Текст книги "Тутытита"

Когда мне становится совсем грустно, я читаю Ваши великие творения. Это пир, я вам скажу, это наслаждение такое, что бурно низвергаешься вулканом ощущения личного примирения с миром, с которым ну никак не удавалось примириться.

Вот, например, про войну, как это метко: «Война показывает истинное отношение людей друг к другу». Ну, каково? Я себя, например, чувствую распятым, так красиво можете сделать мне только Вы, Геннадий.

Или вот ещё: «Человек завидует тому, что не имеет, а что имеет – он не ценит. Благородный муж ничему не завидует и ценит то, что имеет».

Мне тут трудно что-то добавить. Никогда ранее такая мысль не озвучивалась, и я так сильно рад, что теперь наконец знаю об этом.

«Истина прежде всего нужна тебе, а поймут ли её другие – неважно» – и всё. Это как у Паниковского – поезжайте в Киев, и всё. Там вам всё скажут. Там вам скажут за единственного иметеля истины Геннадия В., а если вы думаете, что это не истина, а бочонок свежего поноса, Гене это не важно и он вас пошлёт в гениальную трещину своего сайта.

Вот это мне особенно нравится: «Человек в первую очередь высокого мнения о себе, а потом уже о других».

Мне кажется, Геннадий, нет, я уверен, что, если бы в литературе давали звания, как у военных, вот только за этот бриллиантовый осколок Вы бы стали генералом. И я бы лично вручал Вам лампасы. Так хочется повторять Ваш афоризм слогами по утрам вместо зарядки и по ночам вместо секса, что просто ничего нет, кроме – ах, ну что Вы сделали со мной такое, я прямо ощущаю эротический надлом на фоне себя с высоким о себе же мнением.

Вот ещё тоже хорошо: «Когда человек спит, его судьба превращается в рок».

Простите, наврал. Не хорошо, а шедеврально. Извините меня, бесподобный творец божьих искр слов и смыслов, Вы должны быть милосердны, я же не умею, как Вы, мне и ошибиться-то по судьбе, я же по сравнению с вами живу, как будто сплю, это рок моей судьбы, в сравнении с вами.

Гена, вы – гений. С этим согласится весь культурно-просвещённый мир, и Вам, конечно, всё равно, что в этом мире лишь один житель – вы сами. Спешу сообщить Вам, что я – Ваш кумир.

ДГ».

Надо сказать, что Геннадию не хватило моего письма. Долго ещё он угрожал, что напишет жалобу и на меня, и на наше издательство, и на чёрта лысого. Придумывал разные афоризмы, порой даже в стихах. Но главное – он больше не доставал нас убедительными требованиями издать отдельной многотиражной книгой с золотым тиснением сборник его гениальных творений.

Поначалу, признаюсь, такая работа казалась мне даже забавной. Получаешь явный шлак и трамбуешь его в землю копром, покуда тот буквенный угар уже и носа не кажет. Кабы всё это было так просто и кабы всего этого было так мало! Я опять повторюсь – работе наших редакторов в издательствах мне завидовать не получалось.

Помню, как одна дамочка три месяца атаковала нас своими страдальческими стихами. Всё у неё там было по-дурацки. И размер, и почти сплошь глагольные рифмы. Но передаваемые чувства, как она выражалась, были запредельной силы. Такого, мол, она ни у кого не встречала, даже у кого-то там, чью фамилию я позабыл, тоже не встречала. Таких глубоких чувств, имелось в виду. Я, право, оторопел даже от обилия всех этих выбритых сердечек на стихотворных лобках героев. Этого всего было так много, она везла мне самосвалы этой любовной руды. Я нервно курил и не знал, что с ней делать. Потом подумал и написал ей, что её стихи на меня возымели такое колоссальное воздействие, что давайте уже всё побросаем и слипнемся губами – ах, какие изумительные стихи вы пишете. Такое воздействие они имеют на меня, что я сейчас хоть и сижу одетым, но как будто практически обеструсен, такой меня постиг эротизм. Какую-то ересь я нёс. Сравнил силу желания, которую побуждают её творения, с туманом такой плотности, что я к нему прилип, когда пытался из последних сил обуздать своё возникшее желание. И что, мол, мне теперь с этим делать? Буду нежно распинывать туман, чтобы хоть на чуток приблизиться к эротическому гению автора.

