Текст книги "Из архивов тайного суда"

– Что именно?

– А вы полюбуйтесь на него! На рубаху эту! Чистый толстовец! И мяса тоже не ест! Ироида было хотела его угостить по-родственному, так он ни к чему, кроме капусты да хлеба не притронулся: видите-ли, вегетарианец, как граф Толстой: мясо убиенных животных кушать, видите ли, грех! Ну как такого за стол сажать с порядочными людьми?! Вон, взял с собой в дорогу целый куль со всякой морковкой да яблоками. Тьфу!.. По мне, ты сперва, как граф Толстой, повоюй в артиллерии, потом «Войну и мир» напиши, а дальше уж – пожалуйста себе – вегетарианствуй, коли не стыдно людей смешить!

Это уж генерал произнес нарочито громко, но господин Балуев отвернулся и по-прежнему усиленно делал вид, что ничего такого не слышит.

Мы поднялись в салон-вагон через парадную дверь (имелась тут и такая). Роскошество передвижных апартаментов генерал-губернатора меня вызывало восхищение. Его высокопревосходительство провел меня через столовую на дюжину персон с уже накрытым столом, со шкапами, полными фарфора и хрусталя; далее следовал кабинет, отделанный ореховым деревом, с большим письменным столом и водруженным на нем глобусом земного шара, затем шла спальня с двумя двуспальными одной двуспальной, другой односпальной, с двумя гардеропами и с огромным трельяжем.

– Эту коечку я велел для вас поставить, – сказал генерал, кивнув на односпальную кровать. – Ничего, что придется вам потесниться? – Это мне-то, находившему себе кров и на голой земле под вой шакалов среди вонючих малярийных болот Трансвааля!

– Ваше высокопревосходительство! – лишь сумел выдохнуть я.

За следующей дверью, как он мне объяснил, располагались два ватерклозета, ванная комната и умывальня с душем, обе снабжались всегда подогреваемой титаном горячей водой. По другую сторону вагона, находились, как он же мне сообщил, четыре каюты для прислуги, отделенные от губернаторских покоев дверью со звонком, а за ними – еще две каюты для вооруженной охраны, которая, числом в четверо солдат, как он сказал, уже на своих местах.

– Костя Карамгозов настоял-таки, – вздохнул генерал. – Сколько я не отнекивался, но он – никак, мол, иначе по нынешним временам нельзя.

Что ж, между нами и подземными монархами все же была некоторая зона безопасности. Впрочем, это приносило слабое утешение, ибо я знал, что они и не такие преграды запросто преодолевали.

– Да, вот еще… – смущенно добавил генерал. – Я – насчет умывален. Дозвольте, штабс-капитан, я себе выберу ту, которая с ванной, люблю иногда, знаете ли… А вы молоды, вам и в душевой кабине… Приношу, конечно, свои глубочайшие извинения за неудобства…

И это он называл «неудобствами»! Снова мне оставалось лишь выдохнуть:

– Ваше высокопре!… – но он меня перебил:

– Кстати, насчет этих «высокопревосходительств»… Право, слишком длинно звучит, не слишком удобно вести беседу, а дорога дальняя… Как бы вам меня?..

– Быть может, Валерианом Валентиниановичем?

– Да тоже длинновато. Был бы Иван Иванычем – еще куда бы не шло, но вот же, снабдили родители… – Он немного подумал и наконец озарился догадкой: – Ага, вот! «Mon général¹⁷17
  Мой генерал (фр.)


[Закрыть]»! Так оно будет и коротко и вполне достойно, – не возражаете?

– Слушаю-с, мон женераль! – по-военному щелкнул я каблуками.

– Voilà l'idée! ¹⁸18
  Вот и придумали! (Фр.)


[Закрыть] – порадовался он найденному выходу. Я же порадовался не меньше него.

Мы в это время находились в кабинете, и тут вдали раздался звонок, а минуту спустя, постучав в дверь, к нам из столовой вошел Никита.

– Ну?! – рыкнул мон женераль, лишь в подобных тонах, видимо, привыкший общаться с нижними чинами.

– Там… к вам, ваше-ство. Двое, по виду приличные. Изволите проводить?

Генерал лишь подал знак – давай, мол.

Никита вышел, и в кабинет вступили двое в штатском, в самом деле весьма прилично одетые. Один имел волосы, черные как смоль, другой – беловолосый (в тот миг я еще не придал значения этому обстоятельству).

– Ротмистр Охранного отделения де Бертье! – щелкнул, как и я, штатскими каблуками брюнет.

