Текст книги "Война глазами участника Парада Победы. От Крыма до Восточной Пруссии. 1941–1945"

Второй немецкий истребитель, раскрашенный под цвета африканской пустыни, пикирует в нашу сторону и открывает огонь. Снаряды из пушек взрываются рядом и находят свою жертву – механика последнего самолёта «Армады» Борю Берсеньева.

В этой ситуации я успел спрятаться под густой, чёрный и едкий дым от горящих покрышек нашего самолёта и чувствовал себя в безопасности, хотя рядом горел самолёт и взрывались патроны пулемётов.

Знакомая пара истребителей продолжала кружиться над нами и обстреливать всё то, что двигалось на земле. Самолёты пикировали, пушки стреляли, и казалось, что они не собирались улетать, не поразив все цели, но боекомплект был израсходован, и они улетели.

День, полный невероятных событий, подходил к концу. Начало смеркаться. Появилась колонна автомашин – личный состав с нашего аэродрома. Она чудом избежала встреч с наземными частями противника и атак авиации с воздуха. Подъехала санитарная автомашина. Медицинский персонал оказал помощь пострадавшим и собрал всех раненых под кроны двух деревьев. Также были собраны тела погибших при штурмовке. С Володи срезали обгоревшую ткань одежды, сделали примочки и совершенно голого положили на стол. Его когда-то сильное тело доживало последние часы. Говорить он уже не мог. На широком лбу образовались две глубокие складки, которые двигались синхронно с голубыми глазами и губами, выражая ужасную боль. Военврач обещал довезти Володю до морского госпиталя, находящегося в Анапе, но, наверное, это были только успокоительные слова. Захоронение погибших было поручено специальной команде.

Для оставшихся в живых день закончился построением и перекличкой. Были полезные указания начальника штаба и его последняя команда:

– Если хотите жить, любыми средствами и способами добирайтесь до военной комендатуры города Сухуми. Я вас там буду ждать (до Сухуми – не менее 450 километров).

Я был в раздумье и подавлен событиями тяжёлого дня. И тут неожиданно появились мои ангелы-хранители в виде Петра Кравченко и Ивана Березина. Они отвели меня за ближайшую сопку, где паслись две лошади, стояла гружёная линейка и был источник с водой. Это было действительно райское место. Можно было спокойно осмотреться. Пилотки на голове не было, гимнастёрка и брюки в дырах от огня, уши и всё лицо слегка обожжены и чёрные от копоти.

Я осознал, что летел на последнем самолёте «Армады» и оказался единственным, кто серьёзно не пострадал от обстрела немецких истребителей.

Наступила южная тёмная ночь. Утром, после спокойной тёплой ночи, проведённой на ворохе свежескошенной травы, мы быстро собрались в далёкий и полный приключений путь.

Как выяснилось уже в дороге, Петро под расписку получил в колхозе упряжку лошадей, успел заехать на продовольственный склад моряков, загрузить линейку продуктами и организовать ночной отдых. Теперь линейка была загружена коробками шоколада, банками сгущёнки, морскими галетами и свежей травой.

Этот стратегический запас продовольствия обеспечил нам проезд через некоторые заградительные заставы НКВД, хорошее питание и благодарность жителей горных селений, расположенных от Гайдука до Пшады.

Если бы наш замполит увидел транспорт, подготовленный для преодоления расстояния от Анапы до Сухуми, кавказских перевалов и более сложных преград, он мог бы искренне восторгаться его снаряжением, чистотой и блеском. Выкрашенная в зелёный цвет кубанская линейка имела два надёжных двигателя, запряжённых по всем лошадиным правилам, запас калорийной пищи, а также экипаж из обстрелянных и обожжённых войной трёх сержантов. Война уже высветила этих людей, и было ясно, кто чего стоит.

Иван запряг лошадей, мы удобно уселись по бокам линейки и поехали на Новороссийск. Когда въехали на первый перевал, он привстал и с чувством произнёс:

– Прощай, «Армада»!

