Текст книги "Жизнь-море. Волны-воспоминания"

В Кишинев прибыли в десять вечера с небольшим, проводили Лидочку в общежитие, потом пошли домой, уже не пытаясь сегодня расстаться, хотя у Эдика не было с собой туалетных принадлежностей, зубную щетку купили в ближайшей аптеке. Рубашку Валентина постирала сразу, с приездом, как только он ее снял, и к утру она была поглажена и свежа. Любовники были молоды, и удивительно хороши оба, и усталости не чувствовали, и снова был дивный вечер и ночь вдвоем. В позднее время, когда нормальные люди уже спали, когда по радио пробили Кремлевские куранты, и этот бой часов прозвучал на всю страну, они ко всему решили прогуляться, хотя – бы недалеко, но в тиши уснувшего города и под южным небом Молдавии. И прогулка была дивной. Звездная ночь ранней весны не отпускала. Было желание лечь на спину и смотреть на звездное небо, приближая своим воображением миры и планеты, и, казалось, что каждый человек, это центр вселенной, и что действительность вокруг них и для них. Очень редко проезжали автомобили, совершенно не было прохожих, и было даже жаль, что такой красоты не видит никто, и такой красотой могут любоваться только влюбленные в жизнь и друг в друга. А действительность для наших героев была прекрасной, им не надо было думать ни о каких сложностях жизненных ситуаций, уж очень все было необычно. И Валентина произнесла мысль, которую несколько дней носила в себе: – – Так можно умереть от счастья.

На эти слова нечего было ответить. Эдуард испытывал нечто подобное, но, будучи менее экзальтированной натурой, не рискнул – бы такое высказать вслух, и, они уставшие, но с обновленной душой вернулись домой, и действительно были счастливы. Не хотелось Эдику на следующий день уходить и уезжать, а время было неумолимо, и им предстояло расстаться, а не хотелось, и никак невозможно было.

Неожиданно для себя он на следующий день пошел в отдел кадров тракторного завода и предложил свои услуги по работе в конструкторском бюро. Ему отказали, сказав, что на заводе более десятка человек, окончивших факультет механизации, работают слесарями, и ждут хотя бы какого места, в инженерной должности, а в сельскую местность, в колхозы, ехать не хотят. Вот и его могут взять на должность слесаря. И он уже готов был писать заявление на предлагаемую должность, когда зашла заведующая клубом со скандалом, что более месяца завод живет без художника оформителя и приближающиеся майские праздники не с кем готовить, и колонну к демонстрации надо оформлять, и помещение клуба, и цехов, и т. д. Эдуард прекрасно рисовал, и предложил свои услуги, и его взяли с недельным испытательным сроком, и уже через два дня утвердили в должности старшего инженера, чтобы закрепить, как работника. Это его устраивало, и пошла после этого с Валентиной почти совсем семейная жизнь. Он был при деле,, сообщил на родину, что устроился в Кишиневе работать, так ему будет удобнее, и все согласились, а небольшие шероховатости во взаимоотношениях с Надеждой были довольно быстро и к удовольствию всех заинтересованных лиц, улажены. Необходимые вещи ему родители прислали по почте, благо, приближалось лето, а мелочи купили с первой зарплаты. В те времена люди были не столь требовательны к одежде, комфорту и ценностям, которые сегодня стали необходимостью. Ему, правда, пришлось запрашивать с прежнего места работы трудовую книжку, это была бюрократическая переписка, но в отделе кадров на него завели новую, как на человека, не имеющего трудового стажа, да, он и вправду, имел стаж весьма условный, и небольшой, хотя был настоящим трудоголиком, и работе отдавался полностью. Но так у него сложилось, и он никогда не думал, что ему понадобится стаж в трудовой книжке.