Ну вот ум есть, спрашивается? Это я про себя. Наша гениальная особа напрочь позабыла, что должна явить себя миру, и стала являть себя мне. Все свои самосвалы недолюбленности она везла в мой адрес и называла меня «мой Митюнюшка». Как в известном фильме. В издательстве надо мной уже откровенно ржали. После, как у неё водилось, в стихах она тонко намекнула, что Митюнюшка коль сильно постарается, то мог бы её добиться. И у неё хоть и имелся муж, но тот, дурак такой, не умел увидеть изящное, не ценил и не понимал высокое так, как мог это делать я. В довесок ко всему какая-то сволочь из наших снабдила её номером моего телефона.

Эти дамы, которые кротко выглядывают из-под вуали, они такое умеют в личной переписке – вы себе не представляете. Мне, человеку, перемоловшему на флоте кучи словесной похабщины, было стыдно за все анатомические отверстия человека. Они там что-то адское вытворяли, эти отверстия и выпуклости в её сообщениях. Она именовала себя Виолеттой. Ну а как иначе? Как можно себе представить Авдотью в шляпе с вуалью? В ответных сообщениях я чем-то остроумным, на мой взгляд, отстреливался. Однажды ночью я проснулся от десятков сообщений от неё. В них она взывала о помощи. Именно так, не просила, а взывала, что-то у неё там страшное случилось, и я должен срочно приехать к ней. Я было дёрнулся – беда же у человека, да приосанился. Я написал ей, что проблемы и тело носят в один адрес. А так как я пока ещё не счастливый обладатель её прекрасного тела, то и при чём тут я? И отключился. Это всё, вопреки моим ожиданиям, её не остановило, даже напротив. Она восприняла мой ответ как тонкую попытку таланта её уровня – меня то есть – приблизиться к её вожделенному телу. Она написала мне, что ах я проказник ироничный такой, сделал ещё один шажочек в то поле, где цветёт её цветочек.

Я был готов её убить. В редакции на меня без смеха уже никто смотреть не мог.

Силы мои иссякли, и я решил поменять номер телефона и уйти из редакции. Хоть в ассенизационные войска. Не знаю, есть ли такие и какая разница между ними и тем, что я тогда испытал по милости собственной дури и того любвеобильного цунами под ажурной вуалью.

Перед этим я написал своей нимфе прощальное письмо следующего содержания.

Дорогая (зачёркнуто), любимая (зачёркнуто), несравненная моя (зачёркнуто) наша Виолетта!

Стоит ли ещё раз говорить, что покорён мощью Вашего таланта настолько, что при чтении Ваших творений у меня захватывает дух, я даже не дышу какое-то время. Стоит ли снова утверждать и без того всем понятную истину, что без таких, как Вы, безъязыкая русская литература сгнила бы в трущобах бразильских фавелл, прося подаяние бессвязными звуками.

Я Вами покорен настолько сильно, что понимаю, насколько мне в этом смысле далеко до Вас, я в сравнении с Вами нерадивый ученик ремесленника. Поэтому я прекращаю эти глупые – как я теперь понимаю – занятия чем-то, что я раньше считал литературой. Я уйду куда-нибудь. Я ещё не решил, куда именно. Вами нужно любоваться издалека.

Если буду на земле, то длинными вечерами, сидя с чаем в одной руке и с частью себя в другой, буду наслаждать себя Вашими творениями. Они гениальны. Они достойны. Они вовсе не напоминают, как у других, блестящие от слёз и соплей рифмованные записечки стареющих разведёнок.

А если мне случится полететь в космос – кто знает, куда меня теперь зашвырнёт моя невостребованность, – то разрешите мне в той невесомости из утренних поллюций дрожащими пальцами ваять Ваш образ, о Виолетта.

