Текст книги "Затерянный в сорок первом (сборник)"

Глава 10

Ночь прошла не менее хреново, чем предыдущая. Порезы практически затянулись, поэтому перед визитом в госпиталь растер лицо прямо через бинты, хоть таким образом немного разбередив ранки. Все равно будет подозрительно, но я придумал, как хотя бы немного обезопасить себя.

Обер-арцту я сразу заявил, что хочу, чтобы морду моего лица обработала давешняя фройляйн. Рогге только понимающе хмыкнул и вышел из перевязочной, а его место через пару минут заняла Ольга. Или я все правильно рассчитал, или я полный инопланетный, а может, иномирный идиот, совершенно не научившийся разбираться в людях. В перевязочной никого, кроме нас нет, и ничьих, кроме женских, шагов я не слышал. Надо решаться.

– Оля…

Девушка вздрогнула, услышав свое имя, и испуганно посмотрела на меня. По ее на глазах расширяющимся зрачкам, каламбур, однако, получился, можно изучать физиологические реакции. Мучитель собачек Павлов был бы доволен. Меня же такая реакция только обрадовала. Барышня вся на нервах, а значит, это для нее не просто работа – это работа на врагов, следовательно, я прав.

– Тихо, все нормально, – надо срочно разрядить обстановку шуткой. – Я Дубровский.

Не поняла. В глазах паника. Сейчас что-нибудь натворит: либо бросится бежать сломя голову, либо накинется на меня с ланцетом, что как раз у нее под рукой.

– Извините, глупая шутка, зовите меня просто Костей. Хорошо?

Вроде начало отпускать, вон как трясет. Меня, впрочем, тоже. Адреналинчик, однако, перегорает.

– Оль, может, спиртику плеснешь, граммов двадцать.

Теперь поняла, достала какую-то мензурку и, стуча ее горлышком о край тонкостенного стеклянного стакана, бухнула сразу граммов пятьдесят. Попыталась протянуть мне его ходящей ходуном рукой, но я отрицательно махнул головой.

– Сама, мне после.

Как она его жахнула – прямо как воду. Если бы так мужик пил, сказал бы – уважаю, а женщине как-то не очень пристало. Но все равно молодец. Вторую наливала уже значительно спокойнее. Ждать, пока поднесут, не стал. Встал, перехватил из ее руки стакан, мимолетно коснувшись ледяных пальцев, и опрокинул содержимое в рот. Хорошо пошла. Но пока одной дозы хватит.

– Вы кто?

– Я же сказал – Костя. Я тут проездом. Ну не совсем, но скоро уезжать. Смотрю – красивая девушка, дай, думаю, познакомлюсь. Но сначала стеснялся, уж больно красивая и неприступная. Чисто королева. Снежная.

Мой треп, перемеживающийся довольно топорными комплиментами, да еще наложившийся на принятый внутрь организма спирт, действовал, похоже, отменно. Королева оттаивала, даже рука потеплела. Откуда знаю? Так держал я ее за руку. Примерно минуту, пока она пальцы свои у меня не вырвала, точнее, аккуратно так извлекла. Да и ладно, не хочет руки погреть, ее дело, я не настаиваю.

– Оля, у меня будет к вам одна просьба, – я намеренно менял обращения к ней то на «ты», то на «вы», расшатывал, так сказать, психологические барьеры. – Точнее, пока одна. Не рассказывайте никому о том, что вы увидите, сняв повязки. Ни немцам, ни нашим, ни родному мужу.

– О последнем точно можете не беспокоиться, я не замужем.

– Когда будете, тогда все равно не рассказывайте.

– Думаете, буду?

– А как же, если, конечно, сможете выбрать из толпы претендентов.

Точно согрелась. А уши надо шапочкой белой прикрывать, тогда они не будут так выделяться своей краснотой. Но это вторично, главное, я четко расставил акценты – «ни немцам, ни нашим», а она это приняла.

– Хорошо, садитесь, будем повязку менять.

Ольга усадила меня на стул лицом к свету. В простенке между двух окон находилось высокое ростовое зеркало, в котором мы оба отражались. Девушка, мимолетно глянув в него, поправила светлый локон, выбившийся из-под головного убора, и взялась за мои повязки.

