Текст книги "Наследие предков. Том 1. Горы будут молчать"

Глава 5. Все новое – это хорошо забытое старое

29 сентября 1942 года, Тбилиси, Особый отдел НКВД Закавказского фронта.

В кабинет начальника особого отдела НКВД Закавказского фронта старшего майора госбезопасности Николая Максимовича Рухадзе постучался и молча вошел высокий широкоплечий мужчина в выцветшей военной форме без знаков отличий. Старший лейтенант Сергей Харитонович Самохвалов, а именно так, если верить архивам НКВД, звали мрачного гостя, был командиром секретной диверсионной группы, формально входившей в состав Отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД, группа альпинистов которой была направлена для обороны перевалов Кавказского хребта летом 1942 года. При виде гостя хозяин кабинета встал, протянул руку и чуть заикающимся голосом предложил присесть за стол, нервно сминая носовой платок в потном кулаке.

Стоит отметить, что старший майор Рухадзе слыл человеком весьма жестоким и беспощадным к врагам народа, в число которых он щедро записывал всех тех, кто, по его особому мнению, не соответствовал эталону благонадежности и преданности трудовому народу. Поэтому пытки и жестокие избиения на допросах были заурядным делом. Да что там говорить, будь воля Николая Максимовича, советское уголовно-процессуальное законодательство, в частности его раздел про дознание и следствие, по своему гуманизму мало бы чем отличался от средневекового трактата «Молот ведьм», детально регламентирующего изощренные способы добычи признаний во всех смертных грехах. Чего только стоила фраза товарища Рухадзе: «Кто не бьет, тот сам враг народа!», получившая широкое распространение в конце тридцатых годов среди ретивых НКВДэшных следователей, наконец-то получивших складный мотивирующий лозунг для любимой работы. Но как выяснилось в долгосрочной перспективе, излишняя ретивость товарищу Рухадзе, как и многим другим землякам и соратникам Лаврентия Павловича Берии, вышла боком. Так в 1955 году Николаю Максимовичу пришлось уже не по своей воле перекрашивать мрачную стенку тбилисской тюрьмы содержимым собственной черепной коробки.

Но, впрочем, мы отвлеклись от описываемых событий только ради того, чтобы показать, что для старшего майора госбезопасности Рухадзе на территории Закавказья авторитетов особых не было: он никого не боялся. Именно поэтому его поведение при виде долгожданного гостя вызывало определенное недоумение. А вот в поведении вошедшего в кабинет старшего лейтенанта Самохвалова вообще не угадывалось не то что страха, но и какого бы то ни было пиетета по отношению к высокой персоне начальника военной контрразведки фронта.

Сергей Харитонович был родом из кубанских казаков-пластунов, служил войсковым старшиной пластунского полка, так называемого «казачьего спецназа» − особого подразделения в казачьем войске, занимающегося разведывательной и диверсионной работой в глубоком тылу противника. О боевых способностях пластунов ходили легенды, часто носящие мистический характер, и, как позднее выяснилось, небезосновательно.

Каким образом матерый казак оказался на службе в НКВД, история по большей части умалчивает. Известен лишь один вопиющий факт: в тридцатые годы во время голода на Кубани, когда Советская власть изымала последнее зерно по станицам, в одном хуторе бесследно исчезли представители партийной ячейки, участвующие в раскулачивании большой казачьей семьи. Туда была направлена опергруппа НКВД, которая также канула в лету. Лишь после того как хутор был окружен войсками и началась массовая зачистка, чекисты столкнулись с яростным сопротивлением казаков, причем боестолкновение выдалось настолько нетривиальным, что о его результатах местные чекисты очень боялись докладывать в Москву. Так как из девятнадцати погибших в перестрелке сотрудников НКВД, двенадцать человек оказались застрелены своими же товарищами, утверждавшими все как один, что стреляли они прицельно по казакам. Только после того как руководством чекистов было принято решение спалить взбунтовавшийся окруженный хутор вместе с непокорными жителями, казаки приняли решение сдаться. Что произошло далее, можно только гадать. Известно лишь то, что этот хутор больше никто из властей не трогал, а, попросту говоря, его вообще старались объезжать стороной как проклятое место.