Немецких самолётов в воздухе не было. Всё было спокойно. Только перед спуском к морю, на перевале Волчьи Ворота, рядом с дорогой, взрывались артиллерийские снаряды. Лошадки бодро везли линейку по горным дорогам, и уже через девять часов мы выезжали из Новороссийска на Геленджик. Всё осталось позади, а впереди были заставы НКВД, перевалы, хороший город Сочи, безлюдный город Сухуми, много трудностей и много различных событий.

Заградительные отряды и заставы НКВД появились по приказу Верховного главнокомандующего № 227 от 28 июля 1942 года, который был направлен на укрепление дисциплины в войсках и повышение ответственности за обеспечение боевых приказов. Нам предстояли встречи с такими отрядами, которых раньше при отступлениях практически не было.

В моих воспоминаниях мало героического, нет описаний смертельных воздушных боёв, штурмовки вражеских позиций и аэродромов, поражения целей, защищённых мощной системой ПВО, и т. и. Это легко объяснимо – я не мог быть непосредственным участником этих событий. Но я был рядом с людьми, которые совершали бессмертные героические подвиги, любили Родину и знали, что такое немецкий фашизм. Я готовил к полёту их оружие. Может быть, последний самолёт нашей «Армады», на котором я летел, был последним боевым самолётом Р-5 ВВС СССР.

Наши лётные экипажи, летая на устаревших самолётах, очень хорошо знали о смертельной опасности и трудностях выполнения боевых заданий, но они были всегда готовы выполнять боевой приказ. И они его героически выполнили во славу Родины, во имя Победы.

Вечная память личному составу «Армады», погибшему за нашу Победу!

Кавказ. Вторая половина 1942 года

Поражение войск Крымского фронта позволило противнику сосредоточить силы на южном направлении для захвата Кавказа и реализации плана «Эдельвейс» (директива

Гитлера № 45 от 23 июля 1942 г.). Немецко-фашистское командование было намерено осуществить захват Северного Кавказа, а затем овладеть всем Закавказьем путём обхода Главного Кавказского хребта с востока и запада. Кроме того, командование противника предполагало развернуть наступление через перевалы на Тбилиси, Кутаиси и Сухуми. Стратегической задачей немцев по-прежнему оставалось овладение запасами нефти Кавказа.

Для организации обороны Кавказа решением Ставки Верховного главнокомандования с 19 мая 1942 года был создан Северо-Кавказский фронт. Командующим фронтом назначен Маршал Советского Союза С.М. Будённый. Вошедшие в состав нового фронта армии уже длительное время вели бои с войсками противника, были малочисленными и слабо вооружёнными. Авиация фронта имела всего 230 исправных самолётов различных типов. Резервов фронт не имел.

На начальном этапе противник имел значительное преимущество над обороняющимися войсками, что определило характер боевых действий на всём фронте вплоть до ноября 1942 года. С 10 августа немецкие войска с боями начали продвижение к предгорьям Кавказа. 12 августа противник форсировал реку Кубань и устремился к Новороссийску – новой базе Черноморского флота. Велись оборонительные бои с частым использованием контратак с целью уничтожения войск противника, прорвавшихся через наши оборонительные рубежи. Немцы с боями продолжали продвижение на юг.

В этих условиях три авиационных сержанта на кубанской повозке, запряжённой двумя лошадьми и загруженной доверху продуктами, продвигались на юг – из Анапы в Сухуми.

В первый день поездки на дороге и в воздухе всё было спокойно, только перед спуском с перевала Волчьи Ворота, рядом с дорогой, взрывались артиллерийские снаряды. (Велась пристрелка орудий, предназначенных для обороны Новороссийска.) За Новороссийском движение по дороге было более оживлённое: в оба направления ехали автомашины, повозки и шли небольшие подразделения пехоты. Нашему передвижению на юг пока ничто не мешало, и к вечеру мы доехали до станицы Кабардинка.

