Текст книги "Русские воеводы XVI–XVII вв."

Вдумайтесь в слова, написанные проницательным англичанином о Дмитрии Ивановиче Хворостинине: «муж, наиболее употребляемый в военное время». Не в этом ли высшая похвала для полководца?

Глава 6. Михаил Скопин-Шуйский

Царь Василий Шуйский торжествовал.

10 октября 1607 г. после 4-месячной осады наконец-то сдалась Тула – последний оплот мужицкого воеводы и мятежника Ивашки Болотникова. Отчаянным «тульским сидельцам» была обещана царская милость, если они сами откроют крепостные ворота. Но царь-то знал цену своему обещанию: Болотникову уже была уготована дальняя дорога в северный Каргополь, где он и сгинет без следа. Тем временем царские воеводы начнут воевать другие южные города, карать «за измену и воровство». И в державе наступит тишина, которая так нужна для укрепления престола.

Правда, той же осенью, уже по возвращении царя в Москву, пришли вести, что назвался в Стародубе иной вор царем Дмитрием, но особого беспокойства эти вести не вызвали. Поверят ли люди новому вору? О постыдной смерти прошлого лжецаря (Лжедмитрия I) широко оповещено, многие своими глазами видели его тело на Красной площади. А если и поверят, большой силы самозванцу не собрать. Заведомые крамольники взяты в Туле вместе с Ивашкой Болотниковым, а остальных добивают царские воеводы в южных городах.

И первый самозванец сам по себе не силен был. В первом же большом бою под Добрыничами разбили его царские воеводы наголову, едва ноги унес. Только когда крестьяне, холопы да мятежные дворяне под его знамя собрались, двинулся вор к Москве. И снова бы его побили, но бояре-воеводы не пожелали больше служить царю Борису Годунову, сами ввели самозванца в столицу. И Василий Шуйский к сему делу руку приложил, трон для себя освобождая. Ныне же помогать вору некому, бояре за него, царя Василия Шуйского, крепко стоять будут, полная дана им воля. Так и зовут Шуйского в народе: «боярский царь». Погуляет самозванец по «украинам» и тоже сгинет…

Так бы, наверное, и случилось, но за спиной нового самозванца стояла чужая враждебная сила. Его именем прикрывалась польско-литовская интервенция, и не на возможных сторонников «чудесно спасшегося» из Москвы царя Дмитрия делалась основная ставка, а на панцирную польскую конницу и железные роты пикинеров. Такого оборота царь Василий Шуйский не ожидал. Да и о новом самозванце известно было немного. Говорили, что пришел он из Литвы, из местечка Пропойска, одни называли его бывшим подьячим, другие – поповским сыном. Одно было доподлинно известно: сопровождал его некий «лях» (поляк) и сам он пришел «из ляхов». Самозванцу покровительствовали пан Рогозинский, начальник замка в Пропойске, и пан Маховецкий.

Гетман Ян Сапега как-то хвастался за столом: «За три года перед сим вооруженною рукою мы посадили на русский престол бродягу под именем сына царя Иоанна Грозного; теперь в другой раз даем русским нового царя и уже завоевали половину государства; он также будет называться Дмитрием». Об этом поведал в своих записках очевидец, немец Конрад Буссов, который жил в России с 1601 по 1612 г. и последовательно служил царю Борису Годунову, Лжедмитрию I, Лжедмитрию II и польскому королю Сигизмунду III.

С самого начала Дмитрий повел себя как прямой польский ставленник. Из Стародуба он посылал в Польшу и Литву «призывные грамоты», вербуя на службу панов, обещая платить жалованье в 2–3 раза большее, чем они могли бы получать от своего короля.

Уничижительное прозвище «царик» прочно прилепилось к самозванцу: так его называли паны в своих записках и деловых письмах. Это прозвище очень точно определяет действительное положение самозванца – сам он не представлял реальной силы.