Арестованные казаки вернулись домой все, кроме девятерых мужчин из рода Самохваловых. О них ничего не было известно среди казаков вплоть до начала Великой Отечественной, когда выходцы из злополучного хутора, воевавшие на разных фронтах, рассказывали, что изредка узнавали знакомые лица казаков Самохваловых среди диверсантов, возвращавшихся через линию фронта из тылов противника. Правда, ни на какие контакты никто из них не шел, поэтому какой-либо информации о пропавших казаках попросту не было.

Старшему лейтенанту государственной безопасности Самохвалову на вид было около сорока пяти лет. Ровную линию лба у границы черных с проседью волос нарушал крупный рубец от осколка гранаты, протянувшийся вплоть до левого виска. Усы «подковкой», обрамлявшие тонкие, казавшиеся поджатыми губы, еще заметнее визуально опускали уголки рта вниз к мощному выступающему подбородку, выражая на лице казака гримасу холодной ненависти и презрения. Но самыми страшными в его облике были глаза – леденящий душу давящий взгляд исподлобья. Смотреть в эти бездонные черные колодцы было попросту невозможно. Ужасающее ощущение холода и страха передавалось даже через фотографию, не говоря уж о непосредственном контакте с Самохваловым, на который решалось идти очень ограниченное число лиц из центрального аппарата НКВД, да и то только в экстренных случаях.

Собравшись с духом, старший майор Рухадзе начал неприятный для него вынужденный диалог, разложив подробную карту местности на зеленом сукне стола:

− Сергей Харитонович, я вкратце изложу обстановку и задачи для вашей группы. Как стало известно, немецкие войска активно прорываются на восточном направлении к Грозному. 21 августа группа немецких альпинистов из горно-стрелковой дивизии «Эдельвейс» водрузила фашистское знамя на вершине Эльбруса. Данная выходка местного командования даже Гитлеру показалась бессмысленной, но настораживает другое: сначала в Баксанской долине по данным разведки была замечена группа то ли спелеологов, то ли альпинистов, которая начала поиск пещерных ходов в горах. И еще, уже второй «язык» подтверждает, что в одну из пещер спустилась большая делегация высоких чинов СС, сопровождавшая группу каких-то азиатов, завернутых в оранжево-багровые одеяния. Причем делегация назад не вернулась. Согласно местным легендам в Приэльбрусье находится разветвленная сеть пещерных ходов, тянущихся вглубь горы. Более того скажу, фашистские альпинисты в довоенный период дружбы между нашими государствами вдоль и поперек облазили все окрестности Эльбруса. Что искали – непонятно, но НКВД на всякий случай перекрыло большинство туристических маршрутов. А вот на прошлой неделе уже на территории Итум-Калинского района Чечено-Ингушетии бойцы из 141-го горно-стрелкового полка оперативных войск НКВД преследовали одну из бандгрупп из отряда Хасана Исраилова . У подножья горы Тебулостмы несколько десятков бандитов исчезли в районе старых замурованных шахт. Еще до 1905 года одна из швейцарских фирм добывала там горный хрусталь, а потом вдруг резко свернула разработки и замуровала шахты. Так вот, ни одного бандита найти не удалось до сих пор, все как сквозь землю провалились. А Хасан Исраилов и Маирбек Шерипов¹1
  Хасан Исраилов (1910 – 25 декабря 1944), Маирбек Шерипов (1905 – 7 ноября 1942) – организаторы антисоветских движений в Чечне в 1940—1944 гг.


[Закрыть] уже несколько лет баламутят местное население, они объединили свои отряды и давно установили контакты с абвером²2
  Абвер – орган военной разведки и контрразведки Германии в 1919– 1944 годах, входил в состав Верховного командования Вермахта.


[Закрыть]. По данным разведки в районе западнее горы Тебулостмы ночью десантировались две диверсионные группы абвера, которые должны были встретиться с бандой Исраилова в ближайшие дни. Но войска НКВД загнали бандитов в шахты, поэтому фашистские диверсанты сейчас затаились где-то поблизости от них и ждут выхода на связь. По нашему мнению, бандиты умело используют пещерные ходы и шахты в горах, о протяженности которых мы можем только догадываться.