Остановились среди деревьев около деревянного двухэтажного дома. Петро Кравченко распряг лошадей, дал им уже подсушенной травы, а мы с Иваном Березиным достали коробки с галетами, шоколадом и сгущёнкой. В обмен за наше угощение мы были приглашены за большой стол, на котором стоял самовар, а вокруг на скамейках сидели женщины.

Я сидел рядом с симпатичной девушкой и её матерью – учительницей литературы. На многочисленные вопросы мы отвечали обстоятельно и правдиво, хотя некоторые ответы вызывали недоверие, особенно у моих соседок. По понятным соображениям, учительница задала мне несколько вопросов по периоду германского литературного движения прошлого века «Буря и натиск». На эти вопросы я ответил, припомнив, что молодой Гёте был участником этого движения, однако мои ответы вызвали совсем другие вопросы.

После застолья мне предложили кровать, стоящую под кипарисами, и очень мягкую подушку. Девушка с длинными косами пожелала спокойной ночи, почему-то очень странно улыбнулась и скрылась в темноте.

Перед рассветом меня разбудили голоса, а когда я открыл глаза, то увидел двух автоматчиков и лейтенанта войск НКВД. Без особых церемоний меня отвели в комнату с решётками и учинили строгий допрос. Кто? Откуда? Зачем? Почему?

Мои ответы не убедили лейтенанта в том, что я не шпион, не дезертир, не диверсант и не провокатор. Он несколько смягчился и даже успокоился после того, как я успешно разобрал и собрал авиационный пулемёт ШКАС. Этот пулемёт был той лакмусовой бумажкой, по которой определяли личность и благонадёжность задержанных авиаторов. Как хорошо, что в Московском авиационном училище связи нас, курсантов, обстоятельно знакомили с этим сложным, скорострельным пулемётом.

Наши отношения стали совсем другими после того, как я сказал, что занимался борьбой самбо в секции у самого А.А. Харлампиева, и ответил, что чемпионом Москвы в 40-м году был Яша Гольберг. Оказалось, что лейтенант, так же как и я, занимался борьбой, но в секции «Динамо», и даже встречался на ковре с Яшей. Для меня это была очень счастливая случайность. Постепенно допрос перешёл в приятный разговор. Мы вспоминали такие фамилии, как Коберидзе, Чумаков, Латышев, и другие фамилии известных чемпионов, с которыми нам приходилось встречаться на тренировках.

После допроса я получил бумагу, где было написано, что сержант Мальцев проверен и что ему нужно содействовать в поездке до города Сухуми. С такой бумагой и продовольственным аттестатом, при наличии двух друзей, можно ехать дальше к нашей конечной цели. (У Ивана была орденская книжка, а у Петро – документ с печатью полка.)

Ещё до первого большого перевала нам удалось успешно миновать заставу НКВД, используя стратегический запас продуктов и наши документы. На втором перевале, кажется на Пшадском, наши лошадки так устали, что одновременно упали и больше не поднялись. Мы очень переживали нашу утрату, но помочь лошадкам уже ничем не могли.

Впереди был город Туапсе, куда устремились немецкие армии, пытавшиеся прорваться к морю и преградить нам дорогу. Но нам не пришлось встречаться с немцами, так как на их пути успели создать укрепрайоны, и их не допустили к городу ближе 30 километров.

К вечеру на попутных автомашинах нам удалось доехать до станицы Лазаревской. Спали на грязном деревянном полу большого барака с таким же большим коридором. На этот раз у меня под головой, вместо мягкой пуховой подушки, была только кобура с револьвером и ремнём для брюк. Как только начали открываться двери многочисленных комнат, выходящих в коридор, наша троица вышла на дорогу и бодрым шагом двинулась на Сочи.