– Прапорщик Охранного отделения Волынцев! – отрапортовал блондин.

– Ну и что с того? – побурчал мон женераль. – Ежели вы, господа желаете проситься в попутчики, так это – никак, тут уже всё в комплекте. Так что, господа…

– Никак нет, ваше высокопревосходительство! – вклинился тот, что назвал себя де Бертье. – Мы – по приказу его высокопревосходительства генерал-губернатора Кармагозова! Велел, дабы мы…

– Берегли как зеницу ока, – вставил блондин Волынцев. – Сказал, что отвечаем головой!

– Вот уж этот Костя, вот уж неугомонная душа!.. – вздохнул генерал. – Но – приказ… м-да… я понимаю, господа офицеры… Однако ничего более, чем каюту для прислуги предоставить вам не могу. Так что уж не обессудьте. Там, правда, еще один… гм… господин с нами следует, так что придется кому-нибудь из вас – на верхнем лежаке.

– Ничего-с, ваше-ство, разместимся.

– Благодарим, ваше-ство!

– Ступайте, Никита вас проводит. – Когда они удалились, генерал сказал мне: – Не здесь же их оставлять. Ох, не люблю, право, этих альгвазилов из Охранного!.. Я бы вам такого про ихнюю службу порассказал!..

Но тут раздался звон вокзального колокола (уже в третий раз), и состав двинулся в путь сквозь гудевшую на перроне толпу.

Некоторое время мы молча смотрели в окно, затем генерал подошел к письменному столу и принялся крутить глобус, а затем произнес куда-то в пространство:

– Дурак!.. – И после паузы пояснил: – Я про нашего горе-полковника. Право, истинный дурень! Япония-то – во (он показал кончик пальца), а Россия-матушка – во (он широко развел руками); и они нас – как детей малых! Да я б этому полковнику батальоном не доверил командовать (хоть он и как раз батальоном-то прежде и командовал¹⁹19
  Николай II до войны с Японией числился командиром 1-го батальона лейб-гвардии Преображенского полка.


[Закрыть]) – а тут целая армия, да еще флот! Ту разве какой-нибудь горе-полковник нужен? Тут… – и по его виду каждому стало бы ясно, кто был нужен для командования в той войне, дабы она не завершилась постыдным поражением и нынешней революцией. – М-да, – продолжал он, – не война была, а чистый синематограф. У япошек-то порох «шимоза», да немецкие пушки на линкорах, кои прицельно на десять верст бьют, а у полковника нашего, у Коли Ананаса²⁰20
  Так называли Николая II в самых крайних антимонархических кругах за его привычку вставлять в свои речи оборот «а на нас» («…а на нас смотрит вся Европа», «…а на нас лежит историческая миссия» и т. Д.) – Ю. В.


[Закрыть]… (Ай да генерал!) Эх… – тяжко вздохнул он. – Вот и получили вместо победы… Цусиму, да увечных, говорят, чуть не сто тысяч, да революцию, да новоиспеченного «графа Полусахалинского»²¹21
  Такое прозвище заимел в народе министр-председатель С. Ю. Витте, когда после подписания позорного Портсмутского мира, по которому Россия как проигравшая войну сторона передавала Японии южную половину острова Сахалин, получил от государя графский титул.


[Закрыть].

Возражать тут было нечего. Молчание наше затянулось минут на двадцать, наконец генерал проговорил:

– За что дорогу не люблю – так это за скуку. Иные с собой книжки да газеты берут, а у меня вот – со зрением… Да и книжки все теперешние – дрянь, навроде синематографа, а в газеты нынешние и заглядывать тошно, революция одна… – И, еще немного помолчав, добавил: – А как вы, штабс-капитан насчет того, чтобы в картишки перекинуться? – С этими словами он достал из баула колоду. Коли хотите, то просто так, безденежно.

Играть в карты я не любил, и вовсе не из-за того, что играл плохо, а напротив, из-за того, что играть умел слишком хорошо. При желании я мог бы зарабатывать большие деньги как карточный шулер, а искусству этому меня обучил именно что один профессиональный британский шулер высшего класса. За ним охотилась полиция всей Европы и Севреоамериканских Штатов, оттого он временно надел на себя солдатский мундир и отправился воевать в Южную Африку, где он подарил часть своего искусства всей нашей роте, пока мы пережидали затяжные африканские дожди.

Уж не знаю, как остальные мои боевые товарищи, но ваш покорный слуга, обучившись даже лучше других, считал для себя зазорным использовать это свое умение – боялся, что профессия шулера привлечет меня, и я начну катиться в эту сторону.