– Прямо «Аленький цветочек» какой-то, – говорю после того, как последний слой бинтов снят.

Это я для того, чтобы вывести доктора из оцепенения, в которое она попала, обозрев мою физиономию.

– Ну… это вы зря. От чудовища в вас ничего нет, а вот ваши раны – это какое-то волшебство.

Угу, что я не чудовище – соглашусь, а то, что сама красавица сомнения не испытывает, принимает как должное.

– Не волшебство это – обычное колдунство. Не знали вы мою прабабку, я, впрочем, тоже, она такое даже за фокусы не считала, так – мелочи.

– Так вы колдун?

– Совсем немножко, в основном учусь. Ладно, заматывайте. Кстати, вы зря не верите в колдовство, но если уж так, то у меня к вам еще одна просьба.

– Что-то слишком много просьб сразу.

– Эта связана с первой. Когда к вам, надеюсь в ближайшем будущем, подойдет человек и упомянет аленький цветочек, не удивляйтесь.

– Хорошо. А зачем он подойдет?

– Не знаю заранее. Может, мне понадобится помощь, а может, наоборот, вам.

– Договорились. Как вам теперь ваш внешний вид? – Ольга закрепила конец бинта на моей голове.

– Древних египтян пугать сойдет. Сможете сказать юбер-арцту, что я практически здоров и меня можно отпускать?

– Да, конечно. Вы уже уезжаете?

– Я вернусь, Оленька. Я к тебе буду часто возвращаться.

Нет, ей однозначно нужно прятать ушки под шапочку.

* * *

«Ситроен» подлатали неплохо. Даже стекла с левой стороны поставили, они, правда, теперь не могли опускаться и подниматься, но все лучше, чем со сквозняком кататься. Фельдфебель, заведовавший ремонтными мастерскими, подарил мне пулю от «ТТ», застрявшую в каркасе водительского кресла. Сказал, что повезло. Ну как сказать, я очень старался засандалить ее именно так, значит, дело не в везении, а в мастерстве. А его, как известно, не пропьешь.

Знакомый уже гауптман из комендатуры выдал мне «железную» бумагу, в коей сообщалось, что цугфюрер Пауль Фриш получил ранение в лицо и сверять его лицо с фото из удостоверения не обязательно, заодно я выпросил еще бумагу на сопровождение автоколонны. Тот для вида поупрямился, типа, такую папирэ мне должны выдать там, откуда колонна пойдет, но предложение в будущем посидеть в ресторане растопило лед непонимания. Ну и ладушки, поеду. Сдал Швейка на склад, шучу, и поехал.

Обедал уже в отряде, в одиночестве. Во-первых, потому что опоздал, а во-вторых, все шуршали, приводя автомобили в надлежащий вид – сначала красили, а затем мазали грязью, дабы краска не выглядела слишком новой. Основная проблема была с номерами – не помнил я, как они у Имперской Службы Труда точно выглядят, но раз я сказал Мезьеру, что машины прикомандированы, то решил нарисовать номера и знаки Тодта. Стремно, конечно – документов-то никаких нет, кроме филькиной грамоты, что я в полоцкой комендатуре выцыганил, но где наша не пропадала. Время у нас еще было – решил вернуться в город только послезавтра, но до обеда. Опасаюсь я людей в Полоцке на ночевку оставлять, мало ли что.

Поесть нормально, конечно, не дали – военхозактив собрался невдалеке и нейтрально-требовательно поглядывал в мою сторону, пришлось приглашающе махнуть рукой.

– Чаек у нас сегодня хорош, без чая правда, но травки подобраны на славу – и вкусно, и полезно, – Кошка выставил на стол немаленький котел с парящим варевом и расставил кружки. – Ну, как прошло?

– А ты про что, старшина?

– Я вообще. Коллектив, значит, интересуется – как оно.

Хитрые все стали, и когда только научились, и главное, у кого?

– Пока вроде нормально.

– А лицо как? Мне как Николай рассказал, что вы с физиономией своей вытворяли, особенно про засовывание битого стекла прямо под кожу, аж дрожь пробрала.