Перед мостом через горную речку мы были задержаны патрулём войск НКВД и сопровождены в отстойник, где формировались подразделения защитников Кавказа. Там, без разговоров, отобрали личное оружие, затем меня, как имеющего поручительство НКВД, посадили на автомашину, а друзей оставили как дезертиров. Мы успели договориться, что я еду по дороге и ищу штаб 4-й воздушной армии, чтобы помочь моим друзьям.

Ехали по горному серпантину на большой скорости. Меня немножко укачало. Остановились, чуть-чуть не доезжая до Сочи. Я с трудом вылез из кузова автомашины. Здесь мне, как говорят, опять неслыханно повезло.

Во-первых, я встретил знакомых радистов с радиостанции РАТ, которые расположились со своими тремя автомашинами на обочине дороги под ветвистыми деревьями.

Во-вторых, примерно через час на дороге появилась полуторка, гружённая чем-то мягким, а сверху груза восседали улыбающиеся мои друзья. Они кричали и махали руками. Я понял главное – до встречи в Сухуми.

В-третьих, я встретил очень милую девушку-радистку Зою. Завтра её должны забросить в Крым, но вечер и ночь были наши. Об этом можно вспоминать особо.

Через день я на попутных машинах добрался до Сухуми, явился в комендатуру и получил адрес, где разместились мои сослуживцы. Из тех военнослужащих, которые стояли в строю под Анапой после гибели «Армады», до Сухуми смогли добраться не все. Однако мои друзья были рядом, живы и здоровы. Но сам город Сухуми был безлюден, местные жители исчезли. Исчезла обслуга ресторанов «Рица» и «Абхазия», двери открыты, но людей нигде не видно. Было впечатление, что население этого большого города похитило неведомое существо. Оказалось всё проще: этим существом был обыкновенный страх. Прошлой ночью над городом впервые появился бомбардировщик Ю-88, который сбросил все бомбы в прибрежной полосе, не повредив ни одного здания. Этого оказалось достаточно, чтобы всё гражданское население покинуло город и обосновалось в домах знакомых и родственников, расположенных в горах и в ущельях.

Деловой центр города – рынок на долгое время также переместился в ущелье. Используя выгодную во всех отношениях обстановку, мы запаслись продуктами, купались и загорали на пустующих пляжах, ждали команды.

Был тёплый осенний день. Три фронтовых товарища после приятного купания в Чёрном море лежали на пляже, покрытом мелкими, отшлифованными морем камешками, и наслаждались тишиной. Недалеко была жестокая война, но для меня, Ивана и Петра кем-то была предусмотрена

передышка – «Армада» погибла, а мы целы. Лёжа под ласковым солнцем, мы вспоминали наш последний драп от Анапы до Сухуми, соображали, что будет дальше и что ещё необходимо для хорошего обеда.

Неожиданно у меня появилось желание выяснить некоторые подробности наших добрых отношений. Я, несколько смущаясь, спросил:

– Почему вы так терпеливо меня ждали, хотя в то самое время я сидел в глубокой яме, немцы двигались на Кавказ, была паника и каждый думал только о своём спасении?

Возможно, этот вопрос для моих друзей оказался сложным. Улыбаясь, сначала высказался Иван:

– Мы тебя знаем как разумного и спокойного товарища, ты выполнял все свои обещания, и поэтому мой погибший «корабль» (самолёт) и я благодарим тебя за дружбу.

Затем, почесав свою волосатую грудь, Петро сказал:

– Вадим, я тебя также хорошо знаю, мы вместе служили и готовили самолёты к боевым вылетам, и, когда попадали в сложные ситуации, для нас всё заканчивалось хорошо.

– Ну и что из этого следует? – спросил я Петра.

– Вспомни последний паровоз в Феодосии, катер в Керчи, налёт Ме-110 на аэродром Плавнинский. А ещё случаи в караулах, нарядах, на стоянках самолётов. Сколько их было?

– Я плохо понимаю, о чём ты, Петя, говоришь.