– Увы, не могу, ваше… то есть мон женераль, – вздохнул я. – Зарок себе дал.

– Вы что, навроде господина Балуева?.. Нет, конечно, шучу…– И сочувственно спросил: – Что, проигрались когда-то сильно? Да, бывает… Но мы ж, я вам говорю, будем безденежно, так, для заполнения скуки.

Я честно объяснил ему, что причина в другом – в юности, мол, дурные люди обучили меня шулеровать, и с тех пор я как honnête homme²²22
  Честный человек (фр.)


[Закрыть] дал себе слово перед Господом…

– Ну, если перед Господом… И что, с тех пор – так уж вовсе и ни разу?

– Никогда.

– М-да, сие делает вам честь, при таком умении мало кто бы удержался… А показать ваше искусство не желаете ли? Так, лишь интереса для…

– Нет, нет, право, не стоит, мон женераль.

Генерал превратился в чистое дитя, глаза его наполнились мольбой.

– Ну я же прошу – так, просто, в виде фокуса… Впрочем, если вовсе уж не желаете… – Он обиженно надул губы и повернулся к окну.

Мне стало перед ним неловко, тем более, что я был сильно ему обязан.

– Ну хорошо, мон женераль, – сказал я, – если только в виде фокуса…

Он живо перевел на меня глаза:

– Да, да, в виде фокуса, не более!

Я взял у него колоду, картинным образом ее перетасовал и спросил:

– Какую карту вы хотели бы видеть?

– Ну, скажем… Туза пик.

– Пожалуйте. – Я протянул ему туза.

– Bravo! – воскликнул он. – А теперь извольте туза треф!

– Извольте получить туза треф.

Такого детского азарта в глазах я давно уже ни у кого не наблюдал.

– Bravo! А теперь – бубнового туза!

– Извольте и бубнового.

– Да, с вами в карты не садись!.. А теперь – червового!

– Получите и червового. Ради вас достал бы и пятого, да боюсь, не найду в этой колоде.

Вдруг генерал крепко схватил меня за локоть и воскликнул с жаром:

– Вы должны меня этому обучить, штабс-капитан!

– Вас?.. В ваши лета, при ваших чинах и наградах?..

– Пустое! При чем тут чины?! Я вас как друга прошу! Поверьте, мон шер, мне это просто необходимо! Особенно сейчас!.. И вовсе не для бесчестного выигрыша, поверьте… Может, потом и объясню так, чтобы вы поняли, а пока… Обучите, штабс-капитан! Вы себе даже не представляете, насколько мне это сейчас нужно!..

Снова же, отказывать ему я более не находил в себе сил и сказал:

– Только имейте в виду, мон женераль, наука эта не так проста, требует немалого времени…

– Да времени у нас – хоть до самого Петербурга! Приступим же, чего вы ждете?!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Генерал, как и все новички в подобном деле, был весьма не ловок, мне даже приходилось, забывшись, покрикивать на него, что он переносил поистине стоически, и часа через четыре утомительнейшего урока он уже мог (правда, не с первой попытки) вытаскивать из колоды загаданную наперед карту. В случаях подобной удачи он радовался как дитя и сам же себя нахваливал:

– Ай да Валериан, ай да золотые руки!

Во время одной из наших коротких передышек он меня спросил:

– Как полагаете, до Петербурга обучусь делать это так же ловко, как вы?

– Ну, при ваших явных способностях… – польстил я ему, – думаю, что в какой-то мере приблизитесь.

– «В какой-то мере»… – огорчился он. – Мне надо не «в какой-то мере», мне надо, чтобы – верняком, только тогда я спасен! Иначе – чтò если вновь повторится то же самое там, в Петербурге?!

Я удивился:

– Ваше высоко… мон женераль! Вы же изволили говорить – только ради фокуса, а вы, оказывается… – И поспешил вставить: – Нет, нет, это, конечно, ваше сугубо личное дело, мон женераль…

Он даже с места вскочил от возмущения:

– Да что вы себе позволяете, штабс-капитан?! Неужто вы впрямь думаете, что тройной георгиевский кавалер, генерал-аншеф, станет шулеровать, дабы обчистить своих товарищей?!

Пришлось оправдываться:

– О, простите великодушно, мон женераль, что я так превратно вас понял… Просто вы несколько неясно выразились… Мне померещилось, что вы спешите в Санкт-Петербург, дабы сыграть с кем-то в карты…

Генерал принял мои извинения и начал понемногу остывать:

– Во-первых, не «с кем-то», молодой человек, – назидательно проговорил он, – а с достойнейшими в мире людьми! А во-вторых, вы, тем не менее, совершенно правильно меня поняли: да, я еду туда именно что играть, и это нынче для меня – превыше всего!