По подсчетам современника, «царь Дмитрий» с большим трудом собрал в Стародубе около 3 тыс. русских, что было ничтожно мало для серьезных военных действий. Но вот в Стародуб пришел пан Маховецкий с 5 тыс. поляков и хорунжий Будила с большим отрядом конницы. Зная, что главные силы царя Василия Шуйского заняты под Тулой, самозванец начинает «воевать» соседние города. В сентябре он занимает Брянск, в начале октября – Трубчевск. Польская конница Маховецкого и Будилы прорывается к Козельску, где разбивает отряд князя Василия Мосальского. Но этим успехи «царика» и ограничиваются: узнав, что пала Тула и царское войско освободилось от осады, он поспешно возвращается в Стародуб.

И снова – полная зависимость от панов. «Царик» сидит в Стародубе и ждет отряды из Польши и Литвы.

9 ноября 1607 г. воинство «царика» подступило к Брянску и надолго застряло под стенами города: приступ не удался, началась осада, продолжавшаяся полтора месяца. Общая численность армии самозванца достигла 22 тыс. человек: примерно 12 тыс. поляков и литовцев, 8 тыс. казаков и только 2 тыс. русских сторонников «царя Дмитрия»! Ничтожная горстка среди иноземного воинства…

Осада Брянска не принесла славы королевским полковникам и ротмистрам. Город успешно защищался. В середине декабря подошедшая московская рать завязала сражение под стенами города. Осаду снять не удалось, но к защитникам прорвались обозы с продовольствием и подкрепление. В начале января 1608 г. армия «царика» ушла в Орел, т. к. дальнейшее «стояние» под Брянском было бесперспективно.

Здесь, в южных районах страны, где скопились остатки разбитой повстанческой армии Ивана Болотникова, самозванец надеялся пополнить свои отряды. Он рассылает повсюду «призывные грамоты», щедро обещая «детям боярским» и дворянам высокое жалованье, а крестьянам и холопам – волю и землю. И недовольные «боярским царем» Василием Шуйским служилые люди потянулись в Орел. Увеличивается войско самозванца и за счет «черных людей» и казаков. Но главные надежды по-прежнему возлагаются на помощь из-за границы. И вскоре в Орел пришли 400 всадников пана Тышкевича и пана Тупальского, а затем столько же воинов князя Ружинского. К весне войско «царика» выросло до 27 тыс. человек. Это была уже хорошо вооруженная и организованная внушительная военная сила, состоящая из панцирной польской и литовской конницы, наемной пехоты, отрядов казаков под командованием опытных полковников и ротмистров. Военную организацию возглавил гетман Ружинский, оттеснив на второй план пана Маховецкого. Во главе русской части войска встали пан Лисовский и атаман Заруцкий. Войско «царика» готовилось к походу на Москву.

В Москве знали о положении в Орле. Зимой 1608 г. в г. Алексине начали собираться царские рати, были сформированы три полка – большой, передовой и сторожевой, назначены воеводы. Затем войско выдвинулось дальше на юг, в г. Волхов, где и простояло до весны. Командовал полками брат царя – Дмитрий Шуйский, нерешительный и бездарный военачальник. Вместо того чтобы сразу ударить на Орел, Дмитрий Шуйский выжидал, действуя крайне осторожно, и в итоге упустил время. Между тем силы, находившиеся в его распоряжении, были значительными: 30–40 тыс. русских ратников. Правда, состав войска был весьма пестрым: бояре со своими военными слугами, «дети боярские» и дворяне, «даточные люди» из замосковных и северных уездов, татарские мурзы с конными отрядами, иностранные наемники во главе с капитаном Ламсдорфом. Командовать таким разношерстным воинством было трудно, да и боевые качества его оказались невысокими. «Даточные люди», собранные из крестьян и посадских людей, не имели большого желания сражаться за «боярского царя». Недовольство коснулось и части служилых людей. А иноземцы-наемники открыто помышляли об измене. Конрад Буссов писал, что накануне решительного сражения начальники немецкой дружины предлагали Дмитрию свои услуги, обещая уже в первом бою перейти на его сторону с распущенными знаменами (что, кстати, они и сделали).