Вам, безусловно, нужно издаваться. Часто и много, я бы даже сказал, что в день по нескольку раз. Ибо охватить весь исстрадавшийся без настоящей любви мир одиноких мужчин сумеете только вы. Только ваш гений.

Остаюсь навеки Ваш, с Вами, только теперь не знаю где.

Ваш ДГ.

Из издательства, как я уже сказал, я ушёл, поменяв номер телефона. Говорят, что туда ещё раз двадцать наскакивала дама с вуалью и искала Митюнюшку.

В целом, вышла неплохая практика для менеджера поупражняться в фехтовании словами, а то и пострелять ими из пращи.

Вспоминаю продавца с другой работы, полдня потратившего на составление официального письма в администрацию большого города. Он там хорошо написал, какие мы бесподобные, взяв это всё из шаблона писем. Но начал он письмо из собственной головы: «Здравствуйте, уважаемая администрация». Я, помню, спросил того менеджера, что он думает относительно того, куда именно попадёт его письмо и в какую именно корзину его выкинет заспанный охранник администрации. Ничего он не думал, тот менеджер. Зато я видел, как он зачитывался статьями из умных книг о том, как работать с возражениями. С головой нужно работать, прежде всего с головой, а потом, возможно, уже и с возражениями.

Иные бегают, носятся с идеей непременно выучить иностранный язык. А глаза такие, что вот выучат – и будто сразу у них за это всё будет. Горящие такие, огненные почти. А что, спрашиваю у них, русский вы как бы уже знаете, да?

Я не жалел, что работал в издательстве. Мне-то чего, пусть Митюнюшка жалеет.

7.4

После издательства меня намотало на одну контору. Я бы сказал, что как на центрифугу намотало. Там по-другому не могло быть. Минимальные базовые оклады, которых только и хватало, что на проезд до работы и обратно. Ну, может, ещё разок сходить попить пива. Без разгона. И тотальный контроль звонков и визитов. В неделю и тех и других необходимо было сделать определённое количество. И не малое. И это отслеживалось и проверялось. Я представлялся себе сайгаком, носящимся по городу по этим визитам. А ещё казался себе человеком с телефоном Белла вместо головы. Алло. Здравствуйте. Компания такая-то. Мы можем. А, вы нас знаете. Ну тогда мы хотим. Куда идти? Всего доброго.

Нас, менеджеров, восемь человек было в этой компании. А тех организаций, что могли купить у нас наше великолепие, всего штук двести по городу и ещё около пятисот по стране. Считаем? Не считаем. Наши заказчики так уставали от нас, что милым делом было, если тебе желали просто лечь по обочинам дороги, что ведёт на кладбище.

Наш менеджерский начальник находился в главном офисе, в Москве. Он там виделся себе полководцем, мне казалось. Он нас контролировал во всём, он лучше всех знал, как нам нужно работать. Внимание, деталь: именно в нашем менеджерском деле чаще всего бывают начальники, что на моём стуле вечного звонаря ни дня не сиживали. И чем меньше они сиживали, тем большим полководцем они себе виделись и тем более глупые решения ими принимались. Это катастрофа, когда каким-то делом руководит человек, ничего в нём не сведущий. Однажды нас послали на выставку; у нашего стенда мы стояли в одну шеренгу и отлучиться могли не более четырёх раз за день. Нам разрешалось покинуть строй только в случае, если надо было завлечь проходящего мимо зеваку. И то если тот зевака не более чем в паре шагов от строя. Ну разумеется, через полдня проход с нашим стендом клиенты стали обходить за километр. Мы там одни такие были во всём огромном выставочном комплексе, нас даже соседи побаивались.

Была и там пара менеджеров, которые зарабатывали очень прилично. Оба они делали лишь необходимое количество звонков и визитов, совершенно не напрягались. Кстати, оба же с дефектами речи и отчасти даже вида. Как, спросите вы, ну как они прилично зарабатывали? Так я уже говорил как. Они просто дольше всех там работали. Текучка в компании, разумеется, была большой, и все нормальные заказчики, наработанные другими, доставались им. Надо было вгрызаться, танцевать танцы, впаиваться и делать всё остальное, о чём я уже писал. В общем, держаться. О, это я умел даже лучше, чем звонить.