О женитьбе речь не шла. Эдик уже женился и расходился, а Валентина имела опыт совместной жизни с предыдущим своим любимым, и неудачи обоих в этом вопросе сдерживали их решения. Несмотря на то, что все ближайшие их друзья, даже Надежда, требовали скорейшей свадьбы. Отшучивались, говорили, что у них ничего не получается, они не уверены, что смогут преодолеть стыдливость, и т.д., но жили вместе, жили радостно и счастливо. Как семья постоянно принимали гостей, не пропускали ни одного дня без развлекательных мероприятий, ни одного заезжего гастролера или концерта. И любили друг друга с необыкновенной страстью и охотой к тому.

Наступило лето, начались по-настоящему теплые дни, появилась возможность отдыхать на природе. Для мобильности купили мотоцикл с коляской, марки М-72. В этом помог им отец Валентины, работавший в Министерстве торговли Молдавии. Помощь в те времена нужна была отнюдь не материальная, этот вопрос решался их заработками и участием родственников Эдика, но сам факт доступа к покупке был чрезвычайно труден. Эти товары входили в группу всесоюзных дефицитов, и могли приобретаться лишь избранными. Купили на имя Валентины, хотя она и настаивала, чтобы покупка совершалась на его имя, но были проблемы с постановкой на учет, поскольку Эдик не был прописан в Молдавии, а житель Украины не мог получить молдавские номера и паспорт транспортного средства. В общем, решили, хотя и был у Валентины тайный замысел, чтобы Эдик побыстрее выписался из Донбасса и прописался у нее.

Это могло приблизить их официальный брак, но пока оставили все, как есть, не торопя события. Начали ездить на своем мотоцикле в Одессу на пляж, останавливались у друзей, на двенадцатой станции Большого фонтана, поездки были каждое воскресенье, и каждый раз был праздником. Всегда находился третий попутчик, готовый трястись двести километров на заднем сидении мотоцикла, для молодых людей это было желанное приключение, и совсем не тяжелое.

В один из августовских дней, когда они вернулись из очередной поездки, Валентина обратила внимание на то, что Эдик постоянно покашливает, сказала ему об этом, да он и сам уже давно чувствовал трудности с дыханием и кашель его беспокоил все больше. Купили доступных лекарств, он попарился в бане, расположенной на той же улице, за квартал от дома, на следующее воскресенье решили не выезжать, пережить время кашля, а кашель не проходил. К концу месяца по настоянию Вали решили обследоваться в поликлинике, но, поскольку поликлиника не могла его официально принять за отсутствием карты и прописки, то его устроила на осмотр к знакомому врачу сестра Валентины, тоже медик, но повитуха (акушерка) по специальности. Сделали рентген. Диагноз был категоричен – туберкулез легкого, и в довольно запущенной форме. Левое легкое поражено полностью. Опытный рентгенолог сказал, что ему нужна срочная операция. Когда заинтересовались, давно ли он проходил медицинский осмотр с рентгеном, то оказалось, что более пяти лет тому назад. Шок был для всех, а сам Эдик больше всего испугался за любимых женщин, Надежду и Валентину, которые, ну конечно, нахватались от него палочки Коха в огромном количестве. От обоих он потребовал немедленного обследования, с анализами и профилактическими мероприятиями. На полном серьезе. И обе прошли необходимую проверку, и у обоих оказалось все в порядке, решили, что они проверяются через пару месяцев повторно, а, пока, им предписали определенные мероприятия по профилактике.