Только во второй половине апреля 1608 г., понуждаемый приказами царя, Дмитрий Шуйский, наконец, покинул Болхов и медленно двинулся к Орлу. Но было уже поздно: наступавшая армия самозванца встретила его на походе. Всего в 10 верстах от Волхова, у деревни Каменка, передовой полк был неожиданно атакован польской конницей. От полного разгрома его спасла только смелая контратака сторожевого полка под командованием князя Куракина, позволившая главным силам Дмитрия Шуйского отступить и развернуться в боевые порядки.

1 мая началось генеральное сражение. Польско-литовская конница неоднократно атаковала, но успеха не добилась. Русские ратники выстояли.

Однако дух незадачливого полководца был сломлен. Не дождавшись исхода сражения, Шуйский приказал увозить пушки, чтобы они не попали в руки неприятеля. Началось общее отступление. Польская и казацкая конница преследовала отступавших почти 20 верст и была отбита только далеко за Волховом, у засеки, когда-то сооруженной для защиты от крымских набегов. Поражение оказалось полным. Воевода Дмитрий Шуйский прибежал в Москву с жалкими остатками войска. «А прочие все куды успели», – заметил по этому поводу современник. 4 мая Волхов открыл ворота самозванцу.

Все это вызвало панику в Москве. Тем не менее царь Василий Шуйский еще имел силы для защиты столицы, важно было только правильно ими распорядиться. Но царь и его военные советники неверно оценили обстановку и планы противника. Они решили, что самозванец пойдет прямо на Москву по Калужской дороге, и именно туда выдвинули наспех собранное войско, а тот двинулся «не тою дорогою», значительно западнее, через Козельск, Медынь, Можайск, Звенигород, и неожиданно появился под самой Москвой. Положение было угрожающим. Хорунжий Будила позднее писал, что в тот день, когда поляки подошли к столице, «там не было никакого войска, кроме стражи».

Но и военные советники «царика» оказались не на высоте, остановив войско в селе Тушино (15 км северо-западнее Москвы), а затем, по совету гетмана Ружинского, передвинув его дальше на север, в село Тайнинское. Вероятно, гетман хотел отрезать Москву от северных уездов, откуда могло подойти подкрепление защитникам столицы. Однако пока он маневрировал под Москвой, с южных рубежей успело возвратиться войско Василия Шуйского и под угрозой оказались дороги в Северскую землю и Литву. Гетман Ружинский снова поспешил в Тушино. Здесь, на высотах между реками Москвой и Сходней, он начал строить укрепленный лагерь. Вокруг лагеря были выкопаны рвы, насыпаны земляные валы. Активных действий Ружинский пока не предпринимал, поджидая отряды пана Лисовского, которые двигались из-под Волхова через Михайлов, Зарайск и Коломну. Лисовский вел с собой до 30 тыс. «литовских и украинных людей». С его прибытием Москва оказалась бы в кольце блокады.

Но на этот раз обходный маневр не удался. Навстречу Лисовскому вышла рать воеводы Куракина, отличившегося в сражении под Волховом. Битва на берегу Москвы-реки, у Медвежьего Брода, продолжалась весь день. Войско Лисовского было рассеяно, он потерял почти всю артиллерию. Остатки «полевых воров» бежали в Тушино. План блокады Москвы с юга и востока провалился, под контролем воеводы Куракина осталась Московско-Коломенская дорога, а в самой Коломне был поставлен сильный гарнизон. Впоследствии поляки неоднократно пытались отбить Коломну, но неудачно.

Между тем Москва готовилась к обороне. Руководство войском царь Василий Шуйский взял лично на себя. Неудачливый царский брат Дмитрий не был даже включен в список воевод; не получили назначений и другие воеводы, проигравшие сражение под Волховом. Впервые воеводой большого полка стал другой родственник царя, молодой князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский.

