Текст книги "TranSfer"

Марокканское соло
Муна

Я еще пребывал в полузабытьи, когда протяжная песнь муэдзина позвала на первую молитву. Рядом со мной лежала Муна. Ее цвета вороного крыла волосы были разбросаны по подушке, темные, как южная ночь глаза, слегка приоткрыты. Через несколько мгновений первые лучи солнца скользнули по ее гладкой и неправдоподобно белой для берберки коже. На округлой груди, пытаясь сопроводить причудливую цепочку из мелких родинок, мелко задрожали золотые зайчики. Муна была главным украшением комнаты шикарного отеля, которую я снимал на ее имя уже несколько ночей подряд, хотя по соседству у меня было отличное бунгало в отеле «Салам», расположенном в самом престижном районе Агадира. Но таковы местные законы: марокканская женщина, равно как и мужчина, не имеет права зайти в ваши покои, и за этим зорко следят секьюрити всех гостиниц без исключения. Они двигаются как тени: их не видно, они видят все. Магриб – дело тонкое…

Я отворил деревянные ставни с прорезями в виде восьмиконечных звезд, и яркий утренний свет залил ставшие уже привычными оштукатуренные розовой известью стены, кованые танжерские светильники с узорами из полумесяцев, один из которых застыл под голубым арочным сводом, импрессионистские по оттенкам красок ковры из сисаля и шерсти, полотняные подушки с геометрическими рисунками из пальмовых листьев и сосновых шишек, глиняные кувшины из Эр-Рифа… Всякий раз оглядывая интерьер, я думал о том, что он вполне достоин внимания Ива Таралона или Жана-Луи Риккарди и фотокамеры Альберта Уотсона.

Мы с Муной завтракали круассанами и соком, сидя за столиком с выгнутыми ножками из легкой стали, сделанным в Касабарате.

– Я останусь тебя ждать здесь, пока ты не поймаешь свою акулу, – сказала она, лукаво прищурившись и трогая себя обеими руками за талию, разукрашенными понятными только для посвященных знаками и витиеватыми узорами из хны.

Поймай свою акулу!

Комфортабельная яхта Aba Karim меньше всего напоминала рыболовецкое судно. Приветливый экипаж, прекрасные каюты для отдыха, где можно безмятежно спать, даже не помышляя ни о какой рыбалке на пряной от солнца и соленого ветра палубе, всевозможные напитки и прочие прелести, включая повсеместный портрет короля нынешнего, а также уже покойного Хасана II. Судно мерно покачивалось у причала той самой набережной, по которой вечерами фланируют матросы со всего света и женщины со всего Марокко, съезжающиеся в этот курортный город в поисках денег и принцев.

Когда впервые вечером я спустился на этот агадирский Бродвей, ощущая себя по меньшей мере главным героем голливудского блокбастера, идущая мне навстречу и игриво помахивающая сумочкой длинноногая вся в тату красавица, неожиданно остановившись, спросила:

– Дорогой, ты случайно не опоздал на свой поезд?

Метрдотели ближайших заведений заржали, как арабские скакуны. Поначалу я хотел ответить ей не совсем вежливо, но потом, передумав, тут же парировал вопросом на вопрос:

– А твой муж еще не пришел?

В воздухе повисла мертвая тишина… Все поняли, что я все знаю.

Если одиноко стоящая в призывной позе или же скромно сидящая в кафе девушка начинает вам мило улыбаться, а вы без обиняков спрашиваете, путана ли она и сколько стоят ее услуги, то в отличие от наших маячащих на Тверской, они не дадут прямого ответа. Поначалу вы услышите нечто вроде того, что она ждет мужа. Минуты через три она уже согласится пройтись с вами, но даже если вы обошли с ней все самые дорогие окрестные рестораны, не надейтесь на то, что все остальное будет бесплатным. Уже в апартаментах, но все еще до начала процесса вам будет обнародован полный прайс-лист, включающий все переезды на такси, в том числе и до дома: в темное время суток мусульманская женщина не имеет права ходить по улицам одна. Не стоит говорить и о том, что почти все без исключения девушки такого рода живут очень далеко, чуть ли не в другом городе. Да и вообще, если вашей куда-то вечно торопящейся спутнице не удалось стырить у вас хотя бы носок, считается, что время прошло просто зря.