– Да чего ему, лицу, будет? До свадьбы заживет.

– А свадьба скоро?

Ого, это уже Ермолов. На косвенных качает? Может, рано я его в охрану списал?

– После Берлина. Причем подарки принимаю только скальпами. Разъяснить чьими?

– А я чего? Я просто уточнить, когда всем можно будет.

– Тебя хоть сейчас распишу, выбирай – весь отряд в твоем распоряжении, вот только как предложение делать будешь, уточни будущую половую дифференциацию. Или подождешь, пока женщины появятся?

Народ за столом грохнул. Хохотал даже слегка покрасневший Ермолов. Ибо нех – на начальстве чекистские подходы отрабатывать.

– Товарищ командир, – взял слово отсмеявшийся Нефедов. – Надо все же объяснить товарищам сложившуюся обстановку. Когда бойцы понимают задачу, то и воюют разумнее. Если это, конечно, не тайна.

– Никакой тайны, товарищ капитан, нет. Кто понял, кого мы взяли в засаде?

– Эсэсовца какого-то, – ответил старшина. – Вы его фюрером обозвали, и еще говорили, что он из зондеркоманды.

Прямо как в игре «испорченный телефон», Чуковский курит.

– Не совсем, точнее, совсем не так. К СС он никакого отношения не имеет, зондерфюреры – это такой хитрый подкласс военных чиновников – военного образования они не имеют, но носят знаки различия, сходные с армейскими. Тот, кого мы взяли, являлся цугфюрером, что соответствует званию лейтенанта Вермахта. Создана эта служба в основном для грабежа захваченных территорий. Что интересно, зондерфюреры, нося звания, могут вполне легально представлять интересы частных капиталистических компаний.

– Это как – нэпман в погонах? – спросил Матвеев, недоверчиво глядя на меня.

– Ну да, где-то так. Представь, что лейтенант интендантской службы во время освободительного похода, на территории бывшей Польши, начал отправлять имущество со складов, например, в какой-нибудь кооператив.

– Да его бы шлепнули сразу.

– А у него разрешение есть.

– Шлепнут вместе с тем, кто разрешение дал.

– Ну вот, видишь разницу в подходах – этих даже не отшлепают. Так сказать, государственная политика грабежа завоеванных.

– Одно слово, буржуи недорезанные. А что они еще делают?

– За заготовками следят – где что можно покупают, что можно отнимают, это если им местная администрация силой поможет – солдат даст или полицаев, для так называемых сборов налогов. Короче, если военные интенданты заботятся проблемами снабжения армии, то зондерфюреры тащат, что можно, в тыл.

– Этот тоже? – вмешался старшина.

– Этот хитрее оказался. Он родственник большой шишки – его дядя бригадефюрер СС и секретарь и заместитель Ганса Франка, практически властителя нынешней Польши. Вот тот, вероятно не без участия своего шефа, организовал на территории генерал-губернаторства, так немцы сейчас называют ошметки, оставшиеся от Польши, какие-то производства и гонит продукцию в Рейх. Полякам, которые на него работают, хоть что-то, но платить надо, а, видно, не хочется. Поэтому они решили сделать финт ушами – украсть что можно ценного в СССР и выбросить это на черный рынок в Польше, а уже вырученные с этого средства пустить на оплату.

– А почему сразу в Германию не отвезти? – продолжал допытываться старшина. – Или дальше – во Францию и еще куда?

– Опасно, они же это втихую все замыслили, чтобы с властями не делиться. Чем больше транспортное плечо, тем выше опасность быть схваченными за руку, извиняюсь за каламбур, а в Германии так вообще либо гестапо, хотя это и не их сфера ответственности, либо криминальная полиция могут хвост прищемить.

– Так мы их экспроприировать будем?

– Да, без шума и пыли – спокойно приехали, забрали, уехали. Именно спокойно – я собираюсь минимум две ходки сделать, а там, чем черт не шутит, еще поглядим. Жаль, у нас формы Тодта нет.

– Это что за зверь обрисовался? – снова влез Матвеев.

– Тоже примерно из того же разряда, что и зондеры, – полугражданские строители, как и Имперская служба труда, только если последняя работает только на территории Рейха, то тодтовцы сейчас есть под Витебском. Вот их и изобразим.