Наша цель: не допустить фашистов в пещеры Кавказского хребта на контролируемой нами территории, потому как последствия использования этих пещер врагом предвидеть невозможно. Ваша основная задача весьма непростая: взять живым кого-нибудь из высадившихся диверсантов абвера в качестве «языка». Не мне вам рассказывать об уровне подготовки разведки вермахта и общей сложности операции. Поэтому высшим руководством задачу было решено поручить именно вашему отряду. Горное обмундирование и все необходимое вы получите у моих подчиненных. Когда сможете приступить к выполнению операции?

− Завтра на рассвете выдвигаемся, – коротко пробасил казак. − Это все?

− Ну, в общем, вся информация, которой мы располагали, теперь вам известна. Можете идти, капитан Смирнов вас проводит, – хозяин кабинета поднял трубку телефона и вызвал к себе подчиненного.

Старший майор госбезопасности Рухадзе с опаской посмотрел на захлопнувшуюся за мрачным гостем дверь и, протерев скомканным платком вспотевший лоб, тяжело выдохнул. В памяти вдруг всплыли слова знакомого полковника из Главка про этого головореза со товарищи, которых даже не селят вместе с остальными сотрудниками, опасаясь за психическое здоровье последних, так как казаки были великие мастера морочить головы и вводить присутствующих в какие-то гипнотические состояния, вселяя в сердца необъяснимый страх перед ними. А про то, что это казачье племя, по слухам, вытворяло в тылу противника, и говорить страшно. Таким талантливым головорезам даже простили гибель взвода НКВДэшников в обмен на их клятву преданно служить трудовому народу в рядах специального подразделения Наркомата внутренних дел, что они старательно делали последние десять лет.

30 сентября 1942 года, Итум-Калинский район Чечено-Ингушской АССР, северо-восточнее горы Тебулостмы.

Спецотряд из девяти человек под руководством старшего лейтенанта госбезопасности Самохвалова Сергея Харитоновича десантировался ночью с самолета на относительно ровный участок горного ущелья. Спрятав парашюты, бывшие казаки-пластуны, а ныне сотрудники секретного диверсионного отряда Наркомата внутренних дел, облаченные в маскировочные халаты, пробирались по склону горы, направляясь в район заброшенных шахт у подножия самой высокой горы Восточного Кавказа.

Когда осеннее солнце начало лениво пробивать густую вату тумана, вдалеке, в районе показавшейся на горизонте старинной боевой башни, вдруг послышались одиночные выстрелы, а затем и автоматные очереди. Казаки, мгновенно разделившись на тройки, начали окружать район боевых действий. Подобравшись ближе, старлей Самохвалов увидел в бинокль троих горцев, прятавшихся за камнями и изредка пытавшихся стрелять из винтовки и немецких пистолетов-пулеметов МП-38 по бойницам башни. Четвертый джигит валялся рядом на груде камней и не подавал признаков жизни.

Командир диверсантов принял решение не вмешиваться и понаблюдать за происходящим. Убогие попытки гордых обитателей Кавказских гор попасть в отстреливающегося затворника боевой башни ни к чему хорошему не привели. При очередном появлении из-за груды камней головы одного из осаждавших сверху прозвучал винтовочный выстрел, в результате которого в темя нерасторопного абрека прилетела пуля калибра 7,62 мм, пронзившая голову, словно гнилой арбуз, и разорвавшая надвое нижнюю челюсть. Подстреленный горец скатился вниз к ногам товарищей, своим обезображенным видом окончательно погасив их боевой пыл. Из-под грязно-белой бараньей шапки торчали лоскуты окровавленных щек с клочьями слипшейся от крови бороды и демонический оскал из острых обломков передних зубов. Оставшиеся в живых два абрека, несмотря на уязвленную гордость, все-таки решили отказаться от бесперспективной затеи долгосрочной осады боевой башни и поспешно ретировались вниз по склону.

Через некоторое время, наконец-то, показался и сам воинственный обитатель местного архитектурного шедевра 16-го века, держа в единственной руке винтовку системы Мосина образца 1891 года. Второй руки ниже локтя не было, как, впрочем, и левого глаза. Горец был одет в советскую военную форму, на петлицах которой виднелись три красных эмалевых треугольника, выдавая в своем обладателе сержанта рабоче-крестьянской Красной армии.