– Но таким, гм… фокусам… – не удержался я, – обычно обучаются, чтобы… чтобы, пользуясь ими, бесчестно выигрывать… О, я, разумеется, не ваше высокопревосходительство имею в виду!

На сей раз он решился не гневаться и сказал:

– Это правильно – что не имеете в виду. Хотя, возможно, и придется, да простит меня, старика, Господь, пускаться на некоторые бесчестные манипуляции, но цель моя – отнюдь не выигрывать, даже ни в коем случае этого не делать. Цель моя сугубо противуположна.

Я удивленно поднял на него глаза:

– Какова же она, в таком случае, ваша цель?

Ответ его озадачил меня еще более. Ибо ответ генерала был:

– Проиграться!

* * *

Телеграммы, отправленные из Одессы перед отбытием санкт-петербургского поезда.²³23
  Не спрашивайте меня, как я их потом раздобыл, председатель Тайного Суда имеет как свои возможности, так и свои секреты. К настоящей истории это не имеет никакого касательства. – Ю. В.


[Закрыть]

ТЮРБЫ АНАБУЗЫК ЗПТ BLACK MAMBA²⁴24
  Черная мамба.


[Закрыть] КУРАСЫ МАРКАСЫ ПЕТЕРБУРГ ТЧК

ПЕРЕЛЫК КУРДАМЫР СЕКИРБАШКА

ЫШ АБАРАК БУЗЫК

ЛУКА ФОМА

* * *

ИЗ ОДЕССЫ ВЕЗУ НАВАР ТЧК

ВЫЕЗЖАЮ НЫНЧЕ ТЧК ЗАТЕМ ИЗ ПИТЕРА ОТПРАВЛЯЮСЬ В ГЕЛЬСИНГФОРС ЗПТ ТАМ ВСЕ ГОТОВО

ЧА

5-я глава

«Превыше всего». – Уроки игры в покер. – Как искать Аспида? – Котовский. – Подлинный рыцарь и несчастная барышня.

– ?!

– Да, да, именно! Проиграться! – самодовольно подтвердил мон женераль. – Проиграться в пух и прах! К чертовой бабушке! Проиграть не менее сорока тысяч – вон они, деньги, в том бауле только того и дожидаются! И уж коли я так решил, то так тому и быть, и этому не помешают никакие синематографы, никакие революции! Любой ценой, пускай даже бесчестной – но всенепременно проиграться. Это – превыше всего!.. – И, немного подумавши, наконец решился: – Так и быть, штабс-капитан, поведаю, удовлетворю ваше любопытство… Но только уж смотрите, молодой человек, – чтобы больше – ни единая душа!..

Я дал клятвенное обещание, что буду нем как могила, мое слово чести полностью удовлетворило старого вояку, и он для начала спросил:

– Вам известна такая игра – покер?

Он бы еще спросил меня, видел ли я вообще карты в своей жизни, или, скажем, знаю ли, где расположен Санкт-Петербург!

– Exellent!²⁵25
  Отлично! (Фр.)


[Закрыть] Мы еще под Плевной пристрастились к этой с виду достаточно простой игре, я имею в виду себя и своих боевых товарищей. Поначалу играли на сущие пустяки, так, для времяпрепровождения, потом брали все выше, выше… Давайте, однако, штабс-капитан, поупражняемся еще, и тогда я приступлю к подробностям…

Генерал перетасовал колоду вполне грамотно, так, как я его учил, с третьего раза вытащил наконец-таки им же самим заказанную карту, восхитился этим и с благодушным видом произнес:

– Слушайте же!

Содержание его рассказа было таково. Их, некогда молодых офицеров, близких друзей, далее разлучила судьба, но они дали друг другу клятвенное обещание, что раз в год, ровно двадцать второго октября (это день окончания ими кадетского корпуса), они непременно будут встречаться в Санкт-Петербурге играть там в покер, ну и еще для кое-каких мужских забав («J'espère que vous me comprenez!²⁶26
  Надеюсь, вы меня понимаете! (Фр.)


[Закрыть]»). Это продолжалось вот уже более четверти века, без единого, – слышите! без единого! – пропуска, несмотря даже на войны. В последние годы за покер садились в доме г-на Кружевницына, ныне тайного советника («Вы, возможно, сударь, о нем слышали»). Ну, бывало, что и по тысяче-другой выигрывали-проигрывали, сумма для каждого, в общем, посильная. А вот в прошлом году – надо же!..

