до дна.

Таможенник выпил.

– Вот молодца, а теперь закусите капустой. Это второе лекарство, и только вместе они дадут нужный эффект.

Гаррис подчинился, и, о чудо, мигрень, так мучавшая его все утро, постепенно начала отступать.

– Закрепим результат, – бодро заявил Симолин.

Гарриса долго уговаривать не пришлось.

– А вот теперь сала кусочек, опять молодец, – произнес Симолин с умильной улыбкой.

– Гаррис, королевская таможенная служба, – повеселев, представился англичанин, с благодарностью смотря на своих спасителей.

– Командир пакетбота «Летучий» лейтенант Ростиславский, к вашим услугам, – ответил морской офицер.

– Мистер Гаррис, не пора ли приступить к своим обязанностям, а то лейтенанту надо выходить в море, – мягко предложил Симолин.

Офицер кивнул головой и направился было на палубу.

– К чему это, мистер Гаррис, дождь хлещет как из ведра, позвольте, мы все документы и багаж подадим сюда, не правда ли, Михаил Сергеевич?

– Конечно, что вам мокнуть, – согласился Ростиславский.

Гаррис снова кивнул и уперся взглядом в графин.

– Я вас понял, еще раз закрепим результат и начнем процедуру, – перехватив этот красноречивый взгляд, весело сказал Симолин.

Они снова оскоромились.

Гаррис уже вполне осмысленным взглядом быстро пробежался по бумагам, после чего начал досматривать багаж и наткнулся на чертежи.

– Что это? – спросил он.

– О, это экзаменационная работа, мистер Касатонов проходил обучение на верфях. Это некоторые его фантазии, соображения, как может выглядеть линейный корабль в будущем, – вкрадчиво прокомментировал Симолин.

– И правда, фантазии, таких больших кораблей не бывает, по крайней мере, я не встречал.

– Конечно, не бывает, я же говорю, это просто некие рассуждения молодого человека, – услужливо поддакнул Симолин.

– Угу. Тут выездные документы на двух господ. Это те, что появились на палубе сразу после нас?

– Совершенно верно, мистер Гаррис. Хотите, мы сей момент их представим, – услужливо произнес Симолин.

– Не нужно. Я заметил, что один из них, видимо мистер Касатонов, в кандалах. Почему? Неужто этот парень такой страшный преступник? – обратился таможенник к Симолину.

Чертеж 104-пушечного линейного корабля «Victory» (1750 – 1760-е гг.)

– Мистер Гаррис, вы же читали документы, он совершил непозволительный проступок, и мы решили поскорее убрать его из Британии, чтобы не раздражать местное общество. Но у нас так принято, преступник должен быть закован.

– Хорошо, это ваше дело, мистер Симолин. Скажите, а что здесь написано на чертеже?

– Что написано? «Победа» написано.

– Что означает это слово?

– Это всего-навсего русское женское имя, вероятно, он дал название воображаемому кораблю по имени своей возлюбленной, – не моргнув глазом, ответил Симолин.

– А, молодой человек романтик. Надеюсь, девушка не воображаемая, – пошутил Гаррис.

– Да-да, романтик, русская душа, – снова поддакнул Симолин.

– Желаете осмотреть трюм? – спросил Ростиславский.

Гаррис даже не стал отвечать, явно желая поскорее закончить.

– Что же, все в порядке, не смею задерживать ваше судно, счастливого плавания.

Как только таможенник покинул пакетбот, Симолин уединился с Ростиславским.

– У меня пакет от графа Чернышева, велено передать вам лично в руки, – доложил офицер.

Симолин резким движением сломал печать, вскрыл пакет, вынул несколько бумаг и углубился в чтение.

Одним из документов оказался высочайший указ, а другим – письмо командира Преображенского полка к графу Чернышеву следующего содержания:

Государь мой, Иван Григорьевич.