– А с формой что?

– Трофейная у них форма, чехословацкой армии, но у них и вермахтовские саперы есть, так что выкрутимся.

– Разрешите вопрос, товарищ командир отряда? – Чего это Нефедова на уставняк пробило. – А это точные сведения? Как бы не попасться, да и с немецким у нас, как вы знаете, не очень.

– Немецкий вам не слишком будет нужен – под хиви будете косить. Николай, объяснять, кто такие хиви, надеюсь, не надо, ты с ними сидел.

– Не надо, я их еще, гадов, и вешал.

– Вот, значит, старшим и пойдешь. Повязочку тебе симпатичную такую сделаем. И даже чего-нибудь напишем, надо только придумать чего.

– Так в лагере они просто белые были, точнее, грязные.

– Ну, можно и не писать, хотя лучше чего начирикать, подумаю. Да еще, старшина, что с ранеными?

– Станчук умер, не пригодятся ему ваши лекарства, а Жорка ничего, поправляется, с немцем в шашки играет.

– Здорово, а работать он у вас не пробовал?

– Кто, Жорка?

– Немец, конечно!

– Он работает, дай боже. Руки золотые, все оружие уже до ума довел. Чего мне его, ямы заставить копать?

– Ладно, старшина, не обижайся. Но и не расслабляйся – если немец сдернет, всей нашей работе швах настанет.

– Никуда не денется, если только на небеса.

– Ну и ладно. Номера с машин сняли? Несите сюда, эх, надо вспомнить, какой номер я на тодтовской машине в Полоцке видел.

* * *

Длинная автомобильная колонна неспешно втягивалась в город, обдавая часового запахом масла, сгоревшего бензина и жаром перегретых двигателей. Погода для начала осени стояла непривычно сухая. Солнце с неба палило нещадно, прогревая землю так, что поднятая колесами пыль висела в воздухе по полчаса, мешая обзору и забивая радиаторы. Последние машины в колонне представляли собой большие горы грязи, а водители в советской форме без знаков различия напоминали цветом лица и одежды вышедших из могил вурдалаков. Еще большее отвращение вызывало то, что через дорожки, пробитые потоками пота, стекавшего по их лицам, проглядывали участки распаренно-красной кожи. Немецкий солдат с саперными знаками отличия, сидевший в последней машине рядом с водителем, имел вид не лучше, но вызывал у часового естественное чувство сострадания. Но все же это лучше, чем фронт, где дикие иваны, неся огромные потери, продолжают сопротивляться доблестной германской армии. Спесивые лягушатники и заносчивые лайми, получив во Франции вдесятеро слабее, сдались или сбежали, а эти продолжают драться, разменивая десяток своих жизней на одну немецкую. Идиоты, неужели они на что-то надеются? Вряд ли, просто из своей природной ограниченности не понимают, что их песенка спета. Зачем гибнуть ни за что ни про что? Одно слово – скифы!

– Рядовой, кажется, мне знакомо ваше лицо, – обратился к часовому офицер, нет, скорее пародия на немецкого офицера, вышедший из следовавшей в голове колонны легковой машины, которая встала сразу в десяти метрах от поста.

– Рядовой Пройсс, господин цугфюрер, так точно, я делал вам перевязку четвертого дня прямо здесь.

– Спасибо, рядовой, – зондер протянул непонятную черную коробку с зеленой окантовкой. – Говорят, такие курит сам Сталин. По крайней мере значительно лучше ваших пайковых.

– Спасибо, господин цугфюрер.

Видно, что этому недоразумению в форме нравится, когда перед ним «тянутся» и отвечают по уставу, ну а Отто это не сложно. Он не курил, но если это и правда хорошие сигареты, то можно их сменять на что-либо полезное, может, даже на «панцершоколад». Он вообще любил сладкое, а от «панцершоколада» становилось легко и пропадал страх, постоянно державший его в напряжении последний месяц. Того же эффекта можно было добиться, приняв таблетку первитина, но с шоколадом процесс был гораздо приятней.

– Вы сколько будете на этом посту?