Валентина бросилась искать пути -дороги к тому, чтобы операцию делать в Кишиневе, но Эдик безапелляционно решил ехать в Днепропетровск, к родителям, и, привезти им этот удар, собрал свою волю в кулак, насколько мог успокоил родных, и лег в больницу, где ему, через несколько дней, удалили левое легкое (обе доли). В больнице он пролежал около двух месяцев. К нему приезжала Валентина, разговаривала с его родителями, пыталась доказать, что ему будет лучше, если он после выписки поедет в Кишинев. Конечно, ее преданность была трогательной, родители не возражали, но сам Эдик твердо заявил, что в инвалидном состоянии он никогда не пойдет на жизнь, и никогда не женится, поскольку, еще не известно, как поведет себя второе легкое. Он не желает быть обузой, особенно, если это родные и близкие люди. Заявлял он это дважды, один раз родителям, и в более мягкой форме Валентине. Всем была судьбой нанесена травма, и никто не мог дать ей оценку и совет, как поступать дальше. Эдуарду нужна была по предписанию врачей реабилитация, ему предоставили через профсоюз отца путевку в Ялту на два месяца. Имевшиеся в правом легком каверны, как говорили врачи, обизвестились (от слова известь), и перестали представлять собой опасность. Фигура в прошлом статного мужчины, стала слегка перекошенной, но на лице появился румянец. Его спасало от отчаяния и хандры огромное количество литературы, которую он читал и днем, и ночью. За время пребывания в больничной палате он сумел по всем институтским программам за последний курс выполнить контрольные работы. Стремление к жизни у него было необыкновенным. В Ялте его поселили в палату на два человека. Условия были прекрасные, режим позволял реабилитироваться по-настоящему. И снова к нему приехала Валентина, и, несмотря ни на что, и даже на появившееся влечение к женщинам, у Эдика хватило душевных и физических сил, просто гулять по берегу моря с любимой, вдыхать ароматы Крымского декабря, и не сказать, что она любима, и не идти на сближение. У Вали пропали всякие надежды на то, что они устоят свое будущее, и она через недельку уехала продолжать свою трудовую деятельность.

Через полгода она уехала в длительную командировку.

Монголию, с задачей организовать музыкальную школу для детей Правительства, там ей пришлось нелегко, воевала за правильность музыкального воспитания детей, с Цымбалихой (русской женой главы правительства Монголии. С трудом одержала верх и осталась там работать на долгих пять лет. После возвращения в СССР продолжала трудиться в Министерстве Культуры Союза. В Кишинев уже не возвращалась, прижилась в Москве. Семью она так и не смогла построить. Связь с близкими друзьями и подругами молодости поддерживала всегда. До глубокой старости.

Эдик прожил недолго. В процессе реабилитации и после разжирел, появилась одышка, сердце не справлялось, кислорода не хватало. Появились другие болезни, и он через три года угас в доме родителей. Немного он оставил следа на земле, талантливый во многих отношениях человек, навечно ушел из жизни и памяти людей. К сожалению, он не смог, или не захотел еще, будучи здоровым, реализовать себя как личность. Но любящие женщины о нем всегда помнили, как любящий и любимый, он остался среди нас, живых.

Возьмии молодую Шиксу, сделай из нее Нэкэйвес

1

Город Житомир был большим культурным центром. После Бердичева, конечно. Здесь был трамвай. Первый в России. Была синагога, и даже церкви, работал театр, сахарный и кожевенный заводы, чугунолитейка, железнодорожный вокзал, чтобы ехать в Киев и дальше. И все умные люди отдыхали в ресторанах и публичном доме мадам Софии. Мадам знали все, ее имя произносили с загадочной улыбкой, а в присутствии дам – шепотом.

Этот дом стоял немного на отшибе от центра города, в начале тракта на Дэныши – Высокую Печь, разрешен был городским головой, платил в городскую казну и был знаменит всегда молодыми и свежими девочками. Которые старше или не совсем здоровы, тех решением хозяйки переводили в «двойку». Это, где услуга стоила два рубля. В основном доме, «тройке», услуга стоила три рубля, был небольшой зал для развлечений, танцев, можно было заказать шампанское и легкую закуску. Если гости хотели угостить своих дам ужином, то его можно было заказать через экономку в ресторане, что держал грек Лисилиди, и находился наискосок, через дорогу. Доставляли через пятнадцать минут. В дальнем углу небольшое возвышение, на котором стоял рояль и стулья для музыкантов. К началу рабочего дня музыканты собирались, играли только на заказ клиентов, которые платили и за выбранных ими девочек, и за музыку, и за иные услуги начальнице зала, она же – сестра хозяйки. Потом хозяйка распределяла заработанные средства между персоналом и музыкантами, но к распределению попадала половина, вторую же половину хозяйка забирала себе. Эти деньги предназначались для постоянных платежей администрации города, взятки полицейским, оставшееся, это прибыль, прибыль – хозяйке. Девочки при хорошей работе, получали от клиентов отдельное вознаграждение. «Двойка» тоже принадлежала этому же хозяину, и там правили хозяйские родственники. Настоящего хозяина никто не знал и не видел, хозяйкой считалась и выполняла всю полноту власти мадам Софья.