– Представляете, у меня уже, смотрю, чуть не десять тысяч выигрыша. Ладно, Володя-то Кружевницын богат, а для Игнатия Бодрова, генерал-лейтенанта (понятно, в отставке) и для Илюши Курепова, опального губернатора (а проигрывают-то главным образом они) потерять четыре-пять тысяч – серьезное дело. Я уж и не рад своему выигрышу, хочу проиграться – да никак не выходит! Блефую в наглую, ставя большие деньги, – так они отпасовывают в последний момент, и снова оказываются в проигрыше! Заторговываюсь, имея на руках лишь хилых три семерки; Илюша меня закрывает, – и что у него, по-вашему?

– Неужто три шестерки?

– Точно так-с! И это за вечер – из разу в раз!

– В таких случаях говорят «пошлò», – вставил я.

– Пошлò, черт бы его… – печально отозвался генерал. – И так оно, чтоб его, пошлó, что к концу игры у меня выигрыш в сорок тысяч, Володя Кружевницын в нулях, а у Игнатия и у Илюши передо мной по двадцать тысяч долга… Нет, они, конечно как люди чести долги свои месяца через три мне в Одессу выслали, но, как я узнал, Илюше для этого пришлось свое единственное имение в Вятской губернии заложить, а Игнатию взять кредит в банке. А как расплачиваться будет? Пенсион не большой, и детишек пятеро.

Ну, думаю, ладно: уж в следующем-то году проиграюсь непременно, – а тут этот синематограф, нате вам. La révolution у них, понимаете ли, нашли тоже время, господа революционисты, когда тут такое дело!

И главное – вы понимаете, штабс-капитан, чтò могут подумать, ежели я в назначенный день не явлюсь? Могут подумать, что Валериан Богоявленский прибрал их денежки и теперь, как последний жид, трясется над ними, страшится упустить их из рук! Нет, не таков генерал-аншеф Богоявленский! По такому случаю никакой синематограф его не остановит! Бог даст, прорвемся!.. – Вдруг вид у него стал уже не таким победительным. – Только вот боюсь… – проговорил он.

– Чего, мон женераль?

– Боюсь, оно мне снова «пойдет», как в прошлый раз «пошло»… Но ежели вы меня сейчас как следует обучите…

Я сказал, что надо было ему раньше сообщить о своих целях и о том, что речь идет о покере.

– В покер можно и совсем по-другому проиграть, гораздо проще, – сказал я ему.

– И – как же?

– Говорите, ваши друзья давно уже играют в эту игру?

– Как я сказал, уже более четверти века.

– В таком случае, они обладают достаточным опытом?

– О-о-о!

– А игра, как известно, психологическая, и они умеют наблюдать за противником.

– И что с того?

– Ну-ка, представьте себе, что вы блефуете. Вы при этом обычно сидите с непроницаемым лицом?

– Какое имею, с таким и сижу.

– А вы всякий раз, блефуя… ну, скажем… ну, скажем надувайте губы.

– Как-нибудь вот так?

– Очень неплохо. Опытный игрок со второго – с третьего раза поймет, что это всегдашний признак блефа. Блефуйте так почаще, ставьте при этом побольше, и ваши противники непременно окажутся в выигрыше. Ну а при сильной позиции всегда прокашливайтесь позвучнее.

– Примерно так? – показалось, что даже вагон чуть тряхнуло.

– Можно и потише.

– Вот так? (На сей раз лишь бронзовый подсвечник дрогнул на столе.)

– Если еще вдвое тише, то будет совсем хорошо. И менее нарочито.

– Так?

– Великолепно, мон женераль! И если вы будете делать так всякий раз, когда у вас на руках что-нибудь посильнее «стрита», то снова же ваши партнеры уловят это и, не имея у себя сильных карт, станут пасовать, а в таком случае много вам все равно не выиграть. И если обе эти позиции вы соизволите все время помнить, то в целом вы непременно проиграетесь.

– Даете слово?

– Слово чести! Хоть сто тысяч проиграете, если такова будет ваша воля.

– Сто? Нет, это уж будет чересчур. Но сорок тысяч должен проиграть всенепременно… Значит, губы вот так… А кашлять вот так… Право же, как все просто! Вас мне, видно, сам Господь послал!.. Однако же, – добавил он, – ваш предыдущий фокус тоже до крайности, до крайности любопытен! Кому-нибудь при случае покажу. Еще малость поупражняюсь, если вы не возражаете.