– До завтрашнего утра.

– Ну, тогда еще увидимся, спаситель, я уже до вечера собираюсь покинуть ваш город.

– Удачи, господин офицер.

Ага, офицер, как же, но хорошее слово и кошке приятно. Может, чего еще обломится к вечеру-то.

* * *

Автоколонна остановилась перед воротами, только легковой автомобиль зарулил внутрь двора. Господин интендантуррат, собственной персоной, уже встречал меня во дворе.

– Здравствуйте, Пауль. Машины сюда загонять не стоит – ваш груз на складе в пяти минутах отсюда. Да, как ваши раны?

– Здравствуйте, Огюст. Вашими молитвами с моими царапинами все нормально, а насчет склада я так и поду-мал. Грузчики там найдутся?

– Обижаете. Там может не быть летчиков и танкистов, да что значит не быть – их там точно нет, но грузчиков хватает. Вы заночуете?

– Нет, загрузимся и обратно в Витебск.

– Разве вы отсюда не в Краков? – насторожился немец.

– Отнюдь, в Краков, – я понизил голос, дабы никто не услышал, – пойдет вторая партия, ваша, а моя из Витебска прямым ходом в Варшаву. Железная дорога уже заработала, вы не знали?

– Вот как? Тогда да, так безопаснее.

– Кстати, вы определились с адресом доставки и объемами?

– Да, все хорошо, я бы сказал, просто отлично. Нас ждут великие дела, Пауль.

Ага, трибунал тебя ждет не дождется. Хотя, может, и отвертишься – калач тертый.

– Тогда чего ждем мы? Раньше начнем – раньше опохмелимся.

– Согласен, – засмеялся Мезьер. – Сейчас организую погрузку, вернемся и обмоем.

– Извините, Огюст, но давайте в следующий раз. За погрузкой своего груза, – выделил предпоследнее слово, – я собираюсь проследить лично. Не считайте это за недоверие, но береженого бог бережет – путь длинный, и не хотелось бы застрять ночью посреди леса из-за рассыпавшихся мешков.

Ну да, так я и оставлю свою банду без присмотра, вдруг Тихвинский растеряется и не сможет какую проблему разрулить. Погорим из-за мелочи, как шведы под Полтавой.

– Вы совершенно правы, мой друг, именно так надо делать дела, – Мезьер как-то замешкался, видно, в душе его происходила внутренняя борьба. – Надеюсь, вы не откажетесь принять от меня в подарок бутылочку так понравившегося вам коньяка.

А, так это он с жабой борется. Смотри, какой сильный – справился.

– Конечно же, я не могу отказаться от предложения друга, но оставляю за собой право на ответный подарок.

Ишь, как глаза загорелись. Будет тебе подарочек, век не забудешь.

Склад не впечатлял – сарай он и есть сарай, только большой и грязный. Охранников было всего двое, степенные такие сорокалетние немецкие бюргеры, с пузами. Первый раз таких вижу – или я что-то не понимаю в немецкой мобилизационной политике, или Мезьер на ответственные места своих старых подельников пристраивает. Около конторы у него нормальные солдатики ошиваются, а здесь два таких чуда, ну да мне на руку – эти вряд ли к водителям и Тихвинскому приставать будут. А вот и он легок на помине – ополоснул морду из фляги и, как и договаривались, сразу отвалил в тенечек, типа – хрупкий груз, не кантовать. Грузчиков было за два десятка, опять наши пленные, ну примерно на это я и рассчитывал, правда, могли быть и местные, но дела это не меняет. Водилы мои сделали морду кирпичом и в разговоры не вступали, отчего сразу получили несколько ненавидящих взглядов и по ведру словесных помоев на голову. Кто-то из архаровцев не выдержал, и один из грузчиков покатился по земле, получив плюху. Часовые защелкали затворами и заорали, чтобы буяны разошлись. Я тоже поорал. Прибежал Тихвинский – и вот уже наш горе-боксер собирает мордой пыль. Надо будет проследить, как бы в лагере разборок по этому поводу не случилось, а то будет у меня военюрист с подглазными осветительными приборами. А оно мне нужно?