По интересующему Вас делу имею сообщить, что служивший в нашем полку прапорщик Андрей Семенович Лубянов скончался 17 марта 1764 года вследствие увечий, полученных при конных экзерсисах. Шпага оного прапорщика вместе с другими офицерскими достоинствами, а также его имуществом, за отсутствием завещания и за неимением других родственников передана его двоюродному брату Петру Антоновичу Лубянову. Описание шпаги прикладываю.

Описание шпаги.

Шпага обер-офицерская гвардейская, мастерская братьев Юдиных, клеймо имеется, клинок «Алекс Коппель», клеймо имеется. Эфес позолоченный с литерами А.Л. с внутренней стороны, портупея лосиная, обшитая золотым галуном, темлячная кисть позолочена.

Пребываю с истинным почтением, генерал-фельдмаршал граф Бутурлин Александр Борисович.

– Да уж, Лубянов, – недовольно поморщившись, произнес Симолин.

– Вот что, Михаил Сергеевич, вручаю вам эти чертежи, так пренебрежительно недооцененные мистером Гаррисом, берегите их как зеницу ока, ибо это есть изображения новейшего линейного корабля «Виктори», который еще только достраивается, цены им нет. В Петербурге передадите лично в руки вице-президенту Адмиралтейств-коллегии графу Ивану Григорьевичу Чернышеву.

– Есть, все сделаю, – проникшись ответственностью, произнес Ростиславский. – Дозвольте спросить, кто же добыл сии чертежи?

– Не добыл, а сам изготовил тот бедолага, что у вас нынче в кандалах мается. Вот вам указ относительно Касатонова и его сопровождающего Лубянова. Вскроете, когда выйдете подальше в открытое море, зачтете публично перед строем в присутствии упомянутых в сем указе персон, и прошу вас, отчаливайте незамедлительно, а я, с вашего позволения, сойду на берег.

– Есть, незамедлительно, – коротко ответил лейтенант.

«А вы говорите, дело не доведено до конца. Отнюдь нет, Сергей Иванович, напротив, и мы с вами неплохую службу Отечеству нашему сослужили», – едва ступив на берег, с задором заявил Симолин, как бы возражая воображаемому собеседнику. Он вдохнул свежего воздуха, рассмеялся и едва ли не вприпрыжку двинулся к своему экипажу, чем удивил человека с пятном, наблюдавшего за пакетботом.

Через восемь склянок[24]24
  Склянка – корабельные песочные часы с запасом хода на полчаса. Склянки, соответственно, – тридцатиминутные интервалы времени.


[Закрыть]после выхода в море боцманская дудка засвистела общий сбор. В считаные секунды небольшая команда пакетбота выстроилась на палубе. Туда же привели и Касатонова с сопровождающим.

– Равняйсь, смирно! – рявкнул старший офицер.

Командир корабля обвел строй строгим взглядом, после чего начал свою речь.

– Ее величества государыни императрицы Екатерины Алексеевны указ.

Барабан дал короткую дробь.

– По именному Ее Императорского Величества указу повелевается: ученика второго класса Александра Касатонова от стражи освободить, незамедлительно, после зачтения сего указа. За тщение к корабельной архитектуре и великие услуги, оказанные государству Российскому, присвоить Александру Касатонову звание корабельного мастера и по прибытии в Санкт-Петербург поощрить суммой в двести ефимков. Сим же указом повелевается Петра Лубянова за его преступные деяния заковать в кандалы и в сем виде представить в Санкт-Петербург для учинения следствия.

С Касатонова кандалы немедленно сняли, и надели их на его сопровождающего, премного шокированного такой метаморфозой. Предателей нигде не любят.

Глава тринадцатая. Снова на «Гермесе»

1767 год, октябрь, Глазго

Плещеев в некотором недоумении стоял перед кораблем и не узнавал его. Фрегат предстал перед лейтенантом в новом темно-коричневом, почти черном цвете, традиционная белая полоса, идущая вдоль бортов, исчезла, более того, отсутствовало и название корабля. Только белый сфинкс все так же безмолвно восседал на своем посту, внимательно наблюдая за всем, что происходит вокруг. Взгляд Блонди упал на Плещеева. Внимательно рассмотрев стоявшего в нерешительности офицера, она вдруг внушительно мяукнула, или скорее рыкнула во все свое кошачье горло, как бы развеивая все сомнения.