Какими силами располагал Василий Шуйский для обороны столицы, точно сказать трудно. По подсчетам военных историков, Москву в 1608 г. защищали максимум 30–35 тыс. человек: отборный «царский полк», стрельцы, многочисленный «наряд», служилые люди из Новгорода, Пскова и других северных городов и южных уездов, казанские и мещерские мурзы со своей легкой конницей, вооруженные горожане. Как показали дальнейшие события, этих сил было достаточно не только для обороны городских укреплений, но и для активных боевых действий на ближних подступах к столице.

9 июня «царик» и гетман Ружинский обосновались в Тушине, а на следующий день русские полки вышли из города, «шатры поставиша» на Ходынке. 14 июня «государев полк» встал на Ваганькове, на берегу речки Пресни, в 2 верстах от Москвы. Царь Василий Шуйский явно не хотел подпускать интервентов к городским стенам. Начались стычки сторожевых отрядов. «Бои были частые», – замечает летописец. В результате тушинцы отступили к своему лагерю под прикрытие укреплений.

25 июня 1608 г. гетман Ружинский предпринял отчаянную попытку решить исход войны в «поле» одним внезапным ударом. Тушинцы вышли из лагеря до рассвета, обрушились на русские полки, ночевавшие в шатрах на Ходынке, смяли их и гнали до самого Ваганькова. Но здесь им пришлось остановиться. Соединившись с «государевым полком», отступавшие ратники перешли в контратаку.

Обе стороны понесли тяжелые потери в этом сражении, но, пожалуй, в большем проигрыше оказались тушинцы. Рухнули их надежды на быстрое взятие Москвы.

Активные действия под Москвой временно прекратились.

Из Польши и Литвы в Тушино непрерывно прибывали подкрепления.

Сведения об общей численности интервентов весьма разноречивы: цифры колеблются от 48 тыс. «хорошего войска» (по подсчетам офицеров Российского Генерального штаба) до 100 тыс. (данные Буссова; пана Мархоцкого – участника событий).

Польско-литовские шляхетские отряды составляли не только самую значительную, но и наиболее боеспособную часть армии тушинцев, главной ударной силой которой являлись польские гусары и пятигорцы[8]8
  Пятигорцами в польской армии называли кавалерийские отряды, составленные из литовской шляхты. Пятигорцы отличались от польских гусаров более легкими панцирями, короткими копьями-дротиками, имели на вооружении луки по образцу татарской (пятигорской) конницы.


[Закрыть]. Натиск панцирной конницы был сокрушительным для легковооруженных дворянских отрядов, не привыкших воевать в плотных боевых порядках. Большой устойчивостью в полевых сражениях отличалась и наемная пехота тушинцев, состоявшая из хорошо вооруженных профессиональных воинов. Русских тушинцев интервенты использовали для сторожевой и гарнизонной службы, при обозах, а дворян и стрельцов просто включали в свои отряды, где они обычно играли вспомогательную роль. Из русских сторонников самозванца самостоятельной боевой единицей были только донские казаки под командованием атамана Заруцкого. Общее же руководство военными действиями осуществляли гетманы Роман Ружинский и Ян Сапега, которые мало считались с «цариком».

Следует учитывать также, что интервентам и самозванцу противостоял крайне непопулярный в стране и несостоятельный как военный руководитель Василий Шуйский. Не отличались полководческими способностями и его ближайшие родственники. О царском брате Дмитрии Шуйском, виновнике поражения под Волховом, уже упоминалось. В сентябре 1608 г. 15-тысячное войско, посланное царем против гетмана Яна Сапеги, возглавил Иван Шуйский. Под деревней Рахманцевой, по дороге к Троице-Сергиеву монастырю, он тоже был разбит наголову. Это поражение имело не только чисто военные, но и политические последствия: авторитет «боярского царя» был окончательно подорван, от него начали «отъезжать» служилые люди. Началось бегство служилых людей и из Москвы.

Тем временем тушинцы, почти не встречая сопротивления, приступили к планомерной оккупации центральных, замосковных и северных уездов. Ян Сапега осадил Троице-Сергиев монастырь, Лисовский направился к Владимиру и Суздалю, а затем – к богатым поволжским городам. Ружинский остался в Тушине – продолжать осаду Москвы.