Сидят, пыхтят, звонят, уговаривают заказчика не прогонять их, если они приедут, потому что у нас совершенно новые каталоги; и ну и что, что мы их на прошлой неделе привозили, обновим, мол. В воздухе недоброе что-то всегда, притаившееся по углам. Я беру трубку, набираю несуществующий номер и прошу позвать доктора Штынца. Ожидаю минуту, когда якобы тот подойдёт. Потом говорю ему, что рад его слышать и всё такое, но его докторские указания выполнить никак не могу. Нет, не могу. Да, тахикардия и предынфарктное состояние, да, но не волноваться совершенно невозможно. Как почему, доктор? Вы вообще на улице были? Туда выходишь, а там снаружи и внутри души лето и бабы ходят вот с такими жопами, и как мне по-вашему без волнений? Всего вам хорошего, доктор, да, буду ходить с завязанными глазами, как будто я Зорро.

В такие моменты то недоброе, что пряталось по углам нашего офиса, я чувствовал, обижалось на меня и пряталось. Правда, ненадолго. Звонки и визиты никто не отменял.

Наконец у меня выстрелило. Да моё, не подаренное кем-то. У меня на родине осталось много друзей, и многие из них при чинах. Оттуда и прилетело на много миллионов, раз в двадцать больше, чем наша обычная продажа, считавшаяся очень даже приличной. Меня весь офис кинулся поздравлять, а директор лично стал собирать в командировку. В офисе эйфория, вино рекой, крики «браво» и «охренеть». Ну или мне так казалось про крики, я не помню. Назавтра мне выдали все документы и командировочные деньги, аж в два раза больше обычного. В тот же день, когда я вернулся с обеда, моя борсетка, которую я оставил на стуле, исчезла. Со всеми документами. Найти её не смогли, а видеокамер в офисе не имелось. Такой заказ терять, конечно, было нельзя, и туда, ко мне на родину, срочно собрали другого менеджера, одного из успешных. Только телефонов я ему не дал, как тот ни просил. Пришлось оттуда уйти. Впрочем, без сожаления. Потом мне ещё раз десять оттуда звонили и даже пытались повысить голос – дай, мол, контакты. Глупые люди. Необходимо знать особенности заказчика хотя бы в общих чертах. Или человека, с кем работаешь и говоришь. Надо знать, интересоваться, учитывать. Мои казахские заказчики не станут разговаривать о деле ни с кем незнакомым, и от того неизвестно, насколько уважаемым. Особенно после того, как я им сказал, что ежели им позвонят, так это люди – совсем не уважаемые.

А заказ я реализовал. Через иную фирму. В период поиска другой работы.

7.5

После меня ещё раз мотануло в сторону. Я имею в виду, что мне удалось ещё кое-где побывать. Именно побывать, иначе и не скажешь. Приняли как-то на раз, без изысков испытаний. Объяснили, что им очень нужен специалист именно такого направления. Для меня оставалось загадкой, что они там вычитали в моём резюме про специалиста и направление. Ничего такого я вроде и не писал никогда. То есть, конечно, там было обозначено, что именно я продавал. Это, хоть и с натяжкой, можно считать направлением. А где про специалиста? Но я не сопротивлялся – если тебя считают специалистом, то чего и сопротивляться. Не самоваром же считают.

Завели, дали стол и стул, телефон. И как бы всё. В офисе было ещё человек семь. Они мне молча кивнули. Вот теперь всё. Общался со мной лишь начальник отдела Женя, но это было не часто, поскольку сидел он не с нами и к тому же постоянно уезжал куда-то. Надо сказать, впервые в моей жизни мне приходилось работать по восемь часов в день рядом с людьми, которые упорно молчали. То есть между собой они чем-то вроде слов или даже предложений перекидывались. Со мной почти не говорили. Я сам-то никогда не жду, когда на меня обратят внимание. На меня никогда не жаловались, я умел найти общий язык хоть с кем. И вот нате. Я пытаюсь, а в меня молчат. Я к ним, они – от меня. Создавалось ощущение, что я занял чьё-то место. Ну не было такого никогда, чтобы я не смог выстроить моста общения. А тут – стена. Я плюнул на эту стену и стал звонить куда ни попадя. В смысле – по объектам.