Нет, и, наверное, не будет лучшего бытописателя российских публичных домов, чем гениальный Александр Иванович Куприн. Мне, пишущему эти строки, нет резона сравнивать себя с великими писателями, тем более, что к описыванию фона и эмоций приступать уже некогда, хватило бы энтузиазма и времени освящать только факты, из пройденного жизненного пути. И о пути людей, встретившихся и повлиявших на мировоззрение… Пусть читатель, если такой найдется, примеряет и воспринимает публичный дом в Житомире таким же, как описанные в произведениях Александра Ивановича. Различий не было, да и описываемое время, и даже годы событий в первой части совпадают.

Пианист из аристократического ресторана «Версаль», Исаак Зеликман, молодой, двадцати с небольшим лет, всегда щегольски одетый, без традиционных пейсов, в котелке на английский манер. Выходец из Бердичевских торговых евреев, изменил торговому делу отца в связи с большой способностью к музыке. Он начинал свою, самостоятельную, как он говорил – рабочую жизнь в губернском городе, но родных пенатов не забывал, один раз в месяц он с подарками матери и сестрам бывал дома, благо, до Бердичева сорок два километра. Пару часов поездом. Отец не одобрял его занятий и считал музыкальные упражнения сына вредными и отрывающими его от настоящего дела. Конфликт был вялотекущим. Пока же Исаак снимал комнату в порядочной еврейской семье. В Житомире.

В будние дни, когда за полночь прекращалась работа в ресторане, молодые музыканты искали развлечений и однажды склонили ранее уклонявшегося Исаака к поездке на извозчике к мадам Соне.

Особенно старался приемный сын Жмеринского раввина, скрипач, прохиндей Ромка. Он не пошел по стопам своего приемного отца, не стал служить в Синагоге, несмотря на религиозное воспитание и знание Талмуда и национальных обрядов, пристрастился к другим, более увлекательным занятиям, только одним из них была игра на скрипке. Приемный отец часто говорил: – «Что вы хотите, в семье не без урода».

В этом рассказе не буду соблюдать Бердичевского разговорного колорита и акцента, чтобы не отвлекать читателя от важных и действительно произошедших событий. Так было бы забавнее, но забавляться этой проблемой недостойно.

Ромка постоянно повторял, что, мол, еще поскрипит годик на скрипке, и начнет играть на бирже. Пока же он для пользы делу дружил с пианистом Исааком и склонял его начать развратную жизнь.

– Там уютно, чисто, есть премиленькие барышни.

– Наш рэбэ говорил, что это грех, и по заповедям относится к запретам.

– Ваш рэбэ прав, это один их 365 запретов Талмуда. И еще 248 заповедей. Он сам не соблюдает все 613. Главное, это признать свой грех, и Бог все прощает. Пойдем, тебе тоже надо жить.

– А что я скажу отцу?

– В заповедях не сказано, что надо все рассказывать отцам. – От отца нельзя скрывать.

– От рэбэ нельзя скрывать. И только то, что ты считаешь нарушением заповедей, а ты не дурак, и не считаешь.

– И что я там буду делать?

– Заплатишь три рубля, посмотришь которая понравится, а она сама покажет, что тебе делать. Лучше любить девушку, чем «Дуньку Кулакову». В твоем возрасте все, которые боятся отца и рэбэ живут в свой кулак. И не рассказывают ни рэбэ, ни попэ, ни момэ.