…Леска стремительно натянулась, и я стал наматывать ее на деревянную рукоять, выполняющую роль удочки. Эти нехитрые приспособления нам были розданы после того, как снасть для ловли акул – крепкий шнур с насажанными на сотню крючков кусочками сардин – уже была заброшена в океан, а яхта стала на якорь в другом месте, где эхолот показал наличие рыбы. Через секунду я уже тащил огромного угря и все компаньоны по рыбалке, а ими были исключительно немцы, говорившие только на своем, как им кажется, интернациональном языке, зацокали языками и одобрительно закачали головами, глядя в мою сторону. Поздравляя с первой выловленной рыбиной и узнав о том, что я из России, капитан принялся взахлеб рассказывать о том, как компания моих соотечественников, семь мужчин и одна женщина, заплатив за пятнадцать человек, дабы им никто не мешал, заняла места на верхней палубе и почти ежеминутно заказывала разные блюда и напитки.

– Это был лучший рейс за всю мою жизнь! – говорил он с блеском в глазах. – К тому же мы тогда поймали семь акул сразу.

Редкие, но меткие

Достаточно долгое время россияне в Марокко оставались редкими и непонятными людьми. Но даже не всегда зная, что за столица в этой великой России, всем местным было известно, что приезжающие оттуда богаты, нежлобливы и с о-очень крутым нравом: дурацких шуток не терпят, а на всякого рода домогательства и приставания реагируют немедленно. Но вместо сжатого кулака и пальцев веером вполне сгодится пара жестов, экономящих нервные клетки. Вытянутая вперед рука с приподнятой почти под прямым углом ладонью, направленной в сторону просящего милостыню человека, означает, что вы ее просто не даете из принципа. При этом желательно одновременно еще и выразительно посмотреть в сторону человека. А слегка пренебрежительное, почти ленивое мановение кистью руки в совокупности с кислой и вместе с тем ироничной миной означает, что вы ни в чем не нуждаетесь.

Эти жесты тут же нужно позабыть, когда вы встречаетесь с воспитанными и хорошо образованными марокканцами, которых далеко не единицы. Более того, среди арабов марокканцы, безусловно, самые продвинутые, а марокканские евреи по своему статусу вообще занимают третье место в мире (по крайней мере, так они считают сами) после американских и канадских. Примечательно, что евреи появились в Марокко сравнительно недавно и представляли из себя людей, от которых отказались на Земле обетованной. Много евреев в Фесе, одном из престижнейших городов мусульманского мира, бывшем столицей первой арабской династии в Марокко. Покойный король Марокко Хасан II дал им землю, национальность, освободил на время от налогов и, дабы пресечь волну антисемитизма, запретил дискуссии по еврейскому вопросу. Результат не замедлил себя ждать. Евреи подняли экономику страны и сами поднялись вместе с ней.

Касабланка – магрибский Нью-Йорк

Выловленного угря я отдал на гостиничную кухню, наказав повару приготовить его с горчичным соусом к обеду следующего дня, потому что Муна почему-то запросилась в мексиканский ресторан. Я согласился. Возможно, ей хотелось хоть ненадолго перенестись в другую реальность, а мне показалось забавным сидеть в арабской стране в латиноамериканском ресторане. Мы взяли текилы, несколько бутылок «Короны» и нежнейшую рыбу «Спинка Петра».

– Расскажи про Касабланку, – попросила Муна, – ты же мне обещал.

– Но ты и так все знаешь сама, – пробовал я отнекиваться, пытаясь ускользнуть от этой нелепой просьбы.

– Ты меня не понял, – сказала Муна, слизывая с руки соль, – я хочу, чтобы ты это сделал так, как если бы писал свою статью. Я хочу почувствовать настроение твоих слов.

– Ну ладно, слушай, – ответил я и сконцентрировался, одновременно набрав в легкие сладкого дыма местных сигарет для долгого выдоха. – Это будет лишь небольшая глава.