О, ничуть я не возражал! Теперь, когда его высокопревосходительство нашли для себя занятие, можно было спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. На возгласы генерала «bravo!» (в случае удачи) или, в противном случае, «ремиз!» я старался не отвлекаться. Итак…

Prima. Я не знаю, как Черный Аспид выглядит, поэтому ходить по вагонам в поисках его – занятие совершенно бессмысленное. И что же тогда мне следует предпринимать?

Secunda. Что делают в соседнем вагоне монархи подземного мира? Совпадение ли это – то, что мы оказались с ними попутчиками? Я вообще слабо верю во всяческие совпадения. Возможно, мой патрон Андрей Васильцев знает ответ, но как это выяснить?

Tertia. Ведомо ли самому Аспиду, что я веду на него охоту? Это, пожалуй, самый предпочтительный для меня вариант, ибо в таком случае он должен бы устроить встречную охоту на меня, тем самым, возможно, как-то себя выдаст, а уж там… Уж там – кто кого?..

А если ему сие не ведомо?.. Тогда надо как-то дать ему понять. Только вот – кáк?..

Наконец, qvarta. Если мне удастся-таки выйти на этого Аспида – то как мне далее с ним поступить? Действовать, как надлежит палачу Тайного Суда (я был не уверен, что всецело имею на это право), или же передать его законным властям (от которых он, при его ловкости, с большой вероятностью сумеет сбежать)?..

Этот, последний вопрос был, правда, пока явно преждевременным.

Была, впрочем, и еще одна мысль, кружившаяся на отдалении. Лишь в ту минуту я вспомнил одно мелкое обстоятельство…

Чтò это, снова совпадение? Да, скорее всего…

Тем не менее, его, это обстоятельство, тоже следовало держать в уме; повторюсь – не люблю я всяческие совпадения…

Увы, на все эти вопросы я пока не знал ответа…

Наш поезд начал замедлять ход близ какой-то станции. Согласно расписанию, стоянка должна была длиться десять минут, и я понял, что есть способ получить ответ хотя бы на один вопрос через некоторое время…

Когда поезд остановился, я сказал его высокопревосходительству, что не надолго оставлю его (на что он никак не отреагировал, если не считать его вздоха: «Ремиз! Черт, снова ремиз!»), и вышел из вагона.

Слава Богу, телеграф в России пока работал, и со станции я подал зашифрованную телеграмму-молнию в Москву, Андрею Исидоровичу. Хотел уже возвращаться, как так та последняя мысль снова шевельнулась во мне, и, дабы развеять сомнения, я подал еще одну «молнию», на сей раз в Одессу, да в такое ведомство, что подпись мне пришлось поставить: ГЕНЕРАЛ ОТ АРТИЛЛЕРИИ БОГОЯВЛЕНСКИЙ, в надежде, что его высокопревосходительство, если о сем и узнает, то великодушно меня простит; лишь после того вернулся в наш салон-вагон.

Что ж, хоть кое-что глядишь да узнáется!

* * *

…что многие преступники обладают, так сказать, своим почерком. Так, пресловутый Черный Аспид в местах своих злодеяний непременно оставляет два трупа своих помощников…

…что же касается знаменитого налетчика Котовского, то он, грабя со своей бандой в три дюжины человек поезда, никогда не трогает представителей власти (если оные не препятствуют ему), друзей одесского налетчика Мишки Япончика, которого называет своим «братом», а также революционеров, поскольку, по его словам, в такое г… как политика он не вмешивался и никогда вмешиваться не будет. Таково его credo, какового он пока что неуклонно придерживается…²⁷27
  Увы, и у налетчиков их credo, бывает, меняется. Так, в 1918 г. Г. И. Котовский очень даже удачно вписался в политику, стал известным командующим Красной Армии, был лично знаком с Лениным, после гражданской войны занимал ряд видных государственных должностей, сделался героем книг и кинофильмов как пламенный революционер, его именем названы улицы и населенные пункты; после гибели он даже был, как и Ленин, удостоен захоронения в персональном мавзолее в Одессе.
  Его «брат» Мишка Япончик пошел было по тому же пути, в Гражданскую войну создал красноармейский полк (состоявший из его одесских налетчиков), входивший в бригаду Котовского. Однако «братья», видно, что-то не поделили, и по приказу Котовского «брат» Япончик в 1919 г. был расстрелян.
  Уголовный мир Одессы этого Котовскому не простил, и в 1925 г. К. был убит «адъютантом» Япончика по кличке «Майорчик». – Ю. В.