Царь Василий Шуйский оказался, по словам современника, подобным «орлу бесперу, без клюва и когтей». Власть его, по существу, ограничивалась стенами Москвы, помешать интервентам оккупировать страну он был бессилен, тем более что многие города переходили на сторону «царя Дмитрия» без боя. В Москве царила атмосфера уныния и безнадежности.

Оставалось одно – искать военной помощи на стороне.

Еще в 1607 г. шведский король Карл IX, враждовавший с польским королем, предлагал свое войско русскому царю. Тогда это предложение было отклонено, но теперь в шведской помощи Василий Шуйский увидел единственную возможность спасти свой престол. Решение царя – просить помощи у шведов – было поддержано Боярской думой, и в Москве начали срочно собирать посольство.

«Из всяких чинов мужей урядных» было включено в состав посольства 40 человек, среди них – опытные воеводы и дипломаты: стольник Семен Васильевич Головин, дворяне Корнило Чеглоков, Семен Коробьин, Яков Дашков, дьяк Сыдывной Васильев. Для охраны было выделено около 200 всадников из «государевых служилых людей».

Посольство возглавил племянник царя князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. В это время ему было немногим более 20 лет, но он уже успел приобрести известность храброго воеводы. Между тем никакого дипломатического опыта молодой князь не имел. Этот выбор объясняется, пожалуй, тем, что царь не доверял даже своим ближайшим помощникам: измены бояр, переходивших к «тушинскому вору», заставляли его быть осторожным. Михаил Скопин-Шуйский был хоть и дальним, но родственником царя.

Возможно и более глубокое объяснение. Переговоры со шведским правительством – не единственное и даже не главное поручение Михаила Скопина-Шуйского. Молодой воевода должен был организовать и возглавить оборону всего Русского Севера от интервентов, а затем, присоединив к своему войску шведов, идти на выручку осажденной Москве. Именно так сформулировано поручение Скопину-Шуйскому в разрядной книге.

Для переговоров со шведами в состав посольства был включен дьяк Васильев, образованный и опытный дипломат.

Дальнейшие события показали, что царь сделал правильный выбор.

Скопины-Шуйские принадлежали к роду Шуйских, потомков владетельных суздальско-нижегородских князей. У князя Василия Васильевича Шуйского, жившего в XV в., был сын Иван Скопа (он имел вотчины в Рязанской земле в окрестностях городка Скопина), от которого и пошла двойная фамилия Скопиных-Шуйских.

В XVI столетии из княжеского рода Скопиных-Шуйских вышло несколько известных русских воевод.

Сын Скопы – Федор Иванович Скопин-Шуйский – всю жизнь провел на «казанской украине» и на «крымской украине» воеводой в пограничных городах.

Это было время, о котором неизвестный автор «Казанского летописца» писал: «Многие города русские запустели от поганых. Рязанская земля и Северская крымским мечом погублены. Низовская же земля вся, Галич, и Устюг, и Вятка, и Пермь от казанцев запустели. И было тогда беды за многие годы от казанцев и черемисов больше, чем при Батые. Батый единожды Русскую землю прошел, как молнии стрела. Казанцы же не так губили Русь, никогда из земли Русской не выходили, когда с царем своим, когда с воеводами воевали Русь, и посекали, как сады, русских людей. И всем тогда беда и тоска великая в украине живущим от варваров, у всех русских людей из очей слезы текут, как реки, покидая род и племя отечества своего, бегут во глубину Руси. Многие грады русские разрушены, и травой и быльем заросли села и деревни, многие области опустели от варваров…»

Большой военной карьеры князь Федор не сделал. Правда, в 1546 г. был воеводой полка правой руки под непосредственным начальством брата Ивана IV князя Юрия Васильевича, но в 1551 г. снова оказался на южной границе в Коломне воеводой сторожевого полка.