Перед этим, конечно, сам выяснил через соседние офисы, где там что в этом центре бизнеса. Через пару месяцев меня знали все вокруг – имею в виду людей в соседних с нашей фирмах, – меня звали на перекуры, меня любили слушать. Все. Кроме моих. Они молчали. Я им четыре месяца показывал, как я умею звонить. Разными голосами и тембрами, разными темпами и акцентами. Никому из моих заказчиков, которым я дозванивался, ничего из того, в чём я оказался специалистом, было не нужно. Приготовился исполнять обычный ритуальный танец, в смысле – работать и выжидать. Очень скоро выяснилось, что, как и в недавней моей фирме, все входящие запросы принимал один человек. Офис-менеджер Маша. Размалёванная дылда без талии, такая двухметровая шпала с огромным выменем. Она не разговаривала со мной сильнее всех. То есть если все почти не разговаривали, то Маша совсем. Справедливости ради надо сказать, что сначала она не разговаривала и игнорировала, а потом уже я про неё – шпала и дылда. А не наоборот. А ещё справедливее будет сказать, что я совсем не понимал, про что с ней вообще можно говорить, она где-то в странной школе училась, где преподавали только гоготание, мало связанные между собой звуки и редкие блёклые слова. Она говорила: «У тебя что, рот не рабочий?» Это она имела в виду, что кто-то что-то не спросил, а должен был, по её мнению. Так вот, все входящие запросы она переводила своим личным желанием по своим же любимчикам. В их число я, естественно, не входил. Впрочем, если бы стал стараться войти в то число, то раньше, как офицер, должен был бы застрелиться.

Одним словом, до меня ничего из нормально прилетевшего не доходило.

Надо сказать, что и в этой фирме, как и во многих других, имелась пара блестящих, выдающихся – по мнению всей фирмы – продавца. Всего нас там было шесть менеджеров, начальник Женька и шпаловидное чудо. Это я про Машу, понятно. Так вот, двое из шести – прекраснейшие продавцы. Как я уже сказал, по мнению фирмы. Как любые прекраснейшие продавцы, никаких звонков они не делали. А один из них, Валера, что сидел напротив меня, я был уверен, что и не мог. Его голос тонул где-то в мочевом пузыре. Он им крался в туннеле без фонаря. Он им как будто на сильно ноющую рану дул. Аккуратно, тихо, вкрадчиво. Я напротив него сидел и почти не слышал, какую именно ранку он сейчас там задувает. У второго, Рината, такого дефекта не было, и я, честно говоря, не имел возможности распознать, имел ли он другие. Со мной, как я говорил, толком не общались. Они дружили, Валера с Ринатом. Они занимали лучшие места в помещении. У Валеры самое престижное, в углу, лицом ко входу, из чего я сделал вывод, что он из менеджеров самый пожилой тут. Так и оказалось. Ринат рядом с Валерой. Я, как сказал уже, напротив Валеры, ближе к центру помещения. И так как оно, это помещение, было крошечным, то можно сказать, что сидел я в самом центре, что всегда крайне неудобно.

Вскоре я ушёл. Но до этого у меня случился там день рождения. Как и повсюду, там было принято с самого утра поздравлять именинника. Я просидел до обеда, мне никто не сказал ни слова. Я встал и ушёл, в тот день больше не вернулся. Через месяц мне позвонили из другой фирмы, пригласили к себе, и я ушёл туда. В ту самую, самую обожаемую мной фирму.

8. Большое чудо

Гигиеническое:

Если по носкам заметно, какой из них правый, а какой левый, видимо, пришла пора их как минимум постирать.

Вот, пожалуй, предварить всё то, что будет ниже, мне больше и нечем. Поехали.