– Эй, Блонди, хотя бы тебя не перекрасили, – крикнул Плещеев с улыбкой и с какой-то восторженной радостью взбежал по трапу ставшего уже почти родным «Гермеса».

Он доложился вахтенному офицеру и, узнав, что капитан на борту, отправился прямиком к нему.

На корабле кипела работа, которой Крейг руководил сам.

– А, вот и наш мичман, или, судя по погонам, уже не мичман, – весело поприветствовал Крейг.

– Лейтенант Раш прибыл для дальнейшего прохождения службы, – едва сдерживая улыбку, отчеканил Плещеев.

– Фергюссон, что же нам делать с этим малым? – нарочито серьезно обратился капитан к своему помощнику, стоявшему рядом, – мы держали место мичмана, а тут целый лейтенант.

– Вот незадача, лейтенантов-то у нас комплект, думаю, либо кого-то из них придется понизить в звании, либо и вовсе выбросить за борт, – вторил капитану первый лейтенант.

– Ладно, возьмем, авось еще один офицер нам сгодится, тем более что предстоит драка, и, надеюсь, не одна, кого-то наверняка убьют. Смотрите, Фергюссон, мистер Раш прибыл не один, а еще с каким-то довеском, – продолжая веселиться, воскликнул Крейг, показывая на оробевшего мальчугана.

– Ты что есть такое? – обратился он к парнишке.

– Кают-юнга Джек Портер, – преодолевая страх, отрапортовал Проныра.

– Ах вот как. Выходит, мистер Раш исполнил, как он, видимо, считает, возложенное на него поручение. Но так ли это на самом деле? Уж больно тщедушен этот воробушек. Боюсь, что его сдует первым же крепким норд-остом.

– Ничего, мы привяжем к его ноге бочонок с солониной, – с улыбкой предложил Фергюссон.

– Черт возьми, но тогда он не сможет исполнять свои обязанности, потому что просто не сдвинется с места.

– Зато он, видимо, не ест много, – предположил Фергюссон.

– Не скажите, Фергюссон, самые мелкие, как правило, и самые прожорливые, но у них все куда-то уходит.

Собравшиеся вокруг моряки дружно расхохотались.

– Итак, вы, верно, ходили в море, мистер Портер?

– Нет, не ходил.

– Как же вы тогда называете себя юнгой? Вы пока что «лэндсмен», я бы даже сказал «лэндсбой», и сколько пробудете в этом не самом почетном звании, зависит от вас самого.

Поняв, что все это матросские шутки, Портер успокоился и начал отвечать в своей привычной манере.

– Я не навязывался, мне мистер Раш предложил это место, вот и все. Если я вам не угоден, то могу сойти на берег, тем более что не знаю ни размер своего жалованья, ни других условий контракта, так что вполне возможно, что я и сам здесь не задержусь.

– Вы посмотрите-ка, у воробышка прорезался голосок, судя по говору, вы родом из Лондона. Столичная штучка, так сказать.

– Так точно, капитан.

– Это Раш научил вас именно так ко мне обращаться?

– Так точно.

– И вы намотали это на ус, вернее, на ус вы еще ничего намотать не можете, ввиду его отсутствия по малолетству. Кстати, сколько вам?

– Двенадцать.

– А по виду совсем не скажешь. И чем вы занимались в Лондоне?

– У нас было семейное дело, – уклончиво ответил Портер.

– Дело? Надо же! Видимо, не очень удачное, раз вы оказались здесь.

– Скажем так, предприятие прогорело в силу внешних обстоятельств.

– И родители вас отпустили?

– Теперь я сирота.