– Три рубля, я за сегодня всего заработал восемь рублей с полтиной. И это большой заработок, ты же знаешь, если бы не пьяный торговец пшеницей, мы бы заработали намного меньше.

– Так тебе хватит пять рублей на хлеб и молоко. Ты больше ничего не покупаешь. Борщ с рыбой и кашу варит квартирная хозяйка.

– Ну, я бы пошел, но вы там далеко от меня не уходите.

– Далеко не уйду, только домой будешь добираться самостоятельно. Я свою любимую беру на всю ночь.

– На всю ночь сколько стоит?

– Пять рублей и рубль надо отдать любимой.

– И правда, что она твоя любимая?

– А кто же еще? Она тоже еврейка, пришла сюда на работу недавно. Не хочу, чтобы ее покупали другие в этот день.

– Как некрасиво покупать.

– Зато она красивая. Так едешь со мной?

– Ладно, Я уже очень рискую. У меня еще женщин не было, но я все время об этом думаю. Мне уже давно отец нашел невесту, но я все откладываю, уже и скандалы были.

Доехали на извозчике за тридцать копеек.

Дом выглядел в ночную пору нарядным. Горели осветительные керосиновые фонари, а над самым входом еще один фонарь. Красного цвета. Чтобы понятно. И было понятно. Зашли, попали в небольшую, метров двадцать квадратных прихожую, их встретил дядька, по культурному – швейцар. В фуражке с белой тульей, с усами генерала Скобелева, с хитроватыми глазами, а рожа наглая. В доме было электричество.

– Пожалуйте в залу.

Сказал принимая котелки и модные тогда трости. В «зале» был полумрак, освещение было только по периметру, чтобы лучше можно было рассмотреть девиц, которые нарядно одетые сидели на стульях, и, будто безразличны к мужчинам и заработкам, оживленно о чем-то беседовали.

У входа в залу сидела распорядительница, за маленьким столиком, сразу брала «задаток» три рубля с каждого входящего, предупреждала, что, когда молодые люди познакомятся с девицами и решат, на время или на всю ночь, надо будет ей назвать девицу и, если будет необходимость, доплатить. Это если на всю ночь.

Ромка и Исаак двинулись в глубину помещения, Роман на правах завсегдатая вышагивал уверенной походкой экскурсовода. Особняком, немного в сторонке, сидели и вели тихую беседу две девицы, явно семистского происхождения. Роман направился прямым назначением в их угол, и веселым голосом представил «дамам» своего коллегу и друга, который давно хотел с ними познакомиться.

– Это Ева, моя любимая.

– А я Розочка. Представилась вторая, кокетливо. Прохиндей Ромка заказал для всех ликеру. Четыре рюмки на подносе сразу принесла горничная, вышедшая в тираж и оставшаяся верной своим хозяевам бывшая работница этого дома, а сейчас помощница распорядительницы. Она разносила заказанные напитки и всякое по номерам, подавала заказы в зале.

Самым естественным образом Розочка прилепилась к Исааку, понимая, что у подруги постоянный клиент. Исаак не возражал против ответного ухаживания, видел вполне определенное превосходство в красоте и развитии своей дамы над Евой, но, на вкус и на цвет… И сам начал задавать приличествующие случаю вопросы, никакой вульгарщины, все четверо вели себя так, как вели бы молодые еврейские люди, встретившись в провинциальном городке Украины, и имеющие взаимный интерес.

– Интересуюсь спросить, произнес осторожно Исаак, а давно мадмуазель Роза работает на этом месте?

– На эту работу меня определили моя тетя восемь месяцев и четырнадцать дней от сегодня.

– И вам нравится?

– Что вы, здесь не может нравиться, я считаю каждый день, правда, немного привыкла. Теперь научилась. Многому. Подруги подсказывают. Сначала было тяжело, очень, особенно, когда тебя хотят четыре, или пять мужчин за одну ночь. И противно. А хорошие и молодые евреи приходят редко. Не с кем поговорить. Как с родным.