8.1

Я влюбился в эту компанию ещё до того, как в неё попал. Поясняю. Это я в прошлой главе так запросто написал, мол, позвонили и я ушёл. Всё было не так. Мне позвонили и спросили, а не хотел бы я попробовать поработать у них. А я сразу ответил, что, конечно, хотел бы. Мне было уже хоть куда, главное, чтобы оттуда, где я был. Поэтому сразу так и ответил. У меня спросили, когда бы я мог приехать. Я ответил, что хоть сегодня. После этого мне сказали, что сегодня они не готовы, завтра, наверное, тоже, в общем, они подумают, позвонят и скажут, когда мне приехать. Хорошо, что у меня остался телефон той женщины, что мне звонила; через пару недель я устал ждать приглашения и позвонил ей сам. Та обрадовалась, мол, как хорошо, как хорошо, а то она в положении, и из-за этого у неё про меня из головы выскочило. Она сказала, что мне позвонит другая женщина, начальник отдела кадров, у неё уже мой телефон есть. Я попросил на всякий случай продиктовать мне номер начальницы. Как верно я сделал – мне ещё неделю никто не звонил, и я набрал номер начальника отдела кадров сам. Моему звонку там обрадовались, так как сказали, что мой номер случайно был утерян, это я должен понять, ведь соискателей много, а она, начальница, одна. Ещё и единственная подчинённая в декрет ушла. Это та, которая первой была. В общем, ну какой же я молодец. Я воспрянул духом, я же молодец. Начальница вслух задумалась, когда же меня звать, а то желающих очень много, и надо сообразить, когда и кого. Сказала, перезвонит. Я ждал ещё две недели и уже в это время начал потихоньку влюбляться в эту компанию. Снова позвонил начальнице. Та опять обрадовалась, но уже гуще, так как ещё вчера хотела меня позвать и для этой цели уже пригласила моего будущего начальника, но позвонить мне не смогла, так как совершенно непонятно, куда опять делся мой номер. Ах, ну какой же я молодец, что сам, как верно я поступил, как настоящий пробивной менеджер, и такие им нужны, поэтому приезжайте завтра к одиннадцати.

На следующий день я приехал к одиннадцати, даже немного раньше. Меня встретила улыбчивая женщина под шестьдесят, это как раз и была начальница кадров Ирина Анатольевна, и я сразу к ней проникся. Ну потому что было подозрение, что, возможно, она могла что-то потерять из воспоминаний о том, что я должен приехать. Или ещё что-нибудь могло случиться. Но она не потеряла и не забыла ничего про меня, поэтому я и проникся.

В маленькой каморке, примерно два на два метра, куда меня привела Ирина Анатольевна, меня уже ждал седой растрёпанный человек, по виду лет на пятнадцать старше меня. Он представился начальником отдела продаж. Он задавал мне разные вопросы – ну это так водится, чтобы задавали. Я методично отвечал, но тот меня почти не слушал. То ли не умел этого делать, то ли по началу моих фраз уже понимал, что у меня там дальше. А дальше у меня было ещё кое-что, что мне казалось очень важным. У меня была моя наработанная база из старых объектов и заказчиков листов на двести, но тот от неё отмахнулся, сказав, что тут у них у самих такая база, что некуда от неё деваться, чтоб она провалилась. В целом, он сказал, что я им подхожу, ещё как подхожу. Позвонил Ирине Анатольевне, та меня вывела вниз и сказала, что мне скоро позвонят, так как начальнику отдела я уже подхожу.

Мне не звонили ещё неделю. Я не знаю, что у них там происходило, но, преисполненный уже сильной любви к компании, я снова набрал знакомый номер. Ирина Анатольевна, по своему обыкновению, обрадовалась и сказала, что она про меня помнит, только всем другим начальникам пока некогда, потому что ну так много работы.

Через пару дней она действительно меня пригласила повторно. Первая часть этого собеседования была почти полной копией недавней. Снова начальник отдела продаж, правда, уже ухоженный, снова каморка, снова почти те же вопросы и опять-таки неумение слушать ответ. Может, я так неинтересно говорю, я уже стал сомневаться. А может, он просто сильно занят. Но почему тот же самый начальник отдела и те же вопросы, ну не мог же он меня забыть, ведь он, с его недавних слов, меня уже взял. Ну поговорили, как умели. Тот повторно сказал, что меня берёт, и Ирина Анатольевна повела меня куда-то дальше, где меня уже ждали, как она сказала.