Известен военной деятельностью и следующий Скопин-Шуйский – князь и боярин Василий Федорович. В 1577 г. он был воеводой сторожевого полка во время похода в Ливонию, затем собирал ратников в Новгороде. В 1579–1582 гг. Скопин-Шуйский становится воеводой в пограничном Пскове и вместе с воеводой князем Иваном Петровичем Шуйским возглавляет Псковскую оборону от Стефана Батория. В 1584 г. Василий Скопин-Шуйский получает назначение наместника в Новгород. Еще раз новгородским наместником он становится в 1591 г., в самый разгар обострения русско-шведских отношений.

Показательно, что князья Скопины-Шуйские, несмотря на родовитость (Василий Шуйский, будущий царь, принадлежал к младшей ветви их княжеского рода), не проявляли особой активности в придворной борьбе, оставались как бы в тени, а поэтому не подвергались серьезным опалам даже в царствование Ивана Грозного. Василий Скопин-Шуйский даже входил в «государев опричный двор».

Все Скопины-Шуйские были воеводами. Эту семейную традицию продолжил и самый известный из них – Михаил Васильевич Скопин-Шуйский.

Сведения о детстве и юности Михаила Скопина-Шуйского крайне скудны. Известно, что родился он в 1587 г., рано осиротел. Мальчика воспитывала мать Елена Петровна, урожденная княжна Татева. По обычаю того времени еще в детстве Михаил был записан в «царские жильцы». В 1604 г. разрядная книга впервые упомянула Михаила Скопина-Шуйского. Во время пира, который давал царь Борис Годунов кизилбашскому послу, он «смотрел и сказывал в большой стол», т. е. получил придворное звание стольника. При Лжедмитрии I юноша был пожалован в «великие мечники» – во время торжественных церемоний «с мечом стоял». Именно Михаила Скопина-Шуйского послали в Выксину пустынь за царицей Марфой, матерью погибшего в Угличе царевича Дмитрия, чтобы она приехала в Москву и признала самозванца своим подлинным сыном. Было тогда Михаилу всего 19 лет, и можно предположить, что стремительная придворная карьера обусловливалась не его собственными достоинствами (хотя современники отмечали, что он с молодости обладал «многолетним разумом»), а покровительством дяди, боярина Василия Шуйского. На свадьбе Лжедмитрия I с Мариной Мнишек всей церемонией распоряжался «тысяцкий боярин князь Василий Иванович Шуйский», а «с мечом стоял» его племянник Михаил. Не забыли и Елену Петровну Скопину-Шуйскую: она числилась «в сидячих боярынях за большим столом», место тоже весьма почетное. Юного князя Михаила даже прочили в Боярскую думу.

В 1606 г. царем становится Василий Шуйский, и жизнь Михаила резко меняется. Из придворного, «великого мечника» на царских пирах, он становится воеводой – как его дед и отец. Начинается ратная служба, в которой Михаил Васильевич Скопин-Шуйский нашел свое истинное призвание.

К тому времени, когда царь Василий Шуйский послал его с ответственнейшим поручением в Новгород, «стебель царского рода, подлинный воевода» Михаил Скопин-Шуйский успел отличиться во многих сражениях.

Осенью 1606 г. он остановил на реке Пахре, на кратчайшей дороге к Москве, армию Ивана Болотникова, которая до этого наносила царским воеводам поражение за поражением. Сражение было упорным и продолжительным, но рать Скопина-Шуйского выстояла, Ивана Болотникова вынудили отступить и идти на Москву другой дорогой, более длиной. Это был единственный успех царского войска на данном этапе крестьянской войны.

При осаде Москвы восставшими Михаил Скопин-Шуйский снова отличился. Он руководил активными воеными действиями за пределами крепостных стен. Во время генерального сражения под Москвой в начале декабря 1606 г. Скопин-Шуйский со своим полком наступал «от Серпуховских ворот» и «воров побили и живых многих поймали», а сам Иван Болотников «с достальными людьми побежал в Калугу».

Далее мы видим Михаила Скопина-Шуйского среди воевод, осаждавших Калугу: он стоял «в особом полку по другую сторону Калуги».