…И вот я в увековеченной героями Хамфри Богарта и Ингрид Бергман в одноименном фильме Касабланке, отчетливо понимая, что моя одно время навязчивая, словно галлюцинация, мечта начинает сбываться. Меня встречают – пустячок, но приятно. У встречающих старенький, но вполне сносный 190-й «мерседес», они не очень четко, но вполне понятно говорят по-французски и сильно удивляются, что я говорю на этом языке лучше – без акцента и почти без ошибок. Из-за этого сразу же следуют расспросы, а после окончательной «утряски» программы пребывания в городе настроение гидов достигает своего апогея – есть на чем заработать! Дорога от аэропорта до города длинная, минут сорок быстрой езды. Бросив чемоданы в номере, я тут же совершаю ознакомительную прогулку, а вечером ужинаю в тихом ресторане уютной и очень спокойной четырехзвездочной гостиницы. Выбор падает на рагу из ягненка, разумеется, североафриканского, подаваемого шипящим в керамическом тажине, крышка которого по форме напоминает традиционный монгольский головной убор, большую тарелку овощного салата, местное красное вино и кофе. Рагу полностью вписывается в изречение «люблю повеселиться, особенно поесть». Вино напротив – кислое и часа через два дает знать о том, что норма кислоты в вашем организме избыточна. Такой же «эффект» испытываешь и от местного пива Flag. Так что лучше пить «Хейнекен», пастис или виски. Хорошую водку найти трудно. Исключение составляет местная из инжира. Остальная, как правило, жалкая европейская подделка с русским названием, и если охота пуще неволи, то лучше привезти несколько бутылок с собой. Главные пивоманы – немцы – в Марокко все равно пьют этот самый Flag, потому что он на пятьдесят центов дешевле. Чтобы долго не мучиться и побыстрее «нажраться», они смешивают его с крепкими напитками, а те, в свою очередь, с легкими безалкогольными, но обязательно содержащими газы. Также они не пользуются хорошо оборудованными огороженными пляжами с лежаками, туалетами, душем, бильярдом, барами и ресторанами, ведь за вход на них надо платить.

Утро следующего дня начинается с осмотра самой главной достопримечательности – мечети Хасана II, чей минарет возвышается над городом на 200-метровой высоте. Вторая в мире после мечети в Мекке по величине, она одновременно обращена к Атлантическому океану, в который специально для ее строительства засыпались бетон и грунт, и на Запад Медины, так в арабских странах называют старую часть города, тем самым выделяя ее среди районов, построенных европейцами. Мечеть поражает своим размахом – в ней могут молиться 25 тысяч человек одновременно, и еще 80 тысяч помещаются на наружных эспланадах – и внутренней отделкой из итальянского мрамора. На потолках огромные люстры из стекла, изготовленного в Мурано. Значимых исторических памятников в Касабланке нет. Касабланка – недавно построенный город. В середине XIX века Касабланка была просто деревней, населенной 700 жителями. Теперь же здесь живут 10% всех марокканцев (примерно 5 миллионов человек). И мечеть также является современным архитектурным произведением, предвосхищающим будущее города и трансформирующим урбанистический пейзаж.

Я прошу сопровождающих отвезти меня к маленькому островку в океане, на который можно попасть, только ступая по торчащим из воды камням, и где в выдолбленных в известняковой породе комнатах-кельях с занавесками вместо дверей живут прокаженные и, как поговаривают, абсолютно здоровые люди, у которых большие проблемы с законом. Со словами «извините, месье, но я подожду вас здесь» мой сопровождающий остается на набережной. Но, видимо, затем, преодолев страх и брезгливость, он появляется у крохотной лавчужки с продуктами, стоящей прямо при входе в лепрозорий. Местные обитатели, здороваясь, протягивают мне руки. Внутренне концентрируясь, я отвечаю рукопожатиями, но вежливо отказываюсь разделить с ними трапезу, говоря, что совершенно не голоден…

Затем наш путь лежит в самый бедный район Касабланки, где мне без моего провожатого ходить более опасно, нежели на островке. Вот люди, живущие в коробках из-под телевизоров. Вот ползущий на четырех точках прокаженный; его расплющенные руки больше похожи на ласты, но передвигается он с завидной скоростью. Вот карточные кидалы, готовые забить ногами свою жертву, усомнившуюся в «правильной» сдаче. Вот сумасшедший, танцующий посреди запруженной автомобилями улицы. Да и сами автомобили движутся как сумасшедшие, без малейшей попытки соблюдать какие-либо правила. Сумасшедший пытается регулировать движение, вместо свистка использует кулаки и угрожающие жесты. А вот…

Чтобы сменить впечатления, шофер Абдулла везет меня сначала просто по городу. Мы начинаем знакомство уже с другой Касабланкой, с ее «сердцем» – площадью Мохаммеда V, образующей административный центр этого одного из крупнейших африканских, а не только марокканских городов. Банки, офисы компаний и корпораций – по всему чувствуется, что это экономическая столица страны и наиболее важный деловой город континента. Затем мы выходим из машины и идем по пешеходной и очень оживленной улице Мулая Абдаллы. Отдыхаем в прохладе пальмовой рощи парка Лиги арабских государств, слоняемся на многочисленных рынках района Хабус, обедаем в хорошем ресторане, где трапеза на двоих, да такая, что долго перечислять, обходится всего в 40 долларов вместе с хорошими чаевыми, и затем едем в самый богатый район, где среди пышной зелени и благоухающих цветов расположены частные дома. Двух– или трехэтажную виллу можно купить в пределах 100 тысяч американских долларов.