Там, куда меня привели, меня действительно ждали, потому что я видел, как сильно обрадовался находящийся там человек. Он же, как выяснилось, хозяин компании, Дмитрий Николаевич, мужчина лет шестидесяти, с крепкой уверенной лысиной и приклеенной к лицу улыбкой. Его улыбка не сползала с лица, она была объёмной, всепроникающей, я бы добавил. Мы говорили недолго, с полчаса, правда, ни слова о работе. Он как узнал – а вернее, конечно, он уже знал, – что я бывший офицер флота, так мы только про это с ним все полчаса и говорили. В прошлом Дмитрий Николаевич долгое время проработал в одном морском институте, создававшем то ли торпеды, то ли ещё что-то похожее для флота, и по этому поводу мы оба – как мне казалось – почувствовали друг к другу симпатию. Он мне сказал, что конечно-конечно, такого, как я, они непременно берут. На прощание он протянул мне руку, и я её пожал. Крепко и уверенно, как принято было у нас на флоте.

Потом пошли к коммерческому директору. Помню, Марина Викторовна, так она представилась, ничем поначалу мне не запала. Просто женщина лет на пять или семь младше меня. Просто симпатичная. Хотя, нет, неверно. Редкое для женщины умение составлять грамотные, быстрые фразы в сочетании с каким-то благодушием, исходящим от слов. Благодушием и, я бы добавил, заряженностью на юмор – вот чем были наполнены её фразы. И взгляд. Она его на меня бросала лишь периодически, но этих редких касаний хватало, чтобы понять: она меня изучает, куда-то внутрь заглядывает. Видимо, то, что она там внутри у меня увидела, ей показалось удовлетворительным, и она мою кандидатуру тоже одобрила.

В следующий понедельник меня пригласили на первый рабочий день.

Никогда так быстро я ещё не увольнялся с работы. По-моему, они там, на старой работе, тоже таких скоростей не видели и ещё долго думали – а куда это я делся.

8.2

Один из сотрудников компании:

У меня на даче так много картошки всегда, что ты!

Я ем, жена ест, всем раздаю.

Очень сильно картошка у меня на даче родит.

Ну очень много.

Особенно яблоки.

Первый день работы в Театрально-туристической компании – именно так она называлась – особенно сильно в меня попал. Прямо в сердце. Правда, не знаю, снарядом какого именно оружия.

Я бы сказал, если честно, что переживал за свой возраст. Мне тогда было сорок, а я привык, что в продажах люди слегка помоложе. Но когда меня привели в помещение без окон и сказали, что это отдел продаж и есть, то я увидел, что я там практически самый молодой из менеджеров. Завели и сказали, куда сесть. Там были стол и стул, и всё. Потом начальник отдела, его звали Владимир Николаевич, сказал, что Катя, офис-менеджер отдела, мол, тебе всё принесёт. Катя, девушка лет двадцати пяти, быстрая и смешливая, куда-то убежала и принесла мне линейку и карандаш. Ну что ж, теперь можно что-то начертить, видимо. Начальник отдела, судя по уставшему лицу, был сильно чем-то занят, и моё присутствие его явно тяготило. Он хотел убежать, но я его не отпустил. Я сказал, что мне нужен компьютер, у всех есть потому что. Ну и материалы какие-нибудь нужны – почитать, что мы хоть продаём. Так всюду было, чтобы был компьютер, материалы о компании и инструкции какие-то. Моя просьба начальнику не понравилась, он посмотрел по сторонам, показал куда-то в угол пальцем и сказал, чтобы я взял у свистуна. Мне пришлось его чуть не силой удерживать, того начальника. Я же не знал, что Свистун – это фамилия менеджера. И я должен был взять его ноутбук, но мне было интересно: а если тот Свистун вернётся, мне всё отдать надо? Выяснилось, что не вернётся, так как он недавно уволился.