Возможно, именно успешные действия побудили царя поставить молодого Михаила Скопина-Шуйского во главе всего войска, направляющегося к Туле (туда перешел из Калуги Иван Болотников со своей армией): «Послал царь Василий под Тулу бояр и воевод на три полка: в большом полку бояре, князь Михаиле Васильевич Шуйский-Скопин да Иван Никитич Романов».

Боярину Михаилу тогда был 21 год…

Эти три полка составляли передовой отряд царского войска, которое стояло в Серпухове. Им было поручено блокировать Тулу с юга. В середине июня 1607 г. на ближних подступах к Туле произошло крупное сражение.

Войска Болотникова заняли сильную позицию за речкой Вороньей, притоком реки Упы. Топкие берега представляли серьезную преграду для дворянской конницы, кроме того, позиции восставших усиливали засеки. Три дня атаковали полки Михаила Скопина-Шуйского, но конница оказалась бессильной против «воровских людей», засевших за укреплениями.

Исход сражения решили отряды стрельцов, которые «перебрели» речку и в нескольких местах разобрали засеку. Только тогда в лагерь восставших ворвались бояре и воеводы со всеми полками. Иван Болотников отступил и «сел в осаду» в Туле. Но победа далась дорогой ценой, «об речке воровские люди многое время бились», и если бы не отвага и настойчивость пеших воинов, стрельцов, неизвестно, чем бы закончилось сражение.

Это был урок воеводе, который не следовало забывать. За естественной преградой – речкой с топкими берегами, за нехитрыми деревянными укреплениями «воровские люди», кое-как вооруженные, не знавшие воинского строя, успешно отбивали атаки отборной дворянской конницы!

Впоследствии, в сражениях с панцирной польской конницей, буквально сметавшей все на своем пути длинными тяжелыми пиками, воевода Скопин-Шуйский будет широко использовать деревянные укрепления-острожки, за которыми пешие воины чувствуют себя неуязвимыми.

А тем временем к Туле стягивалось все царское войско, приехал сам Василий Шуйский. Началась затяжная осада, которая и позволила собраться с силами новому самозванцу – Лжедмитрию II. Осенью 1607 г., после падения Тулы, началась война с новым опасным врагом. Но разворачивалась она неторопливо, на далеком Северском рубеже, велась небольшими силами. Сам же Василий Шуйский возвратился в Москву.

Всю зиму провел в столице и Михаил Скопин-Шуйский – гордый недавно пожалованным боярским чином (немногие были удостоены такой чести в ранней молодости), обласканный царем. Михаил женился на Александре Васильевне Головиной, а вскоре, в январе 1608 г., когда состоялась свадьба царя Василия Шуйского, вся семья Скопиных-Шуйских приняла участие в свадебных торжествах, причем на самых почетных местах. Михаил был одним из «дружек», его жена – свахой со стороны невесты, мать опять оказалась в числе «сидячих боярынь за большим столом».

Царь Василий словно демонстрировал единство родственного клана князей Шуйских, привечая племянника, «молодшего», уделом которого было верное и безропотное выполнение велений «старейшего». Именно этого он потребовал, когда в Москву после сокрушительного поражения под Волховом возвратился с жалкими остатками войска брат царя Дмитрий. Нужно было спасать положение, и навстречу самозванцу вышло войско во главе с Михаилом Скопиным-Шуйским. Он получил точные указания, где встретить интервентов – на Калужской дороге. Это решение было принято без предварительной разведки и оказалось неверным. Ненадежность войска, собранного наспех, из тех сил, которые оказались под рукой, сыграла роковую роль…

Стремительными маршами Михаил Скопин-Шуйский пошел на юг и остановился на речке Незнайке, за Окой. Только здесь он, организовав дальнюю разведку, узнал, что прямо на Москву самозванец не двигается, он направился «не тою дорогою». Была еще возможность помешать противнику – ударить по войску «царика» с фланга и с тыла, если действовать решительно и быстро. Но здесь в события вмешался еще один неожиданный фактор: ненадежность войска и нежелание части бояр и воевод сражаться с самозванцем. «В полках же начала быть шатость, – сообщает по этому поводу летописец, – хотели царю Василию изменить князь Иван Катырев да князь Юрий Трубецкой, да князь Иван Троекуров и иные с ними».