– Ну, этим обстоятельством здесь никого не удивишь и не разжалобишь, тут у половины команды нет никого из близких, не корабль, а сиротский дом. Почти у каждого из этих бродяг есть своя слезливая история про тяжелые жизненные обстоятельства, приведшие их на палубу. Они регулярно травят эти байки на баке, соревнуясь, у кого из них получится жалостнее. Вот что я вам скажу, мистер Портер, сейчас вы полезете на грот-мачту. Обратите внимание на небольшую площадку наверху, она называется марсом. Если доберетесь до нее, то я оставлю вас на корабле, поставлю на довольствие и дам испытательный срок на один поход без жалованья, только доля с призовых, ежели таковые будут. По истечении этого срока, если вас прежде не смоет волной, вы либо вернетесь к сухопутной жизни, возненавидев морскую службу, либо я заключу с вами контракт, с честным жалованьем согласно судовой роли. Если вам не понравятся условия контракта, то вы сможете убраться с корабля. Если сию минуту не сможете забраться на марс, то катитесь на берег и сразу покончим с вашей морской карьерой.

– А если я заберусь выше? – не моргнув глазом спросил Портер.

– Тогда, клянусь всеми морскими богами, я поставлю подпись под контрактом прямо сейчас.

Портер начал забираться по вантам, в какой-то момент он повел себя нерешительно, но потом, видимо, переборов страх, забрался на самый верх в «воронье гнездо».

– И все-таки, капитан, я хотел бы прочесть бумаги, прежде чем их подписывать, – прокричал он.

Все дружно рассмеялись.

– А вы умеете?

– Во всяком случае, цифры я разберу, а в остальном мне поможет мистер Раш, я надеюсь.

– Что же, так тому и быть, если сможете слезть, конечно. А теперь спектакль окончен. Боцман, корабль к выходу не готов, общий аврал, всем работать.

– Как видите, лейтенант, нас слегка потрепали, зализываем раны, – обратился Крейг к Плещееву.

– Что случилось, капитан?

– Пока вы отсутствовали, объявился новый персонаж, называет себя «Повелительницей морей», такой девиз написан на ее флаге.

– Это что, «она»?

– Да, я сначала не поверил, но как оказалось, флаг этот давно известен, и это действительно девица, зовут ее Энн Бонни. Грабит суда по всему Карибскому морю и у побережья Америки. Отчаянной наглости девица. Ее уже ловили и даже чуть не казнили на Ямайке, но помиловали вследствие беременности, проявили гуманизм, да видимо зря, она затаилась на какое-то время, после чего опять взялась за старое, да и как не взяться, папашей ребенка, по слухам, стал ее компаньон Джон Рекхем, тот еще головорез. Так они и действуют, на пару, у каждого свой корабль – шлюп и шхуна. В общей сложности пушек сорок. Ну да ладно, об этом после, да и Скотт вам сейчас все расскажет. Итак, как видите, у нас аврал, хочу задать взбучку этой парочке. Даю вам две склянки на то, чтобы расположиться и присоединиться к нам, дел полно.

– Есть, капитан, – с улыбкой до ушей ответил Раш.

– Что-то вы больно веселы. Рады, что вернулись на «Гермес»?

– Так точно, капитан.

– Ладно, идите и не мешкайте, да, и передайте Портера боцману, пусть юнгу поставят на довольствие и определят место в кубрике, – приказал Крейг, развернулся и решительно направился на шканцы. Невидимая Плещееву довольная улыбка сияла на лице капитана, он был рад возвращению этого русского.

Сдав своего подопечного боцману Грегору Синклеру, Плещеев отправился в свою каюту, где застал Скотта, полулежащего на своей койке.

– Раш, вы вернулись, чертовски рад вас видеть, – слегка заплетающимся языком произнес Скотт.

– И я рад, – искренне ответил Плещеев. – Что с вами случилось? – спросил он, глядя на забинтованную ногу лейтенанта.