– Ну, вот, я и пришел.

– Ой, спасибочки. Таки надо идти ко мне в кабинет.

– Подожди, Рома, ты на всю ночь?

– А как же?

– Так я тоже.

– Что, понравилось? Я тебе говорил. Пойдем доплатим бандерше. Парни пошли ко входной двери, где сидела родственница хозяйки, оплатили услуги проституток, заказали в номера ситро, пирожные и ликер, вернулись к девушкам. Наступила фаза, когда хозяйки отдельных кабинетов возглавили шествие клиентов к себе. Исаак и Роман договорились встретиться на выходе, в общей зале в девять часов утра, на чем попрощались, пожелав друг другу спокойной ночи. Картинно сверили свои карманные огромного размера часы. Ночь не обещала быть спокойной. У Исаака руки дрожали крупной дрожью, он шел на неизведанное, запретное, шел впервые познать женщину. И не так, как добропорядочный мещанин, а, как развратный, пьяный гой.

«Кабинет» был скромный, но все было аккуратно и чисто. Широкая кровать с чистым бельем, тумбочка – столик, на окнах цветные занавески и тюль, над столиком– большое зеркало. Все в стиле спальни без излишеств. Таз на табурете, кувшин с водой, большой ночной фаянсовый с крышкой горшок у кровати – символ ночной культуры того времени.

Зашла все та же горничная, и поставила на стол заказанные напитки и пирожные. Роза суетилась, желая поудобней устроить своего клиента. Роман ей успел шепнуть, что Исааку нужна наука, как первооткрывателю человеческой страсти. Исаак продолжал сам мелко дрожать, руки дрожали не в ритме общей дрожи, а противно, крупно.

– Дорогой Исаак, давайте выпьем нашего фирменного Шартрезу. Мне нравится Шартрез, немного в нем всех запахов травы, фруктов, осенних цветов. Они выпили, сразу повторили. За два раза освободили весь лафитник. Роза спокойно ела пирожное, запивая ситро из большого бокала. У Исаака пересохло в горле, и он тоже выпил этого газированного напитка. Это была смесь Вишневого сока с Сельтерской водой. Немного успокоился, сидя на кровати, решил перейти к разговорам, что не входило в планы дамы. Но отвечать надо было, и она вела беседу, пока сидя на некотором расстоянии. Но придвигалась все ближе.

Из исповеди Розы выходило, что она сирота. Ее родители умерли от холеры, когда она была еще пятилетним ребенком и жила у своего дедушки в Виннице. А родители, отвезя ее к дедушке и бабушке, решали свои вопросы в Одессе, где и погибли от заморской заразы, пришедшей тогда из Турции. Дедушка и бабушка прожили недолго, она осталась в семье тети. На положении служанки. Имущество ее родителей досталось тете, но в семье тетки ей постоянно давали понять, что она живет из милости на положении дармоеда. Чем старше она становилась, тем тяжелее ей было выслушивать упреки сестры матери и ее мужа. И когда ей исполнилось восемнадцать лет, дядя ее просто продал в публичный дом. И она до того была измотана внутрисемейными скандалами, что дала на это рабство добровольное согласие, и даже подписала об этом документ. В присутствии полицейского. Так она попала сюда, но уже давно отработала заплаченные за нее деньги и считает дни, когда сможет уйти от мадам Софии. Да только за первую ночь с богатым господином хозяйка получила десять раз столько, сколько уплатила тете и дяде. Но уйти можно только, если ее выкупят и возьмут на содержание. Другого пути нет. Хотя она и скопила немного денег от клиентов. Пока она отвечала на вопросы и рассказывала свою историю – не забывала обхаживать молодого человека. Уже были сняты сюртук, галстук, расстегнута рубаха, и Розочка ласково поглаживала молодого человека по груди. Целовала его в грудь, шею, губы, и ему это было приятно и хотелось повторения каждого ее движения и больше. Сама была незаметно быстро переодета в легкий халат, расстегнув который продемонстрировала отличное телосложение с упругой грудью и тонкой талией. От этого тела уже невозможно было оторвать глаза и руки. И Исаак уже был по– настоящему влюблен в это тело.