От фразы «возьми у свистуна» меня до сих пор коробит. У нас на флоте в подобную фразу обязательно бы вложили эротический смысл.

Начальник, довольный тем, что у меня больше нет просьб, убежал.

Теперь у меня был свой компьютер, я его подключил, сел и стал по сети изучать, что мы там делаем. Вопросов была масса, и хорошо, что хоть Катя оказалась отзывчивой, больше до меня там никому дела не было. Да я и не просил, я только что такую школу молчания прошёл, что им тут всем невдомёк такое было.

Кроме меня и Кати в отделе было ещё шесть человек, все сидели по периметру кабинета. Только Катька и ещё один парень возрастом были чуть за тридцать, младше меня. Остальные старше. Я слышал, как они друг к другу обращались, поэтому за полчаса запомнил, кого как зовут. К тому же у одного из менеджеров, что сидел в углу, у Володи, в тот день был день рождения, и после обеда он пригласил всех в свой угол кабинета, который украсил шампанским и тортом. Все, кто был, стали Вову поздравлять. Лились дежурные фразы, что-то про долгих лет и мощных продаж. Улыбки – я видел – были натянутыми и дежурными. Из чего я сделал вывод, что Володя с ними со всеми сильно дружен не был. За одним исключением, пожалуй. Одна женщина за пятьдесят, Ольга Николаевна, трясла Вову за всё подряд и выражала бурный восторг. Говорила что-то про замечательного начальника, которым, видимо, Вова когда-то был, и как здорово ей жилось при этом. Ну это я на самом деле сейчас сработал переводчиком и так лихо пересказал то, что она ему говорила. У Ольги Николаевны слова изо рта выпрыгивали какой-то чехардой, наскакивая друг на друга. Чётко можно было разобрать лишь эмоцию, которую она вкладывала, остальное – догадываться нужно было.

– Ну какой же ты, вот Володя, когда был ты, ого-го как всё было! А сейчас вообще не так, ну не так сейчас, непонятно что. А начальник когда – то да, – повторила она раз пять эту фразу и так и эдак, тряся Володю за любую руку или плечо.

Какой-то Черномырдин в вечных старушечьих штанах. Это те, которые не в обтяжку, а тут и там пузырятся не модно.

Сам Володя мне сразу понравился. Представительный, спокойный, в пиджаке, говорил размеренно, мало эмоционально, хотя и неуверенно как-то. Теперь выяснилось, что он был когда-то начальником, и чуть позже в коридоре у меня с ним случился диалог, на который я его сам пригласил.

– Володя, – сказал я, – а ты не мог бы мне вкратце рассказать об особенностях внутренней работы компании, ведь они всюду есть эти особенности, у нас какие?

Володя думал минуту, я уж было хотел повторить вопрос, но тот очнулся:

– Видишь ли, я не могу тебе рассказать про особенности. Если хочешь, мы вернёмся к этому вопросу через месяц или лучше через полгода…

Мне его ответ не понравился, но я подумал, что, наверное, он во мне сразу почувствовал сильного конкурента, потому и елозит с ответом. Виду я не подал и спросил ещё, не мог бы он мне дать список сотрудников с телефонами и должностями. Ну чего проще и естественней? Мне же надо знать, кто тут и что тут. Вова снова думал минуту, ответил:

– Ну, список с телефонами я тебе перешлю, пожалуй. А вот должности… наверное, нет. Ты не подумай плохого, просто у нас такого нет.

– Да как так? – я искренне не понял.

– Просто они у нас меняются часто, – Володя замялся как-то и улыбнулся уголками губ.

Хорошо, что в отделе оказался менеджером бывший офицер Игорь, и я с ним сразу сошёлся. Большой, добрый и улыбчивый. Правда, в первый мой день Игорь куда-то уехал по своим менеджерским делам. Иначе тот диалог у меня с ним бы состоялся. Правда, не думаю, что Игорь смог бы мне ответить пообширней, потому что Вова сказал мне правду, и в этой правде мне пришлось убеждаться всё оставшееся время работы в этой компании.