Михаил Скопин-Шуйский сумел справиться с «шатостью», арестовал и отправил под стражей заговорщиков в Москву. Князья-изменники были разосланы по тюрьмам в отдаленные города, соучастников заговора царь казнил. Но время было упущено, «царик» уже приближался к столице. Можно было и дальше действовать в тылах армии самозванца, перерезая дороги из Северской земли и из Литвы, но царь Василий Шуйский, испуганный очередной изменой, поспешил отозвать рать в Москву.

В Москве князь Михаил Скопин-Шуйский получил почетное назначение – воеводой большого полка, участвовал в летних боях на подступах к столице, но сколько-нибудь существенной роли не играл. Командование войсками оставил за собой царь, он придерживался пассивной тактики – стоял укрепленными лагерями между Тушином и Москвой, вел оборонительные сражения с тушинцами, а потом заперся за стенами столицы. Тогда-то и был послан на север Михаил Скопин-Шуйский – выручать блокированного в Москве царя.

Посольство пробиралось на север по лесам, окольными дорогами, минуя города, – отряды тушинцев уже разошлись по стране, подчиняя «царю Дмитрию» уезд за уездом. Конечно, полторы сотни отборных всадников, охранявших посольство, могли справиться с шайками грабителей или сторожевыми заставами, но встреча с крупными отрядами интервентов или «тушинских воров» могла оказаться гибельной. Обстановка оставалась неясной. В чьих руках Тверь и Торжок, стоявшие на новгородской дороге? За кого будет Псков? Какова обстановка в самом Великом Новгороде? В Москву приходили вести, что новгородцы недовольны государевым воеводой Михаилом Татищевым.

Тревожиться действительно было о чем. Не успел Михаил Скопин-Шуйский приехать в Новгород, как стало известно о псковской измене. Псковичи впустили в город тушинского воеводу Федора Плещеева и присягнули самозванцу. «Передался» самозванцу и Ивангород, неспокойно было в Орешке. Опасались мятежа в Новгороде. Новгородский воевода Михаил Татищев и дьяк Ефим Телепнев советовали Скопину-Шуйскому вместе с ними уйти из города. 8 сентября они тайно покинули Новгород и поехали к шведскому рубежу.

Этот вынужденный шаг оказался правильным. Волнения в Новгороде действительно начались, правда борьба между сторонниками и противниками царя Василия Шуйского закончилась победой первых, и новгородское посольство отправилось вслед за Скопиным-Шуйским. Новгородские послы догнали его под Орешком и торжественно «целовали от имени всего Новгорода крест на верность. Скопин-Шуйский торжественно вернулся в Новгород – уже не незваным гостем, а по просьбе властей и „пятиконецких старост“»[9]9
  Великий Новгород делился на пять частей, «концов», во главе которых стояли старосты.


[Закрыть].

Михаил Васильевич Скопин-Шуйский стал признанным вождем Русского Севера, и в Тушине быстро поняли опасность. В ноябре 1608 г. гетман Ружинский послал на Новгород пана Кернозицкого с большим отрядом копейщиков, другой отряд тушинцев занял Старую Руссу, перерезав Московскую дорогу.

У Скопина-Шуйского было всего лишь 150–200 всадников посольской охраны, вся надежда была на новгородцев.

Они не подвели. В своей «отписке» царю Михаил Скопин-Шуйский сообщал, что новгородцы «служат и прямят» и «многих воров побивают и живых емлют». 4-тысячный отряд полковника Кернозицкого бесполезно простоял под городом почти 2 месяца.

Вначале января 1609 г. на помощь Новгороду вышли 2 рати: Степан Горихвостов с 1 тыс. воинов из Тихвина и Евсей Рязанов из онежских погостов. 11 января 1609 г. Кернозицкий снял осаду Новгорода и поспешно отступил. Михаил Скопин-Шуйский имел теперь возможность свободно сноситься с другими северными городами и «строить рать».