– Хорошо, я скажу, что я знаю: ты счастливчик. Что-то или кто-то тебя своевременно спасает. Рядом с тобой я спокоен и даже кем-то защищён. Как нам удалось добраться до Сухуми?

Я поблагодарил своих друзей, а про себя решил, что если всё так, то нужно довериться судьбе, не принимать скоропалительных решений в сложных и опасных ситуациях.

Во второй половине октября остатки полка переехали сначала в Очамчира, а затем в Миха-Цхакая, где должны были изучать американские самолёты В-25 и ждать эти самолёты из Ирана.

Не помню как и почему, но я оказался в авиационной части, эксплуатирующей самолёты У-2 (По-2) и базирующейся на ипподроме города Сухуми.

К этому времени немецкие войска при содействии предателей из числа местных жителей по горным дорогам, перевалам и тропам, преодолев сотни километров, приблизились к городу Сухуми. Бои шли на ближайших перевалах и в ущельях (Абхазский хребет), где основную оборону держали подразделения моряков и роты курсантов Тбилисского военного училища.

Наши самолёты, заменяя ишаков, успешно доставляли в ущелье спирт, боеприпасы, сухари и перевязочные средства. На ипподром в Сухуми самолёты возвращались с ранеными. Лётчики иногда привозили грецкие орехи, которых было очень много на земле после налётов немецкой авиации на наши позиции, расположенные в горах рядом с ореховыми рощами.

Полёты самолётов в горах были сложными и опасными. С большим трудом преодолевая высокие хребты, под огнём противника, подвергаясь атакам вражеских истребителей, лётчики умудрялись сажать свои перегруженные бипланы на крохотные каменистые площадки, доставляя защитникам бесценный груз. Моторы самолётов У-2 (известные как «кукурузники») стрекотали в небе с раннего утра до глубокой ночи. Наши лётчики за день делали до восьми вылетов.

С каждым днём количество отважных защитников перевалов уменьшалось. Людских резервов не было. Снабжение войск на перевалах оружием и питанием было недостаточным для активной обороны.

Такая перегрузка начала сказываться как на лётном, так и на техническом составе нашей части. Участились поломки самолётов У-2. Но и в этих сложных условиях личный состав прилагал все силы для увеличения количества грузов, перевозимых в горы. Интенсивность полётов начала снижаться в основном из-за дождей, которые превратили ипподром в настоящее болото.

Несколько строк из дневника.

«22 октября 1942 года. Четыре дня шёл дождик, самолёты и стоянки – в воде, всюду грязь и лужи. Сейчас тучи разошлись, выглянуло солнце, и открылась изумительная панорама гор. Они как бы приблизились, сделались контрастными и слились воедино с белыми облаками. Голубое небо подчёркивало белизну новорождённого льда и снега. Отдельные вершины напоминали ослепительные сахарные головы, уходящие вверх, а там, в высоте, как бы соединялись с неподвижными облаками. Среди вершин, по ущельям, нарушая первозданную тишину, с треском и рокотом, в беспрерывном потоке, летят У-2 нашего славного полка. Лётчики делают до восьми вылетов в день.

Вывозят обмороженных. Ишачья авиация! Гы! Мирка, где ты?»

Все это время я помогал загружать самолёты, ходил в наряды и занимался другими несложными делами, в том числе читал книги. Работы по моей специальности, как радиста, в полку не было, я мечтал служить в частях, где на самолётах есть радиооборудование.

В середине ноября из штаба 4-й воздушной армии раздался звонок, и громкий голос спросил начальника штаба моего полка:

– Чем занимается у вас радиомеханик Мальцев?

После некоторого раздумья и необходимых консультаций прозвучал ответ:

– Помогает техническому составу, ходит в наряды и читает книгу «Радиотехника».

После такого ответа поступила команда:

– Радиотехника необходимо использовать по назначению. 19 ноября Мальцева командируйте в штаб армии.

Это мне удалось услышать, находясь в тот момент в качестве посыльного в штабе полка.