Я сделал паузу и задумался…

– Я все поняла, звучит неплохо, многое мне и самой интересно, но я больше не позволю тебе лазить по всяким злачным местам, – заполнила ее Муна, строго посмотрев в мою сторону. Далее тоном, не терпящим возражений, Муна добавила: – Завтра в Марракеш поеду вместе с тобой. К тому же у меня там дом, будет где спокойно передохнуть.

«Красный город»

От Агадира до Марракеша ровно 273 километра и очень красивая, с чисто африканским пейзажем дорога. Поначалу, чтобы добраться до города, расположенного в оазисе у отрогов Высокого Атласа и однажды имевшего привилегию назвать своим именем целую страну, я хотел было взять машину, но затем, вспомнив о движении в Касабланке, не рискнул. В общем, поездка на автобусе в этом случае будет самой подходящей. Еще в Агадире мы с Муной присоединились к группе туристов, а когда приехали в Марракеш, то гид сразу же, еще до выхода в город, предупредил о том, чтобы кошельки спрятали подальше, а фото– и кинокамеры держали в руках покрепче.

Символ основанного в 1070 году Марракеша – мечеть Кутубия с 77-метровым минаретом. На венчающем его куполе друг на друге громоздятся три медных, покрытых золотом шара. От основания самого большого, имеющего в диаметре два метра, к конструкции, ассоциируемой не иначе как с виселицей, протянуты толстые веревки. Я многозначительно посмотрел на них, но спрашивать насчет того, вывешивался ли кто-нибудь провялиться при всеобщем обозрении или нет, не стал. В конце концов, я и сам мог ошибаться в своих предположениях.

Знакомство же с самим называемым из-за цвета его домов не иначе как «красным городом» обычно начинают с Баб-Агнау, самых знаменитых, сохранившихся с 1150 года ворот. Затем показывают расположившийся на восьми гектарах «сияющий» дворец Бахия, строительство которого было завершено только в самом начале прошлого века.

Мы с Муной долго блуждали по последовательно переходящим одно в другое изящно отделанным помещениям, окруженным риадами – квадратными внутренними двориками с деревьями и цветами. В тени этих домашних оазисов чувствуешь себя свободно и легко и можно часами сидеть за столом, пить зеленый чай с мятой и слушать пение птиц.

Второй дворец, который стоит посмотреть, – это Эль-Бади, памятник архитектуры XVI века. Есть еще одно любопытное место – Менара, пышный парк из оливковых деревьев с бассейном 200 на 150 метров, отражающим в своей спокойной воде стоящий прямо на его краю павильон с пирамидальной крышей из зеленой черепицы. Ну и, конечно, только ради любопытства или же в силу большой любви к высокой французской моде можно отыскать построенный чисто в марокканском стиле «скромный» синенький домик Ив Сен-Лорана.

Всем приезжающим обязательно показывают местный рынок, где без специального провожатого просто не пройти. Помимо предметов всевозможных народных промыслов и всякой снеди, «какофония» запахов такова, что у меня сразу же задышал застуженный кондиционером нос, чего накануне я безуспешно пытался добиться при помощи всем известной вьетнамской «Звездочки». Специальный провожатый просто тащится по этому рыночному лабиринту в роли большой слепленной из жевательной резинки горошины, время от времени сильно усохшими на африканском ветру губами что-то бубнит себе под нос, якобы обращаясь к покорно следующему за ним народу, и синхронно с этим взмахивает руками, указывая на ряды с товарами. На выходе он настойчиво требует бакшиш и злится, если ему кажется, что его «экскурсия» оценена не по достоинству.