Наконец-то работа пошла. Не закипела, конечно, рабский труд, как известно, не отличается высокой производительностью, а время дорого. Ладно, буду изображать немецкую сволочь, кулаки в ход пускать противно, но, к счастью, я интеллигентная немецкая сволочь, можно даже сказать, культурная. Значит, достаем пистолет. Правда, у Ганса Иоста все наоборот – снимать с предохранителя револьвер надо против культуры, но мне не до точности формулировок. Пары минут размахивания полуигрушечным средством устрашения дали свой результат – немцы успокоились, мои утихли, а пленные, скрывая злость в глазах, зашевелились.

– Огюст, вы их вообще кормите?

– Да… Наверное.

– Понятно. Организуйте им какую-никакую кормежку, лучше полчаса потерять, зато потом за пять минут… ну, не за пять, но быстро загрузиться.

– Хорошо, сейчас организую.

Через полчаса в ворота въехала телега, управляемая таким же военнопленным, даже без охраны. Никаких отличительных знаков на потрепанной форме водителя кобылы, типа белой повязки, что я нацепил на водил, не было. А не перестарался ли я? Даже маслом кашу можно испортить, несмотря на народную мудрость. Да и больно мордатые мои бойцы по сравнению с местными задохликами. Задохлики, не задохлики, а термосы потягали и расфасовали кашу быстро и организованно, ели, правда, жадно. Дисциплина в наличии, значит, ребята еще не сломались, но помочь я им ничем не могу, черт меня подери. Были бы тут не немцы, а монголы, да лет девятьсот назад, просто выкупил, а так даже такой, как Мезьер, не поймет, если я выскажу такое желание. Кого-кого, а советских рабов сейчас завались – зачем покупать, если так можно в лагере получить. Извините, пацаны, остается только за вас отомстить. Но за этим, будьте уверены, не заржавеет.

Ловлю себя на этих мыслях и не понимаю – пугаться мне или что? Как этот мир, эти люди сумели привязать меня к себе, сделали свои проблемы моими? Мне же уходить… надеюсь, скоро. Не помешает ли эта привязанность уходу? Не знаю! И знать не хочу, так-перетак.

– Вы удачно применяете метод кнута и пряника, Пауль. У меня они так не бегают.

– Ага, у вас они просто еле ноги таскали. К рабам надо относиться по крайней мере не хуже, чем к животным. Вы же не будете морить голодом собаку и требовать от нее службы. Вот и с этими так. А что нового в городе?

– О, вы же не знаете, в город приехал Вальтер Блюме вместе с частью своей зондеркоманды. Вам надо обязательно встретиться, он интересовался вашим случаем.

– Айнзацгруппы вроде должны заниматься местными. Здесь чего, евреев мало?

– У Блюме, кроме чисток, вроде как задание уничтожить местных бандитов, а вы как пострадавший можете что-то сообщить.

Этого мне только не хватало. Надо разобраться, кто такой этот Блюме и что от него можно ожидать. В айнзацгруппах вроде даже могут спецы из крипо быть. Расколят меня от гланд по самою… не могу. Блин, накрывается вторая ходка. Надо бы умудриться сегодня ноги унести.

Ага, умудрился – гадом буду, этот зеленый «Опель Капитан», что тормознул у ворот, по мою душу. И роттенфюрер в черненьком явно ко мне направляется. Попал!

– Господа, кто из вас Пауль Фриш?

А то ты не догадываешься, морда эсэсовская, имя ты, значит, знаешь, а звание забыл? Черные эсэсовцы те еще снобы, хотя как солдаты существа явно посредственные, лучше, конечно, чем местные обозники, но задирать нос перед зондерфюрером это им никак не дает право. Хотя мне-то какое дело, а Фриш скорее утрется, чем пойдет на конфликт. Хотя и постарается поставить этого ефрейтора на место. В этом ключе и действую. Особенно надо ему «господ» припомнить.

– Я, господин роттенфюрер.

Что не понравилось, судя по кислой физиономии. Скажи спасибо, что я тебя камрадом не назвал, а мог бы – чего с гражданского в погонах возьмешь.

– Прошу проехать со мной, цугфюрер.