19 ноября на попутных автомашинах я добрался в Ахали-Афони (по-русски Новый Афон), что в 18 километрах от Сухуми, где в известном храме размещался штаб воздушной армии.

Был приятный разговор с военинженером 3-го ранга, в процессе которого вспомнилась моя работа по установке пяти бортовых радиостанций на самолётах Р-5 и безуспешная недельная вахта дежурства на аэродромной коротковолновой радиостанции 11АК в интересах обеспечения связи с крымским подпольем (партизанами). Тогда мы убедились, что в Крыму уже нет радистов, способных ответить на наши позывные, а Крым превратился в плацдарм для захвата немцами Кавказа.

Однако самыми главными событиями этого приятного для меня дня были:

во-первых, началось успешное контрнаступление наших войск под Сталинградом, определившее переломный момент не только Великой Отечественной войны, но и Второй мировой войны. Это была моральная и политическая победа нашего народа. Следует уточнить, что некоторые историки Запада, не считаясь с неопровержимыми фактами, относят к решающим сражениям Второй мировой войны Аламейскую операцию в Северной Африке, произошедшую за месяц до окружения, пленения и уничтожения 330 тысяч человек гитлеровской армии под Сталинградом. В африканской операции войска фельдмаршала Роммеля потеряли пленными 30 тысяч человек, а убитыми – 2300 немцев и итальянцев. Можно считать, что отличались эти две упомянутые военные операции не менее чем в 10 раз! Закончился первый этап ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ;

во-вторых, я был назначен старшим радиотехником в 502-й штурмовой авиаполк, базирующийся на аэродроме в Адлере. Новая должность позволяла получить звание воентехника и значительную добавку к денежному довольствию;

в-третьих, оказывается, я был представлен ещё в начале 1942 года командиром «Армады» (763-й НЛБАП) к званию старшего сержанта. Приказ подписан командующим 4-й воздушной армией генерал-майором авиации К.А. Вершининым, который в этой должности был до сентября 1942 года, но в то время я с ним не встречался.

Запомнившаяся на всю жизнь встреча состоялась у меня значительно позже, когда он был уже Главным маршалом авиации, главнокомандующим ВВС и членом Н,К КПСС, а я инженер-майором. Эта незабываемая встреча произошла в 1954 году, когда я, как ведущий инженер по НИР «Разработка автомата кнопочной перестройки радиокомпаса АРК-5», был вызван в Главный штаб ВВС, где маршал искренне поблагодарил за работу и твёрдым голосом с использованием крепких русских слов сказал: «Если я узнаю, что кто-то будет тормозить вашу работу и установку автоматов на самолёты МиГ-15, я лично оторву тому голову».

Автомат успешно выдержал государственные и войсковые испытания, однако по решению 1-го секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущёва произошло сокращение Вооруженных сил и полное уничтожение всех самолётов МиГ-15. Совершенно ясно, кому нужно было отрывать голову, так как автоматы устанавливать было некуда! В октябре 1964 года Никита Сергеевич «за проявления волюнтаризма и субъективизма» освобождён от всех обязанностей, а в 1971 году он умер.

Очень хорошо сохранилось в памяти, как маршал образно назвал человека, который мог попытаться тормозить реализацию моей НИР. Оказалось, что для меня наша встреча была очередной победой и самой высокой наградой за время моей службы в армии.

В 1973 году, в довольно пасмурный день, я выстоял, с большой грустью, очередь в Дом Советской армии, где состоялось прощание с К.А. Вершининым. В то время я был представителем чиновников Министерства радиопромышленности, которые курировали разработку радиосредств для авиации.

Тогда же, на Кавказе, в тот радостный день, по молодости, я гордился очередным повышением в звании и мог заслуженно закрепить в петлицах третий красный треугольник.