Раздевание влюбленного юноши шло быстро, он сам начал помогать, уже не думая о целомудрии, и что подумают родители, или священнослужители. И ЭТО случилось. Легко и быстро с помощью опытной, как партнера Розы. И продолжало случаться до утра, и даже Розе это понравилось, и хотелось снова и снова. Когда на землю пришел рассвет, они оба были в состоянии бодрствования, а около шести часов утра Роза предложила поспать немного. Они, обнявшись крепко, не выпуская из объятий партнера, уснули, кажется, но спали какие-то минуты. Этого оказалось достаточно для отдыха, Исаак снова бросился в бой. И так до самой встречи с коллегой в зале. Конечно, Роза добросовестно отработала и те деньги, что за нее уплачены администратору, и тот рубль, который ей на стол положил, не без колебаний, новый любовник.

Парни встретились, пошли по Житомирским улицам пешком, походка у вновь испеченного мужчины была, как у подвыпившего лакея. А мысли его были сосредоточены на том/, что и сегодня неплохо было бы заработать деньги и снова повидать красивую, ласковую, развратную. Ему очень не хотелось, всем его существом, чтобы она принадлежала другим клиентам «Веселого дома». До вечера он спал, не просыпаясь, на работу в ресторан прибыл за несколько минут до торжественного марша. Прохиндей Ромка на него смотрел загадочно и нагло.

И второй раз Исаак был у Розы через день, и третий, и четвертый, и даже пятый день не мог допустить, чтобы к ней приходили другие клиенты. Появилась настоящая юношеская влюбленность, с которой он ничего не мог поделать. Он хотел постоянно быть с предметом своей страсти, а она старалась принимать клиентов не более, чем на два часа, с вечера, чтобы к приходу постоянного Исаака быть свободной, и провести с ним остаток ночи. И весь публичный дом знал об этом, сочувствовал ей и ему, все это выдавалось за истинную любовь, никто не смел шутить или смеяться. Такие отношения и в таком месте были большой редкостью и ценились обитателями дома. Исааку уже делались небольшие скидки, за ликер и Сельтерскую воду, подаваемую молодым людям за счет заведения.

А в голове нашего героя зрели другие мысли, он начал мечтать о будущем совместно со своей любимой. Это будущее ему рисовалось радужным, но для осуществления мечты нужно было сделать очень много. Во-первых, тетя и дядя должны выкупить свою племянницу, уплатив определенную в бумагах сумму, и в этих бумагах в присутствии поверенного или полицейского должны расписаться и дядя, и мадам София, и Розочка, и поверенный. Во-вторых, нужно преодолеть борьбу со своими родителями, которые хотят его женить на девушке, которую сами подобрали, и уже шли осторожные переговоры с родителями девушки. В-третьих, нужно обернуть дело так, чтобы родители ни в коем случае не узнали прошлого невесты, а, значит, свадьба должна быть в Бердичеве, и никто из Житомирских друзей и знакомых не должен знать о его женитьбе.

В следующий раз подарки родным при поездке в Бердичев, были скромнее. Никто не обратил на это внимания.

У Исаака были накопления, он держал в банке Кривошапки пятьсот пятьдесят рублей ассигнациями, но уже месяц, как счет не пополнялся. Ему снился новый музыкальный инструмент, но обстоятельства толкали его к другим тратам. Ресторан, основное место дохода, закрывался на две недели для внутреннего ремонта, все перекрашивалось, менялись полы, шторы, люстры, персонал был отпущен в отпуск. В отпуск ушли и музыканты. Они вынуждены будут все это время перебиваться временными заработками: – на свадьбах, домашних празднествах, банкетах, немногочисленных концертах в богатых домах. Играли и в недалеких деревнях.