[Закрыть]

…так же касательно особ женского пола, следующих в поездах. Вопреки сложившемуся мнению, Котовский не дозволяет своей банде предаваться поголовному разврату и лишь два раза похищал юных барышень, особо ему приглянувшихся.

Увы, до сих пор их судьба…

* * *

…и, как стало известно, сегодня питерское отделение ВСЖ все-таки поддержало призыв ко всероссийской забастовке железнодорожников, а это означает, что, похоже, в ближайшие часы вся Российская Империя будет полностью парализована…

* * *

Когда я проходил через столовую, Никита накрывал стол к обеду на две персоны, пока выставлял лишь закуски, и чего только среди них не было! И осетрина, и семга, и икорка обоих цветов, и соленые груздечки. Здесь же стояла бутылка шампанского в серебряном ведерке со льдом. В тот день я как-то и не позавтракал, и, признаться, вид всей этой снеди даже заставил меня на время забыть о том деле, раде которого вообще пустился на эту самовольную авантюру. «Бедный господин Балуев!» – подумал я.

Никита напутствовал меня:

– Ваша милость, не затруднитесь сообщить их высокопревосходительству, что все готово-с, можно садиться.

Мон женераль даже не заметил моего возвращения, он в кабинете все еще предавался карточным забавам, кажется, у него получалось уже лучше, и выглядел он, как дитя, наконец управившееся с подаренной новой игрушкой. Когда я передал ему слова Никиты, он, казалось, не сразу меня услышал; занятый своим, проговорил:

– Bravo! Вот он, валет черный! Как и было заказано!.. А вот он валет-блондинчик! Ай да Валериан, ай да молодец!.. – Лишь затем удостоил меня взора: – А, это вы, штабс-капитан?.. Губы, говорите, надувать вот так?

– В точности так, мон женераль.

– А кашлять так?

– Именно!

– Что ж, на досуге еще поупражняюсь… Так что вы сказывали? Обед? Самое время. В таком случае, идемте.

Мы с ним прошли в столовую.

– Недурственно! – оценил генерал, у меня же от этого «недурственного» вида стола вторично потекли слюнки.

Увы, текли они не долго, ибо в следующий миг поезд резко затормозил и стал как вкопанный. Торможение было настолько стремительным, что я едва устоял на ногах, генерала же швырнуло к столу, да так, что некоторые тарелки со снедью свалились на пол.

– Черт! это еще что за синематограф?! – возмутился мон женераль, стряхивая икру, в которую только что угодил попасть обеими руками. С этими словами он рванулся в кабинет, схватил трубку телефона, связывавшего салон-вагон с начальником поезда, и прорычал: – Как это понимать, милостивый государь?! Вы что, дрова везете?! Да вашего машиниста надо!.. – И вдруг, осекшись, проговорил: – Ах, так!.. Вот оно что!.. Ну, коли так… – Он положил трубку и довольно холодно сообщил: – Впереди рельсы разобраны. Котовский. Его ребята уже трясут третий класс, видать, скоро и тут будут.

– Ох ты Боже Свят!.. – перекрестился Никита. – Ведь говорила же Ироида Васильевна, ведь предупреждала!..

У генерала же лицо даже просветлилось, явно сейчас он вновь чувствовал себя тем самым «храбрейшим из храбрых» молодым офицером из-под Плевны. Метнувшись назад, в кабинет, он распахнул один из своих сундуков и я, к своему удивлению, обнаружил, что там находился пулемет «максим», уже со вставленной лентой.

– Помогите, штабс-капитан! – приказал он мне.

Вдвоем мы водрузили пулемет на тумбочку, подтянули ее к окну, уже распахнутому по причине жары, мон женераль, уселся перед пулеметом и проговорил про себя: – Котовский?.. А мы сейчас поглядим, что ты за Котовский!.. – Затем отдал мне распоряжение: – Ступайте, штабс-капитан, командуйте нижними чинами, а я тут и один управлюсь.

Я прихватил из генеральского сундука в дополнение к своему люггеру еще и браунинг, и поспешил выполнить его приказ.

Четверо солдат охраны уже держали под прицелами своих винтовок пространство по обе стороны от вагона. Офицеры Охранки тоже стояли у окна своей каюты с наганами наизготовку. Лишь господин Балуев сидел, испуганный, опустив глаза.

– Хотите, дам вам револьвер? – спросил я, но он только замахал руками. (Уверен, что граф Толстой, бывший боевой офицер, на его месте поступил бы совершенно иначе.)