В-четвёртых, после сильных продолжительных дождей небо очистилось от туч, горы засверкали в солнечных лучах, резко снизилась температура. Наступили зимние холода. Все горы покрылись снегом и льдом. В ущельях и на перевалах замерзали бойцы наших частей и подразделений, но ещё больше замёрзло немецких войск. Наступающие на Сухуми войска противника были отброшены не без помощи «Деда Мороза» на многие сотни километров на север. Пришло долгожданное время освобождать Кавказ.

Для меня, как и для всей страны, день 19 ноября 1942 года оказался особым днём!

С приятными мыслями и хорошим настроением я вернулся в Сухуми, где уже на следующий день собрал вещмешок, почистил английские армейские ботинки и покрепче намотал русские обмотки. Одетый по погоде в потрёпанную тёмно-синюю шинель и пилотку прибыл в Адлер, где с большой надеждой и уверенностью доложил начальнику штаба о прибытии для прохождения дальнейшей службы в 502-м штурмовом авиационном полку, а также передал пакет с заново заведённым на меня личным делом (старое сгорело вместе с самолётом при перелёте на фронт). После ознакомления с содержимым пакета начштаба и начальник строевого отдела как-то непонятно пошептались, видимо озабоченные кадровыми перестановками в полку, и посоветовали мне не торопясь обустраиваться.

Штаб полка и общежития личного состава размещались в двухэтажном здании бывшего санатория с красивым парадным подъездом, к которому подходила асфальтированная дорога, серпантином спускающаяся с пологой горы к центральной приморской дороге, идущей на Сухуми. По этим дорогам лётный и технический состав на бортовых автомашинах каждый день ездил на аэродром на боевые полёты и обратно. Для того чтобы окунуться в прохладные воды Чёрного моря, нужно было только перейти центральную шоссейную и железную дороги, раздеться и зайти в море по мелкой неприятной гальке.

Все внутренние помещения санаторного здания были светлыми, чистыми и не походили на те землянки или дома, в которых мне пришлось ночевать с начала войны. Кроме общежитий с хорошими широкими кроватями и служебных помещений была большая комната, где стояли два бильярдных стола, обтянутые почти новым зелёным сукном.

Эта комната, бильярдные столы, большие, под слоновую кость, шары и увесистые кии меня, как мальчишку, привлекали по-особому, потому что я умел забивать шары в лузы и любил эту игру. Впервые я взял настоящий кий в руки в 15 лет, когда мамина сестра – тётя Шура в тёплое летнее время работала главным врачом в Крыму в санаториях Министерства обороны. Завидную практику игры я получил в Алуште, играя с двоюродным братом Лёвой на солидных бильярдах в часы сна отдыхающих. Мне также запомнилась игра в томском ресторане на ящик пива, где я смог удачно проявить свои способности – забивать шары в лузы и выиграть три игры у местных игроков, хотя в то время я учился только в девятом классе.

Бильярдные столы меня настолько удивили и успокоили, что я не очень переживал, что приняли меня в полку более чем холодно и объяснили, что на мою должность есть свои претенденты, по званию более достойные. Мне оставалось ждать решения командования и гонять шары. Однако я посещал стоянки самолётов, проверял работу бортовых радиостанций, готовил их к вылетам и восхищался результатами боевой работы лётчиков, с некоторыми из которых познакомился за бильярдным столом.

Лётчики полка образцово выполняли боевые задания, участвовали в боях на Кубани, на перевалах и дорогах Кавказа, а также в боях за Белореченскую, Майкоп, Туапсе, Новороссийск. Им приходилось выполнять боевые задания при сильном противодействии истребителей и зенитной артиллерии противника, в горной местности и в сложных метеоусловиях. После возвращения самолётов на стоянки я наблюдал на некоторых самолётах вмятины и повреждения передней кромки плоскостей, кровь, мясо и волосы на шасси и в масляном радиаторе. Это происходило из-за того, что лётчики, обнаружив на горных дорогах войска противника и уже перед этим израсходовав весь боекомплект, выпускали шасси и таранили всё живое, что двигалось по горным дорогам и тропам. Противник не выдерживал таких атак, а люди, лошади и ишаки гибли в ущельях и на крутых откосах Кавказских гор. Такие атаки были очень эффективными, так как оказывали сильное моральное воздействие на людей и успешно уничтожали лошадей и ишаков вместе с поклажей, необходимой для боевых действий противника в горах, на перевалах.