Первым окликнул однорукого сержанта подползший ближе всех к месту боя двоюродный брат командира спецотряда НКВД Ваня Самохвалов, законно ожидая выстрела, немедленно прозвучавшего в ответ. Что и требовалось другому казаку, зашедшему сзади для того, чтобы в несколько прыжков налететь со спины и обезоружить горца, пытавшегося передернуть одной рукой затвор винтовки, прижав оружие культей левой руки к груди.

Очухавшийся от неожиданного нападения и признавший, в конце концов, невесть откуда взявшуюся свору вооруженных людей за советских солдат, горец начал на ломанном русском языке объяснять казакам, кто он такой и что здесь произошло. Оказывается, однорукого воина звали Саламбек, он воевал с фашистами под Ростовом в пехотном полку, где в бою получил тяжелые осколочные ранения. Впоследствии он был награжден орденом Красной Звезды и с почетом комиссован из рядов рабоче-крестьянской Красной армии в родной высокогорный аул, расположенный неподалеку от здешних мест.

Валявшийся с разорванной физиономией горец звался Вахой и приходился заклятым кровником Саламбеку. Прознав о возвращении орденоносного увечного красноармейца в родное селение, Ваха решил поквитаться с ним, ловко соединив мотивы личной вражды с благородной идеей священного джихада, объявив ни в чем не повинного Саламбека предателем своего народа и главным приспешником неверных. Идею расправы над предателем с радостью поддержали новые товарищи Вахи, вместе с которыми он состоял в мятежном отряде Хасана Исраилова, вот уже несколько лет активно досаждавшего молодой советской власти на территории южных районов Чечено-Ингушской АССР. Но вышло все совсем не так, как замышлялось в горячих головах народных мстителей. Никто и предположить не мог, что однорукий и одноглазый ветеран, почуяв слежку за собой, рванет как ошпаренный и запрется в старинной боевой башне. А его снайперские выстрелы превратят благородный лик Вахи в некое подобие раскрывшегося бутона огромной гротескной розы, попутно с ним пристрелив еще одного незадачливого абрека.

− А к заброшенным шахтам нас провести сможешь? – поинтересовался у горца бывший казачий войсковой старшина.

− Провести смогу, но дальше не пойду, – выпалил Саламбек и отвёл взгляд в сторону. − Я отцу обещал, что не пойду туда.

− Да ты, в общем-то, там и не нужен будешь, только дорогу покажи. А что ты обещал отцу, Саламбек? – вдруг оживился Ваня Самохвалов.

− Отец запретил туда ходить. Это плохое место. Наши старики знали про него с давних времен. Там много лет назад хрусталь добывали, шахты глубокие рыли. Не послушали наших стариков, потом и поплатились за это. Много людей там пропало.

− Ну, пойдем, хоть до шахт нас доведешь, коли такое дело, – прозвучал приглушенный бас старшего Самохвалова, заподозрившего в словах горца какую-то недосказанность.

Вернув отставному сержанту «трехлинейку», бойцы спецотряда НКВД рассредоточились и осторожно двинулись в направлении горы Табулостмы, снежная шапка которой горделиво возвышалась вдали над скупым осенним пейзажем. Только к вечеру, когда пропали последние отблески заходящего за горные гребни солнца, отряд достиг намеченной цели и командир распорядился организовать привал в небольшой расщелине между поросшими кустарником огромными камнями. Стремительно накрывшая ущелье черная дождевая туча еще сильнее усугубила картину промозглого осеннего вечера в горах.

Впрочем, непогода никоим образом не смогла негативно сказаться на настроении бывших казаков, которые продолжали травить похабные анекдоты и всячески подшучивать друг над другом, чем вызывали еле сдерживаемый гнев Саламбека. Он даже отсел подальше от костра, чтобы только не слышать этих виртуозно вставляемых в разговор сложных матерных конструкций, живо и красочно описывающих будущую картину извращенных половых взаимоотношений участников диалога с ожидаемыми фашистскими диверсантами, которых, если воспринимать буквально слова затейливых казаков, ожидала незавидная участь жертв постыдного надругательства. Одним словом, картина «Казаки пишут письмо турецкому султану» вдруг ожила и заблистала новыми красками.