Решил не обострять, видно, не получил команду вывести меня из равновесия перед беседой, а по собственной инициативе выпендренулся. Ну и я слегка откачу.

– А что случилось, роттенфюрер?

– С вами хочет побеседовать мое начальство.

– Вы из седьмой зондеркоманды?

– Да.

– Поехали. Господин индентантуррат, вы проследите за погрузкой?

– Конечно, господин цугфюрер. – Мезьер глянул в спину удаляющемуся эсэсману и добавил, понизив голос: – Пауль, не злите их, они, конечно, быдло, но быдло опасное.

– Спасибо, Огюст, как-то просто вырвалось.

– Я вас понимаю, сам их терпеть не могу, но терплю.

Ехать, как всегда в этом городке, оказалось недалеко. Машину можно было и не присылать, вряд ли опасались побега, скорее проявили уважение. Странно это, или эсэсовцы в курсе родственных связей Фриша, или что-то от него очень хотят. Если в курсе, то знают, что к элите старой Германии он отношения не имеет и поведение роттенфюрера его личный закидон. Вполне возможно, что тому не довели до сведения, за кем его отправляют, а он сделал неправильные выводы о социальной принадлежности зондерфюрера. Всегда проще представить, что окопавшийся на хорошей должности в тылу, да еще и связанный с предпринимательскими кругами человек отпрыск какого-либо жирного кота, а не своего товарища-партийца. Хотя какой ему Бюлер товарищ? Впрочем, приход нацистов к власти произошел не то что по историческим, даже по человеческим меркам совсем недавно, и расслоение еще не зашло так далеко. Тот же Бюлер, присутствуя на каком-нибудь партийном мероприятии, вполне мог поздороваться со штурманом из охраны за руку или переброситься парой слов. Еще лет десять, и нынешняя нацистская элита забронзовеет, а уж их дети будут считать детей рядовых партийцев, как и Мезьер, быдлом.

Охрана небольшого особняка, тоже черномундирная, пропустила нас без вопросов – то ли предупреждены были, то ли не били их еще как следует. Ну-ну, я постараюсь сделать так, что вы на своей шкуре почувствуете, какой кровью писался караульный устав. Хотя не все у них так уж запущено – в здании оказалось еще два внутренних поста, это только те, мимо коих меня провели. В довольно просторной, хотя и изрядно обшарпанной комнате, спешно, с помощью пары нацистских флагов и нескольких других мелочей, типа портрета фюрера, переделанной под кабинет, за массивным деревянным столом сидел еще молодой человек с петлицами штандартенфюрера на пресловутом черном мундире. Вот ты какой – северный олень.

– Хайль Гитлер, – выбросил я руку в приветствии.

Губы Блюме тронула легкая улыбка, он встал, слегка лениво протянул согнутую в локте руку.

– Зиг Хайль, – затем опустил руку, превращая приветствие в жест для рукопожатия. – Проходите, камрад. Нам нужно поговорить.

И правда, не чураются еще сильные мира сего поручкаться, небось не только про лесных разбойников узнать хочет, для этого и какого штурмшарфюрера или, на край, унтерштурмфюрер хватит.

Рука у штандартенфюрера была крепкая, а от самого пахло хорошим табаком, явно не пайковые сигареты, а как бы не какая гавана, точно вон и окурок в пепельнице, причем не раздавленный, а «умерший», как и положено элитному изделию. А вот табачного дыма в помещении не ощущается, то ли курил он давно, то ли вентиляция хорошая. Даже кресло для посетителей оказалось на уровне, а то некоторые начальники о таких мелочах не заморачиваются или, наоборот, ставят, что поуродливее, дабы посетители и подчиненные не тратили зря дорогое время занятого шефа.

– Чтобы сразу опустить вопросы соблюдения правил хозяйствования и связанных с этим некоторых нарушений в сфере перемещения материальных средств на оккупированных территориях, уточню, что данные проблемы не входят в сферу моей компетенции и расследованию моей службой не подлежат.