За успешные боевые вылеты, мужество и личную отвагу лётчики награждались боевыми орденами, а некоторые получили звание Героя Советского Союза. Всего за время войны, как я знаю, Героями стали лётчики полка: командир звена С.Л. Краснопёров, зам. командира эскадрильи Д.И. Луговой, старший лётчик В.П. Комендант, командир звена В.М. Кирсанов, командир эскадрильи М.Д. Корнилов. Характерно, что все эти лётчики совершили большое количество боевых вылетов за сравнительно малый отрезок времени, вылетая на задание до восьми раз в световой день и каждый раз делая три-четыре захода на цель. Ко времени моего появления в полку лётчики совершили 377 успешных боевых вылетов, уничтожили большое количество живой силы, военных грузов и боевой техники. Были и потери. За два дня до моего прибытия в полку погиб экипаж самолёта, который по неизвестным причинам упал в море на взлёте. (Кажется, взлёт самолётов на этом аэродроме был только в сторону моря.) Были потери от истребителей противника и столкновения с горами в тумане.

За время службы в полку без определённой должности я обменял английские ботинки и обмотки на кирзовые сапоги, обустроился в общежитии механиков, в котором на стенах живописно висели наволочки от подушек, наполненные знаменитыми абхазскими мандаринами, а на кроватях лежали мягкие большие матрасы. Близких приятелей в этом полку у меня не оказалось, хотя после войны в Ленинградской академии на радиофакультете я учился с двумя однополчанами. Один из них в полку был сержантом по прозвищу Трипка, другой – воентехник 2-го ранга – отзывался на имя Ваня.

После окончания академии выяснилось, что Иванов Иван Тихонович – Трипка оказался евреем и поэтому направлен обслуживать радиолокатор в далёкий город Кушка, про который говорили: «Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут». На встрече выпускников академии в 1982 году он доложил, что работает военруком в кулинарном техникуме.

Другой сослуживец по полку Шилкин Иван Иванович по распределению попал в Лётно-испытательный институт в Ахтубинске, а после не совсем образцовой службы, раньше других офицеров, демобилизовался из армии и переехал в Москву. Он загадочно и трагически погиб в троллейбусе от ножа бандита.

В свободное время я с удовольствием играл на бильярде с лётчиком Вадимом Комендантом, который ловко закатывал шары в средние лузы, а при выполнении боевых вылетов виртуозно пилотировал свой самолёт Ил-2 в горных условиях. За личное мужество, спасение товарищей в воздушных боях и успешное уничтожение войск противника был награждён «Золотой звездой» Героя. Уже после окончания войны, кажется в конце 1947 года, погиб в автомобильной катастрофе.

Я с большим нетерпением ждал дня выдачи денежного довольствия, которое должно было окончательно определить мой служебный статус. Этот день пришёл, но без радости – я получил деньги как радиомеханик, всего 375 рублей. Однако долго расстраиваться не пришлось, потому что мне предложили повторно закончить Московское училище связи и получить офицерское звание. Я согласился, а уже 15 декабря, по пути следования в училище, был в Тбилиси. 31 декабря встречал Новый год на верхних нарах в училище, эвакуированном из Москвы в город Сызрань, что на Волге.

Наш длинный путь от Сухуми до Сызрани по железной дороге, через Каспийское море, мимо малых и больших населённых пунктов, с длительными стоянками и пересадками был утомительным, но интересным. Мы были молодыми, здоровыми, обстрелянными на фронте, но плохо представляли жизнь в тылу большой страны. Зато мы хорошо знали, что существуют комендатуры, где можно получить еду и нужный совет.