Когда над вершинами гор чуть забрезжил рассвет, к входу в одну из старых штолен осторожно подползли два бывших казака, отправленных командиром спецотряда в разведку. Услыхать передвижения пластунов даже в ночной тишине родных кубанских плавней крайне редко кому удавалось. Казаки могли часами сидеть в самых неудобных и труднопроходимых местах, затаившись в засаде, а потом внезапно обрушиться, словно коршуны, на зазевавшегося врага. При разведке местности или вылазках за «языками» у пластунов с давних времен было заведено обувать специальную мягкую кожаную обувь мехом наружу, которая практически не оставляла следов.

Понаблюдав минут десять за входом, опытный пластун Степан Тарасенко, которого все кликали Степанычем, приходившийся кумом командиру отряда Самохвалову, вдруг услышал шуршание опавшей листвы за большим осколком скалы метрах в пятнадцати правее. Следом в предрассветном тумане вдруг прояснились очертания горской барашковой папахи. Степан подал знак рукой своему молодому напарнику Кольке Косенко, попавшему в плен к чекистам вместе с остальными сородичами, когда ему едва исполнилось 17 лет, но зарекомендовавшего себя весьма способным воином. Знак старшего товарища означал, что «брать» дозорного абрека предстояло ему. Колька аккуратно достал из-за пояса нагайку и тихо, по-змеиному, подкрался сзади к намеченной цели. Увидев, что снулый дозорный находится в одиночестве на своем посту, молодой пластун отработанным движением накинул нагайку петлей вокруг шеи горца и, резко развернувшись, вздернул последнего себе на хребет. Судя по всему, такого продолжения предрассветного сна дозорный никак не ожидал. Не издав даже хрипа, он несколько раз дернул в воздухе ногами, а потом, закатив выпученные глаза ко лбу, раскинул руки в стороны и повис на спине пластуна, как прикованный к скале Прометей. Дабы не «передержать» придушенного абрека, Колька аккуратно опустил его на землю и вместе со Степанычем уволок ценного «языка» в расположение своих.

Допрос вел сам командир Самохвалов, никаких физических пыток к обескураженному горцу никто и не думал применять. Уж кто-кто, а командир пластунского отряда сумел бы развязать язык даже мертвецу. Ему достаточно было просто посмотреть человеку в глаза, как у того парализовывало всю волевую деятельность и он превращался в некое подобие сомнамбулы, но с сохранением активной речевой функции. Картину допроса опечаливал лишь факт, что плененный чеченец очень плохо говорил по-русски, и никакое суггестивное вмешательство не могло исправить этого досадного недоразумения.

Из слов горца было понятно немного. После того, как отряд мятежников несколько дней назад вступил в бой с войсками НКВД, бандитам пришлось скрыться в районе заброшенных штолен, а потом они вышли на поверхность для встречи немецких диверсантов, проявлявших нездоровый интерес к пещерам и шахтам в здешних горах.

Ближе к полудню допрошенный чеченец, представлявший теперь некое подобие лоботомированного пациента дома скорби, был возвращен казаками на боевой пост, а весь личный состав диверсионного отряда НКВД расположился в засадах вокруг центрального входа в заброшенную штольню в трепетном ожидании визита непрошеных иностранных гостей.

Гости, к счастью, не заставили себя долго ждать. Ближе к вечеру в отдаленном горном пролеске дважды был замечен отблеск оптического прицела или бинокля. А через пару часов к месту предполагаемой встречи со связным вышел один из диверсантов. Остальные его подельники в это время со всех сторон окружали данное место, опасаясь засады. Судя по тактике действий, диверсанты были очень хорошо подготовлены. Отследить их перемещения было практически нереально. Умело используя особенности горной местности, никто из них не вышел на траекторию выстрела казачьих снайперов.

Старлей Самохвалов изначально решил не дать возможность фрицам пройти в штольни, потому что шанс схватить хоть кого-нибудь из них живым при таком раскладе стремительно приближался к нулю. А судя по уровню подготовки вражеских диверсантов, весьма несладко придется казакам и во время боя на открытом пространстве, так как задача взять живым такого матерого противника предполагает вступление в близкий огневой контакт с учетом того, что со стороны врага будет работать как минимум один снайпер.