С рынка дорога сразу приводит к площади Джаама-эль-Фна. В тот самый момент, когда я вынес свое тело на ее серый асфальт, солнце жарило так немилосердно, что было такое впечатление, как будто бы к оголенным частям тела с разных сторон приставили раскаленные сковородки. Мгновенно захотелось пить. Словно угадав внезапно появившееся желание, мне навстречу степенно двигались два водоноши в красных халатах. Подобно миражу, бурдюки и гирлянды натертых до золотого сияния латунных чашек теряли свои очертания в мареве горячего воздуха. Обрамленные черной бахромой широкополые шляпы мерно покачивались в такт неторопливым шагам. В перекинутых через плечи, обшитых старинными монетами кожаных сумках позвякивала выручка. Водоноша наклонил бурдюк: из крана полилась… холодная вода. Заметив мое удивление, он ткнул пальцем в толстую пористую кожу бурдюка и попытался объяснить, что вода испаряется. После оплаты воды и данного знания его спутник, хитро прищурившись, кивает головой в сторону лоточников, торгующих миндалем, лукумом и жареной саранчой. Ближе к вечеру, когда заканчивается рабочий день, к лоточникам присоединяются местные повара, колдующие над вонючими бульонами из требухи, которыми с удовольствием до обильного пота насыщаются ремесленники. На второе могут запросто сгодиться посыпанные заатаром и политые чесночной водой вареные виноградные улитки или шкварчащие в масле по соседству баклажаны.

И вот, когда зажигаются освещающие апельсиновые Гималаи бесчисленные бензиновые лампы, постоянно царящее на площади оживление достигает своего пароксизма. Появляются рассказчики баек, укротители змей, впадающие в транс негры гнауа из таинственной секты акробатов, музыканты, дрессировщики обезьян, глотатели шпаг, пожиратели огня, дергальщики зубов… Слегка подустав и пытаясь наконец избавиться от ежеминутных домоганий лжегидов, псевдоохранников и прочих оборванцев, мы с Муной присели на террасе одного из окружающих площадь кафе, откуда вполне можно было наблюдать за происходящим. Сидящие рядом арабы тут же задавили на нас косяка. Не обращая на них никакого внимания, попивая крепкий кофе и покуривая сигареты, мы смотрели на укрытую плотным покрывалом молодую женщину, выделывавшую руками замысловатые и вместе с тем вполне «читаемые» движения.

– Это танец рук, – пояснила мне Муна. – За сотни лет мусульманских запретов женщины научились показывать жестами абсолютно все.

Мимо нас пробежал мальчик лет восьми с веточками конопли в руках. Через минуту безостановочно произносимые неокрепшим голоском слова «купите, недорого» в очередной раз разнеслись где-то по другую сторону кафе, а затем растворились в звуках зурны и таблы.

Coda

После Марракеша хорошо отправиться в Иммузер, где высоко в горах удивительные водопады, вместо такси ослики и тихая гостиница с бассейном для тех, кто предпочитает уединение в райских уголках. Еще можно и нужно бы поехать в Танжер, Рабат, Шефшауен, Эссауйру, Тафраут, Тетуан, Сафи, Эль-Джадиду да еще много куда, только моего времени для этого явно не хватает.

– Если у тебя остались лишние деньги, ты можешь их отдать мне, – как бы между прочим говорит Муна, аккуратно укладывая мои вещи в чемоданы.

Я протянул ей несколько купюр.

Она прижала их к груди, ее глаза заблестели.

– Не забудь прислать фотографии, – с нарочитой серьезностью тут же говорит она, вроде бы уже забыв о том, что в самое ближайшее время она сама собирается в Москву.

Я молча киваю головой и спешу к белому «рено», в багажник которого носильщик уже уложил мою поклажу.

В самолете я все еще ощущал вкус ее губ. Одетый в форменную рубашку переводчика Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве (1985!) сосед по креслу толкает меня в бок:

– Пить будешь?

Мы наливаем в пластмассовые стаканы «по два пальца». Сосед – российский морской офицер, служащий «голубой каской» в пустыне на границе Марокко и Западной Сахары. Он рассказывает мне про «мирный» марш «пальмовых ветвей», завершивший длительный период притязаний на территорию, где, по нашим понятиям, были только песок да ветер, о том, откуда у марокканских полковников большие деньги, как осваивается земелька и многое другое. За разговорами мы выпиваем с ним по одной… литровой бутылке Red Label и Jack Daniels, пива, а после посадки на Мальте и встречи в салоне самолета с нашими возвращающимися из Италии девчонками еще и местного винишка. И в тот момент я уже не могу определить для себя, буду ли я вообще что-нибудь писать о Марокко. Но то была лишь минутная слабость…

1996