Эти свободные дни Исаак использовал, чтобы побывать у родственников Розы в Виннице, обговорить все вопросы, узнать истинную цену возвратных денег, и, самое главное, решить вопрос, чтобы они были готовы выступить в качестве ее родителей на свадьбе в Бердичеве. Роза об этом их плане ни с кем не должна была говорить, ждать его возвращения и дрожать от ожидания неизвестного. Она сама себе не верила в заманчивую невдалеке надежду и семейное счастье.

Поездка в Винницу заняла меньше суток. Он выехал рано утром до винницы через Жмеринку, там на пересадку ушло не больше часа.

Родственники Розочки имели при Винницком базаре свою небольшую овощную лавку, покупали у крестьян и пригородного мещанства мелким оптом овощи, фрукты и торговали в розницу. Торговля небольшая, но в не базарные дни, когда нет привоза свежих фруктов и овощей к ним активно приходили местные хозяйки, купить фунт чесноку, луку или моркови с капустой, ягод и фруктов детям. На жизнь зарабатывали.

Совсем неожиданно молодого человека хозяева встретили с оттенком удовлетворения и надежды на то, что, наконец, наша Розочка устроится в жизни. Когда посмотрели документ, по которому они могли забрать свою Розочку, то оказалось, что возвратные деньги не такие уж большие, всего сто рублей, как неустойка за упущенную выгоду от потери работницы. Да пять рублей с копейками надо было уплатить в полицейский участок, чтобы, сдав «желтый билет», получить взамен натуральный паспорт. Родственники с радостью согласились, что о жизненном этапе нахождения Розы в публичном доме не будет разговора, и что об этом факте они тоже старательно забудут. Они просто выдают замуж сироту, оставшуюся от умершей полтора десятка лет тому сестры и ее мужа.

Издержки по возвращению сироты к нормальной жизни и, даже, на ее содержание у родственников (пятнадцать рублей в месяц) в Виннице до того времени, пока Исаак решит все вопросы со своими родителями и синагогой, он брал на себя.

Родственники дали обещание в ближайший вторник быть в Житомире и совместно с Исааком решить все вопросы практически. Вплоть до получения паспорта. И решили, что Роза уедет с ними в Винницу сразу, после решения всех формальностей.

Получилось все по задумке. Формальности были решены, Роза покинула публичный дом, с большой неохотой ехала к дяде и тете, которые ее уже один раз предали, но без этого было не обойтись. Ведь после того, как Исаак со своими родителями решит вопрос в принципе, его родители захотят познакомиться с семьей невесты. А знакомиться с семьей мелкого торговца овощами семья успешного коммерсанта, почетного гражданина Бердичева, попечителя Бердичевского коммерческого училища не очень хотела.

Опустим разговоры в его семье и скандалы с отцом, мать молчаливо держала сторону отца, но, когда сын заявил, что женясь, на сироте, просто выполнит пункт 35 заповедей Торы (Вдовы и сироты не притесняй), отец, скрипя зубами, согласился посмотреть на свою будущую невестку и после этого решить, разрешить этот брак или нет. Тем более, что за сиротой в семью Исаака ничего не придет. «Я буду работать, на кусок хлеба и молоко заработаю», заявил Исаак.

Решили ехать так, чтобы не захватить субботу. А остановиться в Винницкой центральной гостинице, чтобы не было неправильных толкований со стороны будущих сватов. Поездка состоялась, богатства в семье будущих родственников отец не заметил, понял, что ее вырастили и содержали из милости, но невеста ему понравилась, красивая, скромная, сразу поставила перед стариком и его сыном стаканы и графин с водой, быстро удалилась, чтобы не мешать переговорам. А переговоры между будущими родственниками проходили быстро и успешно. Отец сразу дал согласие, что жена сына будет проживать в его семье, а приданное молодые люди наживут сами. Опускалось, как несуществующее, что Исаак третий наследник, и что после перехода отца на покой, приличная часть принадлежащего ему имущества перейдет в руки сына.