Ишь как заворачивает, сукин кот, шпарит, как по писаному. Мезьер, подлец, сдал с потрохами, и главное, даже не намекнул. Вот паразит, небось тоже какую выгоду поимел. Коньяком стрясу. Лучше, конечно, спиртом или водкой, хотя одно другому не мешает. Эх, и чего мне сразу этот Фриш под руку не попался, делал бы сейчас себе гешефт, катался бы как сыр в масле. Через годик, глядишь, поместье где-нибудь в Аргентине прикупил, сидел бы на крыльце гасиенды под опахалами, наблюдал, как чернокожие рабы собирают хлопок. Или это не из той эпохи? Ну, хорошо, тогда под вентилятором, поглядывая в бинокль за картофелеуборочным комбайном, но без комаров, сырых землянок и вонючих портянок. Не жизнь, а прямо Рио-де-Жанейро какой-то. В белых штанцах.

– Поэтому я не собираюсь чинить вам препятствия, – между тем продолжал разглагольствовать упырь. – Но взамен хочу попросить о небольшой услуге. Точнее, даже не так, взамен означало бы, что хочу получить эту услугу бесплатно или даже она потребует от вас некоторых расходов, а пользу принесет исключительно мне. Я же хочу предложить вам дело, которое принесет пользу нам обоим, ну и Рейху, конечно.

Интересно, какая морда у него будет, если я сейчас вскочу и с негодованием заявлю, что на это я пойтить не могу? Наверно, галстук съест от удивления. Никто, конечно, вскакивать и делать выпученные глаза не стал, а, наоборот, натянул на морду выражение крайней заинтересованности. Выражение, видимо, получилось на славу, и эсэсовец продолжил:

– Так как здесь присутствует только, если можно так выразиться, силовое крыло моей группы, а хозяйственники застряли в Минске, перед нами остро встал вопрос утилизации материальных средств, остающихся после нейтрализации жидобольшевистской заразы.

– Э, а от какой больше, жидовской или большевистской, если с первых еще что-то можно получить, то со вторых весьма проблематично. Говорю вам это точно, так как уже немного знаком с этой темой. У большевиков только партийно-хозяйственный аппарат располагает какими-либо ценностями, остальные – голь перекатная. Эта их ускоренная индустриализация привела к созданию некоторой убогой, по сравнению с развитыми странами, промышленности, но совершенно обошла стороной сферу личного накопления.

– Вы совершенно правы, мы только начинаем работать на этом направлении, но уже заметили озвученный вами дисбаланс. Приятно, что я не ошибся, пригласив вас, столь тонкий ум и высокая степень наблюдательности в ваши годы внушает мне оптимизм и убеждает в целесообразности дальнейшего сотрудничества.

Хвалите меня, хвалите – сейчас растаю и стеку на пол.

– Извините за прямолинейность, о каких именно ценностях и в каких объемах пойдет речь?

– Сейчас ничего конкретно сказать не могу, но нейтрализации, по самым предварительным подсчетам, подлежат около пятнадцати тысяч единиц. К сожалению, часть ценностей пойдет через Минск, но и остаться должно немало. Мы только начинаем работу, и хотелось бы получить ваше предварительное согласие.

– Считайте, что оно у вас есть, штандартенфюрер.

– Вот и отлично, всю конкретику обговорим позже. Да, извините меня за то, что сразу начал с деловой части. Как ваши раны?

– Всего лишь зверски чешутся. Красоту мне большевики подпортили основательно, так что жену найти будет сложно, а в остальном все отлично, по крайней мере я сижу перед вами, а не валяюсь в канаве.

– Сложно найти жену? – Блюме рассмеялся слегка наигранно. – Мой вам совет – говорите, что это последствия обучения в Берлинском университете.

– Гм, но вроде как в последние годы на дуэли фюрером наложен строжайший запрет, если же я скажу, что учился десять лет назад, фройляйн будут воспринимать меня только с гастрономической целью – насколько долго надо варить такое старое мясо. А женитьба на вдове – это явно не предел моих мечтаний.

На этот раз смех, сопровождавший мои слова, казался более искренним.

– Вот и скажете, что были сосланы на фронт за неумеренное бретерство. Это создаст вам вдвойне романтичный ореол.

– Спасибо за совет, штандартенфюрер, обязательно последую ему. Но вы, наверно, хотели узнать о бандитском нападении на меня.