– Получил что ни на есть самое боевое ранение щепой от собственного корабля, передвигаюсь с трудом, по этой причине освобожден от авральных работ и несения вахты вплоть до полного выздоровления. Неплохо устроился, не правда ли?

– Серьезно досталось?

– Нет, даже ногу не оттяпали. Поскольку бегать по палубе я теперь не могу, то возлежу здесь, аки патриций, пробавляюсь книгами, ну, и обезболивающим, – сказал он, красноречиво показывая на виски. – Хотите выпить? Нет, что я говорю, мы просто обязаны выпить за ваше возвращение, хотя бы из-за того, что теперь мне не подсунут в каюту какого-нибудь немытого болвана.

– Хорошо, но только один «шот».

– Ладно.

– Скажите, что произошло?

– Слово «произошло» здесь не подходит, так говорят о чем-то обыденном, нет, с нами не «произошло», с нами именно «случилось», как случаются неожиданные несчастья. Итак, представьте себе: туман, почти полный штиль, паруса обвисли, как грудь старой шлюхи, мы еле движемся в надежде выбраться из этой белесой тьмы, и вдруг на нас выскакивают шлюп и шхуна. Они поднимают черные флаги и идут на нас в атаку. Эти кораблики много легче нашего и даже такого ветра им хватило, чтобы маневрировать. Пираты явно хотят взять нас на абордаж прямо с двух сторон. И тут звучит, не побоюсь этого слова, спасительная команда капитана: «Картечью заряжай! По парусам целься! Огонь! Стрелкам бить по абордажной команде!». Мы стреляли почти в упор, и картечь славно порвала паруса, а стрелки буквально смели абордажные команды, уже изготовившиеся к приступу. Кстати, толковые действия стрелков – это ваша заслуга. Так что ход мы этим ребятам сбили, но они не оставили своих намерений и били по нам изрядно. «Гермес» сильно потрепали, мы еле потушили начавшийся на борту пожар. Погибло пять матросов, еще четверо ранены. Из офицеров досталось только мне. Они, в конце концов, завершили бы дело в свою пользу, но внезапно налетел спасительный шквал. Тут всем стало не до драки, и мы ушли с крепким ветром. Вот такая история, Раш.

– И теперь капитан хочет поквитаться, – догадался Плещеев.

– Так и есть, в голове его уже явно созрел какой-то коварный план, которым он, правда, пока не делился.

– Ладно, Скотт, поговорим позже.

– Бегите, у вас-то с ногами все в порядке, а я продолжу процесс выздоровления, – с усмешкой сказал Скотт, и рука его недвусмысленно потянулась к бутылке.

И тут взгляд Плещеева уперся в небольшой женский портрет, вечно стоявший на каютном столике. Скотт утверждал, что это портрет не его возлюбленной, а матери в юности. Плещеев вспомнил, где встречал родовое имя клана, враждовавшего с Макальпинами, ведь с обратной стороны портрета имелась надпись «Леди Джоан Кемпбелл». Однако Плещеев легкомысленно решил, что время средневековых распрей давно прошло.

Боцман Грегор Синклер смотрел на тщедушного парнишку, и тот ему явно нравился. Поступок, который сегодня совершил Джек, у настоящего моряка не мог вызвать ничего, кроме уважения. Парень был явно с характером и неглуп. Боцман вспомнил, что когда-то и сам почти таким же беспризорным мальчишкой попал на флот.

– Сирота, говоришь?

– Так точно, сэр.

– Ну-ну, – задумчиво произнес боцман. – Вот что, в общий кубрик ты не пойдешь, заклюет тебя матросня, да и нечего тебе слушать сальную болтовню. У меня кокпитный кубрик на пятерых, помощника моего убило, а плотника списали на берег по ранению, так что нас теперь трое, значит, я, кок и добрый плотник.

– Почему добрый?

– Это должность такая, старший значит. Ну, пойдем, «пудряной мальчик».

– Причем тут пудра, мне она ни к чему.