Уговаривать его я не стал и пошел обратно к генералу. Через открытое окно были слышны крики и визги, доносившиеся со стороны вагонов третьего класса. Но раздалось два выстрела, и визги тотчас стихли.

Минут через десять я увидел, как кавалькада в десяток всадников неторопливо движется в нашу сторону. На переднем коне сидел здоровяк с лысым черепом – сам Котовский, судя по описаниям. Остальные «котовцы», видимо озорничали по другую сторону состава.

Из окна вагона, третьего по счету от нас, послышалось:

– Грыгорий Иваныч, прывет тебе от одесских братишек!

– Братишке Японцу тоже передавайте мое с кисточкой, – отозвался тот и приказал всадникам: – Энтот вагон не трогать, тут свои.

Из услышанного я понял, что Мишка Япончик, руководствуясь примерно теми же, что и я, соображениями, тоже отправил своих людей этим поездом ловить Черного Аспида.

Кавалькада проследовала далее, к вагону, уже соседнему с нами, в котором, как я знал, путешествуют «их подземные величества». Котовский постучал в вагонную дверь рукояткой своего маузера:

– Померли, что ли? Отворяй!

Дверь открылась (из вагона пахнуло квашеной капустой), и наружу высунулся вовсе не проводник, а известный мне горбун. Лишь на миг высунулся – и сразу закрыл дверь, но и этого мига хватило, чтобы Котовский отпрянул на добрых пять саженей.

– Этих, что ли, не будем щупать? – спросил его один из сотоварищей, на что тот угрюмо отозвался:

– Такая щупалка у тебя еще не выросла.

Тут сзади подскакал еще один:

– Вон, Грыша, гляди, что братишки со второго и с третьего класса собрали! – Он помахал в воздухе большим холщовым мешком. – Вместе с бирюльками тыщ на сто потянет, а Сивый щас еще и лично для тебя притаранит подарочек… Что, пощупаем теперь губернаторский вагон?

– Тебе что, Жареный, ста тыщ мало? – усмехнулся Котовский. – Нельзя таким жадным быть. – И, посерьезнев, добавил: – Ты ж знаешь, губернаторов мы не трогаем, они нам до ж…пы, мы не революцьёнэры.

– И поглядь-ка, Грыша, – вклинился еще кто-то, – с губернаторского вагона пулемет, вишь, торчит.

– Ихний пулемет мне тоже до ж…пы, – отозвался Котовский, – только на случай, ежели там за пулеметом кто-то борзый – ну-ка, братишки, потеснитесь к вагонам.

Совет был неглупый, вняв ему, все всадники в следующий миг стали поближе к поезду и очутились в мертвой для пулемета зоне.

Котовский сказал:

– Ты тут за Сивого что-то гутарил. И что там у него за подарочек?

– Да вона, таранит вже…

Я увидел, что к нам движется здоровенный, так же, как и Котовский, бритый налысо битюг, толкая перед собой хорошо одетую худенькую барышню. Битюг (видимо, тот самый Ситный) вел ее, заломив ей руку за спину. Она пыталась вырваться – да куда там!..

Стерпеть этого я не мог, мигом выпрыгнул из вагона и направился к шайке. Страха у меня не было, да и быть не могло. Вместе с приближающимся Сивым их было всего двенадцать человек (остальные «котовцы», видимо, орудовали по другую сторону поезда), а у меня в двух имеющихся пистолетах четырнадцать патронов. Если учесть, что стрелять я умею одновременно с обеих рук и с такого расстояния никогда не промахиваюсь, то я имел даже две пули лишние.

Одной из этих лишних пуль я не преминул с ходу воспользоваться. Крикнул Сивому:

– Отпусти девушку! – и выстрелил ему под правую ногу так, чтобы у него отлетел каблук, такое должно было произвести впечатление на бандита.

Сивый стал как вкопанный, но то ли по природной тупости, то ли рассчитывая на защиту со стороны «Грыши», барышню отпускать не спешил.

Котовский уже держал меня на прицеле своего маузера, остальные тоже выхватили стволы. Ничего, все равно не успеют…

Впрочем, стрелять в меня они отчего-то не спешили. Котовский внимательно смотрел на меня, и в этих глазах читалась холодная смерть. Ну да я тоже так смотреть умею; может – ввиду моей профессии палача – еще и пострашней…

Неизвестно, долго ли мы бы так играли в «смотрелки», но тут вдруг на лице Котовского расплылась улыбка, и он, глядя через мое плечо, спросил:

– Это щё што за гусь?